Иорданцы хранили его отдельно, в укромном месте цитадели Амман, где расположен Иорданский археологический музей, возвышающийся подобно остроконечной горе в самом центре современного города. Среди фрагментов и осколков глиняной посуды был деревянный ларчик, обитый бархатом, в котором содержалось нечто необычное и чрезвычайно ценное. Века, проведенные в пещерах, не повредили документ, однако он мог пострадать от чересчур усердного с ним обращения. Нижние и верхние края осыпались, множество мелких осколков валялось в витрине. Медный свиток уже разваливался, по нему пошли трещины. Но тут за него вступился профессор Эриксон: только он мог так поступить! Через свою масонскую сеть он переправил свиток во Францию, где им занялись реставраторы. Там он сейчас и находится.
— Но само сокровище, — спросила Джейн, — сокровище Храма, где оно сейчас? Неужели так и лежит в тайниках, которые вы перечислили?
— Оно было там. Но это не означает, что оно все еще там, чутье мне подсказывает, что все эти тайники пусты.
— Пусты? — удивилась Джейн. — Но почему они должны быть пусты?
— Потому что я осмотрел некоторые из них, Джейн. Сорок лет назад.
— Как? — еще больше побледнела Джейн. — Вы их осматривали?
Глаза ее были безумными, словно вся ее жизнь пошла под откос от одного лишь слова, словно все предприятие профессора Эриксона, цель жизни, оказалось жалким миражом.
— И могу подтвердить, что внутри ничего не было.
— Но где же тогда сокровище?
Джейн бессильно опустилась на валун. Она пощупала свою рану, заметив только, что та еще побаливает. Посмотрела по сторонам, будто надеясь на неожиданную помощь, которая вытащит ее из этого кошмара.
— Чтобы разграбить сокровище, — мягко произнес отец, — нужно было его сперва найти. А чтобы найти, как я уже говорил, нужно быть ученым.
— Профессор Эриксон, может быть, нашел ответ на этот вопрос, — пробормотал я. — Потому-то он и погиб так странно.
— Во всяком случае, — произнесла Джейн, неожиданно встав, — здесь больше искать нечего. — Сделав шаг к моему отцу, она продолжила:
— Но вы-то, вы не отрицаете существования сокровища Храма, как на это настроены ученые из Библейской школы?
— Нет, — не спеша, ответил отец. — Я уверен, что сокровище Храма существовало или все еще существует. Я уверен, что оно было спрятано именно в этих местах… но знаю, что сегодня его там больше нет.
Отец понизил голос. Было уже шесть часов. Нас постепенно окружала ночь. Вдали Моавийские горы причудливо вырисовывались над асфальтовой поверхностью моря, которое слабо поблескивало в сумерках, отсвечивая серым и бирюзовым цветами. На море не было ни морщинки, оно не издавало шума, застыло; море при заходящем солнце становилось черным, солнце писало на его поверхности свои последние буквы.
— Я думаю, — медленно произнес отец, — что все поиски Медного свитка оказались безуспешными, потому что сокровище было перепрятано.
— Перепрятано? — переспросила Джейн. — Но куда?
— Ответ может быть в Серебряном свитке, — предположил я.
— Серебряный свиток? — повторил отец.
— Да, — подтвердила Джейн. — Существует другой свиток, серебряный, находящийся у самаритян. Они передали его профессору Эриксону незадолго до его смерти.
— Серебряный свиток, — еще раз повторил отец. — Это означает, что между эпохой Второго восстания Бар-Кохбы и нынешним днем в цепи отсутствует одно звено…
— Которое имеется в Серебряном свитке.
— Что в этом свитке? — спросил отец.
— Никто не знает, кроме… профессора Эриксона, — ответил я.
— И Йозефа Кошки, — добавила Джейн.
Было уже поздно, когда мы вернулись в Иерусалим. Отец попрощался с нами в отеле. Я попросил Джейн проконсультироваться с компьютером, который я называл Оракулом. Она поднялась в свой номер и вскоре спустилась, захватив ноутбук. Осмотревшись — не следит ли кто за нами, — мы принялись за работу. Однако я чувствовал чье-то невидимое присутствие, но не присутствие врага, и вновь задал себе вопрос, не велась ли за нами постоянная слежка агентами Шин-Бет.
Джейн устроилась в кресле, поставив ноутбук на журнальный столик. Через несколько секунд она знаком подозвала меня.
— Думаю, самое время узнать побольше об одном из членов этой команды, — сказала она.
На экране появился текст:
ЙОЗЕФ КОШКА, польский исследователь, специалист по востоковедению; археолог на Ближнем Востоке; автор 23 работ в этой области. Обучался в Париже, в Католическом университете, затем в Варшавской семинарии, изучал теологию и польскую литературу в Католическом университете в Люблине, а также в Папском библейском институте в Риме.
— И это все? — спросил я. — Другой информации нет?
Джейн еще несколько минут играла клавишами компьютера, затем мы увидели:
ЙОЗЕФ КОШКА. Родился 24 декабря 1950 г. в Люблине, Польша. Три года в Католическом университете в Париже. В октябре 1973 г. переводится в Католический университет Люблина. Изучает там теологию и получает диплом палеографа. Отличное знание древних языков: древнегреческий, латынь, древнееврейский, арамейский, древнесирийский. В октябре 1976 г. уезжает в Рим и записывается на факультет Библейских наук, а заодно — в Институт востоковедения. Изучает еще семь языков: арабский, грузинский, угаритский, аккадский, шумерский, египетский и хеттский. К концу учебы в Библейском институте владеет тринадцатью древними языками, не считая современных: польского, русского, итальянского, французского, английского и немецкого.
— По-твоему, он свободно унес Серебряный свиток, не сказав никому из бригады? — спросила Джейн.
— Вполне возможно. Но тогда он был знаком с его содержанием.
— Как ты думаешь, он согласится сотрудничать с нами?
— Я считаю, что следует больше узнать о нем и о Серебряном свитке.
Мы припозднились, и я попрощался с Джейн. Я решил вернуться в Кумран, повидаться со своими и рассказать о последних событиях, о печальных событиях, произошедших за эти дни.
Заранее взяв ключи от джипа Джейн, я сел в машину и взялся за руль. Захватил я и револьвер, который мне дал отец, но у моей туники не было карманов. Решение появилось само: я подвесил оружие на льняных нитках, вместе с талисманом, висевшим на молитвенном платке, с которым я никогда не расставался.
Луна освещала землю белым светом, выделяя глубокие трещины в скалах, и указывала путь горным речушкам к морю, в котором с одной стороны отражались Моавийские горы, с другой — заливы Иудейской пустыни.
На полдороге между этими двумя пиками Мертвого моря различалась мергелевая терраса, на которой вырисовывались руины; в скальных стенах пустыни, в выемках, выеденных водой, наши гроты были скрыты от чужих взглядов, к тому же их окружали валуны, спускавшиеся к морю.
В Кумране я отправился в синагогу, размещавшуюся в длинной пещере, в конце пещеры находился зал, служивший местом для собраний Высшего совета. Там уже были Иссахар, Перес и Иов — жрецы Коэны, и Асбель, Ехи и Муппим — левиты, а также Гера, Нааман и Ард — сын Исраэля, во главе с Леви.
Здесь, в этом зале, никогда не говорили раньше самого старшего, или раньше того, кто вошел в общину раньше, чем ты, или раньше того, кого спрашивали. И во время заседаний многочисленных никто не говорил раньше того, кто был их наставником.
Но я был помазанником, я был Мессией. Вот почему у меня было право сесть перед ними в белой одежде на каменную тумбу.
— У меня есть, что сказать многочисленным, — заявил я.
В этот раз речь моя не прерывалась ни выкриками, ни возней, и я все изложил в полнейшей тишине.
— Итак, — начал я, и голос звонко отскакивал от высокого потолка, гуляя по всей пещере. — Вот что я делал, что я видел, будучи в Иерусалиме.
Мой рассказ был подробен. Я поведал об убийстве семьи Ротберг, рассказал о людях, которые меня преследовали и хотели убить, сообщил о новых фактах в убийстве профессора Эриксона и то, что я узнал от своего отца: сокровище Медного свитка ушло из Иудейской пустыни, оно перепрятано, и следы его, может быть, содержатся в Серебряном свитке, хранившемся у самаритян.
Слова мои были встречены молчанием, все еще долго молчали, когда я кончил говорить. Потом встал Леви.
— Нам ли бояться злых духов, наводящих ужас. Да пребудет с нами Бог, непостижимый и всемогущий. Без страха соберись с силами. Не бойся никого, ибо к хаосу устремлены их желания. Никогда не забывай, что ты должен биться, что от тебя исходит мощь, ибо сказано было когда-то: Звезда сияла над дорогой Иакова, скипетр взметнулся над Израилем, и он разбивает вдребезги череп Моава, и опрокидывает всех сынов Сатаны.
Тут встал Асбель, наш интендант. Был он небольшого роста, несуетливый, с лицом цвета бронзы.
— Какая связь между сокровищем Храма и убийством профессора Эриксона? — задал он вопрос.
— Профессор Эриксон разыскивал сокровище Медного свитка. Думаю, поэтому его и убили.
— Считаешь ли ты, что среди нас есть предатель? — спросил простоватый Ард.
И в самом деле, профессора Эриксона убили во владениях наших предков, и это не случайно, потому что он нас искал, он знал, что ессеи избрали своего Мессию. Как он об этом узнал? О Боже, что все это могло значить?
— Все это выяснится. Но чтобы понять, я должен уехать. Мне предстоит длительное путешествие, так как Серебряный свиток находится в Париже.
— Ты хочешь уехать? — изумился Леви.
— Во Францию, в Европу, — ответил я. — Туда, куда потребуется.
— Это невозможно, — ответили левиты Ехи и Муппим.
— Невозможно?
— Ты не можешь уехать отсюда, — сказал Леви. — Твоя миссия — быть с нами, среди нас. Ты не должен подвергаться опасности. Ты сказал, что твой отец считает, что Шимон Делам использует тебя в качестве мишени. Если ты уедешь далеко, кто защитит тебя?
— Я должен уехать, — повторил я. — Так надо. Ради нас всех, ради нашей безопасности.
Встал Гера, председатель Совета.
— Когда в общине возникает проблема, — низким голосом сказал он, — собрание превращается в суд, ты это знаешь. Что касается приговоров, то они отличаются продуманностью и справедливостью. И когда в суде не меньше ста человек, наше решение неотменяемо. Для того, кто совершил серьезные проступки, — это исключение из общины. Исключенный умирает от истощения в страшных мучениях. Ибо, связанный клятвами и обычаями, он не может долго получать пищу других и, мучимый голодом, вынужден есть траву. Для того же, кто хулит слово Законодателя, предусмотрено наказание смертью. Чтобы разрешить тебе уехать и там продолжать свою миссию, нужно собрать суд.
— Ну а теперь, — прервал его Асбель, — время принимать пищу.
И они пригласили меня с собой в большую пещеру, служившую столовой.
Я благословил вино, потом преломил хлеб. Эти жесты, которые я выполнял много раз с тех пор, как жил в Кумране, вдруг показались мне странными. Глаза сотни людей устремились на меня. Они смотрели так, будто своими взглядами старались удержать меня, и я понял, что они не хотели меня отпускать.
Ночью мне не спалось, несмотря на усталость, и я вышел. Муппим и Гера прохаживались возле входа. Вероятно, их поставили, чтобы помешать мне уйти, чтобы я не сбежал.
Не сказав им ни слова, я прошел в Скрипториум. Луна была полная, и я видел, как между камнями промелькнула тень. Я ощущал присутствие Муппима.
На столе лежали пергамента, скребки, все мои принадлежности. Надо писать, подумал я, надо писать, потому что слова жгут меня. Желание сказать что-то — это все, что остается, когда все потеряно. Я посмотрел на пергамент, на котором писал. Это был не тот, об Исайе, который я переписывал, а тот, незаполненный: пергамент моей жизни.
«Тет», девятая буква алфавита, обладает качествами цифры 9 и олицетворяет основание, фундамент всех вещей. Впервые она встречается в Библии со словом «Тов», что значит «хорошо». И «Тет», перемена состояния, является единственной буквой, открытой вверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Но само сокровище, — спросила Джейн, — сокровище Храма, где оно сейчас? Неужели так и лежит в тайниках, которые вы перечислили?
— Оно было там. Но это не означает, что оно все еще там, чутье мне подсказывает, что все эти тайники пусты.
— Пусты? — удивилась Джейн. — Но почему они должны быть пусты?
— Потому что я осмотрел некоторые из них, Джейн. Сорок лет назад.
— Как? — еще больше побледнела Джейн. — Вы их осматривали?
Глаза ее были безумными, словно вся ее жизнь пошла под откос от одного лишь слова, словно все предприятие профессора Эриксона, цель жизни, оказалось жалким миражом.
— И могу подтвердить, что внутри ничего не было.
— Но где же тогда сокровище?
Джейн бессильно опустилась на валун. Она пощупала свою рану, заметив только, что та еще побаливает. Посмотрела по сторонам, будто надеясь на неожиданную помощь, которая вытащит ее из этого кошмара.
— Чтобы разграбить сокровище, — мягко произнес отец, — нужно было его сперва найти. А чтобы найти, как я уже говорил, нужно быть ученым.
— Профессор Эриксон, может быть, нашел ответ на этот вопрос, — пробормотал я. — Потому-то он и погиб так странно.
— Во всяком случае, — произнесла Джейн, неожиданно встав, — здесь больше искать нечего. — Сделав шаг к моему отцу, она продолжила:
— Но вы-то, вы не отрицаете существования сокровища Храма, как на это настроены ученые из Библейской школы?
— Нет, — не спеша, ответил отец. — Я уверен, что сокровище Храма существовало или все еще существует. Я уверен, что оно было спрятано именно в этих местах… но знаю, что сегодня его там больше нет.
Отец понизил голос. Было уже шесть часов. Нас постепенно окружала ночь. Вдали Моавийские горы причудливо вырисовывались над асфальтовой поверхностью моря, которое слабо поблескивало в сумерках, отсвечивая серым и бирюзовым цветами. На море не было ни морщинки, оно не издавало шума, застыло; море при заходящем солнце становилось черным, солнце писало на его поверхности свои последние буквы.
— Я думаю, — медленно произнес отец, — что все поиски Медного свитка оказались безуспешными, потому что сокровище было перепрятано.
— Перепрятано? — переспросила Джейн. — Но куда?
— Ответ может быть в Серебряном свитке, — предположил я.
— Серебряный свиток? — повторил отец.
— Да, — подтвердила Джейн. — Существует другой свиток, серебряный, находящийся у самаритян. Они передали его профессору Эриксону незадолго до его смерти.
— Серебряный свиток, — еще раз повторил отец. — Это означает, что между эпохой Второго восстания Бар-Кохбы и нынешним днем в цепи отсутствует одно звено…
— Которое имеется в Серебряном свитке.
— Что в этом свитке? — спросил отец.
— Никто не знает, кроме… профессора Эриксона, — ответил я.
— И Йозефа Кошки, — добавила Джейн.
Было уже поздно, когда мы вернулись в Иерусалим. Отец попрощался с нами в отеле. Я попросил Джейн проконсультироваться с компьютером, который я называл Оракулом. Она поднялась в свой номер и вскоре спустилась, захватив ноутбук. Осмотревшись — не следит ли кто за нами, — мы принялись за работу. Однако я чувствовал чье-то невидимое присутствие, но не присутствие врага, и вновь задал себе вопрос, не велась ли за нами постоянная слежка агентами Шин-Бет.
Джейн устроилась в кресле, поставив ноутбук на журнальный столик. Через несколько секунд она знаком подозвала меня.
— Думаю, самое время узнать побольше об одном из членов этой команды, — сказала она.
На экране появился текст:
ЙОЗЕФ КОШКА, польский исследователь, специалист по востоковедению; археолог на Ближнем Востоке; автор 23 работ в этой области. Обучался в Париже, в Католическом университете, затем в Варшавской семинарии, изучал теологию и польскую литературу в Католическом университете в Люблине, а также в Папском библейском институте в Риме.
— И это все? — спросил я. — Другой информации нет?
Джейн еще несколько минут играла клавишами компьютера, затем мы увидели:
ЙОЗЕФ КОШКА. Родился 24 декабря 1950 г. в Люблине, Польша. Три года в Католическом университете в Париже. В октябре 1973 г. переводится в Католический университет Люблина. Изучает там теологию и получает диплом палеографа. Отличное знание древних языков: древнегреческий, латынь, древнееврейский, арамейский, древнесирийский. В октябре 1976 г. уезжает в Рим и записывается на факультет Библейских наук, а заодно — в Институт востоковедения. Изучает еще семь языков: арабский, грузинский, угаритский, аккадский, шумерский, египетский и хеттский. К концу учебы в Библейском институте владеет тринадцатью древними языками, не считая современных: польского, русского, итальянского, французского, английского и немецкого.
— По-твоему, он свободно унес Серебряный свиток, не сказав никому из бригады? — спросила Джейн.
— Вполне возможно. Но тогда он был знаком с его содержанием.
— Как ты думаешь, он согласится сотрудничать с нами?
— Я считаю, что следует больше узнать о нем и о Серебряном свитке.
Мы припозднились, и я попрощался с Джейн. Я решил вернуться в Кумран, повидаться со своими и рассказать о последних событиях, о печальных событиях, произошедших за эти дни.
Заранее взяв ключи от джипа Джейн, я сел в машину и взялся за руль. Захватил я и револьвер, который мне дал отец, но у моей туники не было карманов. Решение появилось само: я подвесил оружие на льняных нитках, вместе с талисманом, висевшим на молитвенном платке, с которым я никогда не расставался.
Луна освещала землю белым светом, выделяя глубокие трещины в скалах, и указывала путь горным речушкам к морю, в котором с одной стороны отражались Моавийские горы, с другой — заливы Иудейской пустыни.
На полдороге между этими двумя пиками Мертвого моря различалась мергелевая терраса, на которой вырисовывались руины; в скальных стенах пустыни, в выемках, выеденных водой, наши гроты были скрыты от чужих взглядов, к тому же их окружали валуны, спускавшиеся к морю.
В Кумране я отправился в синагогу, размещавшуюся в длинной пещере, в конце пещеры находился зал, служивший местом для собраний Высшего совета. Там уже были Иссахар, Перес и Иов — жрецы Коэны, и Асбель, Ехи и Муппим — левиты, а также Гера, Нааман и Ард — сын Исраэля, во главе с Леви.
Здесь, в этом зале, никогда не говорили раньше самого старшего, или раньше того, кто вошел в общину раньше, чем ты, или раньше того, кого спрашивали. И во время заседаний многочисленных никто не говорил раньше того, кто был их наставником.
Но я был помазанником, я был Мессией. Вот почему у меня было право сесть перед ними в белой одежде на каменную тумбу.
— У меня есть, что сказать многочисленным, — заявил я.
В этот раз речь моя не прерывалась ни выкриками, ни возней, и я все изложил в полнейшей тишине.
— Итак, — начал я, и голос звонко отскакивал от высокого потолка, гуляя по всей пещере. — Вот что я делал, что я видел, будучи в Иерусалиме.
Мой рассказ был подробен. Я поведал об убийстве семьи Ротберг, рассказал о людях, которые меня преследовали и хотели убить, сообщил о новых фактах в убийстве профессора Эриксона и то, что я узнал от своего отца: сокровище Медного свитка ушло из Иудейской пустыни, оно перепрятано, и следы его, может быть, содержатся в Серебряном свитке, хранившемся у самаритян.
Слова мои были встречены молчанием, все еще долго молчали, когда я кончил говорить. Потом встал Леви.
— Нам ли бояться злых духов, наводящих ужас. Да пребудет с нами Бог, непостижимый и всемогущий. Без страха соберись с силами. Не бойся никого, ибо к хаосу устремлены их желания. Никогда не забывай, что ты должен биться, что от тебя исходит мощь, ибо сказано было когда-то: Звезда сияла над дорогой Иакова, скипетр взметнулся над Израилем, и он разбивает вдребезги череп Моава, и опрокидывает всех сынов Сатаны.
Тут встал Асбель, наш интендант. Был он небольшого роста, несуетливый, с лицом цвета бронзы.
— Какая связь между сокровищем Храма и убийством профессора Эриксона? — задал он вопрос.
— Профессор Эриксон разыскивал сокровище Медного свитка. Думаю, поэтому его и убили.
— Считаешь ли ты, что среди нас есть предатель? — спросил простоватый Ард.
И в самом деле, профессора Эриксона убили во владениях наших предков, и это не случайно, потому что он нас искал, он знал, что ессеи избрали своего Мессию. Как он об этом узнал? О Боже, что все это могло значить?
— Все это выяснится. Но чтобы понять, я должен уехать. Мне предстоит длительное путешествие, так как Серебряный свиток находится в Париже.
— Ты хочешь уехать? — изумился Леви.
— Во Францию, в Европу, — ответил я. — Туда, куда потребуется.
— Это невозможно, — ответили левиты Ехи и Муппим.
— Невозможно?
— Ты не можешь уехать отсюда, — сказал Леви. — Твоя миссия — быть с нами, среди нас. Ты не должен подвергаться опасности. Ты сказал, что твой отец считает, что Шимон Делам использует тебя в качестве мишени. Если ты уедешь далеко, кто защитит тебя?
— Я должен уехать, — повторил я. — Так надо. Ради нас всех, ради нашей безопасности.
Встал Гера, председатель Совета.
— Когда в общине возникает проблема, — низким голосом сказал он, — собрание превращается в суд, ты это знаешь. Что касается приговоров, то они отличаются продуманностью и справедливостью. И когда в суде не меньше ста человек, наше решение неотменяемо. Для того, кто совершил серьезные проступки, — это исключение из общины. Исключенный умирает от истощения в страшных мучениях. Ибо, связанный клятвами и обычаями, он не может долго получать пищу других и, мучимый голодом, вынужден есть траву. Для того же, кто хулит слово Законодателя, предусмотрено наказание смертью. Чтобы разрешить тебе уехать и там продолжать свою миссию, нужно собрать суд.
— Ну а теперь, — прервал его Асбель, — время принимать пищу.
И они пригласили меня с собой в большую пещеру, служившую столовой.
Я благословил вино, потом преломил хлеб. Эти жесты, которые я выполнял много раз с тех пор, как жил в Кумране, вдруг показались мне странными. Глаза сотни людей устремились на меня. Они смотрели так, будто своими взглядами старались удержать меня, и я понял, что они не хотели меня отпускать.
Ночью мне не спалось, несмотря на усталость, и я вышел. Муппим и Гера прохаживались возле входа. Вероятно, их поставили, чтобы помешать мне уйти, чтобы я не сбежал.
Не сказав им ни слова, я прошел в Скрипториум. Луна была полная, и я видел, как между камнями промелькнула тень. Я ощущал присутствие Муппима.
На столе лежали пергамента, скребки, все мои принадлежности. Надо писать, подумал я, надо писать, потому что слова жгут меня. Желание сказать что-то — это все, что остается, когда все потеряно. Я посмотрел на пергамент, на котором писал. Это был не тот, об Исайе, который я переписывал, а тот, незаполненный: пергамент моей жизни.
«Тет», девятая буква алфавита, обладает качествами цифры 9 и олицетворяет основание, фундамент всех вещей. Впервые она встречается в Библии со словом «Тов», что значит «хорошо». И «Тет», перемена состояния, является единственной буквой, открытой вверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38