– И с кем. Он снова остановил тележку, и они смотрели, как президент и Гейнор делают подачи со второй метки. На сей раз президент загнал мяч на соседнюю дорожку, а комик уверенно послал свой точно посередине. Потом маленький караван мототележек с тентами тронулся снова.
– Мне кто-то сказал, что Джефф Филдс в городе, – сказал Уолт Харриген.
– В городе, – подтвердил Ник.
– Он заглянет сюда?
– Нет, – жестко ответил Гальяно. – Джефф не особенно респектабелен. Слишком много ходит слухов о его похождениях с женщинами. Нельзя так распускаться и надеяться, что президент допустит тебя к себе.
– Да, – сказал Уолт. – А разве не странно, что та женщина была убита в его доме?
– Ничего странного, – сказал Ник. – Они были друзьями. Настоящими друзьями, если хочешь знать.
Молодой агент не понял, что имелось в виду, однако Ник оставил эту тему, и она вскоре забылась. На зеленых, похожих на ковровые дорожках продолжался матч. Вокруг сверкали под утренним солнцем искусственные озера и нежной расцветки домики для гостей, разбросанные по громадной лужайке словно пасхальные яйца. Вскоре Чарлз Уитмор опередил Гейнора и стал играть сдержаннее. На девятой дорожке, когда репортеры уже вернулись, он одним ударом загнал мяч с песчаного препятствия в лунку. Пит Гейнор в деланном ужасе воздел руки и трижды пытался попасть в лунку, сделав в итоге на один удар больше, чем Уитмор. Президент с любопытством смотрел, как комик промахивается с расстояния в восемнадцать дюймов. Нарочно? Так поступали многие. Как глупо. Неужели они думают, что ему это важно?
– Может, еще партию? – спросил Пит Гейнор, когда они шли к фотографам. – Одна победа не в счет.
– Увы, Пит, – ответил Уитмор. – День у меня занят.
– Ладно, увидимся вечером, – сказал комик. – Я представляю вас за обедом.
– Не отбивай у меня внимания.
– Ха! Я знаю, кто отбивает у всех внимание.
Уитмор собрался уходить, но фотографы просили еще снимков, тогда Гейнор вынул карточки участников соревнования и стал, позируя, подписывать их.
– Знаете, мистер президент, – негромко сказал он, – сегодня на обеде будет несколько человек, ждущих, что вы скажете об этой истории с благотворительностью. Эти люди всегда на вашей стороне, но их беспокоят слухи о благотворительных планах, идущих из Вашингтона.
«Вот в чем дело, – подумал Уитмор, – главное всегда выясняется последним».
– Я запомню. Пит. Спасибо, что сказал.
– Вы меня знаете, я не политик, – продолжал Гейнор. – Но, клянусь богом, похоже, что многие в этой стране не желают зарабатывать себе на жизнь.
– Да, – сказал Уитмор. – Иногда я встречаю таких. – И повернулся к фотографам. – Это все, ребята. До вечера.
Он направился к ждущему лимузину, но Пит Гейнор пристроился сбоку.
– Послушайте, мистер президент, может, вечером после обеда заедем ко мне чуть-чуть расслабиться? Никакой политики, немного выпьем, повеселимся. Может, заглянет парочка нежных молодых созданий – я помогаю им начать карьеру в шоу-бизнесе. Им доставит наслаждение познакомиться с вами. Подчеркиваю – наслаждение.
Старый, седой комик подмигнул, и Уитмор чуть не рассмеялся ему в лицо. Неужели они думают, что он настолько глуп?
– Посмотрим, как пойдут дела, Пит. У меня очень жесткий распорядок.
Президент ускорил шаг и влез в прохладный лимузин. Там его ждал Эд Мерфи со списком телефонных звонков и стопкой докладных записок. Едва «линкольн» начал удаляться от клуба «Сандерберд», Мерфи стал излагать проблемы последних двух часов, и Уитмор выпаливал свои решения. Когда лимузин свернул на проезд Франка Синатры, самые срочные дела были решены, и Уитмор переменил тему.
– Эд, я больше не желаю видеть этого клоуна.
– Он представляет вас сегодня вечером.
– Знаю. На этом точка. Поверишь ли? Этот тип хотел, чтобы вечером я поехал с ним к девкам.
– Раньше такое случалось.
– Раньше кое у кого из этих типов совсем не было вкуса. И очень мало здравого смысла. Послушай, вечером я хочу вставить кое-что в свою речь. Сунь туда из моей принстонской речи кусок о том, что люди должны помогать друг другу, об их взаимозависимости. Помнишь его?
– Поймите, сегодня там будут одни толстосумы.
– Я знаю, кто они. Может, они не знают, кто я.
– Понятно.
– Вот еще что. Ты заметил, что Ник стал много пить?
– Заметил.
– Пригляди за ним. Если он начнет создавать проблемы, придется что-то предпринять.
– Понятно, – снова сказал Эд Мерфи.
Лимузин замедлил ход и свернул в главные ворота усадьбы отсутствующего Холленфилда, потом пронесся мимо частного поля для гольфа, мимо аэродрома, мимо озер, где плавали лебеди, мимо открытых и закрытых теннисных кортов, мимо большого бассейна, возле которого несколько свободных агентов секретной службы вели бесконечную игру в покер. В конце концов лимузин свернул, и вдали показался особняк Холленфилда; розовый дворец сверкал на фоне ярко-голубого неба.
– Говорил я тебе, что он продает поместье? – спросил Уитмор. – За восемь миллионов.
– Оно что, слишком мало?
– Недостаточно укромное. Видишь то здание? Вдали над деревьями виднелись верхние этажи нового роскошного строения.
– Он говорит, что с верхних этажей можно увидеть в бинокль, как он играет в гольф, – объяснил Уитмор. – И считает это вмешательством в личную жизнь.
– Бедняга, – сказал Эд Мерфи. Когда лимузин приблизился к особняку, он стал складывать бумаги. – Знаете, – сказал он, – двое репортеров говорили, что вряд ли вам стоило останавливаться здесь. Говорили…
– Я знаю, что они говорили, – сказал Уитмор. – Ну их к черту. Они сами жили бы здесь, если бы могли. Будем же, пока можем, пользоваться всем первоклассным.
«Линкольн» остановился перед особняком, и капитан морской пехоты распахнул дверцу, чтобы президент вышел. Но Уитмор повернулся к Эду Мерфи.
– Рассказывал я тебе, что говорил Хью Лонг о том, как он одевается? Его упрекали, что он одет, как миллионер. Он сказал: «Пусть каждая мать в Луизиане смотрит на Хью Лонга и думает, что ее сын вырастет и тоже будет так одеваться».
Эд Мерфи усмехнулся, что бывало с ним редко. Уитмор стал вылезать из машины, потом обернулся.
– Говорил с нашим другом-актером?
– Говорил.
– Согласился он?
– Да. Неохотно, но согласился.
– Отлично, – сказал президент, легко вылез из лимузина и стал подниматься по ступеням предоставленного ему особняка.
19
Было поздно, в кабинете стояла тишина, как в склепе, и Нортон безуспешно пытался сосредоточиться на статье в «Америкэн ло ревью». Между строк ему постоянно виделась злобная ухмылка Гейба Пинкуса, а когда он взглядывал на часы, то Гейб скалился и оттуда, словно какой-то злобный Микки Маус. Нортон отшвырнул журнал и мрачно уставился на стену, недоумевая, почему поддался на уговоры Гейба. То, что он замышлял, было безумием. И более того, преступлением. «Но это необходимо», – доказывал Гейб и одержал верх.
Нортон услышал, как Джордж Ивенс, единственный сотрудник, не ушедший домой, кашляет в своем кабинете за стенкой. Он поднялся и выглянул в окно. Взглянул на людей, выходящих из французского ресторана внизу, потом посмотрел в глубь улицы, и ему показалось, что он заметил фигуру, прячущуюся в темноте у входа в магазин грампластинок. Гейб? Или это обман зрения? Нортон потряс головой, потом обернулся на стук в дверь.
– Заходи, Джордж, – пригласил он, и худощавый нервный человек лет тридцати с небольшим неуверенно вошел.
– Извини, если помешал, – сказал он.
– Не помешал, Джордж. Я уже собрался уходить.
– Я тоже, – сказал Джордж Ивенс. – Чего ты так засиделся? Ивенсу явно хотелось поговорить, а Нортону – оттянуть предстоящее безумие, поэтому он жестом пригласил коллегу сесть.
– Наверстываю, что не успел прочитать, – сказал он. – Столько всяких дел, черт возьми. Ивенс печально кивнул.
– Я слышал, Бен, ты получаешь новую должность. Возглавишь отдел корпоративного права. Везет же тебе.
Нортон догадался, что слух распустил Уит Стоун. Нортону о новом назначении он больше не заикался. Интересно, что бы это могло значить?
– Мы говорили с Уитом на эту тему, – сказал он. – Но что из этого выйдет, не знаю.
Ивенс выдавил неприятную улыбку.
– Уит всегда так держит себя, верно? Никогда не знаешь, что тебя ждет. Иногда я думаю, что овчинка выделки не стоит.
Вместо ответа Нортон налил в стаканы виски и разбавил водой. Джордж Ивенс был славным человеком и толковым юристом. Уит Стоун выматывал ему душу и портил карьеру. Или в более широком смысле портила ее сложившаяся всесильная система, по которой крупнейшие юридические фирмы в стране решают, кому преуспеть, а кому нет.
Система эта была простой. Самые престижные фирмы нанимали трех-четырех молодых юристов, чтобы в конце концов взять одного из них в компаньоны. После пяти-шести лет испытания эти люди либо шли в гору, либо увольнялись. Несколько избранных становились компаньонами с пожизненной должностью и все повышающейся долей в доходах фирмы. Отвергнутые должны были уйти не с позором, но сознавая, что отныне они будут в своей профессии людьми второго сорта. Эта система напоминала собой студенческие братства. Старшие компаньоны могли набросать им черных шаров – по разным причинам. Одни были некомпетентны. Другие носили не те галстуки, стояли не на той платформе или женились не на тех женщинах.
Большинство забаллотированных переходили в фирмы помельче. Некоторые бросали профессию юриста или спивались. Кое-кто кончал самоубийством. Кое-кто годами терзался неопределенностью, надеясь на чудо. Терзался сейчас и Джордж Ивенс, а Уит Стоун спокойно наблюдал за его страданиями. Нортон не понимал, почему Ивенс не взглянет в лицо действительности. Может, потому, что на него давила честолюбивая жена.
– Не знаю, стоит ли овчинка выделки? – повторил Ивенс, потирая щетину на подбородке. – Иногда мне кажется, что лучше преподавать. Деньги – это еще не все. Тебе не приходят такие мысли?
Нортону вспомнились студенческие дни с бесконечными спорами о Жизни, Правде и Будущем. «Жизнь – это продолжение колледжа, – подумал он, – черные шары, споры и давление боссов до самой могилы».
– Конечно, приходят, Джордж, – ответил он. – С одной стороны, преподавание меня манит. Не изматываешься, никто на тебя не давит, все идет по заведенному распорядку. Но, с другой стороны, хочется и практиковать.
Он не мог сказать Ивенсу того, что хотелось бы: об азарте труднодостижимого, духе соперничества, о стремлении добиться своего, проявить себя, глубоко и прочно укоренившихся почти во всех людях его поколения. Это поколение не выпадало из системы;
оно вошло в нее и старалось изо всех сил в ней утвердиться.
– Хуже всего, что Уит очень уж скрытный, – сказал Ивенс. – Никогда не знаешь, что у него на уме. Таких людей я никогда не встречал. Иногда меня подмывает набить ему морду.
Он вяло улыбнулся и глянул в потолок.
– Это я в шутку, Уит, – сказал он. Младшие служащие постоянно шутили, что Стоун установил в кабинетах подслушивающие устройства.
– Ну, а у тебя будущее вроде определенно, – продолжал Ивенс. – Не слышал, что станет с нами, бедными недотепами?
Это было уже слишком. Нортон и жалел Ивенса, и презирал за беспомощность.
– Почти никаких слухов не ходит, – сказал он, допил виски и поднялся. – Ну что, по домам?
– Конечно, – ответил Ивенс. Они собрали вещи и пошли длинным коридором к выходу.
Нортон вышел последним, захлопнул дверь и направился к лифту, потом остановился.
– Кажется, не захлопнулась, – сказал он, – Джордж, будь добр, проверь.
Ивенс вернулся, подергал дверь за ручку.
– Захлопнулась.
– Хорошо, – сказал Нортон. Они спустились на лифте в вестибюль, Нортон громко сказал «до свидания» сонному сторожу, отметил время в книге ухода и расписался разборчивее, чем обычно. Была полночь.
– Подвезти тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41