— Прогуливалась. Была прекрасная погода.
— После двух ночи? — удивилась Засыпкина.
— Ну и что? Галина Анатольевна, вы не представляете, каков наш город весенней ночью!
— Красивый?
— Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того… Я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться… Испортил бы все настроение.
— А почему вы решили, что муж был дома?
— Где ж ему быть? Он у меня порядочный.
— Значит, вы не видели его дома?
— Странные вопросы задаете, Галина Анатольевна! Как же я могла видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я — кошка?
— Как знать… — неопределенно ответила Засыпкина.
Был ли пятый?
Евгений Борисихин вошел в кабинет и остановился у двери, ожидая дальнейших указаний. Среднего роста, чуть сутуловатый, он казался сдержанным, если не угрюмым. Его состояние можно было понять — муж спивающейся жены, за которой приходится ходить по самым сомнительным местам городка.
— Садитесь, — Засыпкина показала на стул.
— Спасибо, — Борисихин сел и отвернулся, словно вопросы уже знал наперечет и все они порядком ему надоели. Здесь он, наверно, был прав, поскольку и отцу, и знакомым, а больше всего самому себе приходилось постоянно отвечать о местонахождении жены, ее состоянии, времяпровождении…
— Вчера вы были в доме Жигунова. Что вас туда привело?
— Что привело? — Борисихин хмыкнул. — Жену искал. Мы вдвоем с отцом пришли. Он подтвердит, если что… И нашли Зинку в доме. Спала.
— Почему вы говорите, что нашли? Вам пришлось искать? Она пряталась от вас? Вам позволили искать в чужом доме?
— Хм, — Борисихин, видимо, не знал на какой вопрос отвечать и, тяжело вздохнув, посмотрел на свои руки. — Вначале Дергачев сказал, что ее нет. Я не поверил, потому что она частенько бывала у Жигунова, компашка там у них подобралась… Один другого стоят. А этот парень засмеялся и говорит… Наверно, не знал, что я муж…
— Что же он сказал?
— Говорит, зря, дескать, я пришел, что на эту ночь он берет ее себе… И смеется. Я понял, что вроде, шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтоб на дороге не стоял… Ткнул его рукой в живот, он и сел в снег. Тогда я прошел в дом и во второй половине нашел Зинку… — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами видел вчерашнюю картину.
— Теперь об этом парне. Кто он такой?
— Не знаю. Первый раз видел.
— Ваша жена сказала, что где-то его уже встречала.
— Возможно. У нее жизнь более насыщенная… — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.
— Каков он из себя?
— Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу… Джинсы. На ногах — полусапожки… Это я заметил, когда он упал в снег. Возраст… Двадцать с небольшим, так примерно.
— Он в доме был своим человеком?
— Да, наверно, можно так сказать… С Дергачевым заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывало… Или давно знакомы, или дела какие-то у них… Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, предусмотрительные, а трезвому все сразу в глаза бросается.
Следователь смотрела на Борисихина и невольно прикидывала — насколько можно ему верить? Говорит, вроде, искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что его подозревают. К этому отнесся спокойно. Правда, удивился, передернул плечами, но не стал оправдываться. Дескать, подозреваете и ладно, ваше дело.
— Когда уводили Зину, вас не пытались остановить?
— Нет, посмеялись только. Им тогда все смешным казалось. Прямо сдержаться не могут. И потом мы все-таки с отцом были, а они затевали в магазин сходить… Им было не до нас.
— Сколько их оставалось?
— Дергачев с женой, старый Жигунов, какой-то маленький мужичок, он здешний, я его встречаю в городе, ну и этот, длинный.
— Пятый? — уточнила Засыпкина.
— Да, получается, что пятый.
Засыпкина еще раз окинула взглядом Борисихина — на нем не было ни одной зеленой вещи. И обыск в его доме ничего не дал. Обыск у младшего Жигунова тоже оказался безрезультатным. И у хромого не нашли ничего, что хоть как-то относилось бы к событиям той ночи.
Весь день десятого марта обсуждался вопрос о пятом человеке в доме Жигунова. Был ли он, или же это выдумка, предназначенная для того, чтобы направить следствие по ложному пути? Но с каждым часом, с каждым новым допросом следователи убеждались в том, что пятый все-таки был. Разные люди подтверждали это, называли одинаковые приметы.
Поиски были столь насыщены, охватывали такое количество людей, что каждый час вносил все новые и новые детали. Семь следователей непрерывно вели допросы, пытаясь выяснить мельчайшие сведения о погибших, об их приятелях, друзьях, самых, казалось бы, незначительных обстоятельствах их жизни.
Кто-то неуверенно сказал, что несколько дней назад видел Дергачева с каким-то длинным парнем, а на том была меховая темная шапка с белыми пятнышками. И через два часа парень, о котором только-то и было известно, что у него есть рябая шапка, давал показания.
Вскоре установили имя уроженца Кавказа, который заходил к Жигунову с женщиной, и вот уже он дает показания, женщина дает показания, но ничего дельного, полезного для следствия сказать не могут.
Чтобы наглядно представить себе все происходившее, следователи составили временной список всех посетителей дома Жигунова за день. Сейчас, через полгода, его читать не менее интересно, нежели самые захватывающие страницы Кристи. В списке есть какая-то предопределенность, хотя, если взглянуть на дело спокойно, то, конечно же, ничего рокового в нем не найти. Но вот читаешь, как пришел один гость, принес бутылку, пришел второй, тоже подзадержался, за это время первый ушел, появился еще кто-то… А мы-то знаем, не просто со двора человек ушел, от смерти ушел, мы-то знаем, что погибнут все, кто останется в доме после восьми вечера, после восьми из дома уже никто не уйдет.
Вот, потоптавшись во дворе, уходит Михаил Жигунов. Возвращается, что-то говорит, присаживается одетый к столу, ему наливают червивки, и он послушно кладет шапку на колени, но все-таки поднимается, все-таки уходит.
Спит в дальней комнате Борисихина. Не приди муж, ей не проснуться. Но муж приходит. Ему дают от ворот поворот — уходи, дескать, ищи в другом месте. Он не верит, настаивает, врывается в чужой дом, обходит комнату за комнатой и находит наконец свою Зинаиду. Находит в таком виде, что самое естественное — возмутиться, плюнуть и уйти, хлопнув дверью. Но словно какая-то сила дает ему терпение, снисхождение, а может, эта сила — любовь? Унизительное дело — выволакивать жену из чужого дома, невзирая на ее пьяные вопли, вести по улице под взглядами соседей, тащить в сумерках по темному мартовскому снегу. Он оставляет ее у отца, словно чувствуя — из опасной зоны увел.
Заглядывает на огонек кавказец с роскошными бакенбардами и пышнотелым предметом своих воздыханий, но не задерживается, уходит, будто древняя и чуткая интуиция предков хранит его. И красавицу-парикмахершу уводит подальше от дома, от которого уже расходились невидимые круги беды.
Остались те, для которых кончалась предыдущая жизнь. Для четверых вообще кончалась, а для пятого наступала другая, ничего общего с привычной не имеющая. Да, каждый новый час поисков, допросов, обсуждений убеждал — в доме оставалось пять человек. По отдельным словечкам, даже по недомолвкам постепенно вырисовывался облик никому не известного человека, непонятно как и зачем оказавшегося вечером козырного дня в доме Жигунова.
Словесный портрет
Едва ли не каждый день пользуемся все мы словесным портретом. Описываем друзей, знакомых, продавцов, с которыми поругались, девушек, с которыми познакомились, описываем обидчиков и благодетелей, самих себя описываем, договариваясь о встрече по телефону, и настолько поднаторели в этом, что бывает достаточно двух-трех определений, чтобы мы безошибочно узнали человека в тысячной толпе у метро или стадиона. Достаточно бывает сравнить человека с птицей, погодой, предметом домашнего обихода и мы уверенно узнаем его в чужих коридорах, кабинетах, приемных.
Стоит ли удивляться тому, что люди, для которых словесный портрет является чем-то вроде производственного фактора, выработали свои методы, способы, приемы и с их помощью нужного человека представляют достаточно емко и зримо. Уже к вечеру десятого марта, в первый же день следствия был разработан настолько подробный портрет пятого, что не узнать его, пройти мимо было просто невозможно. И все, кто участвовал в поисках, в оперативной работе, знали приметы долговязого. Он может оказаться случайным человеком, не имеющим никакого отношения к преступлению, но найти его было необходимо.
Итак, кого же искали?
Искали высокого молодого парня, около двадцати лет, темноволосого и улыбчивого. Он развязен и нагловат, его манеры могут показаться даже вульгарными. На нем полусапожки примерно сорок третьего размера, черная куртка из кожи или заменителя, меховая темная шапка, синие джинсы. Он вступает в контакт, готов переброситься словечком с незнакомым человеком, явно ценит себя выше окружающих. Но самый заметный признак — рост. Все свидетели дружно отмечали, что он явно выше их, то есть, рост его около ста девяноста сантиметров. Человек этот, по всей вероятности, при деньгах.
С портретом были ознакомлены соседи, дружинники, вольные и невольные участники вчерашних событий, следователи, оперативные работники, водители, постовые. Распространение словесного портрета можно сравнить со своеобразной сетью, наброшенной на городок. Вряд ли прошло более двух часов, а жители уже хорошо представляли, кого именно ищут.
Нет, к тому времени не было снято подозрение с младшего Жигунова, еще допрашивали Борисихина, а кавказец угрюмо и сутуло мерил шагами коридоры отделения внутренних дел — он мог понадобиться каждую минуту для уточнения той или иной детали, здесь же толкалась и Борисихина. И незримо скорбными тенями маялись в полутемных печальных коридорах погибшие вчера люди. Они-то знали все, но не могли принять участие в поисках, как бы передоверив это живым.
Дело осложнялось тем, что никто из побывавших накануне в доме Жигунова не знал пятого собутыльника. Во всяком случае” все так утверждали. Такие нравы царили в доме — достаточно было прийти с бутылкой и ты уже свой человек. Червивка позволяла легко пройти сквозь плотные без щелей ворота в любое время суток. Она становилась способом знакомства, представляла человека с Наилучшей стороны, устраняла недоразумения, помогала понять и простить любого.
С этим надо согласиться — бутылка создавала ту самую видимость дружбы и теплых товарищеских отношений, к которым все стремятся и которых всем нам недостает. Не хватало человеческого участия и этим людям. Вряд ли стоит все сводить к огульному их заклеймлению. Не у каждого есть интересная работа, не всем удается заниматься любимым делом, не всем повезло сохранить и приумножить друзей — а не в этом ли смысл жизни? Что еще может сделать нас счастливыми, как не друзья и увлеченность? И, куда деваться, бутылка дает такую иллюзию. Призрачную, недолгую, обманную. Да, она убеждает на какое-то время, что жизнь интересна, что сами мы не лыком шиты, а за столом сидят люди, готовые понять нас, восхититься нами, воздать нам должное. И в голову не приходит, что человек, сидящий напротив, осоловело смотрит не столько тебе в глаза, сколько на увесистый молоток с промасленной ручкой и улыбчиво прикидывает прочность твоего черепа…
И, наконец, первый успех. Его не могло не быть, учитывая размах работы. Рискнув, можно даже сказать, что успех был неизбежен.
Раздается не очень уверенный стук, и в кабинет, где расположился штаб следствия, несмело, уж больно начальников наехало много, протискивается сержант местной милиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13