Разумеется, человека нельзя заставить сказать то, чего он не знает, но то, что он знает, выжать можно. Например, в вашем случае: либо вы знаете, где лампа, либо нет.
– Совершенно верно!
– Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша... настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку...
Я пожимаю плечами.
– Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу.
Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию.
– Это чтобы научить вас вежливости, – говорит он.
Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков.
Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль.
Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет...
– Вы будете говорить? – спрашивает Карл.
Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре.
– Вы будете говорить?
– Да пошел ты!..
Они останавливают сеанс.
Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель.
– Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель...
– Сволочи!
Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать.
– Мужайся, милая! – ору я ей.
Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу!
– Эти мерзавцы как каменные! – восклицает Карл.
– Используйте сильные средства! Суперсильные! – советует подлюка Грета.
Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает:
– Вы видите, что находится в этой клетке?
Мы смотрим: крыса.
– Да, это крыса, – говорит Карл. – Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии...
Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку.
– Крыса голодна, – возобновляет Ренар свой рассказ. – Мы приставим клетку к некой части тела мадемуазель, закрепим при помощи ремней и поднимем дверку. Что произойдет затем, представьте себе сами.
Жизель громко вскрикивает и теряет сознание.
Я по мере сил сдерживаю гнев и обращаюсь к Карлу:
– Скажите, полковник, вы офицер или садист? Человек вы или зверь?
Он снова пожимает плечами:
– Значение имеет только результат...
Я чувствую, он полон решимости. Как избежать этой гнусности? Думаю, я бы сказал, где лампа, если бы знал. А что, если... Да, это единственный выход...
– Хорошо, – говорю я с подавленным видом, – я вам все скажу. Лампа спрятана на улице Жубер, дом четырнадцать, четвертый этаж, дверь слева.
– Почему вы не взяли ее с собой? – недоверчиво спрашивает Карл.
– Потому что предварительно хотел обсудить в Англии условия ее продажи.
Мой трюк сработал. Я вижу, как лица моих мучителей проясняются.
– Где она спрятана?
– Она в люстре в столовой...
– Мы проверим...
Нас разводят по камерам... Хотел бы я знать, чем все это закончится...
Глава 15
Должно быть, сейчас полдень. Дверь моей камеры-шкафа открывается, и солдат протягивает мне миску супа. Нужно недюжинное воображение, чтобы назвать эту мерзкую бурду супом. На самом деле это теплая вода, на поверхности которой меланхолично плавает одна морковка. В нынешнем моем положении я не требую обеда от Ларю... Проглатываю эти помои и делаю несколько упражнений, чтобы размяться...
Едва я закончил эту легкую гимнастику, как заявляется Карл.
Он кипит. Я говорю себе, что он продолжит серию демонстраций китайских пыток, но пока об этом нет речи.
– Мы сделали обыск на улице Жубер, – взрывается он. – И знаете, что за лампу мы там нашли? Труп!
Если бы я читал рассказ Сан-Антонио, то в эту самую минуту веселился бы сильнее всего. Я и думать забыл о фару, он же «Стрижка-бобриком», которого замочил в квартире моего двойника. Лучше того! Позавчера я совсем забыл сообщить о нем Гийому... Возможно, эта забывчивость меня спасет: труп придает правдоподобие моему «признанию».
– Проклятье! – кричу я. – Банда «Кенгуру» завладела ею!
Я пользуюсь смятением, царящим в мозгах Карла, чтобы спросить:
– Значит, вы их не всех перебили в Везине?
Отметьте, что этот вопрос рискован, потому что может подать Ренару идею допросить выживших, если таковые есть и находятся у него в руках. Так он узнает, что Фару был убит мной задолго до моего ареста...
– Увы, нет! – отвечает Карл. – Трое мерзавцев сумели удрать... Остальные мертвы...
Так, так, так! По Парижу еще скачут «кенгуру», и это дает мне прекрасную возможность для объяснения исчезновения лампочки... Карл, сам того не зная, открыл мне дверь на свободу.
– Какое несчастье! – говорю. – В ту ночь, перед вашим приходом, они сумели заставить меня признаться, где Находится лампочка... Должно быть, они бросились по указанному адресу, чтобы ее забрать, и передрались из-за нее... Вам остается только поймать оставшихся в живых.
Карл размышляет.
– Мы об этом подумаем. Следуйте за мной! – приказывает он.
Меня охватывает страх, что он влепит мне маслину в затылок. В общем, я ему больше не нужен, а на милосердие Ренара особо рассчитывать не приходится.
Мы входим в столовую, где офицеры пьют ликеры и курят сигары толщиной с фок-мачту. В почтенном собрании я замечаю и женщин, в том числе Грету.
Ничего не скажешь, эта девочка просто прелесть, и, даже будучи ее личным врагом, невозможно не любоваться ею. На ней черный костюм, белая блузка и брошка из слоновой кости. Приняв томную позу, она курит длинную сигарету с золотым ободком на конце.
– А вот и мой любимый комиссар, – воркует она. – Садитесь рядом со мной, комиссар.
Я ошеломлен этим приемом, которого никак не ожидал. Но, как вы знаете, я умею приспосабливаться ко всем ситуациям и не моргнув глазом сажусь возле нее.
– Выпьете стаканчик коньяку?
– Я могу выпить целую бутылку, баронесса...
Она смеется и наливает мне коньяк.
Ох, как эти гады себя любят! Коньяк великолепный.. Если бы я себя послушал, то крепко напился бы в этом изысканном обществе.
– Это что же, – спрашиваю я ее, – у моей нежно любимой подруги сегодня выходной от пыток?
– Да.
Кажется, она твердо решила не обижаться. Остальные невозмутимо слушают нас.
– Вы знаете, что прекрасны?
– Не может быть!
– Как! – вскрикиваю я, притворяясь удивленным. – Ни один из этих срывателей ногтей не сказал вам об этом? Ах, Грета, старая добрая немецкая галантность погибает!
Она наклоняется поймать сползающую петлю чулка. Я машинально вдыхаю запах ее духов и бросаю взгляд на ее груди. Это у меня почти рефлекс, только сейчас я ничего не вижу, потому что ее блузка очень высоко заколота брошью Тогда я смотрю на брошь, и от удивления у меня начинает течь слюна. На этой безделушке есть надпись, напоминающая мне другую...
Никто не замечает моего смущения, и это прекрасно...
– Дамы и господа, перед вами знаменитый комиссар Сан-Антонио из Секретной службы, – заявляет Карл, – доставивший нам столько неприятностей перед войной. Это продолжается и сейчас. В числе прочих подвигов он сумел отобрать у мерзавцев «кенгуру» нашу BZ 22. Правда, следует отметить, что те не остались в долгу и смогли снова завладеть нашим изобретением.
Карл берет стакан шерри и опрокидывает себе в рот, после чего с подлинным удовольствием прищелкивает языком и продолжает.
– В принципе, раз милейший комиссар оказался нам больше не нужен, осталось только прислонить его к стенке и дать ему двенадцать пуль, на которые он имеет все права...
Он делает паузу.
– Но, – продолжает он, – мне в голову пришла одна идея: почему бы нам не использовать замечательные качества этого человека? Один раз ему удалось заполучить BZ 22, и нет никаких оснований не верить, что удастся повторить этот подвиг...
Собравшиеся с сомнением качают головами. Один из них что-то говорит по-немецки, но Карл его перебивает:
– Давайте играть в открытую, дорогой майор. Я предпочитаю, чтобы этот человек понимал, о чем мы говорим.
– Ну что же, – повторяет майор с акцентом, густым, как гудрон, – мне кажется, господин полковник, что освобождать комиссара опасно... У нас нет никакой уверенности, что, выйдя отсюда, он не попытается удрать в Англию. А если перед этим он сумеет заполучить BZ 22, это будет крайне неприятно. Конечно, у нас есть все возможности установить за ним плотное наблюдение, но из ваших слов следует, что мы имеем дело с очень хитрым человеком...
Карл улыбается.
– Успокойтесь, фон Штибле, если я открываю перед Сан-Антонио двери этой тюрьмы, то потому, что имею способ держать его в руках.
– Можно спросить, что это за способ, господин полковник?
– Крыса.
Я понимаю ход его рассуждений.
– Мы удерживаем в качестве заложницы его возлюбленную, – объясняет Карл, – которой он очень Дорожит, чему мы получили доказательство. Он не захочет, чтобы с ней случилось большое, очень большое несчастье. Правда, дорогой комиссар?
Вам надо говорить, что это предложение меня чертовски устраивает? Все лучше, чем сидеть в этом жутком шкафу. Выйдя на свежий воздух, я придумаю способ вытащить отсюда Жизель. Вы сочтете меня излишне оптимистичным, но один из моих любимых девизов: «Веселись, пока жив».
Я допиваю коньяк и любезно отвечаю Карлу:
– Это кажется мне осуществимым, но я хотел бы узнать, что произойдет после того, как я получу результат. Вы отправите меня на переработку для азотистых удобрений или наградите Железным крестом?
Карл снова наливает себе стакан.
– Вы не видите середины между этими крайними решениями? Мое вчерашнее предложение остается в силе. Вы имеете мое слово офицера, что, если передадите мне лампу, вам и вашей подруге сохранят жизнь. Я даже отдам распоряжение, чтобы ваше заключение проходило в самых лучших для вас условиях.
– Вы очень любезны.
– Я бы не хотел строить долгосрочные проекты, – говорит он, – но если мы останемся довольны вашей работой, то, может быть, рассмотрим возможность более тесного сотрудничества. Наше правительство использует все таланты...
Сказать, что я хочу заржать, – значит не сказать ничего. Карл шутник. Послушать его, так он может дать мне пост гауляйтера!
– Ну так что? – спрашивает он. – Каков ваш ответ?
– Мне кажется, у меня нет выбора... Но я ставлю мое согласие в зависимость от двух... не хочу говорить условий... скажем, пожеланий.
– Я вас слушаю.
– Так вот, я бы не хотел, чтобы вы окружили меня целой толпой шпиков под предлогом, что я освобожден условно. Мне предстоит сыграть очень деликатную партию, и я не хочу, чтобы ангелы-хранители затрудняли мою свободу действий. Вы меня понимаете? Я говорю откровенно, без малейшей задней мысли...
– А второе пожелание?
– Оно скромнее: в данный момент мечта моей жизни – слопать сандвич... За два дня я съел только одну морковку и выпил миску теплой воды.
Карл подзывает официанта и приказывает подать мне холодный ужин.
– Ну и славно! – говорю я. – Вести дискуссию лучше в дружеской обстановке.
Я начинаю есть, стараясь не особо набрасываться на еду. Не хочется, чтобы они могли рассказать, как Сан-Антонио вел себя, словно голодная собака. Я отставляю мизинец и стараюсь применить на практике все советы пособия по хорошим манерам, найденного мною когда-то в ящике ночного столика одного лжебарона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Совершенно верно!
– Если вы правда не знаете этого, в чем я лично сомневаюсь, наша... настойчивость будет бесполезной, согласен, но если вы знаете, то скажете. Надо попробовать. У меня есть шанс победить, в противном случае вы пострадаете зря. Жаль, но я устрою вам эту маленькую проверку...
Я пожимаю плечами.
– Замолчи, ты выжимаешь у меня слезу.
Ренар отвешивает мне удар кулаком в физию.
– Это чтобы научить вас вежливости, – говорит он.
Меня охватывает приступ ярости, который длинный быстро успокаивает демонстрацией места зимовки раков.
Я просто в бешенстве. С каким бы наслаждением я выпустил обойму в кишки этой милой компании! Для начала меня молотят, как боксерскую грушу, но я продолжаю молчать. Я слишком переполнен ненавистью, чтобы чувствовать боль.
Затем они колотят меня резиновой дубинкой по мозгам. Мне кажется, я схожу с ума. Многие свихивались и от меньшего. У меня такое чувство, что в моей голове идет скачка на Гран-При. В глазах мелькают красные молнии, все плывет...
– Вы будете говорить? – спрашивает Карл.
Этот голос! Мне кажется, от него я страдаю сильнее всего. Я живу в каком-то кошмаре.
– Вы будете говорить?
– Да пошел ты!..
Они останавливают сеанс.
Ренар что-то приказывает своим головорезам. Один из них выходит из комнаты и возвращается с Жизель.
– Раз вы так упрямы, мы попытаем счастья с мадемуазель...
– Сволочи!
Они связывают ее так же, как и меня. После двух пощечин она начинает рыдать.
– Мужайся, милая! – ору я ей.
Мужества этой девочке не занимать, это я вам говорю. Ни одна другая куколка не вынесла бы то, что терпит она. Она вся посинела от ударов, но молчит. Я снимаю перед ней шляпу!
– Эти мерзавцы как каменные! – восклицает Карл.
– Используйте сильные средства! Суперсильные! – советует подлюка Грета.
Карл пожимает плечами, подходит к шкафу, открывает дверцу и достает маленькую птичью клетку, в которой шевелится что-то темное. Он ставит клетку на стол и, указывая на нее пальцем, спрашивает:
– Вы видите, что находится в этой клетке?
Мы смотрим: крыса.
– Да, это крыса, – говорит Карл. – Самая обыкновенная крыса. Я вам объясню, какую роль ей предстоит сыграть. Этот рецепт пришел из Китая. У китайцев богатое воображение и большие познания в психологии...
Он замолкает, чтобы посмотреть, какой эффект произведут на нас его слова. Мы держимся спокойно. Эта клетка с крысой принесла в комнату какую-то разрядку.
– Крыса голодна, – возобновляет Ренар свой рассказ. – Мы приставим клетку к некой части тела мадемуазель, закрепим при помощи ремней и поднимем дверку. Что произойдет затем, представьте себе сами.
Жизель громко вскрикивает и теряет сознание.
Я по мере сил сдерживаю гнев и обращаюсь к Карлу:
– Скажите, полковник, вы офицер или садист? Человек вы или зверь?
Он снова пожимает плечами:
– Значение имеет только результат...
Я чувствую, он полон решимости. Как избежать этой гнусности? Думаю, я бы сказал, где лампа, если бы знал. А что, если... Да, это единственный выход...
– Хорошо, – говорю я с подавленным видом, – я вам все скажу. Лампа спрятана на улице Жубер, дом четырнадцать, четвертый этаж, дверь слева.
– Почему вы не взяли ее с собой? – недоверчиво спрашивает Карл.
– Потому что предварительно хотел обсудить в Англии условия ее продажи.
Мой трюк сработал. Я вижу, как лица моих мучителей проясняются.
– Где она спрятана?
– Она в люстре в столовой...
– Мы проверим...
Нас разводят по камерам... Хотел бы я знать, чем все это закончится...
Глава 15
Должно быть, сейчас полдень. Дверь моей камеры-шкафа открывается, и солдат протягивает мне миску супа. Нужно недюжинное воображение, чтобы назвать эту мерзкую бурду супом. На самом деле это теплая вода, на поверхности которой меланхолично плавает одна морковка. В нынешнем моем положении я не требую обеда от Ларю... Проглатываю эти помои и делаю несколько упражнений, чтобы размяться...
Едва я закончил эту легкую гимнастику, как заявляется Карл.
Он кипит. Я говорю себе, что он продолжит серию демонстраций китайских пыток, но пока об этом нет речи.
– Мы сделали обыск на улице Жубер, – взрывается он. – И знаете, что за лампу мы там нашли? Труп!
Если бы я читал рассказ Сан-Антонио, то в эту самую минуту веселился бы сильнее всего. Я и думать забыл о фару, он же «Стрижка-бобриком», которого замочил в квартире моего двойника. Лучше того! Позавчера я совсем забыл сообщить о нем Гийому... Возможно, эта забывчивость меня спасет: труп придает правдоподобие моему «признанию».
– Проклятье! – кричу я. – Банда «Кенгуру» завладела ею!
Я пользуюсь смятением, царящим в мозгах Карла, чтобы спросить:
– Значит, вы их не всех перебили в Везине?
Отметьте, что этот вопрос рискован, потому что может подать Ренару идею допросить выживших, если таковые есть и находятся у него в руках. Так он узнает, что Фару был убит мной задолго до моего ареста...
– Увы, нет! – отвечает Карл. – Трое мерзавцев сумели удрать... Остальные мертвы...
Так, так, так! По Парижу еще скачут «кенгуру», и это дает мне прекрасную возможность для объяснения исчезновения лампочки... Карл, сам того не зная, открыл мне дверь на свободу.
– Какое несчастье! – говорю. – В ту ночь, перед вашим приходом, они сумели заставить меня признаться, где Находится лампочка... Должно быть, они бросились по указанному адресу, чтобы ее забрать, и передрались из-за нее... Вам остается только поймать оставшихся в живых.
Карл размышляет.
– Мы об этом подумаем. Следуйте за мной! – приказывает он.
Меня охватывает страх, что он влепит мне маслину в затылок. В общем, я ему больше не нужен, а на милосердие Ренара особо рассчитывать не приходится.
Мы входим в столовую, где офицеры пьют ликеры и курят сигары толщиной с фок-мачту. В почтенном собрании я замечаю и женщин, в том числе Грету.
Ничего не скажешь, эта девочка просто прелесть, и, даже будучи ее личным врагом, невозможно не любоваться ею. На ней черный костюм, белая блузка и брошка из слоновой кости. Приняв томную позу, она курит длинную сигарету с золотым ободком на конце.
– А вот и мой любимый комиссар, – воркует она. – Садитесь рядом со мной, комиссар.
Я ошеломлен этим приемом, которого никак не ожидал. Но, как вы знаете, я умею приспосабливаться ко всем ситуациям и не моргнув глазом сажусь возле нее.
– Выпьете стаканчик коньяку?
– Я могу выпить целую бутылку, баронесса...
Она смеется и наливает мне коньяк.
Ох, как эти гады себя любят! Коньяк великолепный.. Если бы я себя послушал, то крепко напился бы в этом изысканном обществе.
– Это что же, – спрашиваю я ее, – у моей нежно любимой подруги сегодня выходной от пыток?
– Да.
Кажется, она твердо решила не обижаться. Остальные невозмутимо слушают нас.
– Вы знаете, что прекрасны?
– Не может быть!
– Как! – вскрикиваю я, притворяясь удивленным. – Ни один из этих срывателей ногтей не сказал вам об этом? Ах, Грета, старая добрая немецкая галантность погибает!
Она наклоняется поймать сползающую петлю чулка. Я машинально вдыхаю запах ее духов и бросаю взгляд на ее груди. Это у меня почти рефлекс, только сейчас я ничего не вижу, потому что ее блузка очень высоко заколота брошью Тогда я смотрю на брошь, и от удивления у меня начинает течь слюна. На этой безделушке есть надпись, напоминающая мне другую...
Никто не замечает моего смущения, и это прекрасно...
– Дамы и господа, перед вами знаменитый комиссар Сан-Антонио из Секретной службы, – заявляет Карл, – доставивший нам столько неприятностей перед войной. Это продолжается и сейчас. В числе прочих подвигов он сумел отобрать у мерзавцев «кенгуру» нашу BZ 22. Правда, следует отметить, что те не остались в долгу и смогли снова завладеть нашим изобретением.
Карл берет стакан шерри и опрокидывает себе в рот, после чего с подлинным удовольствием прищелкивает языком и продолжает.
– В принципе, раз милейший комиссар оказался нам больше не нужен, осталось только прислонить его к стенке и дать ему двенадцать пуль, на которые он имеет все права...
Он делает паузу.
– Но, – продолжает он, – мне в голову пришла одна идея: почему бы нам не использовать замечательные качества этого человека? Один раз ему удалось заполучить BZ 22, и нет никаких оснований не верить, что удастся повторить этот подвиг...
Собравшиеся с сомнением качают головами. Один из них что-то говорит по-немецки, но Карл его перебивает:
– Давайте играть в открытую, дорогой майор. Я предпочитаю, чтобы этот человек понимал, о чем мы говорим.
– Ну что же, – повторяет майор с акцентом, густым, как гудрон, – мне кажется, господин полковник, что освобождать комиссара опасно... У нас нет никакой уверенности, что, выйдя отсюда, он не попытается удрать в Англию. А если перед этим он сумеет заполучить BZ 22, это будет крайне неприятно. Конечно, у нас есть все возможности установить за ним плотное наблюдение, но из ваших слов следует, что мы имеем дело с очень хитрым человеком...
Карл улыбается.
– Успокойтесь, фон Штибле, если я открываю перед Сан-Антонио двери этой тюрьмы, то потому, что имею способ держать его в руках.
– Можно спросить, что это за способ, господин полковник?
– Крыса.
Я понимаю ход его рассуждений.
– Мы удерживаем в качестве заложницы его возлюбленную, – объясняет Карл, – которой он очень Дорожит, чему мы получили доказательство. Он не захочет, чтобы с ней случилось большое, очень большое несчастье. Правда, дорогой комиссар?
Вам надо говорить, что это предложение меня чертовски устраивает? Все лучше, чем сидеть в этом жутком шкафу. Выйдя на свежий воздух, я придумаю способ вытащить отсюда Жизель. Вы сочтете меня излишне оптимистичным, но один из моих любимых девизов: «Веселись, пока жив».
Я допиваю коньяк и любезно отвечаю Карлу:
– Это кажется мне осуществимым, но я хотел бы узнать, что произойдет после того, как я получу результат. Вы отправите меня на переработку для азотистых удобрений или наградите Железным крестом?
Карл снова наливает себе стакан.
– Вы не видите середины между этими крайними решениями? Мое вчерашнее предложение остается в силе. Вы имеете мое слово офицера, что, если передадите мне лампу, вам и вашей подруге сохранят жизнь. Я даже отдам распоряжение, чтобы ваше заключение проходило в самых лучших для вас условиях.
– Вы очень любезны.
– Я бы не хотел строить долгосрочные проекты, – говорит он, – но если мы останемся довольны вашей работой, то, может быть, рассмотрим возможность более тесного сотрудничества. Наше правительство использует все таланты...
Сказать, что я хочу заржать, – значит не сказать ничего. Карл шутник. Послушать его, так он может дать мне пост гауляйтера!
– Ну так что? – спрашивает он. – Каков ваш ответ?
– Мне кажется, у меня нет выбора... Но я ставлю мое согласие в зависимость от двух... не хочу говорить условий... скажем, пожеланий.
– Я вас слушаю.
– Так вот, я бы не хотел, чтобы вы окружили меня целой толпой шпиков под предлогом, что я освобожден условно. Мне предстоит сыграть очень деликатную партию, и я не хочу, чтобы ангелы-хранители затрудняли мою свободу действий. Вы меня понимаете? Я говорю откровенно, без малейшей задней мысли...
– А второе пожелание?
– Оно скромнее: в данный момент мечта моей жизни – слопать сандвич... За два дня я съел только одну морковку и выпил миску теплой воды.
Карл подзывает официанта и приказывает подать мне холодный ужин.
– Ну и славно! – говорю я. – Вести дискуссию лучше в дружеской обстановке.
Я начинаю есть, стараясь не особо набрасываться на еду. Не хочется, чтобы они могли рассказать, как Сан-Антонио вел себя, словно голодная собака. Я отставляю мизинец и стараюсь применить на практике все советы пособия по хорошим манерам, найденного мною когда-то в ящике ночного столика одного лжебарона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21