Очевидно, это она позвонила в полицию. Она начала подавать им какие-то знаки через стекло, потом приоткрыла дверь, высунула руку в щель и показала на неподвижную фигуру.
— Ага, ну и что тут происходит? — спросил Кристианссон.
Квант наклонился и фыркнул.
— Не подающий признаков жизни, — с отвращением сказал он. — Бери его, Калле.
— Подожди, — сказал Кристианссон.
— Зачем?
— Вы знаете этого человека, фру? — вежливо спросил Кристианссон.
— Да, по крайней мере, мне так кажется.
— Где он живет?
Женщина показала на дверь в глубине, на расстоянии трех метров.
— Там, — сказала она. — Он заснул, когда пытался открыть дверь.
— Да, у него в руке ключи, — почесав затылок, сказал Кристианссон. — Он живет один?
— А кто бы хотел жить с таким оборванцем? — ответила женщина.
— Что ты собираешься делать? — с подозрением глядя на Кристианссона, поинтересовался Квант.
Кристианссон не ответил. Он наклонился и вынул ключи из руки спящего. Потом поставил пьяницу на ноги с ловкостью, свидетельствующей о многолетней практике, открыл коленом дверь и поволок правонарушителя в квартиру. Женщина слегка посторонилась, Квант остался на ступеньках у входа. Оба наблюдали эту сцену с явным неодобрением.
Кристианссон открыл замок, включил свет и стащил с пьяного мокрый плащ. Пьяница зашатался, рухнул на кровать и сказал:
— Благодарю вас, фрёкен.
Потом он повернулся на бок и уснул. Кристианссон положил ключи на плетеный столик у кровати, погасил свет, закрыл дверь и вернулся к автомобилю.
— Спокойной ночи, фру, — сказал он.
Женщина посмотрела на него, поджав губы, потом пожала плечами и ушла.
Кристианссон поступил так не из любви к ближнему, а только потому, что был ленив.
Никто не знал об этом лучше, чем Квант. Когда они еще служили в Мальмё и были обыкновенными пешими патрульными, Кристианссон частенько переводил пьяных через улицу и даже через мост на территорию другого участка, чтобы избавиться от них.
Квант сидел за рулем. Он включил зажигание и сказал с кислым видом:
— Сив всегда говорит, что я ленивый. Ей нужно увидеть тебя.
Сив была женой Кванта, а кроме того, любимой и почти единственной темой его разговоров.
— Зачем причинять человеку лишние неприятности, — философски заметил Кристианссон.
Кристианссон и Квант были похожи друг на друга. Оба имели рост один метр и восемьдесят шесть сантиметров, светлые волосы, голубые глаза н широкие плечи. Однако характеры и взгляды на многие вещи у них были разные. Например, как сейчас.
Квант был непримиримым. Он никогда не шел на уступки, когда обнаруживал правонарушения, однако проявлял удивительную ловкость, чтобы обнаруживать их как можно меньше.
Угрюмо молч?, он медленно ехал из Хювюдсты мимо полицейской школы, квартала одноэтажных жилых домов, железнодорожного музея, бактериологической лаборатории, пересек район, где располагались высшие учебные заведения, и наконец выехал на Томтебодавеген рядом со зданием управления железной дороги.
Это была мастерски проложенная трасса, проходившая через почти безлюдную территорию. По пути они не встретили ни одного автомобиля и видели только двух живых существ: кошку и потом еще раз кошку.
Выехав наконец на Томтебодавеген, Квант остановился так, что радиатор автомобиля оказался в метре от границы Стокгольма, выключил передачу и принялся размышлять, по какому маршруту лучше всего продолжить объезд территории.
«Интересно, хватит ли у тебя нахальства вернуться той же дорогой», — подумал Кристианссон, а вслух сказал:
— Можешь одолжить мне десять крон?
Квант кивнул, вынул бумажник из внутреннего кармана и, не глядя на коллегу, протянул ему банкнот. Одновременно он принял решение. Если он пересечет границу города и проедет по Норра-Сташенсгатан пятьсот метров в северо-восточном направлении, они только две минуты будут находиться в пределах Стокгольма. Потом они смогут повернуть на Евгениавеген, проехать по территории больницы, через Хага-парк и мимо кладбища, а там уже рядом полицейский участок. При этом объезд будет закончен, а шансы напороться на что-нибудь окажутся минимальными.
Автомобиль въехал на территорию Стокгольма и свернул влево на Норра-Сташенсгатан.
Кристианссон сунул десятку в карман и зевнул. Потом, щуря глаза, всмотрелся в дождь и сказал:
— Там бежит каналья какая-то.
Кристианссон и Квант были родом из Сконе и иногда путали порядок слов в предложении.
— У него есть собака, — заметил Кристианссон, — и он нам машет.
— Это не мой участок, — сказал Квант.
Человек с собакой, крошечным песиком, которого он буквально тащил за собой через лужи, выскочил на проезжую часть и преградил путь автомобилю.
— Черт бы его подрал, — пробормотал Квант и затормозил.
Он опустил боковое стекло и закричал:
— С чего это вы вздумали выскакивать на проезжую часть, да к тому же так неожиданно!
— Там… там стоит автобус, — сказал человек, с трудом переводя дыхание, и показал в глубь улицы.
— Ну и что?! — почти завизжал Квант. — Как вы можете так обращаться с собачкой! Бедное животное!
— Там… там произошло несчастье.
— Ну ладно, поглядим, — нетерпеливо сказал Квант. — Прошу посторониться. — Он двинулся с места. — Кроме того, прошу в следующий раз так себя не вести! — крикнул он через плечо.
Кристианссон выглянул в окно.
— Да, — сердито сказал он. — Автобус выехал на тротуар. Двухэтажный.
— Свет горит, — объявил Квант. — Передняя дверь открыта. Погляди, что там случилось.
Он остановился позади автобуса. Кристианссон открыл дверцу, машинально поправил портупею и сказал сам себе:
— Ага, ну и что тут происходит?
Так же, как и Квант, он был в высоких ботинках, кожаной куртке с блестящими пуговицами, с пистолетом и дубинкой на поясе.
Квант остался в автомобиле и наблюдал, как Кристианссон флегматично направляется к передней двери автобуса.
Он видел, как Кристианссон ухватился за поручень, неловко встал на ступеньку, чтобы заглянуть внутрь, потом вдруг отшатнулся и присел, одновременно потянувшись правой рукой к кобуре.
Квант отреагировал быстро. Ему хватило нескольких секунд, чтобы включить прожектор и мигалку.
Кристианссон все еще стоял, согнувшись, у автобуса, когда Квант рывком открыл дверцу и выскочил под дождь. Он уже успел вытащить и снять с предохранителя свой семизарядный «вальтер» калибра 7,65 и даже взглянуть на часы: они показывали тринадцать минут двенадцатого.
IV
Первым, кто прибыл на Норра-Сташенсгатан из управления полиции, был Гюнвальд Ларссон.
Он сидел за своим письменным столом в управлении полиции на Кунгсхольмене и просматривал какой-то рапорт, в котором невозможно было разобраться, причем делал это с отвращением и, наверное, уже в десятый раз. Одновременно он размышлял над тем, когда эти люди уйдут домой.
Понятие «эти люди» охватывало среди прочих начальника полиции, его заместителя, а также множество различных руководителей и комиссаров, которые после благополучно закончившейся демонстрации болтались по лестницам и коридорам. Как только эти персоны решат, что рабочий день удачно завершен, и уберутся, он сделает то же самое, причем как можно быстрее.
Зазвонил телефон. Ларссон скривился и взял трубку.
— Ларссон слушает.
— Это центральная диспетчерская. Патрульный автомобиль из Сольны обнаружил на Норра-Сташенсгатан автобус, в котором полно трупов.
Гюнвальд Ларссон взглянул на электрические настенные часы, которые показывали восемнадцать минут двенадцатого, и сказал:
— Каким образом патрульный автомобиль из Сольны мог обнаружить автобус, полный трупов, в Стокгольме?
Гюнвальд Ларссон был ассистентом полиции. Из-за несносного характера в управлении его недолюбливали. Действовал он, однако, быстро и решительно и первым явился на место происшествия.
Он остановил машину, поднял воротник плаща и вышел под дождь. Красный двухэтажный автобус стоял поперек тротуара, пробив забор из стальной сетки. Передняя часть автобуса была смята. Кроме него, Гюнвальд Ларссон увидел черный «плимут» с белой полосой и надписью «Полиция» на дверцах. Стояночные огни у него были включены, а в конусе света, который давал прожектор, стояли два полицейских в униформе с пистолетами в руках. Оба казались неестественно бледными. Одного из них стошнило прямо на кожаную куртку, и он сконфуженно вытирал ее мокрым платком.
— Что здесь произошло? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Там… там внутри много трупов, — ответил один из полицейских.
— Да, — добавил другой. — Вот именно. И много отстрелянных гильз.
— Один из людей еще подает признаки жизни.
— Там есть один полицейский.
— Полицейский? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Да. Из уголовного розыска.
— Мы его знаем. Он служит в Вестберге. В отделе расследования убийств.
— Мы только не знаем, как его зовут. На нем синий плащ, он мертв.
Оба говорили неуверенно, тихо, перебивая друг друга.
Вряд ли их можно было назвать низкорослыми, однако рядом с Гюнвальдом Ларссоном они выглядели не слишком представительно.
У Гюнвальда Ларссона был рост один метр и девяносто два сантиметра, а весил он девяносто девять килограммов. У него были плечи боксера-профессионала тяжелого веса и огромные волосатые руки. Зачесанные назад светлые волосы уже успели промокнуть.
Сквозь шум дождя донесся вой нескольких сирен. Они приближались с разных сторон. Прислушиваясь к ним, Гюнвальд Ларссон сказал:
— Разве это Сольна?
— Мы находимся точно на границе, — хитро парировал Квант.
Гюнвальд Ларссон перевел лишенный всякого выражения взгляд своих голубых глаз с Кванта на Кристианссона. Потом быстрым шагом направился к автобусу.
— Там вид, как… как на бойне, — сказал Кристианссон.
Гюнвальд Ларссон даже не прикоснулся к автобусу. Он заглянул в открытую дверь и огляделся.
— Действительно, — сказал он. — Выглядит именно так.
V
Мартин Бек остановился на пороге своей квартиры в Багармуссене. Он снял плащ и шляпу, стряхнул с них воду на лестницу, повесил и только потом закрыл дверь.
В прихожей было темно, но ему не хотелось включать лампу. Из-под двери в комнату дочери пробивалась узкая полоска света, оттуда доносились звуки радио или проигрывателя. Он постучал и вошел.
Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. В последнее время она заметно созрела и с каждым разом общаться с ней становилось легче. Она была спокойная, рациональная и умная; он любил с ней разговаривать. Она училась в последнем классе средней школы и с учебой справлялась успешно, хотя и не принадлежала к категории, которую в его времена называли зубрилами.
Сейчас она читала, лежа в кровати. Проигрыватель, стоящий на столике у кровати, был включен. Она слушала не поп-музыку, а какую-то классику; ему показалось, что это Бетховен.
— Как дела? — сказал он. — Ты еще не спишь?
Он осекся, сообразив, насколько бессмысленно то, что он сказал, и подумал о том, какие банальности слышали эти стены за последние десять лет.
Ингрид отложила книгу в сторону и выключила проигрыватель.
— Привет, папа. Ты что-то сказал?
Он покачал головой.
— О Боже, ты весь промок. Неужели так льет?
— Как из ведра. Мама и Рольф спят?
— Наверное. Мама загнала Рольфа в постель сразу после обеда. Сказала, что он простужен.
Мартин Бек присел на край кровати.
— Он действительно простужен?
— Мне, во всяком случае, показалось, что он выглядел совершенно здоровым. Но он послушно улегся. Наверное, чтобы не делать на завтра уроки.
— Зато ты прилежная. Что ты учишь?
— Французский. У нас завтра контрольная. Хочешь меня послушать?
— Вряд ли это что-нибудь даст. Французский я знаю плохо. Ну, спи.
Он встал, а дочь послушно скользнула под одеяло. Он заботливо подоткнул одеяло и, уже закрывая за собой дверь, услышал ее шепот:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Ага, ну и что тут происходит? — спросил Кристианссон.
Квант наклонился и фыркнул.
— Не подающий признаков жизни, — с отвращением сказал он. — Бери его, Калле.
— Подожди, — сказал Кристианссон.
— Зачем?
— Вы знаете этого человека, фру? — вежливо спросил Кристианссон.
— Да, по крайней мере, мне так кажется.
— Где он живет?
Женщина показала на дверь в глубине, на расстоянии трех метров.
— Там, — сказала она. — Он заснул, когда пытался открыть дверь.
— Да, у него в руке ключи, — почесав затылок, сказал Кристианссон. — Он живет один?
— А кто бы хотел жить с таким оборванцем? — ответила женщина.
— Что ты собираешься делать? — с подозрением глядя на Кристианссона, поинтересовался Квант.
Кристианссон не ответил. Он наклонился и вынул ключи из руки спящего. Потом поставил пьяницу на ноги с ловкостью, свидетельствующей о многолетней практике, открыл коленом дверь и поволок правонарушителя в квартиру. Женщина слегка посторонилась, Квант остался на ступеньках у входа. Оба наблюдали эту сцену с явным неодобрением.
Кристианссон открыл замок, включил свет и стащил с пьяного мокрый плащ. Пьяница зашатался, рухнул на кровать и сказал:
— Благодарю вас, фрёкен.
Потом он повернулся на бок и уснул. Кристианссон положил ключи на плетеный столик у кровати, погасил свет, закрыл дверь и вернулся к автомобилю.
— Спокойной ночи, фру, — сказал он.
Женщина посмотрела на него, поджав губы, потом пожала плечами и ушла.
Кристианссон поступил так не из любви к ближнему, а только потому, что был ленив.
Никто не знал об этом лучше, чем Квант. Когда они еще служили в Мальмё и были обыкновенными пешими патрульными, Кристианссон частенько переводил пьяных через улицу и даже через мост на территорию другого участка, чтобы избавиться от них.
Квант сидел за рулем. Он включил зажигание и сказал с кислым видом:
— Сив всегда говорит, что я ленивый. Ей нужно увидеть тебя.
Сив была женой Кванта, а кроме того, любимой и почти единственной темой его разговоров.
— Зачем причинять человеку лишние неприятности, — философски заметил Кристианссон.
Кристианссон и Квант были похожи друг на друга. Оба имели рост один метр и восемьдесят шесть сантиметров, светлые волосы, голубые глаза н широкие плечи. Однако характеры и взгляды на многие вещи у них были разные. Например, как сейчас.
Квант был непримиримым. Он никогда не шел на уступки, когда обнаруживал правонарушения, однако проявлял удивительную ловкость, чтобы обнаруживать их как можно меньше.
Угрюмо молч?, он медленно ехал из Хювюдсты мимо полицейской школы, квартала одноэтажных жилых домов, железнодорожного музея, бактериологической лаборатории, пересек район, где располагались высшие учебные заведения, и наконец выехал на Томтебодавеген рядом со зданием управления железной дороги.
Это была мастерски проложенная трасса, проходившая через почти безлюдную территорию. По пути они не встретили ни одного автомобиля и видели только двух живых существ: кошку и потом еще раз кошку.
Выехав наконец на Томтебодавеген, Квант остановился так, что радиатор автомобиля оказался в метре от границы Стокгольма, выключил передачу и принялся размышлять, по какому маршруту лучше всего продолжить объезд территории.
«Интересно, хватит ли у тебя нахальства вернуться той же дорогой», — подумал Кристианссон, а вслух сказал:
— Можешь одолжить мне десять крон?
Квант кивнул, вынул бумажник из внутреннего кармана и, не глядя на коллегу, протянул ему банкнот. Одновременно он принял решение. Если он пересечет границу города и проедет по Норра-Сташенсгатан пятьсот метров в северо-восточном направлении, они только две минуты будут находиться в пределах Стокгольма. Потом они смогут повернуть на Евгениавеген, проехать по территории больницы, через Хага-парк и мимо кладбища, а там уже рядом полицейский участок. При этом объезд будет закончен, а шансы напороться на что-нибудь окажутся минимальными.
Автомобиль въехал на территорию Стокгольма и свернул влево на Норра-Сташенсгатан.
Кристианссон сунул десятку в карман и зевнул. Потом, щуря глаза, всмотрелся в дождь и сказал:
— Там бежит каналья какая-то.
Кристианссон и Квант были родом из Сконе и иногда путали порядок слов в предложении.
— У него есть собака, — заметил Кристианссон, — и он нам машет.
— Это не мой участок, — сказал Квант.
Человек с собакой, крошечным песиком, которого он буквально тащил за собой через лужи, выскочил на проезжую часть и преградил путь автомобилю.
— Черт бы его подрал, — пробормотал Квант и затормозил.
Он опустил боковое стекло и закричал:
— С чего это вы вздумали выскакивать на проезжую часть, да к тому же так неожиданно!
— Там… там стоит автобус, — сказал человек, с трудом переводя дыхание, и показал в глубь улицы.
— Ну и что?! — почти завизжал Квант. — Как вы можете так обращаться с собачкой! Бедное животное!
— Там… там произошло несчастье.
— Ну ладно, поглядим, — нетерпеливо сказал Квант. — Прошу посторониться. — Он двинулся с места. — Кроме того, прошу в следующий раз так себя не вести! — крикнул он через плечо.
Кристианссон выглянул в окно.
— Да, — сердито сказал он. — Автобус выехал на тротуар. Двухэтажный.
— Свет горит, — объявил Квант. — Передняя дверь открыта. Погляди, что там случилось.
Он остановился позади автобуса. Кристианссон открыл дверцу, машинально поправил портупею и сказал сам себе:
— Ага, ну и что тут происходит?
Так же, как и Квант, он был в высоких ботинках, кожаной куртке с блестящими пуговицами, с пистолетом и дубинкой на поясе.
Квант остался в автомобиле и наблюдал, как Кристианссон флегматично направляется к передней двери автобуса.
Он видел, как Кристианссон ухватился за поручень, неловко встал на ступеньку, чтобы заглянуть внутрь, потом вдруг отшатнулся и присел, одновременно потянувшись правой рукой к кобуре.
Квант отреагировал быстро. Ему хватило нескольких секунд, чтобы включить прожектор и мигалку.
Кристианссон все еще стоял, согнувшись, у автобуса, когда Квант рывком открыл дверцу и выскочил под дождь. Он уже успел вытащить и снять с предохранителя свой семизарядный «вальтер» калибра 7,65 и даже взглянуть на часы: они показывали тринадцать минут двенадцатого.
IV
Первым, кто прибыл на Норра-Сташенсгатан из управления полиции, был Гюнвальд Ларссон.
Он сидел за своим письменным столом в управлении полиции на Кунгсхольмене и просматривал какой-то рапорт, в котором невозможно было разобраться, причем делал это с отвращением и, наверное, уже в десятый раз. Одновременно он размышлял над тем, когда эти люди уйдут домой.
Понятие «эти люди» охватывало среди прочих начальника полиции, его заместителя, а также множество различных руководителей и комиссаров, которые после благополучно закончившейся демонстрации болтались по лестницам и коридорам. Как только эти персоны решат, что рабочий день удачно завершен, и уберутся, он сделает то же самое, причем как можно быстрее.
Зазвонил телефон. Ларссон скривился и взял трубку.
— Ларссон слушает.
— Это центральная диспетчерская. Патрульный автомобиль из Сольны обнаружил на Норра-Сташенсгатан автобус, в котором полно трупов.
Гюнвальд Ларссон взглянул на электрические настенные часы, которые показывали восемнадцать минут двенадцатого, и сказал:
— Каким образом патрульный автомобиль из Сольны мог обнаружить автобус, полный трупов, в Стокгольме?
Гюнвальд Ларссон был ассистентом полиции. Из-за несносного характера в управлении его недолюбливали. Действовал он, однако, быстро и решительно и первым явился на место происшествия.
Он остановил машину, поднял воротник плаща и вышел под дождь. Красный двухэтажный автобус стоял поперек тротуара, пробив забор из стальной сетки. Передняя часть автобуса была смята. Кроме него, Гюнвальд Ларссон увидел черный «плимут» с белой полосой и надписью «Полиция» на дверцах. Стояночные огни у него были включены, а в конусе света, который давал прожектор, стояли два полицейских в униформе с пистолетами в руках. Оба казались неестественно бледными. Одного из них стошнило прямо на кожаную куртку, и он сконфуженно вытирал ее мокрым платком.
— Что здесь произошло? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Там… там внутри много трупов, — ответил один из полицейских.
— Да, — добавил другой. — Вот именно. И много отстрелянных гильз.
— Один из людей еще подает признаки жизни.
— Там есть один полицейский.
— Полицейский? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Да. Из уголовного розыска.
— Мы его знаем. Он служит в Вестберге. В отделе расследования убийств.
— Мы только не знаем, как его зовут. На нем синий плащ, он мертв.
Оба говорили неуверенно, тихо, перебивая друг друга.
Вряд ли их можно было назвать низкорослыми, однако рядом с Гюнвальдом Ларссоном они выглядели не слишком представительно.
У Гюнвальда Ларссона был рост один метр и девяносто два сантиметра, а весил он девяносто девять килограммов. У него были плечи боксера-профессионала тяжелого веса и огромные волосатые руки. Зачесанные назад светлые волосы уже успели промокнуть.
Сквозь шум дождя донесся вой нескольких сирен. Они приближались с разных сторон. Прислушиваясь к ним, Гюнвальд Ларссон сказал:
— Разве это Сольна?
— Мы находимся точно на границе, — хитро парировал Квант.
Гюнвальд Ларссон перевел лишенный всякого выражения взгляд своих голубых глаз с Кванта на Кристианссона. Потом быстрым шагом направился к автобусу.
— Там вид, как… как на бойне, — сказал Кристианссон.
Гюнвальд Ларссон даже не прикоснулся к автобусу. Он заглянул в открытую дверь и огляделся.
— Действительно, — сказал он. — Выглядит именно так.
V
Мартин Бек остановился на пороге своей квартиры в Багармуссене. Он снял плащ и шляпу, стряхнул с них воду на лестницу, повесил и только потом закрыл дверь.
В прихожей было темно, но ему не хотелось включать лампу. Из-под двери в комнату дочери пробивалась узкая полоска света, оттуда доносились звуки радио или проигрывателя. Он постучал и вошел.
Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. В последнее время она заметно созрела и с каждым разом общаться с ней становилось легче. Она была спокойная, рациональная и умная; он любил с ней разговаривать. Она училась в последнем классе средней школы и с учебой справлялась успешно, хотя и не принадлежала к категории, которую в его времена называли зубрилами.
Сейчас она читала, лежа в кровати. Проигрыватель, стоящий на столике у кровати, был включен. Она слушала не поп-музыку, а какую-то классику; ему показалось, что это Бетховен.
— Как дела? — сказал он. — Ты еще не спишь?
Он осекся, сообразив, насколько бессмысленно то, что он сказал, и подумал о том, какие банальности слышали эти стены за последние десять лет.
Ингрид отложила книгу в сторону и выключила проигрыватель.
— Привет, папа. Ты что-то сказал?
Он покачал головой.
— О Боже, ты весь промок. Неужели так льет?
— Как из ведра. Мама и Рольф спят?
— Наверное. Мама загнала Рольфа в постель сразу после обеда. Сказала, что он простужен.
Мартин Бек присел на край кровати.
— Он действительно простужен?
— Мне, во всяком случае, показалось, что он выглядел совершенно здоровым. Но он послушно улегся. Наверное, чтобы не делать на завтра уроки.
— Зато ты прилежная. Что ты учишь?
— Французский. У нас завтра контрольная. Хочешь меня послушать?
— Вряд ли это что-нибудь даст. Французский я знаю плохо. Ну, спи.
Он встал, а дочь послушно скользнула под одеяло. Он заботливо подоткнул одеяло и, уже закрывая за собой дверь, услышал ее шепот:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33