Из ванной доносится мамин голос. Фелиция напевает «Маленькие кораблики», а сорванец Джими щебечет от удовольствия. Он еще не понимает по-французски, к тому же он совсем еще не знает, к счастью для себя, что такое человек, но он чувствует, что с Фелицией хорошо.
– Входите, – говорю я своей спутнице.
Она делает шаг в сторону двери, замечает своего ребенка, издает громкий крик и устремляется к нему.
Не стоит описывать вам эту сцену. Это заставит вас проливать слезы, а погода и без того сырая.
Я позволяю завершиться волнующей финальной сцене страданий матери. Затем возвращаю мадам Лавми к реальности, играя в открытую и подробно излагая ей всю историю. А она совсем не проста, эта история.
– Теперь ваш ход, – говорю я. – Это все равно, что бланк заказа, – достаточно заполнить пустые клетки.
Она настолько рада, что отвечает на мои вопросы, не задумываясь, прижимая своего дорогого малыша к груди, которую я бы не прочь поласкать.
Я мог бы передать вам наш разговор в мельчайших подробностях, но вы такие олухи, что вам будет трудно поспевать за мной, поэтому для ваших бедных фосфором мозгов его лучше изложить кратко.
Поэтому снимите очки и послушайте, мои милые. Послушайте историю о двух несчастных женщинах американского производства.
Загадочная, пикантная, искусительная, экзальтированная, соблазнительная, очаровывающая миссис Лавми, на первый взгляд, провела удачную операцию, выйдя замуж за известного вам «великого киноактера». Этот нежный, сентиментальный, золотой Лавми – славная скотина, хотя и не злая, которая проводит свою жизнь, опустошая бутылки виски «Четыре розы» и трахая девушек, приходящих к нему, чтобы он поставил свой автограф на автобусных билетах. В конце концов все это превратило его в неутомимого штемпелевщика своих поклонниц. Жена его из-за этого очень страдала, но до того дня, пока не встретила некоего ничтожного типа с романтической прической, который пел ей романсы, так любимые и ожидаемые ею.
Парень, о котором я вам говорю, был не кто иной, как Унтель. И это ничтожество, при всем своем романтизме, тем не менее женилось на даме, которая свободно могла быть его матерью, а если слегка подправить ее свидетельство о рождении, то и бабушкой. Чтобы представить себя в лучшем виде, он, видимо, говорил миссис Лавми о своей погубленной жизни. Это принесло свои плоды... Любовь, наслаждение, но без органа, поскольку оба состояли в браке.
Любовники неосторожно обменялись такими пламенными письмами, что пожар привлек внимание матушки Унтель. Она случайно ознакомилась с одним из таких красноречивых посланий.
Разразился скандал. Она упрятала своего юного супруга подальше, ибо не хотела, чтобы его похитила известная красавица.
Далее она предприняла путешествие во Францию, чтобы уладить этот вопрос с миссис Лавми. Бурное объяснение... Но на чужой земле можно позволить себе большую свободу.
Она потребовала, чтобы жена Фреда порвала с ее юным супругом. Миссис Лавми послала ее к черту. Толстая мамаша Унтель, напоровшись на вилы, решилась на крайние меры – похищение Джими. Как только она его пристроила, она позвонила своей молодой сопернице, чтобы предупредить ее, что ребенок ей будет возвращен только тогда, когда она обретет уверенность, что миссис Лавми порвала с ее супругом.
Это выглядит по-детски, но вы же знаете, что далеко не все американцы обладают интеллигентностью Жана Кокто. Достаточно попытаться поставить себя на их место, всего лишь на мгновение, и наши мозги получат насморк по причине сквозняка...
Для начала она потребовала от нее письмо, в котором та признала бы, что настоящим отцом Джими является молодец Унтель. Улавливаете ситуацию? Если бы ожил Корнель, он бы эту историю изложил, как она есть, александрийским стихом!
Миссис Лавми доверилась красавице Эстелле. И моя маленькая швейцарочка нашла выход из положения. Вместо того чтобы уступить, миссис Лавми предпочла сражение. Для начала женщины нашли Джими дублера. Затем они отыскали какого-то кузена миссис Лавми, который работал в «Шейпе» в качестве гражданского лица. У этого парня чувство семейной солидарности развилось до такой степени, что ради своих близких он готов был на все. Не колеблясь, он решил помочь своей кузине. Братец нашел две горячие головы, чтобы захватить мамашу Унтель и заставить ее сказать, куда она спрятала Джими. И вот здесь-то и случилась роковая ошибка.
Они обознались и захватили толстуху Берю... Кузен обнаружил промах, и тучную освободили. Затем смертельная гонка в Орли, чтобы успеть перехватить настоящую матушку Унтель...
Она последовала за типом, который затребовал ее под каким-то ложным предлогом, выдав себя за представителя американского посольства. Но, когда старуха поняла, что речь идет о похищении, она выскочила из машины перед одним из светофоров в самом центре Парижа, и типы, которые ею занимались, не смогли ее водворить обратно...
Вот версия моей собеседницы. Она ошеломлена смертью миссис Унтель и не представляет, что могло произойти.
– А в промежутке вы от нее не получали никаких известий?
– Получала. Сегодня днем от нее пришло письмо. Она потребовала от меня пятьдесят тысяч долларов в обмен на ребенка, и я поехала в студию, чтобы получить их у мужа.
Теперь моя очередь валять дурака. Я слегка теряю педали, как сказал бы Шарпини.
Итак, что же получается, если я все верно изложил? Мамаша Sнтель три дня назад в Орли дает себя увезти. Без всяких подозрений она следует за похитителем, кузеном из «Шейпа». Затем она замечает, что ее обвели вокруг пальца, и, воспользовавшись остановкой у светофора, сбегает. Вместо того чтобы вернуться в аэропорт или в свой отель, старуха прячется... Она пишет письмо, в котором требует выкуп в деньгах, в то время как похищение осуществляется ради морального удовлетворения... А затем она топится... «Дерьмо!» – сказал бы Юбю. Я же не знаю, что и думать.
Появление Толстяка, опустошенного сном, напоминает мне о другой стороне вопроса.
– А другая женщина? Та, первая, которую ваши люди захватили по ошибке?
– Она возвратилась назад, и ее засекли. Она сказала Эстелле, что имеет отношение к полиции.
– Через супружество, это верно, – заявляю я.
– Что происходит? – спрашивает Опухший, ковыряя в зубах вязальной спицей Фелиции.
– Послушай, оставь нас! – прерываю я его.
Он извлекает из какого-то дырявого зуба невероятные вещи.
– Что сделала Эстелла?
– Она предупредила Стива, моего кузена... И они отвезли ее в укромное место, спрятав до тех пор, пока мне вернут моего Джими.
– Где это?
– Не знаю... Думаю, это Сен-Жермен-ан-Лей! Я встаю, ощущая мурашки в ногах.
– Хорошо. Сейчас вы позвоните отсюда вашему кузену и скажете ему, что ребенок найден и что он должен доставить в наше распоряжение свою пансионерку. Вы поедете с ним туда, где она пребывает. В течение этого времени Джими будет находиться под присмотром моей матери. Не беспокойтесь, он здесь в полной безопасности.
Итак, за работу... Мы еще не до конца разобрались в этой мешанине...
После того как миссис Лавми позвонила своему кузену, я вновь беру ее в руки, чтобы пополнить информацию.
– Все в порядке?
– Да... Я хотела бы знать, месье, будет ли все это иметь нежелательные последствия?
– Хм... это зависит... Требование выкупа при вас? Она открывает сумочку. Вынимает свою пудреницу. Внутри перламутровой коробочки, под пуховкой, находится листок бумаги. Он написан по-английски печатными буквами.
– Переведите! Она читает:
"Если вы хотите найти того, кого вы знаете, передайте пятьдесят тысяч долларов на добрые дела для искупления ваших грехов. Я предупрежу одну религиозную конгрегацию о вашем даре. Она пришлет кого-нибудь к вечеру, чтобы его забрать. После того как я получу информацию, что условие выполнено, я вам позвоню и скажу, где находится Дж.
Миссис У."
– Я сделала несколько дословный перевод, – извиняется моя собеседница.
Я размышляю. Толстяк волнуется. После того как он узнал, что его китообразная половина пребывает в добром здравии и что скоро будет возвращена в территориальные воды, он не находит себе места.
– Едем, да! – громыхает он. – Ну и хорош же я, заставляя томитьс бедную маленькую Берту! Все эти американские красотки, класть я на них хотел...
– Мадам Лавми, – прерываю я его, – как только этот индивидуум получит свою часть охотничьей добычи, сразу возвращайтесь в свой отель. Я буду вас там ожидать. Вашего ребенка вы заберете, когда все будет закончено.
Когда Толстяк и мама Джими удалились, я обращаюсь к Фелиции:
– Что ты обо всем этом думаешь, ма? У моей славной мамы наметанный и надежный, как тюремная решетка, глаз.
– Я рада, что ничего плохого не случилось с мадам Берюрье. Рада также, что эта бедная женщина нашла своего малыша... – И она крепко и долго обцеловывает мордашку ребенка.
– А эта миссис Унтель, что ты скажешь о ней?
– Откровенно говоря, я думаю, что она сумасшедшая...
– Я тоже. Ее поведение экстравагантно. Когда ее взяли, она, должно быть, решила, что имеет дело с полицейскими. Чтобы избежать скандала, она бросилась в воду, но прежде она захотела привести к покаянию жену Лавми. Эти пятьдесят тысяч долларов равнозначны трем «Отче наш» и трем «Богородице, радуйся!»
– Да, – соглашается тихим голосом мама. – Это именно так. Вот что значит выйти замуж за слишком молодого человека.
И тут как раз Джими просится пи-пи, но делает это на лос-анжелесском английском, так что Фелиции удается перевести его просьбу лишь тогда, когда он орошает ее чудесный паркет.
Глава восемнадцатая
– Все прошло хорошо?
– Да. Ваш друг сказал, что он возвращается со своей женой домой и что вы можете ему позвонить.
Этот разговор происходит в отеле миссис Лавми. Сейчас шесть часов, и она только что вернулась.
– Поднимемся к вам в номер, – говорю я.
Она берет свой ключ и присоединяется ко мне в лифте. Живет она на последнем этаже, и из ее окон виден почти весь Париж, залитый солнечным светом... Номер состоит из прихожей, комнаты и салона с камином Людовика Какого-то.
– Выпьете? – спрашивает она.
– Охотно. Вы позволите воспользоваться вашим аппаратом? Я звоню Берю. Трубку берет тучная. Едва заслышав мой голос, она тут же обрушивается на меня: мычит, что она так не оставит этого дела, горланит, что мы педики, а не полицейские, вопит, что пойдет в редакции всех крупных газет, и все это в сопровождении тумаков, которыми она осыпает своего толстяка, пытающегося ее успокоить.
– 0'кэй, Берта, – прерываю я ее. – Отправляйтесь позировать, как какая-нибудь знаменитость, к господам-пенкоснимателям. Я готов отдать вам свой бифштекс, но это вы будете иметь дурацкий вид.
– Чего! Что вы говорите!
– Я говорю, что вы слишком много напридумывали в этой истории. Ваши похитители никогда вас не хлороформировали и не завязывали вам глаза. Знаете почему? Просто-напросто потому, что они ошиблись, приняв вас за другую. Так что не стоит разыгрывать из себя Фантомаса, чтобы вызвать возбуждение у парикмахеров своего квартала... Черт побери, вы были уверены, что узнали дом, потому что вы его видели... Займитесь кухней и выстирайте фуфайку Толстяка, это будет куда лучше, чем пытаться вызвать к себе интерес, поверьте мне.
Я вещаю трубку раньше, чем она успевает обрести свое второе дыхание.
Мадам Лавми ждет меня со стаканами виски в каждой руке. Счастье преобразило ее.
– Вы настоящий мужчина, – говорит она.
Неожиданно я бросаю на нее свой взгляд с усиленной приманкой. Извините, это вы мне говорите, графиня?
Я завладеваю одним из стаканов, тем, который в левой руке – руке сердца.
– Пью за ваше счастье, миссис Лавми...
– За ваше! – говорит она.
По моему мнению, оно могло быть общим, по крайней мере в данный момент. Но ей я не сообщаю эту точку зрения, а то она еще рискнет ее узаконить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19