Ей кажется, что за ней следят, шпионят: это может быть только он. Однако она напрасно пыталась подловить его, оборачиваясь на улице: она никого не замечала, словно бы ее преследователь обладал даром становиться невидимым. И все же она ощущала его присутствие. Иногда даже слышала его шаги, шепот или дыхание за своей спиной. Она лишилась покоя.
— Я считаю его достаточно безумным, чтобы затеять со мной эту игру в прятки, он старается навязать мне себя, не показываясь на глаза. Да еще эти телефонные звонки… Кто-то звонит и спрашивает, здесь ли живет Грета Гарбо или Джинджер Роджерс, что может быть глупее! Но я не узнаю голос Пурвьанша.
— Он — превосходный имитатор, — заметил я, — и способен изменять свой голос. Он может притвориться кем угодно.
Софи так нервничала, что ей с трудом удалось зажечь сигарету, настолько у нее дрожали руки. Возможно, она устала от репетиций, но скорее от ощущения призрачного присутствия Ната, от которого никак не могла отделаться. Мы постарались как-то вразумить ее, успокоить. Но у нас ничего не вышло. Ей казалось, что монстр обратился в неуловимый ветер. Он преследовал ее, как те заблудшие души, что вечно бродят, не в силах обрести покой, и приходят тревожить живых. Словом, мы попытались как можно деликатнее развеять ее опасения, но Софи не удавалось освободиться от этого страха, который уже становился у нее настоящей манией.
Когда мы пили кофе, она быстро обернулась и сдавленно шепнула мне на ухо:
— Тут! Он — тут, прячется в тени…
В маленьком зале бара было полно посетителей, я внимательно оглядел все темные уголки, но тщетно: Пурвьанша здесь не было.
— Вам надо избавиться от этой навязчивой идеи.
— В тот день, уходя от меня, он сказал: «Я стану приходить к вам каждую ночь…»
— Это — пустая угроза, чтобы заставить вас думать о нем! Прошу вас, Софи, не попадайтесь в эту ловушку!
— И он добавил, что, если бы я была одна, он бы меня изнасиловал…
— Пустые слова! Милая Софи, вы так уравновешены, так полны здравого смысла. Не обращайте внимания на подобные глупости! Не позволяйте им захватить ваш разум! Вы прекрасно знаете, что, произнося это, Пурвьанш лукавил, стараясь сохранить остатки достоинства!
— Лукавил! Лукавый! Мне случается спрашивать себя, не есть ли он дьявол во плоти! Когда я воспитывалась у сестер, я была подростком, и священник объяснял нам, что Сатана — самый хитрый и тонкий из всех актеров. «Это — режиссер, полный бесконечного обаяния и призрачных надежд…» — говорил он. А я-то хотела завлечь этого ловеласа и наказать его! Как вспомню о том ужине в «Лё Доме», где я изображала кокетку, как будто можно укротить крокодила или зачаровать кобру! А сейчас он рыщет вокруг меня!
— Вы хорошо сделали, что выставили его вон, — ввернула Алиса. — От этого унижения он, должно быть, с ума сошел — и от горя, и от ярости; потому что он вас и вправду любит!
— Но это — самое худшее! Каждое утро я боюсь обнаружить его у своих дверей! Спящим на полу как собака! А по ночам, стоит только скрипнуть какой-нибудь половице, и мне уже кажется, что он — в моей спальне!
Демон, влюбленный в ангела! Тот, кто подрезал крылья дивной птице! Тень его притащилась сюда, в этот бар, и он будто потемнел, точно зараженный смертоносным взглядом этого дьявола!
— Я вынуждена оставаться в Париже из-за наших репетиций. Иначе я бы уехала потихоньку куда-нибудь ненадолго, чтобы сбежать от этого психопата. Увы! Он понимает, что я должна торчать тут, как приклеенная! Он знает мое расписание и мой адрес. Я не могу бежать! И потом, если бы он появился! Так нет: он скрывается в тени как разбойник! Мне иногда кажется, что ему удалось проникнуть в меня и затаиться там — в самом дальнем углу моего сознания!
Это было уж слишком, но попробуйте-ка вырвать подобный кошмар из головы встревоженной женщины! Софи убедила себя, что Пурвьанш — опасный сумасшедший. А подспудная работа воображения сделала из него помесь Жиля де Рэ с Носферату! Она была уверена, что Нат замышляет какой-то коварный план, чтобы отомстить ей за оскорбление, которое она нанесла ему, когда отвергла его любовь, а главное, когда прогнала его прочь. Он ждал своего часа. Придет время, и он появится ниоткуда и постарается навязать ей свою волю.
Алиса, которая была очень рада присутствовать при унижении Пурвьанша и хотела бы наслаждаться своей победой как можно дольше, начала теперь опасаться, как бы ветер не переменился. Она полагала, что Софи — более сильная натура, не склонная к авантюрам, и даже не слишком чувствительная, а поэтому, она, конечно же, присоединится к нашей карательной экспедиции. Но оказалось, что мадемуазель Бонэр — не стойкий солдат, а мягкосердечная душа, которая бросилась на штурм из глубокого отвращения к «мачизму» и общей идеи торжества справедливости. Она — не Святой Георгий и не Флора Тристан. Теперь-то она понимала, что нельзя приблизиться к аду и не обжечься.
У меня по-прежнему не было никаких известий о Пурвьанше, а так как я никогда и не знал, где он живет, то отправился в «Театр Франшиз», чтобы выяснить его адрес и попытаться отыскать его. Возможно, это было просто любопытство, но мне хотелось справиться о его делах. Вот так я и узнал, что мсье Распай перестал вносить деньги на постановку спектаклей нашего режиссера. Правда, супруга его уже умерла, и этому странному меценату не было никакой нужды содержать того, кого он принимал за жиголо!
Нат обитал в мансарде, высоко парившей над площадью Вогезов. Но когда я пришел туда, консьержка сказала, что он всего несколько дней, как переехал, и никто не знает куда. Славная женщина была убеждена, что «такой красивый и заметный молодой человек» работает в министерстве. По крайней мере он уверял ее в этом. И вот так, по какому-то вывиху сознания, он лгал всем, с кем соприкасался. Ему просто необходимо было обмануть кого-то, чтобы его измышления обрели видимость истины.
Все эти дни Софи звонила нам каждый вечер. Бьюсь об заклад, что, если бы Пурвьанш наконец показался, она бы успокоилась. Его отсутствие становилось еще тяжелее, чем присутствие, и это превращалось у нее в настоящую фобию. А может, какое-то давнее воспоминание, глубоко спрятанное в ее подсознании, пыталось таким образом выбиться на поверхность? Возможно, оказавшись рядом с Пурвьаншем, она разбередила старую рану, оставшуюся у нее с времен ее детства или юности?
Алиса считала, что дело тут, вероятно, в конфликте с отцом, о котором Софи в самом деле никогда нам не говорила. Позже мы узнали, что этот человек тоже был актером. Он в свое время выступал с остротами в разных кабаре. Бросив жену, он создал свой номер и ушел с каким-то фокусником по имени Маттео. А потеряв компаньона, впал в нищету и попытался восстановить отношения с женой и дочерью. Может, они его выгнали? Это вполне вероятно. И, изгоняя Пурвьанша, она как будто второй раз выставляла на улицу своего отца.
Тогда то, что мы принимали за иррациональный страх, было в действительности всего лишь замаскированной формой угрызений совести.
XXXI
Прошло два месяца, все это время о Пурвьанше не было ни слуху ни духу. Навязчивые страхи Софи вроде бы немного улеглись. Но однажды вечером Алиса выступала в кабаре «Лез Аббесс» и заметила в зале Ната. Он почти не изменился, но его одежда так отличалась от того, что он обычно носил, что ей понадобилось некоторое время, прежде чем она его узнала. Кроме того, намечающаяся бородка придавала его лицу вид бывалого путешественника, подчеркнутый пестрым походным нарядом, в котором он красовался с напускным равнодушием.
Алиса угрюмо нахмурилась, эта встреча ее не радовала. Но выбора у нее не было. Он поджидал ее прямо у артистического выхода. Едва увидев ее, он бросился вперед и заявил:
— Я должен поговорить с тобой!
Побуждаемая страхом и любопытством, встревоженная Алиса позволила отвести себя в кафе «Ла Буль д'Ор». Как только они сели за столик, он тут же заговорил:
— Я покинул Париж и вообще Францию… Надо было уехать подальше… Хватит с меня этих пыльных театров, в которых я так долго вращался… И как я теперь понимаю Рембо, оставившего Европу с ее чадящим светом! О, Африка! Пустыня! Саванна! Я плавал вниз по Нигеру! Я даже любил одну берберку! — Он растрогался. — Малышка берберка… Нежное дитя… Над Атласскими горами шел снег. Мы лежали в простой деревянной хижине и любили друг друга… Запах коз…
Звук его голоса завораживал. Опять начиналось это колдовство, только ноты были уже другими. Алиса чувствовала себя так, будто ее обволакивает и медленно смыкается над головой тонкая паутина. Тогда, повинуясь инстинкту выживания, она захотела вырваться.
— Знаете, нам вас не слишком-то не хватало… Он принял этот выпад с легкой улыбкой:
— Не важно! Я очень изменился… Жизнь для меня обрела другие краски. Знаешь ли ты, каким бывает закат в пустыне? Солнце садится в песок, а там, вдали, слышна песнь муэдзина, призывающего верующих к молитве.
Правда ли, что он уезжал, или это были новые сказки? Его белая кожа совсем не загорела.
— Я видел коптских монахов — паломников, ходивших к горе Атос; суфиев, слепых мудрецов, покинувших свою крепость и спускавшихся вниз к реке; я побывал в школах заклинателей змей, а на дороге между Бискрой и Тугуртом встречал шаманов… Думай что хочешь, но на этом пути я нашел Бога. Да и разве могло быть иначе?
Теперь еще и Бог! Возможно ли, чтобы он так изменился и всего за несколько месяцев?
— Извините меня, — сказала Алиса, — я должна возвращаться.
— О! — живо произнес он. — Мне не хотелось надоедать тебе. Я только вчера вернулся в Париж и думал, что ты могла бы рассказать мне последние новости…
Она встала, решительно обрывая навязанный им бессмысленный разговор. Он хитрил, это ясно. Быть может, он провел эти два месяца, не выезжая дальше Гаренн-Коломб!
— С «Двойным непостоянством» все в порядке! — бросила Алиса.
— Софи Бонэр будет превосходна, я в этом уверен. Кстати, как она?
С самого начала, вероятно, именно это и было истинной причиной их беседы.
— Ей будет гораздо лучше, если вы оставите ее в покое! — едко отрезала Атиса.
Они вышли на улицу, даже не подумав заказать себе кофе.
— Хватит! — сказал Пурвьанш. — Я очистил и душу, и чувства. Я стал другим человеком. Что может грозить той, кого я люблю всем сердцем? К чему меня бояться? Разве она не знает, что величайшие святые были сначала ужасными грешниками?
Алиса засмеялась:
— Вы считаете нас глупцами, способными поверить в эту безумную метаморфозу?
— Разница между добром и злом — не толще одного волоса! — возразил он.
— Послушайте. Я устала и абсолютно невежественна в теологии. Зато, если вы соберетесь когда-нибудь ставить новую пьесу, могу посоветовать вам «Тартюфа». В заглавной роли вы будете просто великолепны!
С этими словами она повернулась к нему спиной и спустилась в метро, оставив Пурвьанша предаваться благочестивым размышлениям.
— Ты правильно сделала, — воскликнул я, когда она рассказала мне эту историю. — Волк снова нарядился в овечью шкуру, но на этот раз он блеет неубедительно!
— Думаешь, он уже составил план, как подобраться к Софи в своем новом обличье бледного Пьеро?
— Ей хорошо знаком этот трюк, надеюсь, она сумеет разглядеть пудру на его лице и не даст себя провести, да и вряд ли в ее душе еще сохранилась наивная детская вера, будто можно взмахнуть волшебной палочкой, и дьявол с мешком своих хитростей превратится в святого! Скорее уж в ханжу! Должно быть, Нат полагает, что Волк и дьявол — превосходные персонажи, достойные занять место в его личном театре. Так и вижу, как он руководит репетицией: «Эй там, вы, Бог, входите через сад, а ты, Люцифер, со стороны двора. Ну а я, Натаниель Пурвьанш, новый Христос, встану в центре площадки. Оркестр, партитуру из „Парсифаля“, пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Я считаю его достаточно безумным, чтобы затеять со мной эту игру в прятки, он старается навязать мне себя, не показываясь на глаза. Да еще эти телефонные звонки… Кто-то звонит и спрашивает, здесь ли живет Грета Гарбо или Джинджер Роджерс, что может быть глупее! Но я не узнаю голос Пурвьанша.
— Он — превосходный имитатор, — заметил я, — и способен изменять свой голос. Он может притвориться кем угодно.
Софи так нервничала, что ей с трудом удалось зажечь сигарету, настолько у нее дрожали руки. Возможно, она устала от репетиций, но скорее от ощущения призрачного присутствия Ната, от которого никак не могла отделаться. Мы постарались как-то вразумить ее, успокоить. Но у нас ничего не вышло. Ей казалось, что монстр обратился в неуловимый ветер. Он преследовал ее, как те заблудшие души, что вечно бродят, не в силах обрести покой, и приходят тревожить живых. Словом, мы попытались как можно деликатнее развеять ее опасения, но Софи не удавалось освободиться от этого страха, который уже становился у нее настоящей манией.
Когда мы пили кофе, она быстро обернулась и сдавленно шепнула мне на ухо:
— Тут! Он — тут, прячется в тени…
В маленьком зале бара было полно посетителей, я внимательно оглядел все темные уголки, но тщетно: Пурвьанша здесь не было.
— Вам надо избавиться от этой навязчивой идеи.
— В тот день, уходя от меня, он сказал: «Я стану приходить к вам каждую ночь…»
— Это — пустая угроза, чтобы заставить вас думать о нем! Прошу вас, Софи, не попадайтесь в эту ловушку!
— И он добавил, что, если бы я была одна, он бы меня изнасиловал…
— Пустые слова! Милая Софи, вы так уравновешены, так полны здравого смысла. Не обращайте внимания на подобные глупости! Не позволяйте им захватить ваш разум! Вы прекрасно знаете, что, произнося это, Пурвьанш лукавил, стараясь сохранить остатки достоинства!
— Лукавил! Лукавый! Мне случается спрашивать себя, не есть ли он дьявол во плоти! Когда я воспитывалась у сестер, я была подростком, и священник объяснял нам, что Сатана — самый хитрый и тонкий из всех актеров. «Это — режиссер, полный бесконечного обаяния и призрачных надежд…» — говорил он. А я-то хотела завлечь этого ловеласа и наказать его! Как вспомню о том ужине в «Лё Доме», где я изображала кокетку, как будто можно укротить крокодила или зачаровать кобру! А сейчас он рыщет вокруг меня!
— Вы хорошо сделали, что выставили его вон, — ввернула Алиса. — От этого унижения он, должно быть, с ума сошел — и от горя, и от ярости; потому что он вас и вправду любит!
— Но это — самое худшее! Каждое утро я боюсь обнаружить его у своих дверей! Спящим на полу как собака! А по ночам, стоит только скрипнуть какой-нибудь половице, и мне уже кажется, что он — в моей спальне!
Демон, влюбленный в ангела! Тот, кто подрезал крылья дивной птице! Тень его притащилась сюда, в этот бар, и он будто потемнел, точно зараженный смертоносным взглядом этого дьявола!
— Я вынуждена оставаться в Париже из-за наших репетиций. Иначе я бы уехала потихоньку куда-нибудь ненадолго, чтобы сбежать от этого психопата. Увы! Он понимает, что я должна торчать тут, как приклеенная! Он знает мое расписание и мой адрес. Я не могу бежать! И потом, если бы он появился! Так нет: он скрывается в тени как разбойник! Мне иногда кажется, что ему удалось проникнуть в меня и затаиться там — в самом дальнем углу моего сознания!
Это было уж слишком, но попробуйте-ка вырвать подобный кошмар из головы встревоженной женщины! Софи убедила себя, что Пурвьанш — опасный сумасшедший. А подспудная работа воображения сделала из него помесь Жиля де Рэ с Носферату! Она была уверена, что Нат замышляет какой-то коварный план, чтобы отомстить ей за оскорбление, которое она нанесла ему, когда отвергла его любовь, а главное, когда прогнала его прочь. Он ждал своего часа. Придет время, и он появится ниоткуда и постарается навязать ей свою волю.
Алиса, которая была очень рада присутствовать при унижении Пурвьанша и хотела бы наслаждаться своей победой как можно дольше, начала теперь опасаться, как бы ветер не переменился. Она полагала, что Софи — более сильная натура, не склонная к авантюрам, и даже не слишком чувствительная, а поэтому, она, конечно же, присоединится к нашей карательной экспедиции. Но оказалось, что мадемуазель Бонэр — не стойкий солдат, а мягкосердечная душа, которая бросилась на штурм из глубокого отвращения к «мачизму» и общей идеи торжества справедливости. Она — не Святой Георгий и не Флора Тристан. Теперь-то она понимала, что нельзя приблизиться к аду и не обжечься.
У меня по-прежнему не было никаких известий о Пурвьанше, а так как я никогда и не знал, где он живет, то отправился в «Театр Франшиз», чтобы выяснить его адрес и попытаться отыскать его. Возможно, это было просто любопытство, но мне хотелось справиться о его делах. Вот так я и узнал, что мсье Распай перестал вносить деньги на постановку спектаклей нашего режиссера. Правда, супруга его уже умерла, и этому странному меценату не было никакой нужды содержать того, кого он принимал за жиголо!
Нат обитал в мансарде, высоко парившей над площадью Вогезов. Но когда я пришел туда, консьержка сказала, что он всего несколько дней, как переехал, и никто не знает куда. Славная женщина была убеждена, что «такой красивый и заметный молодой человек» работает в министерстве. По крайней мере он уверял ее в этом. И вот так, по какому-то вывиху сознания, он лгал всем, с кем соприкасался. Ему просто необходимо было обмануть кого-то, чтобы его измышления обрели видимость истины.
Все эти дни Софи звонила нам каждый вечер. Бьюсь об заклад, что, если бы Пурвьанш наконец показался, она бы успокоилась. Его отсутствие становилось еще тяжелее, чем присутствие, и это превращалось у нее в настоящую фобию. А может, какое-то давнее воспоминание, глубоко спрятанное в ее подсознании, пыталось таким образом выбиться на поверхность? Возможно, оказавшись рядом с Пурвьаншем, она разбередила старую рану, оставшуюся у нее с времен ее детства или юности?
Алиса считала, что дело тут, вероятно, в конфликте с отцом, о котором Софи в самом деле никогда нам не говорила. Позже мы узнали, что этот человек тоже был актером. Он в свое время выступал с остротами в разных кабаре. Бросив жену, он создал свой номер и ушел с каким-то фокусником по имени Маттео. А потеряв компаньона, впал в нищету и попытался восстановить отношения с женой и дочерью. Может, они его выгнали? Это вполне вероятно. И, изгоняя Пурвьанша, она как будто второй раз выставляла на улицу своего отца.
Тогда то, что мы принимали за иррациональный страх, было в действительности всего лишь замаскированной формой угрызений совести.
XXXI
Прошло два месяца, все это время о Пурвьанше не было ни слуху ни духу. Навязчивые страхи Софи вроде бы немного улеглись. Но однажды вечером Алиса выступала в кабаре «Лез Аббесс» и заметила в зале Ната. Он почти не изменился, но его одежда так отличалась от того, что он обычно носил, что ей понадобилось некоторое время, прежде чем она его узнала. Кроме того, намечающаяся бородка придавала его лицу вид бывалого путешественника, подчеркнутый пестрым походным нарядом, в котором он красовался с напускным равнодушием.
Алиса угрюмо нахмурилась, эта встреча ее не радовала. Но выбора у нее не было. Он поджидал ее прямо у артистического выхода. Едва увидев ее, он бросился вперед и заявил:
— Я должен поговорить с тобой!
Побуждаемая страхом и любопытством, встревоженная Алиса позволила отвести себя в кафе «Ла Буль д'Ор». Как только они сели за столик, он тут же заговорил:
— Я покинул Париж и вообще Францию… Надо было уехать подальше… Хватит с меня этих пыльных театров, в которых я так долго вращался… И как я теперь понимаю Рембо, оставившего Европу с ее чадящим светом! О, Африка! Пустыня! Саванна! Я плавал вниз по Нигеру! Я даже любил одну берберку! — Он растрогался. — Малышка берберка… Нежное дитя… Над Атласскими горами шел снег. Мы лежали в простой деревянной хижине и любили друг друга… Запах коз…
Звук его голоса завораживал. Опять начиналось это колдовство, только ноты были уже другими. Алиса чувствовала себя так, будто ее обволакивает и медленно смыкается над головой тонкая паутина. Тогда, повинуясь инстинкту выживания, она захотела вырваться.
— Знаете, нам вас не слишком-то не хватало… Он принял этот выпад с легкой улыбкой:
— Не важно! Я очень изменился… Жизнь для меня обрела другие краски. Знаешь ли ты, каким бывает закат в пустыне? Солнце садится в песок, а там, вдали, слышна песнь муэдзина, призывающего верующих к молитве.
Правда ли, что он уезжал, или это были новые сказки? Его белая кожа совсем не загорела.
— Я видел коптских монахов — паломников, ходивших к горе Атос; суфиев, слепых мудрецов, покинувших свою крепость и спускавшихся вниз к реке; я побывал в школах заклинателей змей, а на дороге между Бискрой и Тугуртом встречал шаманов… Думай что хочешь, но на этом пути я нашел Бога. Да и разве могло быть иначе?
Теперь еще и Бог! Возможно ли, чтобы он так изменился и всего за несколько месяцев?
— Извините меня, — сказала Алиса, — я должна возвращаться.
— О! — живо произнес он. — Мне не хотелось надоедать тебе. Я только вчера вернулся в Париж и думал, что ты могла бы рассказать мне последние новости…
Она встала, решительно обрывая навязанный им бессмысленный разговор. Он хитрил, это ясно. Быть может, он провел эти два месяца, не выезжая дальше Гаренн-Коломб!
— С «Двойным непостоянством» все в порядке! — бросила Алиса.
— Софи Бонэр будет превосходна, я в этом уверен. Кстати, как она?
С самого начала, вероятно, именно это и было истинной причиной их беседы.
— Ей будет гораздо лучше, если вы оставите ее в покое! — едко отрезала Атиса.
Они вышли на улицу, даже не подумав заказать себе кофе.
— Хватит! — сказал Пурвьанш. — Я очистил и душу, и чувства. Я стал другим человеком. Что может грозить той, кого я люблю всем сердцем? К чему меня бояться? Разве она не знает, что величайшие святые были сначала ужасными грешниками?
Алиса засмеялась:
— Вы считаете нас глупцами, способными поверить в эту безумную метаморфозу?
— Разница между добром и злом — не толще одного волоса! — возразил он.
— Послушайте. Я устала и абсолютно невежественна в теологии. Зато, если вы соберетесь когда-нибудь ставить новую пьесу, могу посоветовать вам «Тартюфа». В заглавной роли вы будете просто великолепны!
С этими словами она повернулась к нему спиной и спустилась в метро, оставив Пурвьанша предаваться благочестивым размышлениям.
— Ты правильно сделала, — воскликнул я, когда она рассказала мне эту историю. — Волк снова нарядился в овечью шкуру, но на этот раз он блеет неубедительно!
— Думаешь, он уже составил план, как подобраться к Софи в своем новом обличье бледного Пьеро?
— Ей хорошо знаком этот трюк, надеюсь, она сумеет разглядеть пудру на его лице и не даст себя провести, да и вряд ли в ее душе еще сохранилась наивная детская вера, будто можно взмахнуть волшебной палочкой, и дьявол с мешком своих хитростей превратится в святого! Скорее уж в ханжу! Должно быть, Нат полагает, что Волк и дьявол — превосходные персонажи, достойные занять место в его личном театре. Так и вижу, как он руководит репетицией: «Эй там, вы, Бог, входите через сад, а ты, Люцифер, со стороны двора. Ну а я, Натаниель Пурвьанш, новый Христос, встану в центре площадки. Оркестр, партитуру из „Парсифаля“, пожалуйста!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23