сам, дескать, сын кулака, а жена его — дочь врага народа. А ее отец, между тем, был секретарем обкома. Его в годы террора расстреляли, мать посадили в тюрьму, а девочку отправили в Горький, где она и познакомилась с Кочемасовым.
Донос передали на рассмотрение Шелепина.
Вячеслав Кочемасов:
— Однажды он приглашает меня: «Ты занят?» — «Нет». «Зайди на минуту». Поговорили, но чувствую, не за тем меня позвал. Жду. Он перешел к делу: «Я тебе одну бумагу покажу». Открыл сейф, достал этот донос. Я прочитал. Шелепин говорит: «Ты не обращай внимания и не переживай». И при мне разорвал его и в корзину. Так два раза было…
Не много нашлось в советской истории руководителей, способных на такой поступок. Разорвать анонимку означало принять на себя полную ответственность. Вышестоящие товарищи всегда могли призвать его к ответственности за соучастие в преступлении: почему не реагировал на сигнал масс? Покрываешь врагов народа?
По словам Кочемасова, Александр Николаевич был простым и достойным человеком, тяготился бюрократическим стилем прежнего руководства комсомола, не терпел тягомотных заседаний и не читал нотаций.
С Вячеславом Ивановичем Кочемасовым я беседовал, когда он уже вышел на пенсию. После комсомола он работал в посольстве в ГДР, был заместителем председателя Госкомитета по культурным связям с зарубежными странами. В шестьдесят втором году его утвердили заместителем председателя Совета министров РСФСР; он курировал республиканское министерство культуры, госкомитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Он оказался последним советским послом в ГДР. Очень спокойный, выдержанный и любезный, Вячеслав Иванович вполне подходил для дипломатической работы…
ГЛАВА ВТОРАЯ
РЯДОМ С ХРУЩЕВЫМ
Пятого марта пятьдесят третьего, со смертью Сталина, началась новая эпоха, но мало кто это понимал. Поначалу аппарат, чиновники всех рангов соревновались в выражении скорби, считая, что именно этого от них ждут.
Писательница Валерия Герасимова, первая жена Александра Фадеева и двоюродная сестра известного кинорежиссера Сергея Аполлинариевича Герасимова, так описала траурный митинг в Союзе писателей десятого марта:
«Что-то завывал Сурков, Симонов рыдал — сначала и глазам не поверила, — его спина была передо мной, и она довольно ритмично тряслась… Затем, выступив, он сказал, что отныне самой главной великой задачей советской литературы будет воссоздание образа величайшего человека („всех времен и народов“ — была утвержденная формулировка тех лет).
Николай Грибачев выступил в своем образе: предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, он сказал (примерно), что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов, возможно, попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не надеется на то, что стальная рука правосудия хоть сколько-нибудь ослабла…
Ужасное собрание. Великого «гуманиста» уже не было. Но страх, казалось, достиг своего апогея. Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда, демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы и так называемые «заглушенные рыдания». Вселюдный пароксизм страха».
Валерия Герасимова рано разобралась в происходящем и возненавидела Сталина. Однажды она с удивлением сказала сыну о бывшем муже, Фадееве:
— Знаешь, Саша искренне любит Сталина.
Александр Фадеев до последнего оставался солдатом партии. Но отношение к Сталину и у него быстро изменилось. Увидев после долго перерыва Валерию Герасимову, он вполголоса признался ей:
— Дышать стало легче.
И совсем скоро ему станет совсем не по себе от осознания того, чему он был свидетелем и деятельным участником. Когда Фадеев застрелился, его старый друг писатель Юрий Либединский с горечью заметил:
— Бедный Саша, всю жизнь простоял на часах, а выяснилось, что стоял на часах перед сортиром.
Но в те первые дни марта пятьдесят третьего еще действовала инерция прошлой жизни.
Двенадцатого марта «Правда» поместила статью Фадеева «Гуманизм Сталина». В ней говорилось: «Сталин, как никто другой, определил великое гуманистическое значение художественной литературы как силы воспитания и перевоспитания человека в духе коммунизма, назвав писателей инженерами человеческих душ».
Через неделю, девятнадцатого марта, в «Литературной газете» появилась передовая «Священный долг писателя», написанная Симоновым на пару с одним его сотрудником.
Они писали: «Самая важная, самая высокая задача, со всей настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов бессмертного Сталина».
Фадеев и Симонов доложили в ЦК, что проводят очищение Союза писателей от евреев, хотя ставшие у руля страны люди спешили откреститься от наиболее одиозных сталинских акций и уже решили реабилитировать и выпустить из тюрьмы «врачей-убийц».
Хрущев был раздражен и зол. Новые руководители страны, освободившиеся от Сталина, вовсе не собирались играть роль его наследников, и вообще хотели, чтобы эта затянувшаяся панихида побыстрее прекратилась.
Хрущев позвонил в редакцию «Литературной газеты». Симонова на месте не оказалось, он был на даче. Тогда Никита Сергеевич попросил соединить его с Союзом писателей и распорядился отстранить Симонова от руководства газетой.
В исправление симоновской ошибки «Литературная газета» поместила новую передовую, в которой говорилось, что главная задача литературы — показать «великие дела нашего народа, его борьбу за коммунизм».
После чего Константину Михайловичу позволили вновь руководить газетой, но недолго. Видимо, Хрущев воспринимал его как ярого сталиниста, и Симонов вскоре лишился всех административных должностей, что, впрочем, только пошло на пользу его творчеству. Уйдя со службы, он на несколько лет уехал из Москвы и написал трилогию, принесшую ему читательское внимание и ленинскую премию — «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», «Последнее лето».
ДЕНЬГИ ДЛЯ КОМСОМОЛА
Сразу после смерти вождя Шелепин с Семичастным предложили было переименовать ленинский комсомол в ленинско-сталинский. Тут же одобрили эту инициативу на бюро ЦК ВЛКСМ и доложили в президиум ЦК партии. Но Хрущев поздно вечером позвонил Шелепину домой и сказал:
— Мы тут посоветовались и решили, что делать этого не надо.
Лучшие комсомольские годы Шелепина пришлись на хрущевские времена. Хрущев не доверял своим соратникам, делал ставку на молодежь и многое позволял своим комсомольцам.
Все ошиблись в Никите Сергеевиче, принимая его за простачка, с которым легко будет сговориться! Привыкли, что Сталин ернически именовал его «Микитой», и думали, что тоже смогут им командовать.
Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Прежде всего он избавился от Берии, которого смертельно боялся. Оттеснить от власти Маленкова, который после смерти Сталина играл роль руководителя страны, оказалось значительно легче.
В марте пятьдесят третьего года Хрущев был избран секретарем ЦК — всего лишь одним из четырех. После мастерски проведенного им ареста Берии Никита Сергеевич захотел повышения. Он завел речь о том, что на заседаниях президиума ЦК должен председательствовать секретарь ЦК, а не ГЛАВА правительства Маленков:
— У нас коллективное руководство, значит каждый должен делать свое дело, Маленков — руководить правительством, а не партией.
Товарищи по партийному руководству, ощущая очевидное первенство Хрущева, спешили удовлетворить его амбиции.
Через два месяца после ареста Берии, во время сентябрьского пленума, в перерыве в комнате отдыха, где собирались члены президиума, Маленков вдруг сказал:
— Я предлагаю избрать на этом пленуме Хрущева первым секретарем ЦК.
Лазарь Каганович вспоминал, что был страшно удивлен. Обычно такие серьезные вопросы заранее обговаривались. Потом он спросил у Маленкова, почему тот никому ничего не сказал. Маленков объяснил, что перед самым пленумом к нему подошел министр обороны Николай Александрович Булганин и предложил избрать Хрущева:
— Иначе я сам внесу это предложение.
И точно — Булганин первым поддержал Маленкова:
— Давайте решать!
Возразить никто не посмел.
На пленуме Маленков объяснил, что «в настоящее время у нас нет первого секретаря ЦК» и предложил кандидатутуру Никиты Сергеевича как «верного ученика Ленина и ближайшего соратника Сталина, обладающего огромным опытом в области партийного строительства и глубокими знаниями нашего народа». Пленум послушно принял решение «об избрании т. Хрущева первым секретарем ЦК КПСС». В печати об этом не сообщалось.
При Сталине Хрущев набивался Маленкову в друзья, по вечерам приглашал вместе с семьями гулять по Москве. И в первые месяцы после смерти вождя тоже старался быть поближе к Маленкову, они вместе обедали, ездили на одной машине. Хрущев не только демонстрировал дружбу с Маленковым, но и по ходу дела внушал ему свои идеи, добиваясь необходимой поддержки.
Почувствовав силу, Никита Сергеевич потерял интерес к Маленкову. Георгий Максимилианович засуетился, чувствуя, что теряет власть, и пытался угодить Хрущеву.
Главный редактор «Правды» Дмитрий Трофимович Шепилов рассказывал, как в апреле пятьдесят четвертого ему позвонил вежливый Маленков:
— Вы не могли бы сейчас приехать ко мне на несколько минут?
Сталинский кабинет отремонтировали, все было новенькое и блестело. ГЛАВА правительства, напротив, выглядел неуверенным, говорил сбивчиво и смущенно:
— Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу. Шестнадцатого апреля Никите Сергеевичу исполняется шестьдесят лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Мне поручено переговорить с вами, чтобы хорошо, по-настоящему подать это в газете.
А уже через полтора года Хрущев настолько окреп, что атаковал Маленкова и обвинил главу правительства в отказе от основных принципов советской политики.
Никита Сергеевич добился того, что Маленкова убрали с поста главы правительства, перевели в заместители, дали незначительный пост министра электростанций, но оставили членом президиума ЦК.
Хрущев спешил убрать с политической арены и других руководителей страны, которые ему мешали. Зато он продвигал новых, своих людей. Никита Сергеевич постепенно втягивал Александра Шелепина в большую политику, выясняя, на что способен комсомольский секретарь.
Решением президиума ЦК Шелепина включили в состав комиссии, которая должна была представить предложения о трудовом и бытовом устройстве так называемых спецпоселенцев — в основном речь шла о народах, которые Сталин выселил в Сибирь и Казахстан. В спецпоселениях находились два с лишним миллиона человек, из них полтора миллиона — депортированные в годы войны чеченцы, ингуши, балкарцы, калмыки, крымские татары, немцы.
В комиссию помимо Шелепина вошли: секретари ЦК Михаил Андреевич Суслов и Петр Николаевич Поспелов, министр юстиции Константин Петрович Горшенин и заместитель секретаря президиума Верховного Совета (была тогда такая должность) Александр Федорович Горкин.
Комиссия сделала первый шаг в реабилитации народов, изгнанных из родных мест:
«Многие партийные и советские органы допускают пренебрежительное отношение к работе среди спцпоселенцев, проходят мимо многочисленных фактов произвола в отношении этой части населения, ущемления незаконных прав спецпоселенцев, огульного политического недоверия к ним…
Считали бы необходимым поручить группе работников изучить вопрос и доложить ЦК предложения о целесообразности дальнейшего сохранения во всей полноте тех правовых ограничений в отношении спецпоселенцев — немцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков и крымских татар, которые были установлены в свое время постановлением Совета Народных Комиссаров от 8 января 1945 года и постановлением Совета Министров от 24 ноября 1948 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Донос передали на рассмотрение Шелепина.
Вячеслав Кочемасов:
— Однажды он приглашает меня: «Ты занят?» — «Нет». «Зайди на минуту». Поговорили, но чувствую, не за тем меня позвал. Жду. Он перешел к делу: «Я тебе одну бумагу покажу». Открыл сейф, достал этот донос. Я прочитал. Шелепин говорит: «Ты не обращай внимания и не переживай». И при мне разорвал его и в корзину. Так два раза было…
Не много нашлось в советской истории руководителей, способных на такой поступок. Разорвать анонимку означало принять на себя полную ответственность. Вышестоящие товарищи всегда могли призвать его к ответственности за соучастие в преступлении: почему не реагировал на сигнал масс? Покрываешь врагов народа?
По словам Кочемасова, Александр Николаевич был простым и достойным человеком, тяготился бюрократическим стилем прежнего руководства комсомола, не терпел тягомотных заседаний и не читал нотаций.
С Вячеславом Ивановичем Кочемасовым я беседовал, когда он уже вышел на пенсию. После комсомола он работал в посольстве в ГДР, был заместителем председателя Госкомитета по культурным связям с зарубежными странами. В шестьдесят втором году его утвердили заместителем председателя Совета министров РСФСР; он курировал республиканское министерство культуры, госкомитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Он оказался последним советским послом в ГДР. Очень спокойный, выдержанный и любезный, Вячеслав Иванович вполне подходил для дипломатической работы…
ГЛАВА ВТОРАЯ
РЯДОМ С ХРУЩЕВЫМ
Пятого марта пятьдесят третьего, со смертью Сталина, началась новая эпоха, но мало кто это понимал. Поначалу аппарат, чиновники всех рангов соревновались в выражении скорби, считая, что именно этого от них ждут.
Писательница Валерия Герасимова, первая жена Александра Фадеева и двоюродная сестра известного кинорежиссера Сергея Аполлинариевича Герасимова, так описала траурный митинг в Союзе писателей десятого марта:
«Что-то завывал Сурков, Симонов рыдал — сначала и глазам не поверила, — его спина была передо мной, и она довольно ритмично тряслась… Затем, выступив, он сказал, что отныне самой главной великой задачей советской литературы будет воссоздание образа величайшего человека („всех времен и народов“ — была утвержденная формулировка тех лет).
Николай Грибачев выступил в своем образе: предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, он сказал (примерно), что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов, возможно, попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не надеется на то, что стальная рука правосудия хоть сколько-нибудь ослабла…
Ужасное собрание. Великого «гуманиста» уже не было. Но страх, казалось, достиг своего апогея. Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда, демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы и так называемые «заглушенные рыдания». Вселюдный пароксизм страха».
Валерия Герасимова рано разобралась в происходящем и возненавидела Сталина. Однажды она с удивлением сказала сыну о бывшем муже, Фадееве:
— Знаешь, Саша искренне любит Сталина.
Александр Фадеев до последнего оставался солдатом партии. Но отношение к Сталину и у него быстро изменилось. Увидев после долго перерыва Валерию Герасимову, он вполголоса признался ей:
— Дышать стало легче.
И совсем скоро ему станет совсем не по себе от осознания того, чему он был свидетелем и деятельным участником. Когда Фадеев застрелился, его старый друг писатель Юрий Либединский с горечью заметил:
— Бедный Саша, всю жизнь простоял на часах, а выяснилось, что стоял на часах перед сортиром.
Но в те первые дни марта пятьдесят третьего еще действовала инерция прошлой жизни.
Двенадцатого марта «Правда» поместила статью Фадеева «Гуманизм Сталина». В ней говорилось: «Сталин, как никто другой, определил великое гуманистическое значение художественной литературы как силы воспитания и перевоспитания человека в духе коммунизма, назвав писателей инженерами человеческих душ».
Через неделю, девятнадцатого марта, в «Литературной газете» появилась передовая «Священный долг писателя», написанная Симоновым на пару с одним его сотрудником.
Они писали: «Самая важная, самая высокая задача, со всей настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов бессмертного Сталина».
Фадеев и Симонов доложили в ЦК, что проводят очищение Союза писателей от евреев, хотя ставшие у руля страны люди спешили откреститься от наиболее одиозных сталинских акций и уже решили реабилитировать и выпустить из тюрьмы «врачей-убийц».
Хрущев был раздражен и зол. Новые руководители страны, освободившиеся от Сталина, вовсе не собирались играть роль его наследников, и вообще хотели, чтобы эта затянувшаяся панихида побыстрее прекратилась.
Хрущев позвонил в редакцию «Литературной газеты». Симонова на месте не оказалось, он был на даче. Тогда Никита Сергеевич попросил соединить его с Союзом писателей и распорядился отстранить Симонова от руководства газетой.
В исправление симоновской ошибки «Литературная газета» поместила новую передовую, в которой говорилось, что главная задача литературы — показать «великие дела нашего народа, его борьбу за коммунизм».
После чего Константину Михайловичу позволили вновь руководить газетой, но недолго. Видимо, Хрущев воспринимал его как ярого сталиниста, и Симонов вскоре лишился всех административных должностей, что, впрочем, только пошло на пользу его творчеству. Уйдя со службы, он на несколько лет уехал из Москвы и написал трилогию, принесшую ему читательское внимание и ленинскую премию — «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», «Последнее лето».
ДЕНЬГИ ДЛЯ КОМСОМОЛА
Сразу после смерти вождя Шелепин с Семичастным предложили было переименовать ленинский комсомол в ленинско-сталинский. Тут же одобрили эту инициативу на бюро ЦК ВЛКСМ и доложили в президиум ЦК партии. Но Хрущев поздно вечером позвонил Шелепину домой и сказал:
— Мы тут посоветовались и решили, что делать этого не надо.
Лучшие комсомольские годы Шелепина пришлись на хрущевские времена. Хрущев не доверял своим соратникам, делал ставку на молодежь и многое позволял своим комсомольцам.
Все ошиблись в Никите Сергеевиче, принимая его за простачка, с которым легко будет сговориться! Привыкли, что Сталин ернически именовал его «Микитой», и думали, что тоже смогут им командовать.
Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Прежде всего он избавился от Берии, которого смертельно боялся. Оттеснить от власти Маленкова, который после смерти Сталина играл роль руководителя страны, оказалось значительно легче.
В марте пятьдесят третьего года Хрущев был избран секретарем ЦК — всего лишь одним из четырех. После мастерски проведенного им ареста Берии Никита Сергеевич захотел повышения. Он завел речь о том, что на заседаниях президиума ЦК должен председательствовать секретарь ЦК, а не ГЛАВА правительства Маленков:
— У нас коллективное руководство, значит каждый должен делать свое дело, Маленков — руководить правительством, а не партией.
Товарищи по партийному руководству, ощущая очевидное первенство Хрущева, спешили удовлетворить его амбиции.
Через два месяца после ареста Берии, во время сентябрьского пленума, в перерыве в комнате отдыха, где собирались члены президиума, Маленков вдруг сказал:
— Я предлагаю избрать на этом пленуме Хрущева первым секретарем ЦК.
Лазарь Каганович вспоминал, что был страшно удивлен. Обычно такие серьезные вопросы заранее обговаривались. Потом он спросил у Маленкова, почему тот никому ничего не сказал. Маленков объяснил, что перед самым пленумом к нему подошел министр обороны Николай Александрович Булганин и предложил избрать Хрущева:
— Иначе я сам внесу это предложение.
И точно — Булганин первым поддержал Маленкова:
— Давайте решать!
Возразить никто не посмел.
На пленуме Маленков объяснил, что «в настоящее время у нас нет первого секретаря ЦК» и предложил кандидатутуру Никиты Сергеевича как «верного ученика Ленина и ближайшего соратника Сталина, обладающего огромным опытом в области партийного строительства и глубокими знаниями нашего народа». Пленум послушно принял решение «об избрании т. Хрущева первым секретарем ЦК КПСС». В печати об этом не сообщалось.
При Сталине Хрущев набивался Маленкову в друзья, по вечерам приглашал вместе с семьями гулять по Москве. И в первые месяцы после смерти вождя тоже старался быть поближе к Маленкову, они вместе обедали, ездили на одной машине. Хрущев не только демонстрировал дружбу с Маленковым, но и по ходу дела внушал ему свои идеи, добиваясь необходимой поддержки.
Почувствовав силу, Никита Сергеевич потерял интерес к Маленкову. Георгий Максимилианович засуетился, чувствуя, что теряет власть, и пытался угодить Хрущеву.
Главный редактор «Правды» Дмитрий Трофимович Шепилов рассказывал, как в апреле пятьдесят четвертого ему позвонил вежливый Маленков:
— Вы не могли бы сейчас приехать ко мне на несколько минут?
Сталинский кабинет отремонтировали, все было новенькое и блестело. ГЛАВА правительства, напротив, выглядел неуверенным, говорил сбивчиво и смущенно:
— Я просил вас приехать, товарищ Шепилов, вот по какому вопросу. Шестнадцатого апреля Никите Сергеевичу исполняется шестьдесят лет. Он очень старается. Он хорошо работает. Мы посоветовались между собой и решили присвоить ему звание Героя Социалистического Труда. Мне поручено переговорить с вами, чтобы хорошо, по-настоящему подать это в газете.
А уже через полтора года Хрущев настолько окреп, что атаковал Маленкова и обвинил главу правительства в отказе от основных принципов советской политики.
Никита Сергеевич добился того, что Маленкова убрали с поста главы правительства, перевели в заместители, дали незначительный пост министра электростанций, но оставили членом президиума ЦК.
Хрущев спешил убрать с политической арены и других руководителей страны, которые ему мешали. Зато он продвигал новых, своих людей. Никита Сергеевич постепенно втягивал Александра Шелепина в большую политику, выясняя, на что способен комсомольский секретарь.
Решением президиума ЦК Шелепина включили в состав комиссии, которая должна была представить предложения о трудовом и бытовом устройстве так называемых спецпоселенцев — в основном речь шла о народах, которые Сталин выселил в Сибирь и Казахстан. В спецпоселениях находились два с лишним миллиона человек, из них полтора миллиона — депортированные в годы войны чеченцы, ингуши, балкарцы, калмыки, крымские татары, немцы.
В комиссию помимо Шелепина вошли: секретари ЦК Михаил Андреевич Суслов и Петр Николаевич Поспелов, министр юстиции Константин Петрович Горшенин и заместитель секретаря президиума Верховного Совета (была тогда такая должность) Александр Федорович Горкин.
Комиссия сделала первый шаг в реабилитации народов, изгнанных из родных мест:
«Многие партийные и советские органы допускают пренебрежительное отношение к работе среди спцпоселенцев, проходят мимо многочисленных фактов произвола в отношении этой части населения, ущемления незаконных прав спецпоселенцев, огульного политического недоверия к ним…
Считали бы необходимым поручить группе работников изучить вопрос и доложить ЦК предложения о целесообразности дальнейшего сохранения во всей полноте тех правовых ограничений в отношении спецпоселенцев — немцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков и крымских татар, которые были установлены в свое время постановлением Совета Народных Комиссаров от 8 января 1945 года и постановлением Совета Министров от 24 ноября 1948 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63