– Скажи, что сейчас выйду.
Кравиц хотел подождать, пока подъедут остальные репортеры, чтобы не повторять одно и то же дважды или трижды. Кроме того, ему требовалось подумать – от того, что он скажет, зависело многое. Загадочное убийство в Джорджтауне – газеты набросятся на него, и, когда Кравиц найдет убийцу, болваны из муниципалитета должны будут сделать его начальником сыскной полиции.
Им это было бы совсем нетрудно, мешало только, что начальником сыскной полиции никогда не был негр, а черные в муниципалитете отчаянно требовали своего, у них даже был кандидат, лодырь по фамилии Колмен, будь он белым, его давно турнули бы из полиции за некомпетентность. Но Кравиц все же считал, что если поведет дело как надо, то может получить эту должность. Молодой репортер уголовной хроники из газеты «Пост» обещал поместить в воскресном приложении материал о Кравице, если только найдет для этого повод. Ну так вот, это дело будет поводом для его статьи и еще многих статей. А подобная реклама производит впечатление в Вашингтоне, подобная реклама делает конгрессменов сенаторами, сенаторов – президентами и может сделать Джо Кравица начальником сыскной полиции.
Перед домом хлопнули дверцы еще нескольких автомобилей, и наконец Джо Кравиц, специалист по расследованию убийств и знаток политических интриг, погасил сигарету, смахнул нитку с рукава, поправил галстук и уверенно вышел на встречу с прессой.
3
Бен Нортон проснулся в девять с тяжелой головой. Накануне вечером он вернулся домой рано, но просидел до глубокой ночи, потягивая бурбонское виски и ломая голову над рассказом Фила Росса о Донне с Эдом Мерфи. Скорее всего Донна решила вернуться в Вашингтон и работать в администрации. Если так, он скоро об этом узнает. Однако у него были более неотложные заботы, например доложить в фирму «Коггинс, Копленд и Стоун» о своем возвращении. Он поднялся, сварил кофе и позвонил секретарше Уита Стоуна, женщине такой же грозной, как и ее босс, взявшей себе за правило каждые несколько лет сживать со свету какого-нибудь молодого юриста, чтобы уцелевшие лебезили перед ней. Что они и делали.
– Эвелин? Это Бен Нортон, вернулся с фронта.
– Твоего звонка мы ждали вчера, – ответила Эвелин, совершенно равнодушная к мальчишескому обаянию Нортона.
– Я валился с ног из-за смены часовых поясов, – солгал он. – И проспал весь день. Теперь готов приступить к работе.
– Уит ждет тебя к ленчу в половине первого, – сказала Эвелин. – Не опаздывай.
Нортон не опоздал, но Уитни Стоун задерживался, молодой юрист сидел в приемной своего босса, лениво перелистывал старый номер журнала «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», и его беспокойство все усиливалось. Он недолюбливал Уита Стоуна, не доверял ему и не совсем понимал, почему работает у него в фирме. Разумеется, он уважал его как очень удачливого вашингтонского адвоката, дающего своим клиентам то, что им нужно, но в Уите Стоуне и его фирме была какая-то холодность, с которой он так и не свыкся. Иногда он думал, что ему было бы лучше в какой-нибудь старой, меньше связанной с политикой фирме, например «Ковингтон и Берлинг», но год назад, когда он решил бросить работу в штате сенатора Уитмора, времени на поиски у него не было, а Уит Стоун сделал ему самое лучшее и самое удачное предложение, включая командировку в Париж. Нортону же в то время больше всего хотелось уехать из Вашингтона как можно дальше. И, разумеется, это была хорошая фирма; у нее были важные клиенты, в ней Нортону платили хорошее жалованье. Неприятен был только сам Уит Стоун.
Об Уите Стоуне среди Младших сотрудников в течение многих лет из уст в уста шепотком передавалась легенда. В ней рассказывалось, как Стоун в сравнительно молодом возрасте стал совладельцем фирмы. Основал фирму в 1942 году Джон Коггинс, адвокат времен «нового курса», он (как гласило предание) подкупил врача, чтобы тот признал его непригодным к военной службе, потом бросил работу в министерстве юстиции, приносившую в год шесть тысяч долларов, и основал частную юридическую практику, дававшую ему в конце войны четверть миллиона в год. В конце сороковых годов Коггинс понял, что ему нужен партнер, и выбрал Мейсона Копленда, рослого проницательного уроженца Среднего Запада, имевшего связь с администрацией Трумэна. Копленд был не только хорошим адвокатом, но и авантюристом, обожавшим интриги и риск, и потому несколько лет спустя, когда незамужняя дочь президента забеременела, когда член Верховного суда был задержан в дешевом отеле с несовершеннолетней, когда пьяная супруга президента разбила вазу о голову пожилого врача, потому что тот пытался утихомирить ее… и в других подобных ситуациях обращались к Мейсону Копленду, а он пускал в ход уговоры, лесть, деньги или угрозы, необходимые для спасения.
В середине пятидесятых годов с Коггинсом случился сердечный приступ, и Копленд, возглавивший фирму, нанял нескольких молодых юристов, имевших связь с администрацией Эйзенхауэра; того, кто окажется лучшим, он собирался взять в партнеры. Одним из них был аристократ Уитни Стоун, он окончил Гарвард и успел поработать в министерстве юстиции. У Стоуна были жена, богатая и красивая, двое малышей и тот род честолюбия, который именуется неуемным.
Мейсон Копленд уважал Стоуна, поглядывал на его жену и весной 1960 года отправил его в Техас вести важные переговоры об аренде нефтеносного участка. Однако переговоры сорвались, Уит Стоун вернулся на два дня раньше, чем ожидалось, и застал Копленда в постели со своей женой. Жена, боясь побоев, нагишом убежала в ванную и заперлась, но ей был неведом юридический склад ума, и пока она дрожала на краю ванны, ее муж и любовник – последний обернул простыней, словно тогой, свои потные плечи – быстро завершили переговоры, приведшие к тому, что фирма стала называться «Коггинс, Копленд и Стоун».
Предание гласило, что, когда переговоры были окончены, старый юрист поглядел на будущего молодого партнера и сказал: «Один вопрос, Уит. Ты подстроил это?»
И, если верить преданию, Уит Стоун ехидно улыбнулся и ответил: «Ты не узнаешь этого, Мейсон. Никогда не узнаешь…»
– Бен, очень рад тебя видеть, – сказал, открыв дверь, Уитни Стоун. – Входи. Я бы не заставил тебя ждать, но, едва ты приехал, позвонил министр юстиции.
Нортон отбросил журнал, поднялся с кресла и поздоровался за руку со своим боссом. Рука Уитни Стоуна была маленькой, хрупкой, холодной, касаясь ее, Нортон всегда содрогался, даже в тех случаях, когда, как и теперь, Стоун был само обаяние.
– Входи, Бен, – сказал он. – Немного шерри? Отлично. Садись. Они сели на противоположные края софы в дальнем углу большого кабинета. Стоун сам налил два стакана и, подняв свой, сказал:
– За тебя, Бен. Ты прекрасно поработал для нас в Париже. Нортон улыбнулся, пригубил шерри и тоже ответил любезностью:
– Видимо, здесь есть и твоя заслуга, Уит. Когда соглашение готово было расстроиться, арабы вдруг полностью изменили свою позицию. Я решил, что ты здесь нажал кой-какие кнопки.
– Вот как? – В полуприкрытых глазах Стоуна промелькнуло любопытство. Видимо, подумал он, Нортон более проницателен, чем казалось. Нужно будет иметь это в виду.
– В общем, едва арабы изменили курс, люди из ЦРУ или те, кого мы принимали за них, исчезли. Со своей стороны мы не предпринимали ничего, поэтому я решил, что, видимо, тут постарался deux ex mashina. Ты казался вероятной кандидатурой.
Стоун усмехнулся; он добился в Вашингтоне такого влияния, что к нему, как и к определенным выборным лидерам, обращались, беря в расчет не только его интересы, но и его представление о самом себе, а роль deux ex mashina ему очень нравилась.
– Я поговорил кое с кем, – довольно сказал он. – В конце концов эта сделка важна не только в экономическом, но и в политическом смысле. Она явится фактором стабильности на Ближнем Востоке. А здесь есть люди с далеко идущими в этом направлении планами.
Стоун выразился неопределенно, создав впечатление, что его тайные связи с ЦРУ обеспечили успех делу, над которым Нортон и еще десять юристов бились около года.
– Ладно, Бен, хватит о Париже. Я хотел бы получить от тебя полный письменный отчет, но сейчас давай подумаем о будущем. Ты вернулся, твой приятель Уитмор стал президентом, и тебя ждут успехи. Пойдем поедим?
Они прошли футов десять по коридору к столовой фирмы, которая, будь она открыта для публики, котировалась бы на одном уровне с лучшими французскими ресторанами Вашингтона. Она экономила время сотрудников, производила впечатление на клиентов, а расходы на ее содержание, около двухсот тысяч долларов в год, разумеется, списывались в счет налога.
Негр в белой куртке подал им вино и черепаховый суп, и Стоун перевел разговор на Белый дом.
– Скажи, Бен, говорил ты после возвращения с президентом или с мистером Мерфи?
Нортон подавил улыбку.
– Нет еще, Уит.
– Это обходительность, пренебрегать ею не стоит. Им будет интересно узнать, что ты снова в Вашингтоне. Тут Нортон позволил себе улыбнуться.
– Сомневаюсь, Уит, чтобы мое возвращение их очень интересовало.
– Не скромничай, мой мальчик. Они о тебе высокого мнения. И ясно дали мне это понять, когда ты поступил в фирму. Я не удивлюсь, если они попытаются переманить тебя к себе. В любом случае ты, несомненно, будешь иметь с ними дела по вопросам, интересующим наших клиентов.
В этом, разумеется, и была причина теплого приема. Нортон решил переменить тему.
– Уит, что ты скажешь об Уитморе? В Париже я слышал противоречивые мнения.
– Он проницательный человек, – ответил Стоун, и в голосе его звучало почтение. – Некоторые его… э… популистские наклонности насторожили кое-кого из наших клиентов, но он прекрасно поработал для укрепления своей популярности в обществе. Интересный человек.
Официант унес суповые тарелки и подал второе – креветки для Нортона, морского окуня для Стоуна.
– Ну вот что, Бен, раз ты вернулся, нужно будет поручить тебе работу.
– Чем больше, тем лучше.
– Молодчина. У нас появились новый клиент, фирма «Бакстер коммуникейшн», и проблема, в которой ты можешь помочь.
– Харви Бакстер, – сказал Нортон, радуясь, что наконец они перешли к делу. – Несколько газет в Техасе. Хочет баллотироваться в губернаторы.
– Точно. И еще собирается купить несколько радиостанций в маленьких городах, но, видимо, не имеет ни малейшего представления о том, как отнесется к этому глава антитрестовского отдела.
– Гай Тиммонс, – сказал Нортон. – Я прочел о его назначении.
– Твой знакомый?
– Мы встречались в Капитолии. Тиммонс готовил для Уитмора кое-какие справки. По-моему, это единственный профессор, сумевший произвести впечатление на Эда Мерфи.
– Сможешь ты поговорить с ним о предполагаемом приобретении Бакстера? Само собой, неофициально.
– Я думаю, это будет крайней мерой. В министерстве юстиции у меня есть более близкие знакомые, они могут помочь.
– Отлично, – сказал Стоун. – Постарайся сделать что-нибудь к будущей неделе. Бакстер приедет повидать меня.
– Какую позицию занимали его газеты во время выборов?
– Не поддерживали ни того кандидата, ни другого.
– Денежные взносы?
– Он и его семья выложили по десять тысяч каждому из кандидатов.
Нортон рассмеялся.
– Это не поможет.
– Возможно, теперь его газеты будут поддерживать президента.
– Это не повредит.
– Я поговорю с ним, – сказал Стоун. Он помешал ложечкой кофе, и тема была закрыта. Когда ленч окончился, Стоун как-то странно поглядел на Нортона.
– Еще одно, Бен, вопрос, может быть, щекотливый, но ходили кое-какие слухи… Ты слышал что-нибудь о связи Уитмора с одной молодой женщиной?
Нортон допил последний глоток кофе и постарался солгать как можно непринужденнее.
– Нет. А что?
Стоун недовольно поджал губы.
– Наверно, слухи были неточными, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41