— «Если мне понадобится убить своих врагов, я полгорода перестреляю. Мне убить человека ничего не стоит».
— Пустая бравада! — запальчиво произнес Ветров.
— Но вы пошли-таки на убийство.
— Господи! Подумайте сами, что я выигрывал в случае смерти родителей?
Я ведь зависел от них! И материально, и, если хотите, морально… В конце концов, я по-настоящему любил их. Это подтвердит каждый, кто знает нашу семью. А Ларочка? Я в ней души не чаял!
— Вы говорили людям другое, — Гольст полистал дело. — Вот, например: «Мой отец как Плюшкин: тащит всякое барахло в дом. Над ним смеются».
— Кто это наклеветал?
— Это показания бабы Мани, тети вашей матери. Она же сказала, что вы родную мать называли курицей. Неумная, говорили, женщина, не знает значения слова «утрировать»… И вообще ваши родители — цитирую — «глупые, тупые мещане, совсем не близки мне по духу»…
— Ну, знаете! — Ветров задохнулся. — А баба Маня, если хотите знать, вообще выжила из ума! Старческий маразм!
— Нечто подобное о родителях вы говорили еще Ангелине Карловне, сестре отца, а также друзьям. Могу зачитать их показания.
— Не хочу слышать! — отрезал Ветров. — Завистники!
— О сестре вы тоже отзывались не очень-то нежно, — невозмутимо продолжал Гольст, листая страницы дела. — «Лариса — дура. Самое страшное, что с ней придется делиться дачей и всем, что останется от родителей».
— Кто?.. Кто все это выдумал? — Ветров от злости и волнения стал заикаться.
— Ваш приятель Геворкян. Эти слова вы сказали ему за три дня до убийства сестры.
— Врет! — выкрикнул Ветров. — Простить не может, что его девушка в меня влюбилась. Он меня ненавидит!
— Я этого не заметил. Геворкян уважает вас. Кстати, он помог вам организовать похороны, присутствовал на них.
Правда, его удивило, что вы тогда не пролили и слезинки…
— Слезы — бабское дело! — парировал Ветров. — Я вообще не помню, когда плакал. Говорят, в детстве я тоже не…
— Да нет, Борис Александрович, — перебил Гольст, — плакали. И даже рыдали.
— Это когда же? — подозрительно спросил Ветров.
— Может, вы действительно не помните… А ваша тетя, Ангелина Карповна, помнит. Вам было шесть лет. Вас повезли в Ялту. Мама и тетя. Отец выдал матери тридцать рублей, в старых еще деньгах, на мороженое и конфеты для вас. Мать истратила их по назначению. Вы же потребовали эти тридцать рублей себе. Мол, отец дал их вам. Сколько Надежда Федоровна ни убеждала, что деньги истрачены на вас же, вы не хотели этого понять, кричали на мать, плакали…
— Я действительно не помню этого, — мрачно заявил Борис. — И не пойму, куда вы клоните.
— Все туда же… Объясняю: почему вы убили сестру и родителей.
— Из-за тех тридцати, простите, поновому трех рублей? — усмехнулся Ветров. — Любой, даже малограмотный психолог посмеялся бы над такими выводами.
— Теперь сумма выражается куда более солидной цифрой. Одна дача сколько стоит! Кстати, какую цену вы запросили с Лебедянского?
— Кого-кого? — словно не расслышал Ветров.
— Лебедянского, — повторил следователь. — Который изъявил желание купить дачу.
— Да, я хочу ее продать, — с вызовом сказал Борис. — Что из этого?
— Странно. Если вы, как утверждаете, не убивали сестру и, естественно, не знали, жива она или нет, то как же могли начать переговоры о продаже дачи?
Ведь Лариса по закону являлась такой же наследницей, как и вы.
— Во-первых, я еще раз повторяю, что никого не убивал. Во-вторых, сестра еще маленькая и, будь она жива, я стал бы ее опекуном…
— Допустим. Но ведь на деньги, положенные на имя Ларисы в сберкассу до ее совершеннолетия, вы не имели никакого права. Однако же изъявили желание заполучить их. Выходит, знали, что сестра мертва?
После долгого молчания Ветров произнес:
— Вы основательно покопались в моей биографии. Но почему-то прошли мимо того, что я всегда бескорыстно помогал другим. Спросите в институте, бросил ли когда-нибудь Борис Ветров товарища в трудную минуту?
Сколько сил я потратил, занимаясь с Турковым, Геворкяном! Да мало ли? — он усмехнулся. — С чего вы взяли, что я мелкая, расчетливая личность?
— Не мелкая, — заметил Гольст. — Планы у вас были серьезные… «Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать карьеру, чтобы иметь независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь деньги, — процитировал Владимир Георгиевич из дневника Ветрова и закончил его же словами: — Ум кумо»!
— А Ольга? — воскликнул Борис. — Какая уж тут карьера? Из самой обыкновенной семьи, скромное положение и достаток…
— Ну, вы думали, что она внебрачная дочь Петрякова, проректора.
— Ерунда! Я с самого начала знал, что это сплетни.
— А вы и не собирались на ней жениться, — спокойно заметил Гольст.
— Вот те на! — изобразил крайнее удивление обвиняемый. — Так зачем же, по-вашему, я все-таки женился на ней?
— Боялись, что она скажет правду.
— Какую?
— О том, что в действительности было в ночь на первое сентября. Вы держали ее при себе, зная: пока она рядом, вы сможете давить на нее. И постоянно напоминали ей: если будут спрашивать, где вы находились в момент выстрелов, чтобы она отвечала, что вместе с ней. Ольга — единственный свидетель, который подтверждал ваше алиби. А теперь доказано, что алиби нет. И все улики и факты свидетельствуют: убийца сестры и родителей — вы.
Ветров вдруг загадочно улыбнулся и твердо произнес:
— Это заблуждение. Вы никогда не добьетесь моего признания в убийстве,
— помолчал и добавил: — Никогда!
На последующих допросах Ветров продолжал категорически отрицать свою вину.
Была произведена очная ставка между Борисом и его женой. Следователей поразила наглость, с какой Ветров обвинял жену во лжи, называя ее ревнивой и мстительной. Ольга не выдержала и разрыдалась.
Большинство родных и знакомых Ветрова не могли поверить, что он совершил такое злодеяние. Некоторые считали, что следствие глубоко заблуждается и настоящий убийца или убийцы еще не найдены. По их мнению, Борис заслуживал не ареста, а отдыха где-нибудь в санатории или на курорте после потрясения. Но были и такие, которых не удивило, что Ветров совершил столь тяжкое преступление. Один из бывших друзей Бориса, одноклассник, видел, как Ветров-подросток зверски убил в лесу бродячую собачонку.
После этого их дружбе с Борисом пришел конец.
И вообще выяснилось, что садистские наклонности в обвиняемом замечали давно. И не только по отношению к животным. Например, Ветрову доставляло удовольствие, когда люди испытывали перед ним страх. Он наводил на человека заряженное ружье и смеялся, если это кого-то пугало. А однажды даже выстрелил поверх головы знакомой девушки.
С детского возраста Борис коллекционировал ножи, трофейные штыки, имел духовое, а потом мелкокалиберное и охотничье ружья. Как ни странно, увлечение сына холодным и огнестрельным оружием не вызывало у его родителей беспокойства. Более того, к совершеннолетию отец подарил ему охотничий нож и тульскую одностволку для охоты.
Когда Гольст на одном из допросов привел Ветрову примеры его жестокости, тот заявил:
— Насчет моих якобы агрессивных проявлений — вранье. А увлечение оружием естественно. Все пацаны в детстве играют в войну, в охотников. В этом нет ничего ненормального, порочного.
Зачем тогда существует «Зарница»? Ну, военная игра у подростков?..
Сколько обвиняемый ни упорствовал, Владимир Георгиевич чувствовал: под натиском улик и фактов, приводимых следствием в доказательство его вины, у Бориса все меньше и меньше аргументов для защиты. На одном из допросов он наконец сознался, что в момент выстрелов действительно находился в большой комнате, а не с Ольгой. Но тут же выдвинул версию, что его родителей убила… Каменева.
Допрос следовал за допросом. Почти ежедневно. Их проводили, сменяя друг друга, Гольсти Ворожищев.
Однажды среди ночи раздался звонок в гостиничном номере, который занимал Владимир Георгиевич. Начальник следственного изолятора взволнованно сообщил:
— Товарищ Гольст, у нас ЧП. Ветров пытался задушить своего сокамерника. Мы поместили его в одиночную камеру. Там он покушался на самоубийство…
— Каким образом? — спросил следователь. У заключенных под стражу в обязательном порядке отбирались все предметы, могущие послужить орудием убийства или самоубийства.
— Пытался повеситься. Разорвал тюфячный чехол и сделал из него петлю. Надзиратель увидел его уже висящим. Сейчас он в тюремной больнице.
— Жизнь его в безопасности?
— Приняли, естественно, меры…
После этого звонка Владимир Георгиевич так и не смог больше заснуть.
Еле дождавшись рассвета, он тут же отправился в следственный изолятор. На месте узнал подробности ночного происшествия.
Оказалось, что на своего сокамерника Ветров набросился совершенно неожиданно, когда он лег спать. Хорошо, что тот обладал могучей физической силой и сумел справиться с Ветровым. А попытку самоубийства Борис совершил так: конец веревки из тюфячного чехла привязал к оконной решетке, встал на парашу, просунул голову в петлю и отшвырнул парашу ногой.
После случая с сокамерником надзиратель получил указание особо внимательно наблюдать за Ветровым, поэтому заглядывал в его камеру через глазок в двери чуть ли не каждые пять минут. И заметил висящего Ветрова буквально через несколько секунд после того, как он оттолкнул ногой парашу. Хотя Борис уже успел потерять сознание, но принятые меры устранили угрозу его жизни и здоровью.
Гольст пытался понять, чем вызвано такое поведение подследственного, в частности попытка самоубийства, Что это? Мучает совершенное? Сдали нервы? Но как расценить тогда покушение на сокамерника? Может, между ними произошла ссора? Однако начальник изолятора, беседовавший с сокамерником Ветрова, сказал, что у них не было никаких трений. Все это Гольст намеревался выяснить на ближайшем допросе Ветрова.
Он вызвал его на следующий день, предварительно поговорив с тюремным врачом. Тот заверил следователя, что состояние подследственного удовлетворительное и его можно допрашивать.
Вид Бориса несколько удивил Гольста. И причиной тому были не синяки и ссадины, оставшиеся в результате борьбы с сокамерником. Выражение лица — вот что поразило следователя.
У Ветрова был какой-то отрешенный взгляд, спокойный и даже блаженный. Владимир Георгиевич еще не успел задать ему ни одного вопроса из приготовленных заранее, как Ветров заявил:
— Ларису и родителей убил я.
Это признание было настолько неожиданным, что Гольст в первое мгновение даже растерялся. Но быстро справился с собой, включил магнитофон и попросил:
— Пожалуйста, изложите все по порядку. Когда у вас возникло намерение убить своих близких? Почему? Как вы это сделали?
«Это же надо, — все еще не мог успокоиться Гольст. — Столько времени бились с ним, и вдруг…»
Неожиданность, с какой обвиняемый решил признаться, все-таки насторожила следователя. Что-то подсказывало ему: надо ждать какого-нибудь сюрприза.
— Я не могу сказать точно, когда возникло намерение, — начал Ветров. — К своей гениальной идее я шел давно.
Года три. Окончательно она созрела этим летом…
— Не понял, — перебил его Гольст. — Какая идея?
— В двух словах не объяснишь…
Уверен, она перевернет весь мир! Все представления человечества о смысле жизни, о ценностях знаний в области медицины, психологии, социологии, антропологии, истории будут пересмотрены. Я хочу изложить суть в специальной записке и отослать ее в Президиум Академии наук. Надеюсь, вы не откажете мне в этом, — скорее утвердительно, чем вопросительно закончил Ветров. Говорил он спокойно, без всякой аффектации.
— Какое отношение имеет ваша, как вы говорите, гениальная идея к убийству? — просил следователь.
— Самое прямое. Она объясняет, почему я избавился от родителей.
— В чем же, собственно, ее смысл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Пустая бравада! — запальчиво произнес Ветров.
— Но вы пошли-таки на убийство.
— Господи! Подумайте сами, что я выигрывал в случае смерти родителей?
Я ведь зависел от них! И материально, и, если хотите, морально… В конце концов, я по-настоящему любил их. Это подтвердит каждый, кто знает нашу семью. А Ларочка? Я в ней души не чаял!
— Вы говорили людям другое, — Гольст полистал дело. — Вот, например: «Мой отец как Плюшкин: тащит всякое барахло в дом. Над ним смеются».
— Кто это наклеветал?
— Это показания бабы Мани, тети вашей матери. Она же сказала, что вы родную мать называли курицей. Неумная, говорили, женщина, не знает значения слова «утрировать»… И вообще ваши родители — цитирую — «глупые, тупые мещане, совсем не близки мне по духу»…
— Ну, знаете! — Ветров задохнулся. — А баба Маня, если хотите знать, вообще выжила из ума! Старческий маразм!
— Нечто подобное о родителях вы говорили еще Ангелине Карловне, сестре отца, а также друзьям. Могу зачитать их показания.
— Не хочу слышать! — отрезал Ветров. — Завистники!
— О сестре вы тоже отзывались не очень-то нежно, — невозмутимо продолжал Гольст, листая страницы дела. — «Лариса — дура. Самое страшное, что с ней придется делиться дачей и всем, что останется от родителей».
— Кто?.. Кто все это выдумал? — Ветров от злости и волнения стал заикаться.
— Ваш приятель Геворкян. Эти слова вы сказали ему за три дня до убийства сестры.
— Врет! — выкрикнул Ветров. — Простить не может, что его девушка в меня влюбилась. Он меня ненавидит!
— Я этого не заметил. Геворкян уважает вас. Кстати, он помог вам организовать похороны, присутствовал на них.
Правда, его удивило, что вы тогда не пролили и слезинки…
— Слезы — бабское дело! — парировал Ветров. — Я вообще не помню, когда плакал. Говорят, в детстве я тоже не…
— Да нет, Борис Александрович, — перебил Гольст, — плакали. И даже рыдали.
— Это когда же? — подозрительно спросил Ветров.
— Может, вы действительно не помните… А ваша тетя, Ангелина Карповна, помнит. Вам было шесть лет. Вас повезли в Ялту. Мама и тетя. Отец выдал матери тридцать рублей, в старых еще деньгах, на мороженое и конфеты для вас. Мать истратила их по назначению. Вы же потребовали эти тридцать рублей себе. Мол, отец дал их вам. Сколько Надежда Федоровна ни убеждала, что деньги истрачены на вас же, вы не хотели этого понять, кричали на мать, плакали…
— Я действительно не помню этого, — мрачно заявил Борис. — И не пойму, куда вы клоните.
— Все туда же… Объясняю: почему вы убили сестру и родителей.
— Из-за тех тридцати, простите, поновому трех рублей? — усмехнулся Ветров. — Любой, даже малограмотный психолог посмеялся бы над такими выводами.
— Теперь сумма выражается куда более солидной цифрой. Одна дача сколько стоит! Кстати, какую цену вы запросили с Лебедянского?
— Кого-кого? — словно не расслышал Ветров.
— Лебедянского, — повторил следователь. — Который изъявил желание купить дачу.
— Да, я хочу ее продать, — с вызовом сказал Борис. — Что из этого?
— Странно. Если вы, как утверждаете, не убивали сестру и, естественно, не знали, жива она или нет, то как же могли начать переговоры о продаже дачи?
Ведь Лариса по закону являлась такой же наследницей, как и вы.
— Во-первых, я еще раз повторяю, что никого не убивал. Во-вторых, сестра еще маленькая и, будь она жива, я стал бы ее опекуном…
— Допустим. Но ведь на деньги, положенные на имя Ларисы в сберкассу до ее совершеннолетия, вы не имели никакого права. Однако же изъявили желание заполучить их. Выходит, знали, что сестра мертва?
После долгого молчания Ветров произнес:
— Вы основательно покопались в моей биографии. Но почему-то прошли мимо того, что я всегда бескорыстно помогал другим. Спросите в институте, бросил ли когда-нибудь Борис Ветров товарища в трудную минуту?
Сколько сил я потратил, занимаясь с Турковым, Геворкяном! Да мало ли? — он усмехнулся. — С чего вы взяли, что я мелкая, расчетливая личность?
— Не мелкая, — заметил Гольст. — Планы у вас были серьезные… «Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать карьеру, чтобы иметь независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь деньги, — процитировал Владимир Георгиевич из дневника Ветрова и закончил его же словами: — Ум кумо»!
— А Ольга? — воскликнул Борис. — Какая уж тут карьера? Из самой обыкновенной семьи, скромное положение и достаток…
— Ну, вы думали, что она внебрачная дочь Петрякова, проректора.
— Ерунда! Я с самого начала знал, что это сплетни.
— А вы и не собирались на ней жениться, — спокойно заметил Гольст.
— Вот те на! — изобразил крайнее удивление обвиняемый. — Так зачем же, по-вашему, я все-таки женился на ней?
— Боялись, что она скажет правду.
— Какую?
— О том, что в действительности было в ночь на первое сентября. Вы держали ее при себе, зная: пока она рядом, вы сможете давить на нее. И постоянно напоминали ей: если будут спрашивать, где вы находились в момент выстрелов, чтобы она отвечала, что вместе с ней. Ольга — единственный свидетель, который подтверждал ваше алиби. А теперь доказано, что алиби нет. И все улики и факты свидетельствуют: убийца сестры и родителей — вы.
Ветров вдруг загадочно улыбнулся и твердо произнес:
— Это заблуждение. Вы никогда не добьетесь моего признания в убийстве,
— помолчал и добавил: — Никогда!
На последующих допросах Ветров продолжал категорически отрицать свою вину.
Была произведена очная ставка между Борисом и его женой. Следователей поразила наглость, с какой Ветров обвинял жену во лжи, называя ее ревнивой и мстительной. Ольга не выдержала и разрыдалась.
Большинство родных и знакомых Ветрова не могли поверить, что он совершил такое злодеяние. Некоторые считали, что следствие глубоко заблуждается и настоящий убийца или убийцы еще не найдены. По их мнению, Борис заслуживал не ареста, а отдыха где-нибудь в санатории или на курорте после потрясения. Но были и такие, которых не удивило, что Ветров совершил столь тяжкое преступление. Один из бывших друзей Бориса, одноклассник, видел, как Ветров-подросток зверски убил в лесу бродячую собачонку.
После этого их дружбе с Борисом пришел конец.
И вообще выяснилось, что садистские наклонности в обвиняемом замечали давно. И не только по отношению к животным. Например, Ветрову доставляло удовольствие, когда люди испытывали перед ним страх. Он наводил на человека заряженное ружье и смеялся, если это кого-то пугало. А однажды даже выстрелил поверх головы знакомой девушки.
С детского возраста Борис коллекционировал ножи, трофейные штыки, имел духовое, а потом мелкокалиберное и охотничье ружья. Как ни странно, увлечение сына холодным и огнестрельным оружием не вызывало у его родителей беспокойства. Более того, к совершеннолетию отец подарил ему охотничий нож и тульскую одностволку для охоты.
Когда Гольст на одном из допросов привел Ветрову примеры его жестокости, тот заявил:
— Насчет моих якобы агрессивных проявлений — вранье. А увлечение оружием естественно. Все пацаны в детстве играют в войну, в охотников. В этом нет ничего ненормального, порочного.
Зачем тогда существует «Зарница»? Ну, военная игра у подростков?..
Сколько обвиняемый ни упорствовал, Владимир Георгиевич чувствовал: под натиском улик и фактов, приводимых следствием в доказательство его вины, у Бориса все меньше и меньше аргументов для защиты. На одном из допросов он наконец сознался, что в момент выстрелов действительно находился в большой комнате, а не с Ольгой. Но тут же выдвинул версию, что его родителей убила… Каменева.
Допрос следовал за допросом. Почти ежедневно. Их проводили, сменяя друг друга, Гольсти Ворожищев.
Однажды среди ночи раздался звонок в гостиничном номере, который занимал Владимир Георгиевич. Начальник следственного изолятора взволнованно сообщил:
— Товарищ Гольст, у нас ЧП. Ветров пытался задушить своего сокамерника. Мы поместили его в одиночную камеру. Там он покушался на самоубийство…
— Каким образом? — спросил следователь. У заключенных под стражу в обязательном порядке отбирались все предметы, могущие послужить орудием убийства или самоубийства.
— Пытался повеситься. Разорвал тюфячный чехол и сделал из него петлю. Надзиратель увидел его уже висящим. Сейчас он в тюремной больнице.
— Жизнь его в безопасности?
— Приняли, естественно, меры…
После этого звонка Владимир Георгиевич так и не смог больше заснуть.
Еле дождавшись рассвета, он тут же отправился в следственный изолятор. На месте узнал подробности ночного происшествия.
Оказалось, что на своего сокамерника Ветров набросился совершенно неожиданно, когда он лег спать. Хорошо, что тот обладал могучей физической силой и сумел справиться с Ветровым. А попытку самоубийства Борис совершил так: конец веревки из тюфячного чехла привязал к оконной решетке, встал на парашу, просунул голову в петлю и отшвырнул парашу ногой.
После случая с сокамерником надзиратель получил указание особо внимательно наблюдать за Ветровым, поэтому заглядывал в его камеру через глазок в двери чуть ли не каждые пять минут. И заметил висящего Ветрова буквально через несколько секунд после того, как он оттолкнул ногой парашу. Хотя Борис уже успел потерять сознание, но принятые меры устранили угрозу его жизни и здоровью.
Гольст пытался понять, чем вызвано такое поведение подследственного, в частности попытка самоубийства, Что это? Мучает совершенное? Сдали нервы? Но как расценить тогда покушение на сокамерника? Может, между ними произошла ссора? Однако начальник изолятора, беседовавший с сокамерником Ветрова, сказал, что у них не было никаких трений. Все это Гольст намеревался выяснить на ближайшем допросе Ветрова.
Он вызвал его на следующий день, предварительно поговорив с тюремным врачом. Тот заверил следователя, что состояние подследственного удовлетворительное и его можно допрашивать.
Вид Бориса несколько удивил Гольста. И причиной тому были не синяки и ссадины, оставшиеся в результате борьбы с сокамерником. Выражение лица — вот что поразило следователя.
У Ветрова был какой-то отрешенный взгляд, спокойный и даже блаженный. Владимир Георгиевич еще не успел задать ему ни одного вопроса из приготовленных заранее, как Ветров заявил:
— Ларису и родителей убил я.
Это признание было настолько неожиданным, что Гольст в первое мгновение даже растерялся. Но быстро справился с собой, включил магнитофон и попросил:
— Пожалуйста, изложите все по порядку. Когда у вас возникло намерение убить своих близких? Почему? Как вы это сделали?
«Это же надо, — все еще не мог успокоиться Гольст. — Столько времени бились с ним, и вдруг…»
Неожиданность, с какой обвиняемый решил признаться, все-таки насторожила следователя. Что-то подсказывало ему: надо ждать какого-нибудь сюрприза.
— Я не могу сказать точно, когда возникло намерение, — начал Ветров. — К своей гениальной идее я шел давно.
Года три. Окончательно она созрела этим летом…
— Не понял, — перебил его Гольст. — Какая идея?
— В двух словах не объяснишь…
Уверен, она перевернет весь мир! Все представления человечества о смысле жизни, о ценностях знаний в области медицины, психологии, социологии, антропологии, истории будут пересмотрены. Я хочу изложить суть в специальной записке и отослать ее в Президиум Академии наук. Надеюсь, вы не откажете мне в этом, — скорее утвердительно, чем вопросительно закончил Ветров. Говорил он спокойно, без всякой аффектации.
— Какое отношение имеет ваша, как вы говорите, гениальная идея к убийству? — просил следователь.
— Самое прямое. Она объясняет, почему я избавился от родителей.
— В чем же, собственно, ее смысл?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15