Потом отмыли гостя, накормили и вообще с самого первого дня терпеливо ухаживали за ним.
Они пичкали его лекарствами, которые тайком тибрили у гостиничного доктора. Выпивку тоже приносили, но при этом старались постепенно уменьшать дозу. В итоге они отчасти преуспели в этом деле, ограничив потребление Вестбруком спиртного всего лишь несколькими пинтами в день. Однако даже этого относительно небольшого количества алкоголя в сочетании с абсолютно безрадостными видами на будущее хватало для того, чтобы Вестбрук каждодневно чувствовал себя вдребадан пьяным. Ему попросту не за что было уцепиться, некуда было идти — ни вперед, ни назад. Вот он и предпочел окунуться в бутылку, безропотно отдавшись в ее смертельные объятия.
Тэд и Эд всячески льстили ему, заявляя — словно и сами в это верили, — что он самый лучший гостиничный управляющий во всей стране, один из немногих еще оставшихся классных знатоков этого бизнеса, и если бы он хоть немного постарался взять себя в руки...
По их словам, дела в «Хэнлоне» якобы с каждым днем шли все хуже. Новый управляющий продержался всего один день, после чего старый Майк сам попытался было взяться за эту работу, подключив к ней в качестве своего помощника старшего клерка. Но надо было бы видеть, братишка, что они там наработали! Хэнлон мечтал лишь об одном: чтобы Вестбрук наконец выкарабкался из бесконечной пьянки и снова занялся своим делом. Ну так как, мистер Вестбрук? А? Давайте кончайте заниматься ерундой, и все будет тип-топ.
Вестбрук рыдал как младенец, подозревал их в нежелании говорить правду, упрекал в дурости, а однажды, собравшись с силами, и вовсе обругал самыми последними словами. Ну что ж, ладно, он еще покажет себя! Он будет самым пристальным образом присматривать за ними и сделает все возможное, чтобы они не перерезали ему горло и не украли его одежду, что братья, несомненно, намеревались сделать.
Он позаботится о том, чтобы в его присутствии они вели себя подобающим образом и ни при каких обстоятельствах не давали выхода своим пошлым, вороватым, ленивым, наглым и в целом омерзительным помыслам. И пусть прекратят пичкать его гнусной ложью относительно отеля, поскольку все, что они скажут впредь, будет этой самой гнусной ложью. Он остановился у них, поскольку сам намеревался сделать это, и с сегодняшнего дня они будут во всем строго придерживаться правил, а не то он лично выбьет всю дурь из их глупых голов.
— А я это могу сделать, поняли? — с воинственным блеском в покрасневших глазах пригрозил он. — Думаете, слабо мне, да? Ну ничего, вот только допустите где-нибудь промашку.
— Да, сэр. Конечно, сэр.
— Ну ладно. А теперь откройте-ка бутылочку, да побыстрее шевелитесь!
Они подчинялись, и продолжали подчиняться. В их примитивно устроенных мозгах сам по себе факт, что верховный правитель лишился рассудка, еще не лишал его права на власть. Он по-прежнему оставался их боссом, их властью. Он был символом чего-то такого, что пусть и не вполне одобрялось обществом, но было крайне важно для существования Тэда и Эда Гусиков.
В дневное время они по очереди присматривали за ним, вечерами же, перед уходом на работу, выставляли виски, еду и вообще все, что ему могло понадобиться, что он мог захотеть или они сами думали, что ему может понадобиться или он может захотеть. И больше ни разу не упомянули в его присутствии отель — как он им и приказал. Да и потом, практически беспрерывное пьянство Вестбрука практически лишало их возможности поговорить с ним.
Как-то ночью, а точнее, ранним утром, управляющий проснулся с ощущением, будто он заново родился. В голове полностью прояснилось, не было ни предательской дрожи, ни выворачивающего внутренности мерзкого ощущения тошноты, сопровождавшего каждое его пробуждение.
На самом деле он пребывал в состоянии эйфории. Природа давала ему возможность в последний раз ощутить свободу жизни, прежде чем навсегда отобрать ее. Однако это ощущение оптимизма и благополучия казалось ему совершенно явственным, и пока оно длилось, он успел вылить в туалет все остававшиеся у него бутылки спиртного.
Едва сделав это, Вестбрук вновь погрузился в бездну, намного более глубокую, нежели ранее. Тело содрогнулось в конвульсии, с удвоенной силой нахлынули страх и боль. Невидимые руки стиснули голову, сжимая ее все туже, туже и туже, покуда мозг не взвизгнул и не забился в агонии.
Вестбрук диким взглядом огляделся вокруг. На полу валялись пустые бутылки, но он совершенно не помнил, как они там оказались.
«Наверное, Тэд и Эд, — подумал он. — Определенно, это они все подстроили. Все хотели заставить меня бросить пить, и вот...»
— Убей их, — яростно пробормотал он. — Убей их, убей их, убей их! Я... я должен что-то взять. Я... Я ДОЛЖЕН ВЗЯТЬ...
Пошатываясь, он прошел на кухню и принялся лихорадочно копаться в ящиках буфета. Потом стал переходить из комнаты в комнату, выворачивая наружу содержимое полок шкафов, расшвыривая мебель, переворачивая подушки и матрасы. В медицинском шкафчике в ванной он отыскал бутылку спирта для растираний, схватил ее, прижал к груди и заковылял обратно на кухню.
Там взял маленькую кастрюльку, поставил ее на стойку раковины, накрыл куском хлеба и принялся через него фильтровать спирт. Неожиданно рука конвульсивно дернулась, и бутылка с размаху разбилась о стену.
Вскрикнув, он горько разрыдался по поводу такой потери. На какое-то мгновение Вестбрук пребывал в состоянии полной растерянности, но затем распахнул дверцу холодильника и принялся вышвыривать наружу его содержимое.
Ничего стоящего он там не нашел. Ничего. Только ерунда всякая — еда. О, мерзавцы! Гнусные, пронырливые мерзавцы! Набили холодильник яйцами, маслом, молоком, сметаной, отбивными и... и еще какой-то абсолютно ненужной снедью. И ни капли, ни единой капли вожделенного напитка.
— Убей их, — вновь прошлепали губы. — Убей их. Это будет последнее, что я сделаю. Я... я...
У дальней стенки холодильника, загороженная пакетом с грейпфрутами, стояла бутылка. Эдакий графинчик, немного походивший на маленький кувшин в подарочном исполнении, наполненный жидкостью шоколадного цвета. Наверняка сироп, что же еще. Скорее всего, они догадались, что к этому времени он будет буквально умирать, и задумали эту невыносимую, жесточайшую пытку, лишь бы заставить его переступить последнюю черту.
Вестбрук сунул голову в холодильник и, царапаясь ушами о стоящие там предметы, прищурился. Надпись на этикетке расплывалась, буквы двоились, но он все же прочитал написанное. «Крем-какао»! Целая пятая часть, ну там плюс-минус, чистейшего семидесятиградусного спирта!
Вестбрук издал тихий стон и хотел было схватить бутылку, но, вспомнив жуткую неудачу со спиртом, прислонил кастрюльку к стенке кухонной стойки, после чего поставил в нее бутылку. Потом он опустил кастрюльку на пол, наклонил бутылку и вытащил пробку.
Послышалось негромкое бульканье, из горлышка потекла густая коричневая жидкость. Поскуливая, Вестбрук потянулся за чашкой. Теперь-то он уж не потеряет ни капли. Один раз они могли его одурачить, но дважды, Господь свидетель, им это не удастся. Он все перельет в кастрюльку, и...
Струйка жидкости оборвалась — что-то внутри бутылки заткнуло горлышко. Вестбрук жалобно застонал. Каким-то чудом ему удалось дрожащими пальцами, большим и указательным, извлечь преграду и бросить ее в кастрюльку.
Чудное бульканье возобновилось. Вестбрук постепенно наклонял бутылку, аккуратно помогая струе выливаться наружу. Наконец терпение его лопнуло, он резко повернул бутылку вверх дном, вытряхнул последние капли и зашвырнул ее в угол.
А потом наконец выпил.
Сделал два больших глотка — один, потом второй. Щеки надулись, глаза округлились, его всего дико передернуло. Вздохнув, управляющий откинулся спиной на стенку холодильника, длинными, глубокими, благодарными вдохами вгоняя в себя воздух.
Потом закурил. Приподняв кастрюльку — теперь он уже снова мог доверять своим рукам, — он снова принялся наполнять чашку.
В нее что-то плюхнулось — видимо, тот самый предмет, который ранее перегораживал горлышко. Аккуратно зажав преграду пальцами, Вестбрук вперил в нее нахмуренный взгляд.
Нет, это была не пробка, как он подумал сначала. Это был маленький надувной шарик, плотно набитый чем-то и перехваченный у основания резинкой.
Дрожь странного предчувствия всколыхнула тело Вестбрука. Он вытер предмет носовым платком, затем насухо вытер пальцы и лишь тогда разорвал резиновую упаковку.
Ее содержимое упало на пол. Это были деньги, туго скрученные в рулончик пятисотдолларовые купюры. Управляющий пересчитал их и сквозь его зубы наружу прорвался возглас — триумфа и одновременно возмущения.
Возмущения и гнева, поскольку даже если он и не знал, каким образом им удалось добраться до этих денег, однако то, где именно они их взяли, ему было прекрасно известно. У Дадли обнаружилась недостача в пять штук, а здесь оказались как раз пять штук. И если они не у него украли эту сумму — ту самую сумму, которую он разыскивал, — то тогда у кого же? А если эти деньги не были крадеными — хотя об этом было смешно даже подумать, — то зачем же им было так тщательно их сюда упрятывать?
Впрочем, все эти вопросы были донельзя элементарными, а ответы на них для человека с опытом Вестбрука не оставляли под собой никаких сомнений. Он вспомнил, в каком страхе, ужасе и беспомощности жил из-за этой кражи, и с его губ сорвался еще один нечленораздельный звук.
— Ну, теперь-то я уж определенно сделаю это, — мрачно пробормотал он. — Теперь я точно убью их!
В спальне у него имелся запас чистых рубашек, белья и прочего. Его костюм, так и ненадеванный с тех пор, как он поселился здесь, также висел чистый и отглаженный. Он принял ванну, побрился и тщательно оделся. Потом приготовил целый кофейник, как бы ненароком отшвырнув от себя бутылку из-под «крем-какао».
Алкоголь. Да зачем он вообще ему нужен? Что он давал ему из того, чего у него не было или чего он не мог без труда достать? Впрочем, не важно... В данный момент ему не хотелось пить, и у него было странное ощущение, что подобное желание не возникнет и впредь.
Покончив с кофе, Вестбрук принялся бродить по квартире, осматривая шкафы и полки, переставляя различные подозрительные предметы.
Все это потребовало немало времени, однако в конце концов он нашел то, что искал, — тяжелый деревянный брусок дюймов трех в окружности и не менее четырех в длину. Он находился в шкафу, где служил в качестве вешалки для одежды. Оторвав ненужные детали, он для пробы несколько раз взмахнул им и, мрачно-удовлетворенный, вернулся в гостиную.
«Ну, теперь-то я покажу им фокус, — подумал Вестбрук. — Нет, конечно, не убью этих подонков, но заставлю подумать, будто они уже умерли».
— Боже! — неожиданно воскликнул он. — Боже! — С этими словами он отшвырнул деревяшку. — Да что же это со мной происходит? Что на меня нашло?
И когда Гусики вернулись с работы, он лишь поговорил с ними.
По его словам, ничего веселого в краже не было. Ни веселого, ни умного, ни смелого — разве что она являлась для кого-то источником боли и страданий. И делом каждого — именно каждого, а не только лишь пострадавшего человека — было сделать так, чтобы никто не страдал и не чувствовал боли, если их можно было предотвратить. И они должны были сделать это. В противном случае они лишились бы покоя, они должны были бы постоянно быть начеку, а когда они устали бы от этого, что неизбежно случилось бы, петля оказалась бы у них на шее.
Они нравились ему. Более того, он был им многим обязан. Сообразительные, деловые ребята, и ему это тоже нравилось. Однако, если они снова будут работать под его началом, то им предстоит проявлять эту сообразительность только там, где надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32