Церковь была переполнена, и мне пришлось остановиться у входа в толпе сосредоточенных людей. Все склонили головы. Я тоже попробовал было молиться, но не мог думать ни о чем, кроме этой женщины, затерянной среди молящихся.
Только она что-то значила. Она начала рискованную игру, и я все сильнее хотел помочь ей. Воспользовавшись тем, что все застыли в религиозном экстазе, я оглянулся. Мадам Драве стояла в начале центрального прохода, она смотрела на алтарь и, казалось, молилась. О чем она думала? Испытывала ли страх перед опасностью, которая нависла над ней, или вспоминала о любви к Жерому Драве? О чем просила она Бога — о спасении тела или души?
Раздались вибрирующие всесильные звуки главного органа.
По присутствующим прошла дрожь — задвигались потревоженные стулья, хористы запели громче, чтобы перекрыть топот ног.
Некоторые уже покидали церковь, и мадам Драве пошла вдоль ряда в поисках свободного места. Она скользнула в один из проходов недалеко от хора и исчезла из моего поля зрения.
Кажется, в этот момент и я должен был уйти. В небесном покое церкви чувствовал я, как тяжело давит на меня усталость этого дня и еще больше — усталость и переживания этой ночи. Мне нужна была сейчас хорошая комната в отеле, желательно окнами во двор.
Ах! Упасть на кровать, закрыть глаза и забыться! Мою первую ночь свободы я провел в поезде, где не смог сомкнуть глаз. Ночник в купе напоминал мне тот, что был у меня в камере. Разве я не находился все еще в тюрьме? В тюрьме, которая передвигалась со скоростью сто километров в час, а рядом со мной лежали такие же обычные люди, как в узилище Бомэтт!
Церемония продолжалась в свете полыхающих свечей. Теперь все воспевали рождение Христа. Я был без сил. Я переминался с ноги на ногу, борясь с усталостью. Внезапно раздался шум опрокинутого стула, и почти одновременно плач ребенка. Предчувствие заставило меня посмотреть в сторону хора. Там возникло движение, затем небольшая группа людей стала приближаться к центральному проходу.
Мне показалось, что меня ударили кулаком в грудь! Два неизвестных господина несли к выходу совершенно безжизненную мадам Драве, а какая-то женщина вела за руку маленькую Люсьенну всю в слезах. Когда кортеж поравнялся со мной, я подошел. Мне вдруг представилось, что женщина, прежде чем прийти сюда, отравилась.
— Что с ней? — спросил я одного из мужчин.
— Стало плохо.
Мы вышли все вместе. На крыльце я посмотрел на мадам Драве, и заметил ее странный взгляд из-под длинных опущенных ресниц. Это был абсолютно сознательный, чрезвычайно внимательный взгляд.
— Вы ее знаете? — спросила женщина.
— Я… Видел несколько раз. Мы живем в одном квартале.
— Надо отвезти ее домой, — решил один из мужчин. — Мсье, если вы будете так любезны и подержите ее, я сбегаю за машиной. Она здесь, рядом.
Мужчине, который остался со мной, было на вид лет пятьдесят, и я сразу догадался, что женщина, которая в этот момент занималась Люсьенной, его жена.
— Я не понял, что произошло, — сказал он. — Она сидела рядом со мной, потом поднесла руку ко лбу и повалилась вперед… Как вы думаете — это серьезно?
Мадам Драве, бледная, с подрагивающими ноздрями, прекрасно играла свою роль.
— А меня вот беспокоит крошка, — со знанием дела заметила женщина.
Она погладила по щеке Люсьенну, которая теперь сопела, бестолково оглядываясь по сторонам.
— В церкви малышка заснула, а мать, падая, разбудила ее…
Я испугался, что ребенок узнает меня. Правда, она видела меня лишь мельком в ресторане.
Мужчина скоро вернулся за рулем черной «403», которую, остановил у самых ступенек церкви. Он открыл заднюю дверцу и сделал знак рукой. Пока мы шли, поддерживая псевдобольную, она выдохнула тихо:
— Не садитесь!
Возле машины она шумно вздохнула и открыла глаза.
— Вам лучше? — участливо спросила дама.
— Что со мной?
— Обморок. В церкви было так душно… Мы сидели в самом душном месте.
— А моя дочь?
— Она здесь. Вас сейчас проводят домой.
— Спасибо, мадам.
Муж прошептал, склонившись к шоферу:
— Если ей стало лучше и этот господин поедет с вами.
Наверное, у него впереди был рождественский ужин и его ждали друзья.
— Естественно, — словно набивая себе цену, ответил автомобилист. — Счастливого Рождества, дамы и господа.
Мужчина был постарше меня, наверное, лет сорока высокого роста, пышущий здоровьем. На нем было кожаное пальто и шерстяное кепи. Хороший парень — добряки, без сомнения, материалист!
Мы усадили мадам Драве с девочкой на заднее сиденье.
— В какую сторону? — спросил водитель.
— В конце площади поверните налево. Перед тем как тронуться, он внимательно посмотрел на пассажирку.
— Вам лучше?
— Да, спасибо, — пробормотала она. Мое присутствие в автомобиле сводило ее с ума, я мог завалить весь ее план.
— Подождите, я опущу вам стекло. Знаете, свежий воздух для вас — самое лучшее, — продолжал услужливый владелец машины.
Я сидел, прижимая девочку к себе. Машина сделала круг, а затем ринулась в нужном направлении.
— Может быть, вы хотите, чтобы мы заехали к какому-нибудь доктору?
— Не стоит. Спасибо, мсье, вы очень любезны.
Он пожал плечами и прошептал удовлетворенно:
— Вы так считаете…
Когда мы очутились у темных ворот с франтоватыми буквами, к горлу мне словно подступила тошнота. Все начиналось с нуля.
Женщина, наверное, испытывала нечто похожее. По какому праву я вновь влез в ее судьбу, из которой она меня выгнала?
Мужчина в кожаном пальто покинул свое место у руля и обошел машину, чтобы помочь пассажирке выйти. В тот момент, когда он проходил в желтом свете фар, она сказала мне, не поворачивая головы:
— Я прошу вас исчезнуть!
Он открыл дверцу и протянул ей заботливо свою большую руку.
— Выходите осторожнее. Ну как, сможете? Может быть, мы с мсье отнесем вас?
— Нет-нет. Вот только если бы вы проводили меня до двери.
— Конечно, а как же!
И этот весельчак, здоровый тип, посмотрел на меня так игриво, что я задохнулся от злости.
— Я поддержу ее, а вы займитесь машиной.
Мадам Драве не могла удержаться от испепеляющего взгляда. В ее темных глазах было все: отчаяние, страх, и злость.
Я вел себя так, словно не замечал этого. Решительно взял девочку на руки. Мы подошли к воротам.
Все начиналось заново.
7. ТРЕТИЙ ВИЗИТ
Колокола возвестили о конце ночной службы. Их звон был веселым, но мне казался мрачным, потому что я знал, что меня ожидало. Я знал, что сейчас снова увижу мертвеца, и должен вести себя так, будто вижу его впервые. Какой дьявол-искуситель заставил меня вновь вернуться в это проклятое место и участвовать в этом опасном спектакле?
Только недавно я стремился как можно скорее избавить этот дом от своей уважаемой персоны и дать мадам Драве свободу действий.
А теперь наперекор всем опасностями просьбам женщины я вновь навязал ей свое присутствие. Мой разум взбунтовался. Еще было время придумать какой-нибудь предлог и уйти, но я продолжал решительно шагать через двор.
— Ваш муж переплетчик?
— Да.
— А я занимаюсь производством обоев. Можно сказать, что это похоже, не правда ли?
Мы уже подошли. Вторая дверь — я продолжал двигаться вперед в лабиринте.
— Здесь темно, как в печной трубе…
— Перегорела лампа.
— У меня есть зажигалка, постойте. Подождите, я вижу лестницу.
— Нет необходимости, здесь есть лифт. Грузовой лифт.
Она открыла дверь, и мы вошли в кабину, дверь захлопнулась с характерным лязгом. Мужчина в кожаном пальто спросил с сомнением в голосе:
— У вас есть кто-нибудь дома?
Этот банальный вопрос поразил меня. Я завидовал спокойному голосу этого человека, у него не было никаких предчувствий и опасений. Это было существо без всяких комплексов, не умеющее ловчить. Должно быть, он очень любил работу, удовольствия и ближнего своего.
Я пожалел, что все происходило в темноте, мне бы очень хотелось понаблюдать за мадам Драве — хватит ли у нее сил сыграть роль до конца?
Она открыла дверь безо всякой дрожи, вошла первой и включила свет в вестибюле. Она избегала встречаться со мной взглядом.
Действительно, она была немного бледна, но тот, другой, разве не видел ее только что в обмороке?
— Сейчас я провожу вас в салон, — объявила она голосом глухим, но твердым.
Я сжал ладонь маленькой Люсьенны, я не хотел, чтобы она видела то отвратительное зрелище, которое ждало нас. Мадам Драве зажгла люстру в салоне и отступила, давая нам возможность пройти внутрь. Вобрав голову в плечи, я приготовился услышать тревожный крик мужчины в кожаном пальто.
— О! Какая красивая елка! — прошептал он, переступив порог.
Я отстранил его, чтобы тоже посмотреть. В комнате больше не было трупа.
— Садитесь, господа.
Ее лицо было непроницаемым, но, кажется, я заметил как по нему едва уловимо скользнула улыбка.
Что она сделала с трупом своего мужа? Решившись передвинуть его, она, может быть, все испортила. Я был зол на нее за это безумие. Я оглядывался вокруг в поисках следов драмы. Их не было. Она вымыла кожаный диван. Тогда я посмотрел, висит ли на вешалке пальто Драве, но его там не было. Видимо, мадам Драве не упустила ничего. Но куда, черт возьми, она могла уволочь тело? И если она решилась убрать труп, то зачем тогда вся эта комедия на рождественской мессе?
Я отдал бы десять лет жизни за возможность откровенно поговорить с ней.
— Я вам бесконечно благодарна, господа. Вы были так добры…
— Ну что вы, это ничего, — заверил ее мужчина в кожаном пальто, очень довольный тем, что ему удалось совершить благодеяние на Рождество. Наверное, он все-таки был верующим, раз ходил в церковь. И, без сомнения, думал, что его вера обеспечит ему вечное блаженство.
— Доставьте мне удовольствие — выпейте чего-нибудь, пока я уложу дочь спать…
— Может быть, мне помочь вам? — поторопился я с предложением, чтобы не упустить возможность поговорить с нею с глазу на глаз.
— В этом нет необходимости, мсье. Спасибо. Ее голос был вежливым, а взгляд ледяным.
— Садитесь.
Мужчина расстегнул пальто и плюхнулся на диван. Я почувствовал, как дрожь прошла по всему моему телу.
— Что вы будете пить?
Она подняла наши рюмки и поставила на место — в маленькие металлические корзинки на столике бара.
— Что вам угодно. Желательно что-нибудь покрепче, отозвался автомобилист.
— Коньяк?
— С удовольствием.
— А вам, мсье?
В этот взгляд я вложил всю душу, мне ужасно хотелось обнять ее за талию, прижать к себе и тихо сказать: «Прекрати эту идиотскую игру, я помогу тебе. Мы попробуем уладить это дело».
— Тоже коньяк.
Она сама налила нам. Я сел в маленькое кресло, в то время как она повела окоченевшую девочку в комнату. Мой напарник пригубил коньяк. Затем он скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать, что его удовлетворяет качество напитка.
— Меня зовут Ферри, — объявил он, почувствовав внезапную потребность в разговоре. — Не "у" как Лану, а "и" — Поль Ферри.
— Альбер Эрбэн…
Он протянул мне руку, я находил всю сцену гротесковой.
Кивком головы он указал на дверь:
— Очаровательная женщина, а?
— Да, очаровательная.
— Мне кажется, она не веселится с утра до вечера.
— Почему вы так думаете?
— Гм, если в такую ночь муж оставляет ее одну…
— Может быть, он в отъезде?
— Может быть. Не знаю, мне она показалась грустной, а вам?
Этот мужчина был полная мне противоположность, он испытывал те же чувства к мадам Драве. Я был взволнован, даже растроган.
— Немного.
— Может быть, она беременна?
— Что за мысль?
— Гм, так упасть в обморок.
— Не очень-то удобно спросить ее об этом, — пробормотал я.
Ферри пожал плечами, затем отпил из своего стакана.
— А моя сейчас в клинике со здоровым мальчиком, которому уже два дня. Подожди он немного и мог бы быть маленьким Христом. Он у нас довольно поздний, мы и надеяться перестали, и вот видите…
Именно поэтому наше Рождество в этом году расстроилось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13