И как бы он ни хотел спать, пересилить себя и заснуть никак не мог.
"Зря я распалился, - пожалел он. - Обидится Белозеров теперь!"
Им овладела вдруг апатия, безразличие ко всему на свете - и к тому, чем он занимался здесь, в Луге, двое суток, и к лыжне, которую он отыскал. "Ну и что? Очередное дело, - думал он. - Сколько их было! И сколько будет. А все одно и то же, одно и то же. Мельтешишься, суетишься, а годы идут, и на свете столько всего интересного, но не для тебя. Все мимо, мимо. Грубеть я стал, явно грубеть. Вбили себе в голову, что стараемся дни и ночи для людей, а ведь и сами мы люди. Себя забываем, для себя не стараемся. А для кого мы старались эти двое суток? Для кого? Для убитого художника, которого даже, как звать, не знаем? Ему ведь уже все равно".
Потом Корнилов вспомнил о том, что ему предстоит еще неприятное дело - писать отзыв на одну диссертацию. Диссертация слабая. Повторение старых прописных истин. Чего стоит хотя бы эта врезавшаяся в память фраза: "Совершая преступление, преступник во многих случаях старается согласовать свои действия с конкретной обстановкой". Да ведь это каждому известно еще со студенческой скамьи! Зачем же толочь воду в ступе, ради чего выдавать банальность за открытие? Ради прибавки в жалованье? За такие диссертации надо бы лишать права заниматься научной работой! Но шеф просил поддержать. Он официальный оппонент, неудобно устраивать погром. Придется писать уклончиво, хитрить.
- Товарищ подполковник, - вдруг тихо сказал участковый, нарушив его невеселые мысли. - А почему вы так поспешили уехать из Владычкина? После разговора со старухой Кашиной?
Корнилов вздохнул, ему не хотелось ничего вспоминать, вообще не хотелось говорить, но в голосе участкового была такая искренняя заинтересованность, что он не смог промолчать.
- Она, лейтенант, про лесникова дружка говорила, помнишь? Видный, говорит, мужчина, в большой рыжей шапке. Я и вспомнил - убитый тоже был в большой шапке. Фигуристый... Решил позвонить, проверить...
- Понятно, - сказал участковый. - А нас в школе учили, что надо все последовательно делать. Проверять все версии.
- Правильно вас учили. Только надо еще вовремя за самую перспективную ухватиться. А то увязнешь в этих версиях, как в сугробе... А тебя одного я решил оставить, когда заметил на снегу против солнца старую лыжню. Попытаю, подумал, счастья. И видишь - повезло. Да ты, лейтенант, и без меня прекрасно справился. Про карабин - бесценные сведения. Тебе в уголовный розыск надо переходить.
- Ну уж! - смущенно пробормотал участковый и спохватился: - Надо бы остановиться. Мне выходить.
Тут только Корнилов заметил, что они, проскочив центр Мшинской, едут уже по окраине.
- Ты чего же не сказал, что приехали? - удивился он. - Саша, давай развернемся, подбросим лейтенанта до центра.
- Да что вы, что вы! - запротестовал участковый. - Мне тут десять минут. До свидания, товарищи!
Корнилов протянул ему руку:
- Будь здоров, Василий! Научись еще со старухами говорить, буду в угрозыск рекомендовать.
- Чего таким сосункам в розыске делать? - проворчал Углев, когда они тронулись дальше. - Пускай тут самогонщиц гоняет.
Корнилов усмехнулся, но промолчал. Ему лень было разговаривать, объяснять. Хотелось ехать, ехать бесконечно, смотреть по сторонам на заснеженный лес, на редкие, плохо освещенные деревеньки и не думать ни о чем.
7
На следующий день утром, просматривая у себя в кабинете оперативную сводку происшествий за день, Корнилов подумал о том, что же скажет лесник, когда к нему нагрянут Каликов с Белозеровым. Сам ли он стрелял или кто-то пришлый, какой-нибудь гость или охотник, вышел с кордона, чтобы всадить пулю в лыжника? Значит, ждали того человека. С трехчасового поезда ждали.
Все время звонил телефон. "Два дня не посидел в управлении - сразу всем понадобился!" Из гороно напоминали, что через пять дней его доклад перед директорами школ о профилактике преступности. Девушка из общества "Знание" просила выступить с лекцией на заводе имени Ломоносова. Позвонил Белянчиков. Доложил, что находится в Худфонде, пытается узнать, кто мог купить через магазин Худфонда французскую сангину.
- Ты очень-то не надейся, - сказал ему Корнилов. - Если у них такое же снабжение, как и везде, то дефицитные краски и сангину скорее всего у спекулянтов достают.
Потом позвонил Грановский, главный режиссер театра "Балтика". Просил завтра прийти на репетицию. Он ставил пьесу "Полночный вызов" по роману Сорокина "Бармен из "Астории"". Пьеса об уголовном розыске, и Корнилова пригласили консультантом. Да какое там пригласили! Грановский просил начальника управления порекомендовать опытного сотрудника, и Владимир Степанович назвал Корнилова.
- Дружочек, - позвонил Игорю Васильевичу месяца полтора тому назад режиссер, - вы назначены ко мне консультантом. Репетиции начнутся через неделю. Будьте добреньки полистать пьесу...
Игорь Васильевич слегка опешил от такого напора и от "дружочка", но сказал твердо:
- Увы, Андрей Илларионович, пьесу полистать не смогу, уголовные дела листаю. Кого-нибудь другого поищите. И рад бы в рай...
- Ну-ну, - только и произнес Грановский и повесил трубку.
"А в общем-то было бы интересно побывать на репетициях, познакомиться с театральной кухней, - с некоторым даже сожалением подумал Корнилов. - Но время, время..."
Однако прошло не больше пяти минут, и загудел прямой телефон начальника управления.
- Товарищ подполковник, - сказал Владимир Степанович, - вы что же меня подводите? Я вас любителем Мельпомены представил, а вы известному режиссеру от ворот поворот?
- Товарищ генерал, со временем туго... - начал было Корнилов, но Владимир Степанович перебил его:
- У нас в управлении бездельников нет, со временем у всех туго. Беритесь за дело. Я давно хочу с театрами дружбу завести. Пусть побольше спектаклей про милицию ставят.
Корнилов еще не успел положить телефонную трубку, как зазвонил городской телефон. Снова Грановский.
- Так я напоминаю, Игорь Васильевич, первая репетиция через неделю. В двенадцать. Куда адресовать вам пьесу?
- Пришлите в управление.
Грановский оказался на редкость приятным человеком: молодым - ему было не больше сорока, - красивым, чуть располневшим блондином. Корнилов обратил внимание на очень мягкие, немного женственные черты лица режиссера. Могло даже показаться, что Грановский слишком мягок, безволен. Но его глаза время от времени поблескивали из-под больших очков холодными голубыми льдинками так пронзительно, что наблюдательный человек сразу отбрасывал всякие мысли о безвольности режиссера. И в то же время он был мягким, обходительным...
...Переговорив с режиссером и пообещав обязательно побывать на репетиции, Корнилов пригласил Бугаева.
- Как с поисками, Семен? - спросил он старшего инспектора. - Ты райотдельцев привлек?
- Конечно. Они и сегодня ищут. Я, как узнал, что убитый скорее всего художник, позвонил им. Сказал, чтобы в первую очередь за художников взялись. Вчера-то я не знал этого! - сказал он недовольно. - В два счета бы нашли. Теперь взяли в Союзе художников адреса проживающих в районе. Да ведь, может, он не член союза!
- Хвастун, - усмехнулся Корнилов. - Давай держи связь с райотделом.
Варя, техсекретарь Корнилова, приоткрыла дверь, сказала чуть раздраженно:
- Опять этот Гусельников звонит. Требует приема.
Корнилов вздохнул. Гусельников осаждал его уже месяц. Сначала прислал длинное и вежливое письмо. Чувствовалось, что у автора дрожат руки - буквы были большие и волнистые. Гусельников жаловался на то, что уже два года, как уголовный розыск установил у него в квартире, в настольной лампе, подслушивающее устройство и следит за каждым его словом.
"Нельзя преследовать человека всю жизнь, - писал Гусельников. - Я уже давно стал честным человеком. Три года назад сотрудники стадиона имени Сергея Мироновича Кирова с почетом проводили меня на пенсию. Подарили телевизор и оставили постоянный пропуск на стадион. И вот теперь я снова на подозрении. Почему? Стыдно травить старого, больного и ныне беспредельно честного человека". Заканчивалось письмо просьбой убрать магнитофон из квартиры.
"Что за бред? - подумал Корнилов. - Какой магнитофон, какая слежка? Этот Гусельников явный псих!" Он повертел письмо в руках, не зная, что с ним делать, а потом написал на нем: "В архив".
Но Гусельников продолжал писать. Начальнику управления, в горком партии, в Министерство внутренних дел. И все письма стекались к Корнилову. Он попросил сотрудников райотдела навести справки о К. Гусельникове. Оказалось, что он действительно болен. Несколько лет страдает психическим расстройством. Мания преследования. А двадцать лет тому назад был приговорен к десяти годам заключения за крупные взятки - он работал в отделе учета и распределения жилплощади. Отсидел он семь лет и все последние годы проработал сторожем на стадионе...
И вот теперь просится на прием... Что ему сказать? Как объяснить ему, что никакие магнитофоны уголовный розыск никому не подключает? Как разговаривать с больным? Не принимать? Но он опять будет писать во все концы.
- Ну так что ему сказать? - спросила Варя.
- Пусть приходит! - решился Корнилов. - Позвони, чтобы пропустили ко мне.
Варя удивленно посмотрела на своего начальника и хотела уже закрыть дверь, но Корнилов остановил ее:
- Нет, Варя, он больной человек, еще заблудится в наших коридорах. Сходи-ка за ним сама...
- И-и-и-горь Васильевич, - недоуменно протянула Варя.
- Иди-иди!
Через десять минут Гусельников сидел в кресле перед Корниловым и быстро-быстро моргал длинными белесыми ресницами. Он был высок, тощ, как дистрофик, и вся кожа у него - на лице и на руках - пестрела от крупных рыжих веснушек. Корнилов ожидал увидеть дергающегося психа с шалыми глазами, готового забиться в падучей, но Гусельников смотрел на него осмысленно и спокойно, и походил он скорее на старого доктора, чем на больного.
- Я вас слушаю, - сказал Корнилов.
Гусельников поерзал в кресле, наморщил и без того морщинистый лоб и, весь подавшись к Корнилову, сказал тихо, просительно:
- Уберите магнитофон, товарищ начальник, перед вами как на духу расквитался я сполна за грехи. Честно живу на свою кровную пенсию... - Он хотел что-то еще сказать, но в это время дверь отворилась и снова вошел Семен Бугаев.
- Разрешите, Игорь Васильевич? - он подошел к столу.
- Что-нибудь срочное у тебя? - спросил Корнилов.
Бугаев пожал плечами:
- Мне Варя сказала зайти к вам.
Корнилов усмехнулся. "Варюха, видать, решила, что с сумасшедшими надо разговаривать вдвоем". Сказал Бугаеву:
- Садись, поговорим вместе. - И, обернувшись к Гусельникову, отрекомендовал: - Это наш работник - старший уполномоченный Бугаев. Я думаю, он нам поможет...
Бугаев удивленно поднял брови.
- Товарищ Гусельников пришел к нам с жалобой на действия уголовного розыска. Обижается, что мы до сих пор следим за ним... Вмонтировали в настольную лампу магнитофон. - Подполковник в упор смотрел на Бугаева. Лицо у Корнилова было серьезное, и только глаза смеялись. - Товарищ Гусельников много лет назад совершил преступление, но стал честным человеком, сейчас на пенсии...
- Истинно так, - кивнул головой Гусельников, - доживаю свой век честно и праведно. Любим сослуживцами. Бывшими сослуживцами.
- Н-н-да, - произнес нерешительно Бугаев и стал медленно потирать подбородок. - Н-н-да, - повторил он, глядя то на Корнилова, то на Гусельникова.
- Поймите, - Гусельников придвинулся вместе с креслом к сидящему напротив Бугаеву, - поймите, молодой человек. - Он положил свои длинные веснушчатые ладони на колени старшему инспектору угрозыска. - Расходовать магнитофонную ленту на мои старческие разговоры с такими же Никчемными стариками, как я, - непозволительная роскошь для уголовки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23