– остался целехонек.
* * *
Первой унесло г-жу Шмолыубер, которая из-за сломанной руки не могла больше держаться. Жуткая картина: представьте себе великана, дующего на столовую ложку, в которой сидит крохотная женщина, или ураганный ветер, способный выдуть любые живые существа из каких угодно углублений, где они прячутся, тем более что таких углублений на нашем острове раз-два и обчелся, а ветер просто дьявольский. Что ж, к урагану не может быть претензий, он дует, как умеет, не обращая ни на кого внимания, если вы позволите мне такую персонификацию сил природы… Мы прятались за камнями. «Все сюда, на наветренную сторону!» – кричал фон Харков и это было правильно, потому что тогда ветер вдавливал нас в стену, и хотя прижимал к ней так, что перехватывало дыхание, все же возникала уверенность, что тебя не сдунет.
– Не-ет! – воскликнула г-жа Божидар («Она всегда выступает поперек, – сказал потом ее муж, – то есть выступала»). – Не слушайте мужчин, идите за скалы! – И этот клич, из феминистической ли солидарности, из физиологической ли безнадежности или по каким-либо иным причинам, вызвал в наших женщинах горячее желание последовать совету г-жи Божидар, а дальше произошло то, что и должно было произойти: вскоре они улетели одна за другой. Потому что за скалами ветер набирал такую скорость, что буквально выдул женщин (как потом и гномуправа) из их укрытий, сначала покатав по краям приютивших их «ложек», а потом швырнул в высоту, по пути хорошенько отбив о камни, чтобы затем отправить в ненасытную глотку моря.
Очень жаль Лорну Финферли. Ей было немногим больше двадцати лет. Прежде чем унести навсегда, ураган сорвал с нее одежду. Мне редко доводилось видеть столь совершенный женский зад: Лорна Финферли тут вне всякой конкуренции. К сожалению, мне довелось лицезреть его лишь несколько мгновений. Она мелькнула в моей жизни, как чувственная комета, прилетела и улетела. Очень, очень жаль.
Та история с ящиком пива произошла уже потом. Мы начали что-то замечать, когда гномуправ стал появляться явно навеселе. Но он ничего не сказал нам о своей находке. Как выяснилось позже, сначала он взял только одну бутылку и открыл ее своим швейцарским армейским ножом. И выпил. Но тогда мы этого не заметили.
На следующий день он выпил как минимум три бутылки. В тот день нам его поведение уже показалось несколько странным, когда он вернулся из своего ежеутреннего путешествия по скалам, однако мы сочли это следствием сотрясения мозга. Лишь барон с его феноменальным чутьем к алкоголю («инстинкт прибалта», как он сам выразился) уже тогда выразил подозрение, что тот выпивши. Еще через день мы в этом совершенно убедились. Гномуправ то и дело хохотал без причины и едва стоял на ногах; тромбонарь Придудек, самый крепкий из нас, долго тряс гномуправа, пока тот наконец не выдал свою тайну. Мы нашли ящик. Оставшиеся бутылки (почти сорок штук) мы разделили по-братски (гномуправу, конечно, больше не дали), и вскоре нам всем тоже стало хорошо.
А еще он похож на маску. Представьте себе гротескную человеческую рожу или, еще точнее, голову черта с двумя тупыми рожками, высунутым языком и головой, торчащей над поверхностью воды лишь настолько, чтобы язык ее касался, и вся эта композиция воплощена неизвестным богом-доброжелателем в сером камне: таков и есть остров Св. Гефионы. Хотя в доброжелательность этого бога тоже не очень верится: почему бы ему, при такой-то доброте, не поместить эту каменную маску где-нибудь в экваториальных водах Тихого океана, среди обнаженных полинезиек?
Так или иначе, мы все тоже пришли к выводу, что надо перебираться на ту сторону, через гребень, разделяющий два рога каменной маски. Здесь, на этой стороне, спасения ждать неоткуда. Г-н Божидар бывал в Альпах. Он восходил на пик Вейсгорн. («Смысла в этом нет никакого. Не верьте, если кто-то будет уверять вас в обратном».) По его оценке, восхождение на гребень или вершину Св. Гефионы соответствует «пятой степени трудности». Это значит, что пойти на такое восхождение могут лишь хорошо экипированные альпинисты с солидным опытом.
А как же быть нам?
Когда очень нужно, заявил барон фон Харков, то возможно все, он знает это по собственному опыту.
Кто в это поверит?
* * *
Ящик с яйцами в отличие от ящика с пивом ни на что не сгодился. Когда мы нашли его, все яйца были разбиты, растеклись и уже начали вонять. В них возились странные, отливавшие синевой жучки. Фон Харков предложил нам есть этих жучков, потому что в них, по его мнению, накопилось уже порядочно вещества тех яиц. Как-никак во время своих многодневных охотничьих походов по сибирской тайге («Сибирь – это у вас в Прибалтике?» – осведомился г-н Божидар, самый глупый из нас, но барон сделал вид, что не расслышал), вдали от любых поселений и без возможности разжечь огонь, ему приходилось стрелять косуль и питаться их сырым мясом. К счастью, у него был с собой запас соли, так что сырое мясо можно было хотя бы посолить.
– Сырая косуля – это, наверное, и вправду вкусно, – отозвался Масло Барфус, – но, извиняюсь, эти жучки? Тем более что их и посолить-то нечем.
Барон поднял с земли одного жучка, раздавил пальцами и съел. Тут же у него глаза вылезли на лоб, и он захрипел, ища воздуха. Еще несколько часов подряд его мучили газы, вырывавшиеся наружу с такой силой, что его буквально подбрасывало. Поэтому нам пришлось на некоторое время отнести его подальше. К своему предложению питаться этими жучками он потом больше не возвращался. Все это произошло, когда его борода достигла 1,4 см. Поэтому мы и дальше продолжали питаться мхом, серым и жестким, который невозможно было отрывать пальцами, а только откусывать. Мы питались, таким образом, растительной пищей, как первохристианские аскеты в Сирии, которых со временем стали ненавидеть, как саранчу, ибо они пожирали все, что предназначалось скоту, а потому в глазах местных жителей – в остальном вполне благочестивых – подлежали законному убиению. Позже они были прославлены как мученики.
Я – бог Кадон. Кто назвал меня этим именем, я не знаю. Во всяком случае, не я сам. Будь то Кхадон, Каэдхон и т. д. Что означает это имя? Означает ли оно вообще что-нибудь? Что означает имя «Иегова»? Я имею в виду само слово «Иегова»? То есть этимологически? И если уж на то пошло, откуда взялось слово «бог»? «Многочисленные попытки найти связь германского существительного среднего рода guota– с теми или иными индогерманскими корнями до сих пор не дали хоть сколько-нибудь убедительных и удовлетворительных в отношении смысла сего слова результатов…» Вот вам мнение знаменитого «Этимологического словаря» братьев Гримм. Сами оба древних сказочника полагали, что немецкое слово «Gott» (бог) восходит к индогерманскому ghau-, означавшему «взывать», точнее, к причастию ghu-to – «тот, к кому взывают».
Я – Кадон, тот, к кому взывают. Однако ко мне не взывает никто. Если я просто не возражаю, чтобы ко мне взывали, могу ли я тоже считать себя «тем, к кому взывают»? Даже в том случае, если буду твердо уверен, что ко мне никто никогда не воззовет во веки веков?
Хотя я бы, наверное, крепко задумался, что делать, если бы ко мне вдруг кто-нибудь воззвал.
Кадон, бог острова Гефионы. Кадон, бог народа Израилева. Кадон, бог Авраама, Исаака и Иакова… Не очень-то они были счастливы с тем своим Кадоном. Когда я читаю их сборник легенд и сказок, – кстати, местами он просто великолепен, но есть части совершенно занудные, например, Книга Чисел, – мне всегда кажется, что тот Кадон Израилев руководствовался лишь одним соображением: чем больше народу верит в любого Кадона, тем этот Кадон могущественнее. Потому-то он и был заинтересован в том, чтобы сделать «семя Авраамово многочисленным, как песок земной».
И с каждым человечком, рожденным от этого семени, к могуществу того, другого Кадона что-то прибавлялось, некая частичка, пусть маленькая, однако со временем эти частички копились и копились. Тем самым укреплялись и все его престолы, силы, господства, власти, начала и как их там еще. Когда его избранный народ позволял себе легкие развлечения вроде поклонения еще какому-нибудь Кадону или очаровательной Кадонке, он впадал в неописуемый гнев и через очередного пророка посылал своему народу жуткие проклятия, остававшиеся, впрочем, пустыми угрозами, ибо никакому Кадону не под силу разнести в хлам толпу египтян или ассирийцев…
Все-таки он странная личность, этот Кадон, то есть тот Кадон. Непредсказуемый, капризный, явно лишенный чувства юмора, и единственное, что его волновало, так это чтобы от жертв, сожигаемых в его честь, исходило побольше дыма. То есть, значит, нос-то у него был, чтобы нюхать. Было у него явно и кое-что еще, поскольку в этом сборнике легенд и сказок откровенно говорится, что «Он не слышал жалоб народа Своего, ибо удалился в то время по делам Своим».
Бог Кадон, кто бы ни выступал под этим именем, – это бог Земли. Бог солнечной системы; Бог галактики; Бог галактических скоплений; Бог искривленного пространства; Бог кварков и Бог черных дыр… И если уж Он – бог Кадон, который, по логике, Вседержитель всего и вся, повелитель искривленных пространств и много чего прочего, – так неужели у него достанет времени и желания хоть раз в жизни поинтересоваться судьбой острова Св. Гефионы, да хоть бы и всего нашего ничтожного мира? Ведь Св. Гефиона, островок, похожий на оскаленную рожу, слишком маленький, чтобы быть отмеченным на картах, – тоже мир, ничуть не меньше Земли, если учесть расстояния, отделяющие его от ближайших цивилизаций, и такой же одинокий в окружающем его бесконечном, черном, искривленном…
Нет. Словарь братьев Гримм не вынесло на остров вместе с нами – первоначально восемнадцатью пассажирами, ящиком пива и ящиком яиц, когда разбилась «Гефиона». Скорее всего его даже не было у нас на борту. Был ли на борту тот сборник сказок и легенд избранного народа, узнать теперь невозможно. Хотя, возможно, и был. Однако к нам на берег его, во всяком случае, не выбросило. Возможно, он утонул, разбухнув от воды, расползся и растворился в соленых водах.
Откуда мне все это известно? Оттуда, что я – бог Кадон. Я сижу попеременно то на одном, то на другом крыле острова, моей Святой Гефионы, моей Гефиониной земли, и размышляю, постепенно вспоминая как все, что прочел когда-то, так и все то, о чем никогда не читал.
Как бы то ни было, размышляя таким образом и вспоминая обо всем на свете, я не мог не задаться вопросом: неужели Маркион был прав?
Божидар был, как уже говорилось, самым глупым из всей нашей группы или компании. Он-то и нашел футбольный мяч. – Похоже на то, – заметил барон фон Харков, – что на берег выбросило гораздо больше вещей, чем мы могли вообразить. Сначала пиво, потом эти яйца, а теперь вот футбольный мяч. – После этого он все следующие дни заставлял нас «прочесывать» (его собственное выражение) всю плоскую часть острова как можно более тщательно и внимательно. Он был уверен, что найдется еще что-нибудь. Это произошло, когда борода барона достигла 2,6 см. К сожалению, в это время на острове стало еще темнее.
То ли оттого, что света было мало, то ли мы плохо искали, то ли на наш берег и вправду больше ничего не выбросило, однако мы ничего не нашли. Возможно также, что кое-кому просто не хотелось слишком стараться. Барон разделил плоскую часть острова, то есть язык этой чертовой рожи, на десять, как он выразился, «поисковых квадратов», и распределил их между нами. С величайшим разочарованием мне очень скоро пришлось убедиться, что Кнут Воблянд, ответственный за соседний с моим квадрат, по большей части предпочитал отдыхать за ближайшим валуном, нежели заниматься поисками. Заметив, что я раскрыл его тактику, он начал усиленно делать вид, будто что-то ищет среди камней, однако я не сомневался, что стоит мне выйти из его поля зрения, как он снова уляжется отдыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
* * *
Первой унесло г-жу Шмолыубер, которая из-за сломанной руки не могла больше держаться. Жуткая картина: представьте себе великана, дующего на столовую ложку, в которой сидит крохотная женщина, или ураганный ветер, способный выдуть любые живые существа из каких угодно углублений, где они прячутся, тем более что таких углублений на нашем острове раз-два и обчелся, а ветер просто дьявольский. Что ж, к урагану не может быть претензий, он дует, как умеет, не обращая ни на кого внимания, если вы позволите мне такую персонификацию сил природы… Мы прятались за камнями. «Все сюда, на наветренную сторону!» – кричал фон Харков и это было правильно, потому что тогда ветер вдавливал нас в стену, и хотя прижимал к ней так, что перехватывало дыхание, все же возникала уверенность, что тебя не сдунет.
– Не-ет! – воскликнула г-жа Божидар («Она всегда выступает поперек, – сказал потом ее муж, – то есть выступала»). – Не слушайте мужчин, идите за скалы! – И этот клич, из феминистической ли солидарности, из физиологической ли безнадежности или по каким-либо иным причинам, вызвал в наших женщинах горячее желание последовать совету г-жи Божидар, а дальше произошло то, что и должно было произойти: вскоре они улетели одна за другой. Потому что за скалами ветер набирал такую скорость, что буквально выдул женщин (как потом и гномуправа) из их укрытий, сначала покатав по краям приютивших их «ложек», а потом швырнул в высоту, по пути хорошенько отбив о камни, чтобы затем отправить в ненасытную глотку моря.
Очень жаль Лорну Финферли. Ей было немногим больше двадцати лет. Прежде чем унести навсегда, ураган сорвал с нее одежду. Мне редко доводилось видеть столь совершенный женский зад: Лорна Финферли тут вне всякой конкуренции. К сожалению, мне довелось лицезреть его лишь несколько мгновений. Она мелькнула в моей жизни, как чувственная комета, прилетела и улетела. Очень, очень жаль.
Та история с ящиком пива произошла уже потом. Мы начали что-то замечать, когда гномуправ стал появляться явно навеселе. Но он ничего не сказал нам о своей находке. Как выяснилось позже, сначала он взял только одну бутылку и открыл ее своим швейцарским армейским ножом. И выпил. Но тогда мы этого не заметили.
На следующий день он выпил как минимум три бутылки. В тот день нам его поведение уже показалось несколько странным, когда он вернулся из своего ежеутреннего путешествия по скалам, однако мы сочли это следствием сотрясения мозга. Лишь барон с его феноменальным чутьем к алкоголю («инстинкт прибалта», как он сам выразился) уже тогда выразил подозрение, что тот выпивши. Еще через день мы в этом совершенно убедились. Гномуправ то и дело хохотал без причины и едва стоял на ногах; тромбонарь Придудек, самый крепкий из нас, долго тряс гномуправа, пока тот наконец не выдал свою тайну. Мы нашли ящик. Оставшиеся бутылки (почти сорок штук) мы разделили по-братски (гномуправу, конечно, больше не дали), и вскоре нам всем тоже стало хорошо.
А еще он похож на маску. Представьте себе гротескную человеческую рожу или, еще точнее, голову черта с двумя тупыми рожками, высунутым языком и головой, торчащей над поверхностью воды лишь настолько, чтобы язык ее касался, и вся эта композиция воплощена неизвестным богом-доброжелателем в сером камне: таков и есть остров Св. Гефионы. Хотя в доброжелательность этого бога тоже не очень верится: почему бы ему, при такой-то доброте, не поместить эту каменную маску где-нибудь в экваториальных водах Тихого океана, среди обнаженных полинезиек?
Так или иначе, мы все тоже пришли к выводу, что надо перебираться на ту сторону, через гребень, разделяющий два рога каменной маски. Здесь, на этой стороне, спасения ждать неоткуда. Г-н Божидар бывал в Альпах. Он восходил на пик Вейсгорн. («Смысла в этом нет никакого. Не верьте, если кто-то будет уверять вас в обратном».) По его оценке, восхождение на гребень или вершину Св. Гефионы соответствует «пятой степени трудности». Это значит, что пойти на такое восхождение могут лишь хорошо экипированные альпинисты с солидным опытом.
А как же быть нам?
Когда очень нужно, заявил барон фон Харков, то возможно все, он знает это по собственному опыту.
Кто в это поверит?
* * *
Ящик с яйцами в отличие от ящика с пивом ни на что не сгодился. Когда мы нашли его, все яйца были разбиты, растеклись и уже начали вонять. В них возились странные, отливавшие синевой жучки. Фон Харков предложил нам есть этих жучков, потому что в них, по его мнению, накопилось уже порядочно вещества тех яиц. Как-никак во время своих многодневных охотничьих походов по сибирской тайге («Сибирь – это у вас в Прибалтике?» – осведомился г-н Божидар, самый глупый из нас, но барон сделал вид, что не расслышал), вдали от любых поселений и без возможности разжечь огонь, ему приходилось стрелять косуль и питаться их сырым мясом. К счастью, у него был с собой запас соли, так что сырое мясо можно было хотя бы посолить.
– Сырая косуля – это, наверное, и вправду вкусно, – отозвался Масло Барфус, – но, извиняюсь, эти жучки? Тем более что их и посолить-то нечем.
Барон поднял с земли одного жучка, раздавил пальцами и съел. Тут же у него глаза вылезли на лоб, и он захрипел, ища воздуха. Еще несколько часов подряд его мучили газы, вырывавшиеся наружу с такой силой, что его буквально подбрасывало. Поэтому нам пришлось на некоторое время отнести его подальше. К своему предложению питаться этими жучками он потом больше не возвращался. Все это произошло, когда его борода достигла 1,4 см. Поэтому мы и дальше продолжали питаться мхом, серым и жестким, который невозможно было отрывать пальцами, а только откусывать. Мы питались, таким образом, растительной пищей, как первохристианские аскеты в Сирии, которых со временем стали ненавидеть, как саранчу, ибо они пожирали все, что предназначалось скоту, а потому в глазах местных жителей – в остальном вполне благочестивых – подлежали законному убиению. Позже они были прославлены как мученики.
Я – бог Кадон. Кто назвал меня этим именем, я не знаю. Во всяком случае, не я сам. Будь то Кхадон, Каэдхон и т. д. Что означает это имя? Означает ли оно вообще что-нибудь? Что означает имя «Иегова»? Я имею в виду само слово «Иегова»? То есть этимологически? И если уж на то пошло, откуда взялось слово «бог»? «Многочисленные попытки найти связь германского существительного среднего рода guota– с теми или иными индогерманскими корнями до сих пор не дали хоть сколько-нибудь убедительных и удовлетворительных в отношении смысла сего слова результатов…» Вот вам мнение знаменитого «Этимологического словаря» братьев Гримм. Сами оба древних сказочника полагали, что немецкое слово «Gott» (бог) восходит к индогерманскому ghau-, означавшему «взывать», точнее, к причастию ghu-to – «тот, к кому взывают».
Я – Кадон, тот, к кому взывают. Однако ко мне не взывает никто. Если я просто не возражаю, чтобы ко мне взывали, могу ли я тоже считать себя «тем, к кому взывают»? Даже в том случае, если буду твердо уверен, что ко мне никто никогда не воззовет во веки веков?
Хотя я бы, наверное, крепко задумался, что делать, если бы ко мне вдруг кто-нибудь воззвал.
Кадон, бог острова Гефионы. Кадон, бог народа Израилева. Кадон, бог Авраама, Исаака и Иакова… Не очень-то они были счастливы с тем своим Кадоном. Когда я читаю их сборник легенд и сказок, – кстати, местами он просто великолепен, но есть части совершенно занудные, например, Книга Чисел, – мне всегда кажется, что тот Кадон Израилев руководствовался лишь одним соображением: чем больше народу верит в любого Кадона, тем этот Кадон могущественнее. Потому-то он и был заинтересован в том, чтобы сделать «семя Авраамово многочисленным, как песок земной».
И с каждым человечком, рожденным от этого семени, к могуществу того, другого Кадона что-то прибавлялось, некая частичка, пусть маленькая, однако со временем эти частички копились и копились. Тем самым укреплялись и все его престолы, силы, господства, власти, начала и как их там еще. Когда его избранный народ позволял себе легкие развлечения вроде поклонения еще какому-нибудь Кадону или очаровательной Кадонке, он впадал в неописуемый гнев и через очередного пророка посылал своему народу жуткие проклятия, остававшиеся, впрочем, пустыми угрозами, ибо никакому Кадону не под силу разнести в хлам толпу египтян или ассирийцев…
Все-таки он странная личность, этот Кадон, то есть тот Кадон. Непредсказуемый, капризный, явно лишенный чувства юмора, и единственное, что его волновало, так это чтобы от жертв, сожигаемых в его честь, исходило побольше дыма. То есть, значит, нос-то у него был, чтобы нюхать. Было у него явно и кое-что еще, поскольку в этом сборнике легенд и сказок откровенно говорится, что «Он не слышал жалоб народа Своего, ибо удалился в то время по делам Своим».
Бог Кадон, кто бы ни выступал под этим именем, – это бог Земли. Бог солнечной системы; Бог галактики; Бог галактических скоплений; Бог искривленного пространства; Бог кварков и Бог черных дыр… И если уж Он – бог Кадон, который, по логике, Вседержитель всего и вся, повелитель искривленных пространств и много чего прочего, – так неужели у него достанет времени и желания хоть раз в жизни поинтересоваться судьбой острова Св. Гефионы, да хоть бы и всего нашего ничтожного мира? Ведь Св. Гефиона, островок, похожий на оскаленную рожу, слишком маленький, чтобы быть отмеченным на картах, – тоже мир, ничуть не меньше Земли, если учесть расстояния, отделяющие его от ближайших цивилизаций, и такой же одинокий в окружающем его бесконечном, черном, искривленном…
Нет. Словарь братьев Гримм не вынесло на остров вместе с нами – первоначально восемнадцатью пассажирами, ящиком пива и ящиком яиц, когда разбилась «Гефиона». Скорее всего его даже не было у нас на борту. Был ли на борту тот сборник сказок и легенд избранного народа, узнать теперь невозможно. Хотя, возможно, и был. Однако к нам на берег его, во всяком случае, не выбросило. Возможно, он утонул, разбухнув от воды, расползся и растворился в соленых водах.
Откуда мне все это известно? Оттуда, что я – бог Кадон. Я сижу попеременно то на одном, то на другом крыле острова, моей Святой Гефионы, моей Гефиониной земли, и размышляю, постепенно вспоминая как все, что прочел когда-то, так и все то, о чем никогда не читал.
Как бы то ни было, размышляя таким образом и вспоминая обо всем на свете, я не мог не задаться вопросом: неужели Маркион был прав?
Божидар был, как уже говорилось, самым глупым из всей нашей группы или компании. Он-то и нашел футбольный мяч. – Похоже на то, – заметил барон фон Харков, – что на берег выбросило гораздо больше вещей, чем мы могли вообразить. Сначала пиво, потом эти яйца, а теперь вот футбольный мяч. – После этого он все следующие дни заставлял нас «прочесывать» (его собственное выражение) всю плоскую часть острова как можно более тщательно и внимательно. Он был уверен, что найдется еще что-нибудь. Это произошло, когда борода барона достигла 2,6 см. К сожалению, в это время на острове стало еще темнее.
То ли оттого, что света было мало, то ли мы плохо искали, то ли на наш берег и вправду больше ничего не выбросило, однако мы ничего не нашли. Возможно также, что кое-кому просто не хотелось слишком стараться. Барон разделил плоскую часть острова, то есть язык этой чертовой рожи, на десять, как он выразился, «поисковых квадратов», и распределил их между нами. С величайшим разочарованием мне очень скоро пришлось убедиться, что Кнут Воблянд, ответственный за соседний с моим квадрат, по большей части предпочитал отдыхать за ближайшим валуном, нежели заниматься поисками. Заметив, что я раскрыл его тактику, он начал усиленно делать вид, будто что-то ищет среди камней, однако я не сомневался, что стоит мне выйти из его поля зрения, как он снова уляжется отдыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16