– Предлагаю маленькую сделку, – отвечаю я. – Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?
Она утвердительно кивает.
– Долго сюда ходит эта парочка?
– Пару недель...
– Часто?
– Два-три раза в неделю.
– Вы их знаете?
– Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.
– Они проводят здесь всю ночь?
– Да.
– Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.
– За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, – говорит она и отваливает.
Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.
То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.
Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.
Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.
Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.
Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.
Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить «Голуаз».
Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!
Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.
Я собираюсь уходить, но мой взгляд – а он всегда на месте – падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: «Гриб», бар, улица Фонтен.
Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.
Бар «Гриб»! Гриб!
Как я не подумал об этом раньше?
Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?
«Гриб», – повторяла по телефону Хелена.
Почему это не может быть баром «Гриб»?
Я решаю сгонять на улицу Фонтен.
Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.
Внизу я говорю мамаше Бордельер:
– Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги.
Затем я лечу на бульвар Батиньоль.
Глава 5
«Гриб» я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала – продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в «Гриб».
Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена.
На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец.
На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк. Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.
Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в «Грибе», выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три «штуки» за бутылку выдохнувшегося шампанского.
Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернутьс на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут...
Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.
Пианист – а пианист составляет весь оркестр – играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа. Она воет песню, рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все веселятся, за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за живое. Должно быть, ей в лифчик попал горячий песок.
Я допиваю мой третий стакан виски и собираюсь заказать четвертый, что совершенно логично, но бармена отвлекает телефонный звонок. Он вынимает аппарат из ниши и снимает трубку.
– Алло?
Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов, и его взгляд останавливается на мне.
– Это вас, – говорит он.
– Пардон?
– Вас к телефону...
И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на рожок для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается моя инициативность и я прижимаю трубку к уху.
Мужской голос, очень густой и серьезный, спрашивает, я ли комиссар Сан-Антонио.
Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть, но сейчас мое удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой или президентом Аргентины.
Невидимый собеседник смеется.
– Все также остроумны, господин комиссар?
– Все больше и больше, – отвечаю. – Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках тем, кто от рождения обделен серыми клеточками.
– Скажите, – продолжает неизвестный, – вам хочется узнать нечто новое по делу Стивенса?
– В общем, да. А у вас что-то есть?
– Я знаю место, где вы это найдете...
– Вы это узнали от вашего пальца?
– Точно.
– Я вас слушаю...
– Вы знаете Лувесьенн?
– Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены.
– При въезде в местечко, на шоссе, есть владение, Которое называется «Вязы».
– Возможно.
– Даже наверняка...
– И что?
– То, что если вы туда съездите, то, возможно, пополните свое образование...
– Вы так считаете?
– Считаю.
– А если это ловушка?
– Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели, чтобы полицейским устраивали ловушки? Вам прекрасно известно, что если кто из ваших и гибнет, то только в открытых перестрелках или из-за непрофессионализма...
– А вы, конечно, призрак Калиостро?
– Скажем просто, что я друг...
– Желающий мне добра?
– Вот именно, желающий вам добра. Он смеется и кладет трубку. Я делаю то же самое.
Расплачиваясь за выпитое, я задаю бармену вопрос, вертящийся у меня на языке:
– Тот, кто звонил, обрисовал меня?
– Да.
– Он вам сказал, что я сижу в баре?
– Да
Я вылетаю на улицу, не дожидаясь сдачи. Если таинственный «друг» мог дать эту деталь, значит, он видел меня на табурете. Выходит, он был где-то поблизости
На улице народу немного... Продолжается дождь... Мостовые и тротуары блестят, а неоновые вывески дрожат в этой сырости, как клубничное желе...
Я ищу вокруг бар. Их там целая куча. Искать телефониста бессмысленно.
Что-то мне подсказывает что есть духу нестись в Лувесьенн. Это «что-то» – старое доброе чутье Сан-Антонио.
В путь!
Я снова еду к Этуаль. Туристы, у которых дома, очевидно, нет глаз, таращатся на Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата. Сворачиваю на авеню Гранд-Арме. Мощная «де-сото», раздраженная моей скоростью, пытается меня обогнать. Тогда я чуть нажимаю на газ, и все становится на свои места.
Дорога до Лувесьенна занимает четверть часа. Кажется, в этом районе все давно спят. Останавливаюсь перед табличкой с названием городка. Дождик не прекращается...
Я поднимаю воротник плаща и щупаю под левой мышкой, там ли Проспер.
Проспер – это игрушка калибра девять миллиметров, позволяющая мне выдавать билеты до рая.
Я вооружаюсь электрическим фонариком и отправляюсь на поиски «Вязов». Мне не приходится блуждать долго – сразу же натыкаюсь на ржавые ворота с мраморной табличкой «Вязы». Надпись почти стерлась, но прочитать ее можно. Прежде чем войти, осматриваю уголок. Оказывается, это заброшенный старый дом прошлого века с гипсовыми украшениями на фасаде. Маленький парк зарос травой. Настоящая декорация для фильма про привидения.
Я прохожу в ворота и следую по аллее, еще различимой в этом царстве предоставленной самой себе зелени.
Дохожу до крыльца. Молотком служит бронзовая рука. Я ее поднимаю и опускаю.
Делая это, я совершенно убежден, что это так же бесполезно, как вытягивать в грозу руку, проверяя, идет ли дождь. В этой халупе никого нет, я в этом абсолютно уверен.
Сразу видно, что она давно заброшена и пуста...
Молоток производит перезвон с бесконечными вибрациями. Я жду, пока в мертвом доме восстановится тишина, потом берусь за дверную ручку и поворачиваю ее. Дверь со скрипом открывается. Все по-прежнему в привиденческом стиле.
– Есть тут кто? – ору я.
Мой голос разносится, как в ущелье.
– Есть кто живой? Глухо.
Осматриваюсь. Я нахожусь в ледяном холле, воняющем сыростью. В нем двери, по одной с каждой стороны, и лестница в глубине.
Я открываю двери одну за другой. Все ведут в пустые комнаты, где давно никто не живет. Со стен свисают длинные ленты обоев, потолки облупились, паркет вздулся.
Я начинаю думать, что тип, пославший меня в этот замок Спящей Красавицы, самый большой шутник, которого когда-либо рожала эта унылая планета...
По-моему, он хотел на пару часов избавиться от меня, для чего и направил по несуществующему следу. Эти ребята должны были здорово повеселиться, когда увидели, как Сан-Антонио бросился в туман по одному анонимному звонку.
Хорош супермен, ас из асов! Пора на свалку! Не знаю, что случилось, но мой нос теряет нюх. Может, это из-за насморка?
И все-таки я почувствовал, что тут дело серьезное, что... Злясь на весь свет, включая и самого себя, я поднимаюсь по лестнице.
Второй этаж – точная копия первого.
Я быстро открываю новые двери.
Опять пустые комнаты. Правда, если не считать присутствия пауков, работающих с большим энтузиазмом...
Распахивая последнюю дверь, я чуть не растягиваюсь на полу, потому что нога поехала на чем-то скользком. Опускаю луч фонаря: кровь! Я смотрю в глубь комнаты, то есть за последнюю дверь, и обнаруживаю темное пятно. Это человеческое тело, точнее, тело женщины. Оно разделено надвое; туловище отдельно, голова отдельно. Голова, бескровная, но, несмотря ни на что, прекрасная, принадлежит малышке Хелене.
Глава 6
Я ничего не говорю. Бывают ситуации, когда молчание – единственная реакция, на которую способен человек. Я остаюсь сидеть на корточках перед обезглавленным трупом. У меня возникает смутное ощущение, что мои мозги начинают размягчаться.
Как в кино! Сейчас включится свет, и можно будет поесть мороженица и карамелек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15