Так что не спасательный это бот, а десантный. И если на борту кувыркающегося яйца и впрямь десяток солдат, они могут оказать серьёзное сопротивление.
— Бэр, без агрессии! — не отрываясь от управления, предупредил Пси.
Вот ведь телепат чёртов! И когда только успел понять, что у Лёхи действительно зачесались кулаки, тем более, что салон десантного бота давал ограниченный, но все же простор для упражнений в боевом манипулировании: есть где всласть помахать конечностями. А вице-чемпион без практики — всё равно, что банкет без шампанского.
— Юз надеется, что мы добудем ему языка, — попытался спорить неугомонный манипулятор.
— Я сказал — без агрессии!
Суровцев вздохнул печально. Делать нечего, приказ старшего по званию — закон для патрульного…
Шлюп кахоутов приблизился на минимальное расстояние, позволяющее функционировать силовому полю «мивабба», который замедлил движение до нуля и лёг в дрейф.
— Свет! — скомандовал Пирелли.
Радуясь, что ему хоть что-то дозволено, Бэр включил сигнальные огни. «Мивабб» засиял, словно коралловый риф, усаженный лимонными и голубыми актиниями, какие используются вежборасиянами для освещения общественных мест.
Согласно Кодексу визуальной связи, ратифицированному Федерацией и империей ещё полстолетия назад, кахоуты должны были зажечь оба сигнальных пояса на оплётке, но этого патрульные так и не дождались.
— Неужели внутри никого нет? — прошептала Эвельсон. — Но почему тогда квакает биодетектор?
— Скажу больше, — Суровцев тоже понизил голос, словно его могли подслушать. — У кахоутов отключено силовое поле.
— И что это может означать?
Алексей пожал плечами:
— Если исходить из Подпространственного Устава имперских военно-космических сил одно из двух: или на борту действительно нет живых членов экипажа, или бойцы готовятся к абордажу, чтобы захватить наш катер!
Пси, не желая повторять дважды отданное приказание, напоминающе кашлянул.
— Помню я, помню, — покорно отозвался Суровцев.
— Тогда вперёд! Ты входишь первым, мы за тобой.
Ясное дело, как на пули с голыми руками лезть, так ему первому.
— Там один человек, и, судя по ментальному излучению, он боится нас больше, чем мы его, — сообщил телепат. — Есть стыковка! Бэр, пошёл!
— Да поможет тебе Высотник! — истово прошептала Кси.
— Да пребудут со мной святые великомученики Юрий и Гагарий! — подхватил Бэр и прыгнул в открывшийся люк.
Глава девятая
ПОТУСТОРОННЕЕ ЗЕРКАЛО. ЛЮДИ И КАХОУТЫ
1
— Докладываю, господин генерал! На шлюпе находился вот этот старикан. Я вошёл, а он стоит возле самого люка, в руках кактус — и кричит.
— Кто кричит? Кактус?
— Никак нет, кактусы кричать не умеют. Старикан.
— На одной из планет, принадлежащих империи Кахоу, произрастают кричащие кактусы, — поправил Бэра Ойц-Зифан, — но на шлюпе был не кактус, а вислый бересклет или в просторечии — кружевика, чрезвычайно редкое декоративное растение. Что касается спасённого вами кахоута, то он сообщал, что является гармом, то есть, лицом цивильным, профессором университета.
— В таком случае, он должен был кричать это по-русски, — возразил Алексей, сам понимая, что городит ересь. Откуда профессору знать, что на вежборасиянском диске прибыл россиянин Лёха Бурый. — Но я, как и было приказано, действовал без агрессии, хотя кактус у старика уже был взят на изготовку. Кто знает, может у него колючки ядовитые или ещё что… Короче, горшок я отнял, а самому гарму никакого вреда не причинил. Мягко обездвижил и доставил на диск.
— Профессор очень переживает за свой цветок, — пояснил кентвуш. — Он говорит, что это ценное растение, а вы помяли побеги,
— Тут уж надо выбирать: или цветок помять, или профессора. Я тоже не всемогущий.
— Что же, — подвёл итоги Лях-Козицки, — Бэр действовал соответственно обстоятельствам, задание выполнено. Что касается бересклета, то, насколько мне известно, это очень живучее растение. Теперь о профессоре… Простите, как вас зовут?
Из краткого курса военного перевода Суровцев вынес, что, допрашивая пленных, нельзя употреблять вежливые формы обращения: «простите», «пожалуйста», «извините». И раз генерал обращается вежливо, значит, профессора пленником он не считает.
— Моё имя — Тейтус Пшу, — с достоинством произнёс старик на вполне приличной космолингве.
— Тот самый Тейтус Пшу? — спросил генерал таким тоном, что Алексей спешно полез в МОП, узнавать, кого это он так некстати обездвижил.
— Именно тот самый Тейтус Пшу, которого ищет подглядка-подслушка на всех планетах империи. Низкий ниспровергатель основ и скверный осквернитель истин.
— Зачем же так мрачно? Для нас вы крупный учёный, заведующий кафедрой Ужерского фундаментального университета.
— Был когда-то! Теперь я лишён докторской степени и профессорского звания, а кафедрой в университете заведует Сопси Каку.
— Не знаю такого.
— Ваше счастье! Ему дай волю, и он объявит, что мир плоский и покоится на спине Великой Каракатицы, а ночь наступает, когда каракатице вздумается залить небосвод чернильной сепией.
— Очень поэтично, — заметил Алексей.
Профессор вздрогнул, но, вспомнив, как его обездвижили, ничего не сказал.
— И всё-таки, — кварт-генерал повернул разговор в нужное русло, — как вы попали на десантный бот?
— Видите ли, — в некотором затруднении протянул опальный профессор, — у меня тоже нашлись сторонники, и весьма деятельные. Без их помощи я, конечно, не мог бы так долго скрываться от наших доблестных органов слуха и зрения. Меня бы уже давно кто-нибудь признал и заложил, если бы не мои добровольные помощники, простые гармы, порой совсем необразованные, они рисковали жизнью, чтобы помочь мне.
— Обычно малообразованным гражданам нет дела до космогонических проблем.
— Как видим, опыт показывает прямо противоположное. Эти люди не только укрывали меня, но и с готовностью слушали мои лекции.
— И они же помогли вам попасть на имперский броненосец…
— Нет, это были совсем другие люди… — Тэйтус Пшу замолк на секунду, а затем заявил с отчаянием в голосе: — Я не выдаю своих сторонников и не сообщу вам никаких имён и подробностей!
— Я их и не спрашиваю, — хладнокровно ответил Лях-Козицки. — Рассказывайте только то, что считаете возможным.
Совершенно не так представлял Алексей Суровцев допрос захваченного пленного!
— Не могли бы вы рассказать, что всё-таки произошло с «Шкеллермэуцем»? Броненосец — не иглодиск, так просто пропасть не может.
— Видите ли, его уволокли великаны в рогатых шлемах.
— Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно!
— Прежде всего, наш крейсер… или броненосец… — я в этом не разбираюсь — так вот, наш корабль попал в пространственную рытвину.
— Провал метрики, — перевёл кентвуш. — То же самое, что случилось с нами.
— И как же вы оттуда выбирались?
— Броненосец в рытвине забуксовал, так что выбрались только мы.
— Мы, это кто?
— Э-э… — замялся профессор. — Строго говоря, мы — это я. Старая академическая привычка, говорить о себе во множественном числе. Некогда наука продвигалась не гениальными одиночками, как в наше время, а исключительно научными коллективами, и с тех пор авторы научных работ традиционно пишут, а порой и говорят «мы», имея в виду себя одного. Но, если угодно, можете считать, что мы — это я и куст вислого бересклета. Он должен был со дня на день расцвесть, но теперь, разумеется, мы не дождёмся ни цветов, ни ягод.
— И всё-таки, как вы один, или вместе с кустом, выбрались из пространственной рытвины, и что за великаны уволокли броненосец?
— Как выбрались, я ответить не смогу. Во-первых, возможно, это секретные разработки наших учёных, а во-вторых, я этого просто не знаю. Метод называется «перпендикулярная спираль», если вам это что-либо говорит…
— Впервые слышу, — признался Лях-Козицки. — Ладно, оставим в покое ваши секреты, расскажите теперь о великанах.
— Дело в том, что когда мы… то есть я… короче, когда шлюпка удалилась от «Шкеллермэуца» на значительное расстояние, я увидел, как из пустоты сконденсировались три великана в древних воинских доспехах, набросили на броненосец крупноячеистую сеть и куда-то его уволокли в самом прямом смысле слова, если, конечно, можно волочить сеть по вакууму.
— Большие великаны-то?
— Вся группа занимала пространственный сектор в двадцать шесть градусов, — ответил профессор звездознания, который даже в самой критической ситуации не забыл снять показания приборов.
— Да, приличные. И куда они делись?
— Не знаю. Рассосались куда-то. Предполагаю, что великаны были вызваны особенностями моего восприятия. Другой наблюдатель говорил бы, например, о гигантских птицах или, скажем, — профессор в задумчивости почесал нос, — о прекрасной инопланетянке.
Суровцев поперхнулся от неожиданности, и только это помешало ему встрять в разговор, перебив и кварт-генерала, и знаменитого пленника.
— Ясно. То есть, рытвина, оказывается, не только пространственная, но и ментальная. Это очень ценное наблюдение; ещё никто не наблюдал со стороны исчезновение корабля, попавшего в провал метрики. Не исключено, что тут скрыта возможность избавиться от этой напасти. Впрочем, вернёмся к певчим каракатицам, так, кажется, вы говорите? Скажите, зачем вам куст? Вы так любите цветы, что не можете обойтись без них даже в кабине спасательного бота?
— Да, — с вызовом ответил профессор, — я люблю цветы! Но в данном случае куст был необходим для проведения важного эксперимента по исследованию Молекулярного Экрана. Вы слыхали о принципе Плюс Один? — генерал кивнул, показывая, что о таком принципе он слыхал. — Так вот, целью эксперимента было установить, реагирует ли Молекулярный Экран на ментальное излучение пассажиров или он считывает генетическую информацию. Ментальности кахоута и вислого бересклета разнятся чрезвычайно, а генетически мы близки, ибо произошли от общего коацервата, порождённого Единоутробным Океаном. Можно было бы, конечно, взять не куст, а дрессированного злопоуха или певчую каракатицу, но злопоуха на корабле не оказалось, а похитить любимую каракатицу Его Блистательности Инхаш-Брезофа мне не позволили совесть и корабельная подглядка-подслушка.
— И каковы результаты вашего эксперимента?
— Разумеется, положительны.
— Не понял. Положительным в данном случае будет любой результат. Так удалось вам пронзить Потустороннее Зеркало или нет?
— Конечно, удалось, раз мы здесь.
— Очень интересно! — воскликнул Лях-Козицки. — Значит «Шкеллермэуц» попал в совершенно другой провал метрики, нежели мы. А если учесть, что Зет-03 тоже исчез, то не кажется ли вам, что в округе образовалось слишком много ментальных рытвин?
И тут Алексей не выдержал. В самом деле, сколько же можно слушать, не перебивая, в то время как охота говорить самому?
— Я понял! — закричал он. — Силикарболаудь предупреждала, что сателлит и броненосец погибли из-за того, что кто-то из наблюдателей не ограничился наблюдениями, а начал ставить опасные эксперименты. Теперь мы знаем, по чьей вине это произошло! Это ж надо так извратиться: летать сквозь Потустороннее Зеркало с кактусом на борту!
Однако кварт-генерал вместо того, чтобы жадно накинуться на новую информацию, недовольно сказал:
— Свои соображения ты выскажешь потом, а пока не перебивай беседу старших. Простите молодого человека, профессор, это его первое задание, и мальчику очень хочется отличиться.
Суровцев был раздавлен. Мальчик, ещё хуже, чем неофит, это полное разжалование. Теперь его осталось только бросить на необитаемой планете, как ни к чему не пригодный балласт.
А Лях-Козицки, как ни в чём не бывало, продолжил беседу:
— Надеюсь, профессор, вы не в претензии, что мы досмотрели ваши вещи… Так вот, среди этих вещей оказалась офицерская форма фрейзера третьего ранга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Бэр, без агрессии! — не отрываясь от управления, предупредил Пси.
Вот ведь телепат чёртов! И когда только успел понять, что у Лёхи действительно зачесались кулаки, тем более, что салон десантного бота давал ограниченный, но все же простор для упражнений в боевом манипулировании: есть где всласть помахать конечностями. А вице-чемпион без практики — всё равно, что банкет без шампанского.
— Юз надеется, что мы добудем ему языка, — попытался спорить неугомонный манипулятор.
— Я сказал — без агрессии!
Суровцев вздохнул печально. Делать нечего, приказ старшего по званию — закон для патрульного…
Шлюп кахоутов приблизился на минимальное расстояние, позволяющее функционировать силовому полю «мивабба», который замедлил движение до нуля и лёг в дрейф.
— Свет! — скомандовал Пирелли.
Радуясь, что ему хоть что-то дозволено, Бэр включил сигнальные огни. «Мивабб» засиял, словно коралловый риф, усаженный лимонными и голубыми актиниями, какие используются вежборасиянами для освещения общественных мест.
Согласно Кодексу визуальной связи, ратифицированному Федерацией и империей ещё полстолетия назад, кахоуты должны были зажечь оба сигнальных пояса на оплётке, но этого патрульные так и не дождались.
— Неужели внутри никого нет? — прошептала Эвельсон. — Но почему тогда квакает биодетектор?
— Скажу больше, — Суровцев тоже понизил голос, словно его могли подслушать. — У кахоутов отключено силовое поле.
— И что это может означать?
Алексей пожал плечами:
— Если исходить из Подпространственного Устава имперских военно-космических сил одно из двух: или на борту действительно нет живых членов экипажа, или бойцы готовятся к абордажу, чтобы захватить наш катер!
Пси, не желая повторять дважды отданное приказание, напоминающе кашлянул.
— Помню я, помню, — покорно отозвался Суровцев.
— Тогда вперёд! Ты входишь первым, мы за тобой.
Ясное дело, как на пули с голыми руками лезть, так ему первому.
— Там один человек, и, судя по ментальному излучению, он боится нас больше, чем мы его, — сообщил телепат. — Есть стыковка! Бэр, пошёл!
— Да поможет тебе Высотник! — истово прошептала Кси.
— Да пребудут со мной святые великомученики Юрий и Гагарий! — подхватил Бэр и прыгнул в открывшийся люк.
Глава девятая
ПОТУСТОРОННЕЕ ЗЕРКАЛО. ЛЮДИ И КАХОУТЫ
1
— Докладываю, господин генерал! На шлюпе находился вот этот старикан. Я вошёл, а он стоит возле самого люка, в руках кактус — и кричит.
— Кто кричит? Кактус?
— Никак нет, кактусы кричать не умеют. Старикан.
— На одной из планет, принадлежащих империи Кахоу, произрастают кричащие кактусы, — поправил Бэра Ойц-Зифан, — но на шлюпе был не кактус, а вислый бересклет или в просторечии — кружевика, чрезвычайно редкое декоративное растение. Что касается спасённого вами кахоута, то он сообщал, что является гармом, то есть, лицом цивильным, профессором университета.
— В таком случае, он должен был кричать это по-русски, — возразил Алексей, сам понимая, что городит ересь. Откуда профессору знать, что на вежборасиянском диске прибыл россиянин Лёха Бурый. — Но я, как и было приказано, действовал без агрессии, хотя кактус у старика уже был взят на изготовку. Кто знает, может у него колючки ядовитые или ещё что… Короче, горшок я отнял, а самому гарму никакого вреда не причинил. Мягко обездвижил и доставил на диск.
— Профессор очень переживает за свой цветок, — пояснил кентвуш. — Он говорит, что это ценное растение, а вы помяли побеги,
— Тут уж надо выбирать: или цветок помять, или профессора. Я тоже не всемогущий.
— Что же, — подвёл итоги Лях-Козицки, — Бэр действовал соответственно обстоятельствам, задание выполнено. Что касается бересклета, то, насколько мне известно, это очень живучее растение. Теперь о профессоре… Простите, как вас зовут?
Из краткого курса военного перевода Суровцев вынес, что, допрашивая пленных, нельзя употреблять вежливые формы обращения: «простите», «пожалуйста», «извините». И раз генерал обращается вежливо, значит, профессора пленником он не считает.
— Моё имя — Тейтус Пшу, — с достоинством произнёс старик на вполне приличной космолингве.
— Тот самый Тейтус Пшу? — спросил генерал таким тоном, что Алексей спешно полез в МОП, узнавать, кого это он так некстати обездвижил.
— Именно тот самый Тейтус Пшу, которого ищет подглядка-подслушка на всех планетах империи. Низкий ниспровергатель основ и скверный осквернитель истин.
— Зачем же так мрачно? Для нас вы крупный учёный, заведующий кафедрой Ужерского фундаментального университета.
— Был когда-то! Теперь я лишён докторской степени и профессорского звания, а кафедрой в университете заведует Сопси Каку.
— Не знаю такого.
— Ваше счастье! Ему дай волю, и он объявит, что мир плоский и покоится на спине Великой Каракатицы, а ночь наступает, когда каракатице вздумается залить небосвод чернильной сепией.
— Очень поэтично, — заметил Алексей.
Профессор вздрогнул, но, вспомнив, как его обездвижили, ничего не сказал.
— И всё-таки, — кварт-генерал повернул разговор в нужное русло, — как вы попали на десантный бот?
— Видите ли, — в некотором затруднении протянул опальный профессор, — у меня тоже нашлись сторонники, и весьма деятельные. Без их помощи я, конечно, не мог бы так долго скрываться от наших доблестных органов слуха и зрения. Меня бы уже давно кто-нибудь признал и заложил, если бы не мои добровольные помощники, простые гармы, порой совсем необразованные, они рисковали жизнью, чтобы помочь мне.
— Обычно малообразованным гражданам нет дела до космогонических проблем.
— Как видим, опыт показывает прямо противоположное. Эти люди не только укрывали меня, но и с готовностью слушали мои лекции.
— И они же помогли вам попасть на имперский броненосец…
— Нет, это были совсем другие люди… — Тэйтус Пшу замолк на секунду, а затем заявил с отчаянием в голосе: — Я не выдаю своих сторонников и не сообщу вам никаких имён и подробностей!
— Я их и не спрашиваю, — хладнокровно ответил Лях-Козицки. — Рассказывайте только то, что считаете возможным.
Совершенно не так представлял Алексей Суровцев допрос захваченного пленного!
— Не могли бы вы рассказать, что всё-таки произошло с «Шкеллермэуцем»? Броненосец — не иглодиск, так просто пропасть не может.
— Видите ли, его уволокли великаны в рогатых шлемах.
— Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно!
— Прежде всего, наш крейсер… или броненосец… — я в этом не разбираюсь — так вот, наш корабль попал в пространственную рытвину.
— Провал метрики, — перевёл кентвуш. — То же самое, что случилось с нами.
— И как же вы оттуда выбирались?
— Броненосец в рытвине забуксовал, так что выбрались только мы.
— Мы, это кто?
— Э-э… — замялся профессор. — Строго говоря, мы — это я. Старая академическая привычка, говорить о себе во множественном числе. Некогда наука продвигалась не гениальными одиночками, как в наше время, а исключительно научными коллективами, и с тех пор авторы научных работ традиционно пишут, а порой и говорят «мы», имея в виду себя одного. Но, если угодно, можете считать, что мы — это я и куст вислого бересклета. Он должен был со дня на день расцвесть, но теперь, разумеется, мы не дождёмся ни цветов, ни ягод.
— И всё-таки, как вы один, или вместе с кустом, выбрались из пространственной рытвины, и что за великаны уволокли броненосец?
— Как выбрались, я ответить не смогу. Во-первых, возможно, это секретные разработки наших учёных, а во-вторых, я этого просто не знаю. Метод называется «перпендикулярная спираль», если вам это что-либо говорит…
— Впервые слышу, — признался Лях-Козицки. — Ладно, оставим в покое ваши секреты, расскажите теперь о великанах.
— Дело в том, что когда мы… то есть я… короче, когда шлюпка удалилась от «Шкеллермэуца» на значительное расстояние, я увидел, как из пустоты сконденсировались три великана в древних воинских доспехах, набросили на броненосец крупноячеистую сеть и куда-то его уволокли в самом прямом смысле слова, если, конечно, можно волочить сеть по вакууму.
— Большие великаны-то?
— Вся группа занимала пространственный сектор в двадцать шесть градусов, — ответил профессор звездознания, который даже в самой критической ситуации не забыл снять показания приборов.
— Да, приличные. И куда они делись?
— Не знаю. Рассосались куда-то. Предполагаю, что великаны были вызваны особенностями моего восприятия. Другой наблюдатель говорил бы, например, о гигантских птицах или, скажем, — профессор в задумчивости почесал нос, — о прекрасной инопланетянке.
Суровцев поперхнулся от неожиданности, и только это помешало ему встрять в разговор, перебив и кварт-генерала, и знаменитого пленника.
— Ясно. То есть, рытвина, оказывается, не только пространственная, но и ментальная. Это очень ценное наблюдение; ещё никто не наблюдал со стороны исчезновение корабля, попавшего в провал метрики. Не исключено, что тут скрыта возможность избавиться от этой напасти. Впрочем, вернёмся к певчим каракатицам, так, кажется, вы говорите? Скажите, зачем вам куст? Вы так любите цветы, что не можете обойтись без них даже в кабине спасательного бота?
— Да, — с вызовом ответил профессор, — я люблю цветы! Но в данном случае куст был необходим для проведения важного эксперимента по исследованию Молекулярного Экрана. Вы слыхали о принципе Плюс Один? — генерал кивнул, показывая, что о таком принципе он слыхал. — Так вот, целью эксперимента было установить, реагирует ли Молекулярный Экран на ментальное излучение пассажиров или он считывает генетическую информацию. Ментальности кахоута и вислого бересклета разнятся чрезвычайно, а генетически мы близки, ибо произошли от общего коацервата, порождённого Единоутробным Океаном. Можно было бы, конечно, взять не куст, а дрессированного злопоуха или певчую каракатицу, но злопоуха на корабле не оказалось, а похитить любимую каракатицу Его Блистательности Инхаш-Брезофа мне не позволили совесть и корабельная подглядка-подслушка.
— И каковы результаты вашего эксперимента?
— Разумеется, положительны.
— Не понял. Положительным в данном случае будет любой результат. Так удалось вам пронзить Потустороннее Зеркало или нет?
— Конечно, удалось, раз мы здесь.
— Очень интересно! — воскликнул Лях-Козицки. — Значит «Шкеллермэуц» попал в совершенно другой провал метрики, нежели мы. А если учесть, что Зет-03 тоже исчез, то не кажется ли вам, что в округе образовалось слишком много ментальных рытвин?
И тут Алексей не выдержал. В самом деле, сколько же можно слушать, не перебивая, в то время как охота говорить самому?
— Я понял! — закричал он. — Силикарболаудь предупреждала, что сателлит и броненосец погибли из-за того, что кто-то из наблюдателей не ограничился наблюдениями, а начал ставить опасные эксперименты. Теперь мы знаем, по чьей вине это произошло! Это ж надо так извратиться: летать сквозь Потустороннее Зеркало с кактусом на борту!
Однако кварт-генерал вместо того, чтобы жадно накинуться на новую информацию, недовольно сказал:
— Свои соображения ты выскажешь потом, а пока не перебивай беседу старших. Простите молодого человека, профессор, это его первое задание, и мальчику очень хочется отличиться.
Суровцев был раздавлен. Мальчик, ещё хуже, чем неофит, это полное разжалование. Теперь его осталось только бросить на необитаемой планете, как ни к чему не пригодный балласт.
А Лях-Козицки, как ни в чём не бывало, продолжил беседу:
— Надеюсь, профессор, вы не в претензии, что мы досмотрели ваши вещи… Так вот, среди этих вещей оказалась офицерская форма фрейзера третьего ранга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46