Господин Клипп, прокурист, который был недоволен неоплачиваемой работой (но который так и не решился сказать это напрямую), признался позже, прикрывая рот рукой, что он уронил стул на какую-то картину. Картина изображала довольно серьезного крестьянина, который засевал коричневую пашню. Когда господин Кюльманн увидел разрыв прямо на крестьянине, то чуть не заплакал, но он, Клипп, все так искусно перекрутил, что в конце концов Кюльманн даже стал сомневаться: а не был ли он сам виноват в случившемся несчастье. Тогда Кюльманн заклеил картину с обратной стороны лейкопластырем. Один раз за время четырнадцатидневного переезда разразился ливень. Как на старой, так и на новой квартире Кюльманна под открытым небом стояли бесчисленные диваны, туалетные столики, подставки для зонтиков, серванты, бельевые ящики и еще какие-то предметы обстановки, назначение которых трудно было понять. Господин Кюльманн от охватившего его страха за свою рухлядь, от обуявшей его деятельности и приступа всезнайства едва не умер. Выкрашенный в бледно-зеленый цвет посудный ящик, почти антикварный экземпляр, и верхний ящик какого-то комода, мраморная доска стола которого все еще стояла перед старой квартирой, наполнились водой. Посудный ящик и комод до такой степени вздулись, рассказывал господин Клипп дальше, что даже сам господин Кюльманн засомневался: не лучше ли было их выбросить? Но потом он их все-таки не выбросил. В результате старик на этом переезде даже выиграл, сказал господин Клипп, потому что жильцы дома, из которого переезжал господин Кюльманн, ночью потихоньку подбросили свою загромождавшую квартиры рухлядь к подготовленным к перевозке кюльманновским вещам. Господин Кюльманн забрал все. В конце концов в новой квартире свободного места не осталось вообще. Три дивана стояли там вертикально, рядом друг с другом.
В последний день, когда Антон Л. был задействован в последний раз, освобождали чердак старой квартиры. Господину Кюльманну было трудно при виде этих вещей, владельцем которых он был вынужден себя признавать, сохранять свои претензии на серьезность. Да, если бы они ему лишь принадлежали… Но то, что он брал их с собой, к тому же в присутствии своего служащего, должно было вызвать в его душе ужасную борьбу между серьезностью и жадностью. В конце концов жадность как всегда победила.
Дом, в котором Кюльманн жил, был двухэтажным. Это значило, что чердак находился там, где должен был находиться третий этаж. На чердаке нашли свое место: несколько старых велосипедов; пара сапог без подметок для верховой езды; примерно две сотни стеклянных консервных банок; грамота, подтверждающая храбрость на службе родине окружного начальника округа Варта господина Кюльманна, в рамке; три картины в рамках, шесть картин без рамок, три рамки без картин; одна гитара; кресло-качалка; две двери; папка с перепиской (Антон Л. прочитал ее в клозете. Переписка относилась к сорок четвертому году и была направлена на то, чтобы воспрепятствовать грозившему господину Кюльманну призыву в армию и вместо этого выхлопотать отдых в Швейцарии; аргументы частично совпадали с теми, которые господин Кюльманн выдвигал в полиции в связи с той штрафной квитанцией, что была ему выписана из-за неправомерного поворота налево); всевозможные абажуры для ламп; связанные стопками открытки; подставка для зонтов; несколько старых железных печек; «Майн Кампф»: связка бумажных воротничков и примерно два или три полных гарнитура. Антон Л. и его коллеги целый день таскали вещи через три этажа. Когда очередь дошла до матрасов, кто-то предложил для облегчения сбросить их через чердачное окно. Один сбрасывал их сверху, остальные оттаскивали их внизу. Матрасы пролежали на чердаке двадцать лет. Когда они падали, то тоже взрывались облаком пыли. Случилось так, что господин Кюльманн, носившийся повсюду в порыве своего всезнайства и собственной важности, попал как раз на линию падения матрасов. «Осторожно», – крикнул Антон Л. Он тут же пожалел, что крикнул «осторожно», но это все равно не помогло. Матрас свалился господину Кюльманну прямо на голову, повалил его на колени, а затем вообще вокруг него обернулся – пыль покрыла все вокруг, – господин Кюльманн был похож на большую мышь…
В отличие от кюльманновской, рухлядь на хоммеровской веранде была скромной. Антон Л. сбросил вниз еще несколько охапок, после чего уселся на скамейку-сундук и принялся обследовать один из пистолетов. Он все время целился в противоположную веранду, где раньше были две собаки, но выстрела так и не последовало. Антон Л. положил пистолеты на скамейку.
Теперь в его душе буйствовала мысль о надвигающейся ночи. Солнце уже опустилось за крыши. Одна моль залетела через вентиляционное отверстие в клетку Сони. Игуана тут же ее схватила. «Я должен что-нибудь ей принести, – пришло в голову Антону Л., – после сыра она ничего не ела».
Антон Л. взял с собой нож-топор – после того, как он не смог справиться с пистолетами, у него пока не было лучшего оружия – и отправился в магазин деликатесов, который он взломал во вторник. Он открыл его ключом. Когда Антон Л. вошел через черный ход в магазин, в разбитое окно входной двери на улицу хлынул поток крыс. Ему в нос ударил гнилостный, глухой запах. Антон Л. открыл все окна и двери. Вообще-то он собирался лишь взять то, что было ему необходимо на этот вечер, но увидев такое количество крыс, он решил сделать себе запас. Работы было много – она вытеснила страх. Во дворе Антон Л. нашел ручную тележку. Он загрузил ее консервами и банками и покатил к дому номер 2. Ему пришлось четыре раза подниматься вверх по лестнице, каждый раз нагруженным до зубов, прежде чем он все перенес. После этого он загрузил следующую тележку. Так он съездил шесть раз. Наверху товар был сложен в коридоре. Антон Л. решил хранить его в ванной, самом прохладном во всей квартире месте.
«Вернутся ли они назад? Они, остальные люди?» Антон Л. четко и логично собрался с мыслями и принял тот факт, что все жители этого города, кроме него, Антона Л., вероятно, вообще исчезли в ночь с 25 на 26 июня из этого мира, как естественное условие. Это значило, что должен был существовать неизвестный до сих пор закон природы, в соответствии с которым человеческие существа при определенных обстоятельствах десубстанцинировались. Это был, наверное, ужасный закон природы, но он был – если Антон Л. не сошел с ума или не спал – фактом, а из этого в свою очередь следовало, что, вероятно, должен был существовать и обратный закон природы, в соответствии с которым все люди вдруг снова появятся…
Антон Л. решил хоть немного прибрать в квартире. Гостиная, и он вынужден был это признать, была позором. То. что он выбросил старые горшки и лохмотья с веранды, должно было, скорее, радовать старых Хоммеров; к тому же, он кормил Соню – Соня – за доставкой продуктов он снова о ней забыл. Сыра он с собой не взял, потому что весь сыр так и кишел червями. Антон Л. насыпал в банку маленькие, очень аппетитно начищенные картофелины. Это был настоящий деликатесный картофель, кроме того, единственное в деликатесном магазине, что не было залито уксусом, маслом или другими консервантами. Он достал самую большую картофелину и бросил ее в террариум к Соне. Соня повернула голову в направлении картофелины и посмотрела прямо по касательной мимо картофелины. «Она-таки ее сожрет, – подумал Антон Л., – иначе мне придется принести ей сыр; возможно, она любит червей». Затем он снова отправился в гостиную. Он поднял осколки стекла со столика у софы и собрал их в деревянную миску, края которой были украшены колосьями. Между колосьями виднелась грубая надпись, тоже вырезанная: «Да будет нам сегодня наш хлеб насущный».
Наступил вечер. Мысли больше нельзя было сдерживать. Ночь придет. Меньше чем через два часа ночь неизбежно сюда придет. Для Антона Л. это было подобно неотвратимо надвигающемуся времени казни. Он поставил миску с «хлебом насущным», в которой теперь были стеклянные осколки, на письменный стол рядом с телевизионной программой. Серые тени заполнили комнату. Еще когда он в последний раз вез продукты, небо на западе стало затягиваться тучами. Тем не менее жара стала почти невыносимой. Антон Л. снял рубашку. Ему казалось, что нижняя рубашка была пропитана медом. Страх вызывает процессы сокращения. Душа сдает одну взрослую позицию за другой, отходит все ближе к центру и наконец защищает лишь ядро существа, которое зародилось уже тогда, когда человек был еще ребенком.
Телевизионная газета посвящала каждому телевизионному дню две страницы. На титульной странице стоял понедельник, 25 число. Сегодня была среда или четверг. Антон Л. в сумерках еще мог читать: четверг, 28-е, был последним днем, программа которого была в этом выпуске, после этого должен был прийти новый номер. Антон Л. посмотрел на часы. Он поставил часы очень приблизительно, по солнцу. Часы показывали девять часов, но на самом деле время было, вероятно, более ранним. «Сыновья Пророка. Израиль – старый или молодой? Документальный фильм» – по первой программе. По второй: «Дерево-виселица», американский художественный фильм производства 1953 года с Гарри Купером. Такого господин Хоммер наверняка бы не смотрел. Какого-то там Гарри Купера он любить не мог. Третья программа: «Антология. Дискуссия и проблемы». Господин Хоммер, конечно, переключил бы на австрийскую программу, но по ней тоже шло «Дерево-виселица». Хотя, может быть, господин Хоммер все-таки эту программу посмотрел бы. Антон Л. включил аппарат. Он, естественно, не работал.
Было невыносимо жарко. Антон Л. распахнул окно. Снаружи воздух казался еще более горячим, чем в комнате. Не чувствовалось ни дуновения. Небо было черным. Антон Л. был мальчишкой лет десяти или одиннадцати. Он хотел побежать куда-то, где были люди, убежать отсюда и добраться куда-нибудь, тяжело дыша, но добраться спасенным, туда, где был свет и люди. Но людей не было нигде.
Он выбежал на балкон. Там рядом с пистолетами он положил полицейский фонарик. Он его включил. Мощный луч упал на Соню, которая, ослепленная, отскочила от картофелины. Антон Л. снова выключил свет. Если фонарь будет гореть у него всю ночь, сядут батарейки. Вдруг действительно что-то произойдет, а у него не будет света? Кто знает, что за зверье уже бродит по городу. Нужно было раздобыть свечи. Непростительное упущение. В магазине плетеных товаров была целая пирамида из свечей. Но сейчас на охоту выходит медведь. «Будет лучше, если окна в гостиной я закрою, кто знает…»
Ужас поднялся в душе Антона Л. Он забежал в гостиную. У него вырвался крик и волосы встали дыбом: огромная птица сидела на подоконнике. Это была лишь занавеска, зажатая в окне. Подул едва заметный ветер. Антон Л. обшарил светом всю комнату, лишь затем вошел в нее и закрыл окно. Но теперь он почувствовал себя, словно в палате сумасшедшего дома. Он снова распахнул окно. Это был не ветер, то, что доносилось тогда; это нельзя было назвать ветром; сонные слои воздуха вяло накрывали друг друга.
«Они должны вернуться, – подумал Антон Л. А если они рассердятся, увидев хаос в гостиной? Я должен принести свечи. Может быть, свечи есть у „Штерра“ („Штерр“ был магазин деликатесов). Он выскочил наружу, но не успел добежать еще до второго этажа, как вдруг вспомнил о стаях собак. Снизу вверх по дому и с самого верха, от ужасного уже самого по себе чердака надвигался туман ужаса. Антон Л. испугался, что он его раздавит. Он включил фонарь и быстро забежал обратно в квартиру. Створки окон, которые он оставил открытыми, хлопали. Антон Л. решил спастись у себя на кровати, накрыться одеялом с головой и попытаться пережить эту ночь – но это была лишь одна из тысячи ночей. Но в кровати лежит змея, точно, в кровати лежит змея;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
В последний день, когда Антон Л. был задействован в последний раз, освобождали чердак старой квартиры. Господину Кюльманну было трудно при виде этих вещей, владельцем которых он был вынужден себя признавать, сохранять свои претензии на серьезность. Да, если бы они ему лишь принадлежали… Но то, что он брал их с собой, к тому же в присутствии своего служащего, должно было вызвать в его душе ужасную борьбу между серьезностью и жадностью. В конце концов жадность как всегда победила.
Дом, в котором Кюльманн жил, был двухэтажным. Это значило, что чердак находился там, где должен был находиться третий этаж. На чердаке нашли свое место: несколько старых велосипедов; пара сапог без подметок для верховой езды; примерно две сотни стеклянных консервных банок; грамота, подтверждающая храбрость на службе родине окружного начальника округа Варта господина Кюльманна, в рамке; три картины в рамках, шесть картин без рамок, три рамки без картин; одна гитара; кресло-качалка; две двери; папка с перепиской (Антон Л. прочитал ее в клозете. Переписка относилась к сорок четвертому году и была направлена на то, чтобы воспрепятствовать грозившему господину Кюльманну призыву в армию и вместо этого выхлопотать отдых в Швейцарии; аргументы частично совпадали с теми, которые господин Кюльманн выдвигал в полиции в связи с той штрафной квитанцией, что была ему выписана из-за неправомерного поворота налево); всевозможные абажуры для ламп; связанные стопками открытки; подставка для зонтов; несколько старых железных печек; «Майн Кампф»: связка бумажных воротничков и примерно два или три полных гарнитура. Антон Л. и его коллеги целый день таскали вещи через три этажа. Когда очередь дошла до матрасов, кто-то предложил для облегчения сбросить их через чердачное окно. Один сбрасывал их сверху, остальные оттаскивали их внизу. Матрасы пролежали на чердаке двадцать лет. Когда они падали, то тоже взрывались облаком пыли. Случилось так, что господин Кюльманн, носившийся повсюду в порыве своего всезнайства и собственной важности, попал как раз на линию падения матрасов. «Осторожно», – крикнул Антон Л. Он тут же пожалел, что крикнул «осторожно», но это все равно не помогло. Матрас свалился господину Кюльманну прямо на голову, повалил его на колени, а затем вообще вокруг него обернулся – пыль покрыла все вокруг, – господин Кюльманн был похож на большую мышь…
В отличие от кюльманновской, рухлядь на хоммеровской веранде была скромной. Антон Л. сбросил вниз еще несколько охапок, после чего уселся на скамейку-сундук и принялся обследовать один из пистолетов. Он все время целился в противоположную веранду, где раньше были две собаки, но выстрела так и не последовало. Антон Л. положил пистолеты на скамейку.
Теперь в его душе буйствовала мысль о надвигающейся ночи. Солнце уже опустилось за крыши. Одна моль залетела через вентиляционное отверстие в клетку Сони. Игуана тут же ее схватила. «Я должен что-нибудь ей принести, – пришло в голову Антону Л., – после сыра она ничего не ела».
Антон Л. взял с собой нож-топор – после того, как он не смог справиться с пистолетами, у него пока не было лучшего оружия – и отправился в магазин деликатесов, который он взломал во вторник. Он открыл его ключом. Когда Антон Л. вошел через черный ход в магазин, в разбитое окно входной двери на улицу хлынул поток крыс. Ему в нос ударил гнилостный, глухой запах. Антон Л. открыл все окна и двери. Вообще-то он собирался лишь взять то, что было ему необходимо на этот вечер, но увидев такое количество крыс, он решил сделать себе запас. Работы было много – она вытеснила страх. Во дворе Антон Л. нашел ручную тележку. Он загрузил ее консервами и банками и покатил к дому номер 2. Ему пришлось четыре раза подниматься вверх по лестнице, каждый раз нагруженным до зубов, прежде чем он все перенес. После этого он загрузил следующую тележку. Так он съездил шесть раз. Наверху товар был сложен в коридоре. Антон Л. решил хранить его в ванной, самом прохладном во всей квартире месте.
«Вернутся ли они назад? Они, остальные люди?» Антон Л. четко и логично собрался с мыслями и принял тот факт, что все жители этого города, кроме него, Антона Л., вероятно, вообще исчезли в ночь с 25 на 26 июня из этого мира, как естественное условие. Это значило, что должен был существовать неизвестный до сих пор закон природы, в соответствии с которым человеческие существа при определенных обстоятельствах десубстанцинировались. Это был, наверное, ужасный закон природы, но он был – если Антон Л. не сошел с ума или не спал – фактом, а из этого в свою очередь следовало, что, вероятно, должен был существовать и обратный закон природы, в соответствии с которым все люди вдруг снова появятся…
Антон Л. решил хоть немного прибрать в квартире. Гостиная, и он вынужден был это признать, была позором. То. что он выбросил старые горшки и лохмотья с веранды, должно было, скорее, радовать старых Хоммеров; к тому же, он кормил Соню – Соня – за доставкой продуктов он снова о ней забыл. Сыра он с собой не взял, потому что весь сыр так и кишел червями. Антон Л. насыпал в банку маленькие, очень аппетитно начищенные картофелины. Это был настоящий деликатесный картофель, кроме того, единственное в деликатесном магазине, что не было залито уксусом, маслом или другими консервантами. Он достал самую большую картофелину и бросил ее в террариум к Соне. Соня повернула голову в направлении картофелины и посмотрела прямо по касательной мимо картофелины. «Она-таки ее сожрет, – подумал Антон Л., – иначе мне придется принести ей сыр; возможно, она любит червей». Затем он снова отправился в гостиную. Он поднял осколки стекла со столика у софы и собрал их в деревянную миску, края которой были украшены колосьями. Между колосьями виднелась грубая надпись, тоже вырезанная: «Да будет нам сегодня наш хлеб насущный».
Наступил вечер. Мысли больше нельзя было сдерживать. Ночь придет. Меньше чем через два часа ночь неизбежно сюда придет. Для Антона Л. это было подобно неотвратимо надвигающемуся времени казни. Он поставил миску с «хлебом насущным», в которой теперь были стеклянные осколки, на письменный стол рядом с телевизионной программой. Серые тени заполнили комнату. Еще когда он в последний раз вез продукты, небо на западе стало затягиваться тучами. Тем не менее жара стала почти невыносимой. Антон Л. снял рубашку. Ему казалось, что нижняя рубашка была пропитана медом. Страх вызывает процессы сокращения. Душа сдает одну взрослую позицию за другой, отходит все ближе к центру и наконец защищает лишь ядро существа, которое зародилось уже тогда, когда человек был еще ребенком.
Телевизионная газета посвящала каждому телевизионному дню две страницы. На титульной странице стоял понедельник, 25 число. Сегодня была среда или четверг. Антон Л. в сумерках еще мог читать: четверг, 28-е, был последним днем, программа которого была в этом выпуске, после этого должен был прийти новый номер. Антон Л. посмотрел на часы. Он поставил часы очень приблизительно, по солнцу. Часы показывали девять часов, но на самом деле время было, вероятно, более ранним. «Сыновья Пророка. Израиль – старый или молодой? Документальный фильм» – по первой программе. По второй: «Дерево-виселица», американский художественный фильм производства 1953 года с Гарри Купером. Такого господин Хоммер наверняка бы не смотрел. Какого-то там Гарри Купера он любить не мог. Третья программа: «Антология. Дискуссия и проблемы». Господин Хоммер, конечно, переключил бы на австрийскую программу, но по ней тоже шло «Дерево-виселица». Хотя, может быть, господин Хоммер все-таки эту программу посмотрел бы. Антон Л. включил аппарат. Он, естественно, не работал.
Было невыносимо жарко. Антон Л. распахнул окно. Снаружи воздух казался еще более горячим, чем в комнате. Не чувствовалось ни дуновения. Небо было черным. Антон Л. был мальчишкой лет десяти или одиннадцати. Он хотел побежать куда-то, где были люди, убежать отсюда и добраться куда-нибудь, тяжело дыша, но добраться спасенным, туда, где был свет и люди. Но людей не было нигде.
Он выбежал на балкон. Там рядом с пистолетами он положил полицейский фонарик. Он его включил. Мощный луч упал на Соню, которая, ослепленная, отскочила от картофелины. Антон Л. снова выключил свет. Если фонарь будет гореть у него всю ночь, сядут батарейки. Вдруг действительно что-то произойдет, а у него не будет света? Кто знает, что за зверье уже бродит по городу. Нужно было раздобыть свечи. Непростительное упущение. В магазине плетеных товаров была целая пирамида из свечей. Но сейчас на охоту выходит медведь. «Будет лучше, если окна в гостиной я закрою, кто знает…»
Ужас поднялся в душе Антона Л. Он забежал в гостиную. У него вырвался крик и волосы встали дыбом: огромная птица сидела на подоконнике. Это была лишь занавеска, зажатая в окне. Подул едва заметный ветер. Антон Л. обшарил светом всю комнату, лишь затем вошел в нее и закрыл окно. Но теперь он почувствовал себя, словно в палате сумасшедшего дома. Он снова распахнул окно. Это был не ветер, то, что доносилось тогда; это нельзя было назвать ветром; сонные слои воздуха вяло накрывали друг друга.
«Они должны вернуться, – подумал Антон Л. А если они рассердятся, увидев хаос в гостиной? Я должен принести свечи. Может быть, свечи есть у „Штерра“ („Штерр“ был магазин деликатесов). Он выскочил наружу, но не успел добежать еще до второго этажа, как вдруг вспомнил о стаях собак. Снизу вверх по дому и с самого верха, от ужасного уже самого по себе чердака надвигался туман ужаса. Антон Л. испугался, что он его раздавит. Он включил фонарь и быстро забежал обратно в квартиру. Створки окон, которые он оставил открытыми, хлопали. Антон Л. решил спастись у себя на кровати, накрыться одеялом с головой и попытаться пережить эту ночь – но это была лишь одна из тысячи ночей. Но в кровати лежит змея, точно, в кровати лежит змея;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41