И верно, полицейский бегом направился к моей машине. Он не добежал до меня всего несколько метров, как я рванулся вперед. Я слышал, как он кричал, чтобы я немедленно остановился.
Конечно, в сообщении говорилось о зеленом чудовище, на котором я ехал. Бросить его я не мог, потому что идти пешком значило очень скоро попасть в руки полиции или моих друзей из «Черного Камня». Поэтому я свернул с шоссе на первую проселочную дорогу, которая показалась мне наиболее заброшенной. Вскоре я проехал по мосту через речку, а затем дорога, как змея, стала петлять посреди поросших кустарником холмов. Взобравшись на перевал, я увидел вдали двухколейную железную дорогу и подумал о том, что здесь где-нибудь неподалеку должна быть гостиница, в которой я мог бы поужинать и переночевать. Я за все это время съел утром сладкую булочку в одной из деревень, и мой желудок давно уже недовольно урчал. Солнце садилось. Оторвав взгляд от золотого диска, я посмотрел на юг и вновь увидел там движущуюся черную точку. Проклятый аэроплан вновь выслеживал меня.
Я точно на крыльях слетел в долину. Здесь я ведь мог спрятаться в любой рощице. Вскоре я уже ехал по узкой, поросшей цветущим боярышником, дороге, которая шла по правому, высокому берегу какой-то речушки. И тут случилось непредвиденное. Из ворот, над которыми была укреплена доска с надписью «Частное владение», перпендикулярно мне выехала машина. Я нажал на тормоз, но масса моей колымаги была так велика, что столкновение было неизбежно. Я повернул руль и въехал в кусты боярышника. И тут я увидел, что за кустами — обрыв к реке и, открыв дверцу, вывалился из машины…
* * *
Я выбрался из кустов, которые, надо прямо сказать, спасли мне жизнь, и встретился лицом к лицу с высоким молодым человеком в очках и кожаном пальто с поясом, который протягивал мне руку и оробевшим голосом спрашивал: «Вы не ушиблись?» Я пожал протянутую руку и сказал, что со мной все в порядке. Мысленно я поблагодарил судьбу за то, что она, намереваясь свернуть мне шею, помогла мне тем самым избавиться от зеленого туристского фургона.
— Не очень-то приятно закончить туристическую поездку по Шотландии, — начал я, — автомобильной катастрофой, но я рад, что вышел из этого приключения целым и невредимым.
— Я вижу, вы настоящий мужчина. Садитесь ко мне в машину и через десять минут вы сможете принять ванну и переодеться. Кстати, где ваши пожитки? Остались в горящей машине?
— Все мое ношу с собой, — сказал я и достал из кармана зубную щетку. — Люблю быть налегке. Привык еще с колониальных времен.
— Вы были в катаниях? — удивился он. — Черт возьми, вы именно тот, кого я ищу. Вы, случайно, не фритредер?
— Естественно, — не моргнув глазом, ответил я, хотя не имел ни малейшего понятия, что это такое.
Он схватил меня за руку и потащил к машине. Через десять минут мы подъехали к симпатичному охотничьему домику, стоящему в сосновой роще. Он провел меня в ванную, а затем, когда я принял душ, подвел к своему гардеробу, где я выбрал себе льняную рубашку и спортивный голубой костюм из тонкой шерсти.
В столовой меня дожидались кофейник и ветчина.
— Заморите червячка, — сказал мой хозяин, — у нас, к сожалению, очень мало времени. Ровно в восемь мы должны быть в Масоник-холле.
Я с наслаждением жевал бутерброд, запивая его горячим кофе. Молодой человек, расхаживая взад-вперед по ковру перед горящим камином, говорил:
— Вы не представляете, в каком чертовски трудном положении я оказался, мистер… Между прочим, вы до сих пор мне так и не представились? (Я, не переставая жевать, ответил, что моя фамилия Твиздон). — Вы, случайно, не родственник старине Тому Твиздону? (Я сказал, что нет). В нашем округе проводятся внеочередные выборы в парламент, мистер Твиздон, и я на них выставил свою кандидатуру от либеральной партии. Так вот сегодня в Браттлберне, центре нашего округа, проводится предвыборное собрание. Должен вам сказать, что в нашем округе очень сильны проклятые тори, и поэтому я заручился поддержкой бывшего премьер-министра Канады Крамплтона. Естественно, в городе появились афиши, в которых напечатано, что на собрании выступит премьер-министр одной из крупнейших наших колоний. И вот сегодня я получаю телеграмму, в которой этот негодяй Крамплтон сообщает, что у него инфлюэнца. Я собирался ограничиться десятиминутным выступлением, но теперь получается, что я должен буду говорить один в течение часа, а может быть, и больше. У меня начала разламываться голова, потому что я не видел выхода из этой гнусной ситуации. И вдруг судьба посылает мне вас, человека, судя по всему, находчивого и, надеюсь, не лишенного дара речи, да к тому же еще и фритредера. Вы прекрасно можете рассказать, как правительство душит свободу торговли в колониях всякого рода пошлинами и тарифами.
«Слава Богу, — подумал я, — теперь я хоть знаю, что за штука это фритредерство». Конечно, выступить перед избирателями человеку, разыскиваемому полицией, значило идти на безумный риск, но, с другой стороны, что мне еще оставалось?
— Я к вашим услугам, — сказал я и поставил чашку. — Заранее предупреждаю, что я не оратор, но про Австралию я могу рассказывать целый час.
Мой хозяин просиял от счастья, пожал мне руку и сказал, что не забудет этой услуги до конца своих дней. Он дал мне свое долгополое пальто из тонкого драпа, даже не поинтересовавшись, почему это я, отправляясь в туристическую поездку по Шотландии, не обзавелся кожаной курткой, и мы помчались по темной дороге.
Он очень рано лишился родителей — все дальнейшее я узнал от него, пока мы ехали в Браттлберн — и его воспитал дядя, важная шишка в кабинете Асквита. Окончив Кембридж, он, по совету дяди, занялся политикой. Я поинтересовался, почему он вступил в либеральную партию. Он сказал, что его семья всегда поддерживала вигов, но что, вообще-то, дело не в партиях, потому что и среди тори, и среди либералов можно встретить порядочных людей, равно как и ничтожеств или негодяев. Выяснилось также, что он любит бывать на скачках и что в стрельбе по тарелочкам он достиг кое-каких результатов.
Когда мы проезжали какой-то городок, нас остановил полицейский патруль. Два полисмена, светя карманными фонариками, осмотрели машину.
— Прошу прощения, сэр Гарри, — сказал один из них, — мы ищем зеленую машину. — Еще раз простите за беспокойство, можете проезжать.
— Закон есть закон, — сказал сэр Гарри, а я про себя подумал: «Неисповедимы пути Господни!»
Весь остальной путь мы проделали в гробовом молчании: мой спутник, по-видимому, готовился к выступлению, потому что иногда его губы шевелились, точно он хотел что-то сказать; я тоже глубоко задумался, потому что почувствовал в душе какую-то пустоту и забеспокоился, что же я скажу своим слушателям. Я не заметил, как мы приехали. У подъезда нас встретил тараторящий как сорока мужчина во фраке с орденской розеткой в петлице.
В зале собралось не менее пятисот человек, в основном, женщины, но среди затейливых шляпок попадались и мужские лысины. Мой зоркий глаз отметил, что были здесь и молодые люди. Председательствующий, местный пастор, показавшийся мне пронырой и подхалимом, да к тому же, может быть, и пьяницей — у него был красный нос — выразил сожаление по поводу отсутствия Крамплтона и долго распространялся о том, какая ужасная болезнь инфлуенца, но, как ни странно, закончил свою вступительную речь, рекомендовав меня как «видного представителя австралийской политической жизни». В зале находились — сидели у входа в зал — два полисмена, и я надеялся, что эта рекомендация произвела на них впечатление. Затем выступил сэр Гарри.
В жизни своей не слышал ничего подобного. Начав какую-нибудь фразу, он обрывал ее и начинал следующую. Не закончив ее, он возвращался к первой, но, вспомнив, что надо бы закончить вторую фразу, делал паузу и вдруг начинал третью. И это несмотря на то, что перед ним лежала толстая пачка бумаги, конспект его выступления. Когда он отрывался от него, чтобы посмотреть в зал, то после этого впадал на какое-то время в прострацию, из которой выходил, декламируя как Генри Ирвинг, заученную наизусть фразу. Между прочим, он остановился в своей речи и на «военной угрозе со стороны Германии», и заявил, что она не что иное, как измышление тори, чтобы отвлечь бедняков от борьбы за свои права и приостановить ход начавшихся социальных реформ, но что трудящиеся понимают это и не позволят тори отнять у них завоеванные права. Далее он сказал, что нам надо не наращивать, а сокращать вооружения, вызвав тем самым Германию на соревнование. Если же она откажется поддержать нас, то мы должны послать ей ультиматум: делайте то же самое, что и мы, или будете уничтожены.
«Как жаль, — подумал я, — что он не знает о содержании черной записной книжки». Я после его выступления, как ни странно, воспрянул духом: во-первых, я лишний раз убедился, какой прекрасный человек сэр Гарри, а во-вторых, у меня появилась уверенность, что моя речь будет в несколько раз лучше, хотя я и не учился ораторскому искусству.
Я очень надеялся, что в зале нет людей, побывавших в Австралии, потому что я сообщал сведения почерпнутые из энциклопедии и из газетных статей. Я сказал о том, что страна очень нуждается в людях, что иммигранты очень хорошо устраиваются. Моя шутка — в Австралии нет тори, там есть только трудящиеся и либералы — вызвала в зале смех. В заключение я сказал, что всем нам надо работать, не покладая рук, над тем, чтобы Британская империя вызывала восхищение и уважение всего мира. Когда я кончил, в зале прозвучали аплодисменты.
Разумеется, это был успех. Правда, пастор, закрывая собрание и выразив от лица присутствующих благодарность сэру Гарри и мне, сказал, что в речи сэра Гарри «был виден государственный ум», тогда моя «блистала остроумием иммиграционного агента».
— А вы, оказывается, заправский оратор, Твиздон, — сказал мне сэр Гарри, когда мы сели в машину. — Сейчас мы с вами, наконец, поужинаем. А потом вы поживете у меня денька два-три — я вас возьму с собой на охоту и рыбалку.
После прекрасного ужина, которому мой желудок был рад, как уставший путник ночлегу, мы сидели с сэром Гарри в его курительной комнате, наслаждаясь теплом от горящего камина и слушая, как потрескивают в нем дрова, и пили грог. «Видимо, лучшего случая не представится, — решил я. — Самое время раскрыть карты». И, посмотрев на своего хозяина, сказал:
— Вы мне очень нравитесь, сэр Гарри, но, простите, что за чушь вы несли сегодня в Масоник-холле?
У него вдруг вытянулось лицо.
— Вы считаете, что это был провал? — спросил он упавшим голосом. Когда я сказал, что так не считаю, он продолжал: — Я и сам вижу, что оратор пока что некудышний. Но что касается идей, то я их взял из «Прогрессивного журнала» и партийных программ, которые мне присылают. А вы что же думаете, Германия может напасть на нас?
— Решительный ответ на свой вопрос вы получите не позднее месяца, — сказал я, — а пока я прошу у вас полчаса внимания.
В моей памяти никогда не изгладится воспоминание о том вечере. Странно, но я как бы раздвоился: один сидел в кресле, смотрел на стоящего у камина сэра Гарри и рассказывал все без утайки о Скаддере, о молочнике, о записной книжке, о моих приключениях в Галлоуэе; другой наблюдал все со стороны, как холодный свидетель и анализировал, как беспристрастный судья. Именно в эти минуты я убедился, что все это чистая правда, и почувствовал, что мне по плечу ноша, которую взвалил на себя Скаддер.
— Итак, — закончил я (сэр Гарри быстро ходил взад-вперед по комнате), — вы вправе и даже обязаны, как уважающий закон гражданин, немедленно вызвать полицию, поскольку она разыскивает человека, жившего на Портленд-плейс и подозреваемого в убийстве. В результате странного стечения обстоятельств меня найдут мертвым в моей камере, а через месяц вы убедитесь, что я говорил правду, но будет уже поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Конечно, в сообщении говорилось о зеленом чудовище, на котором я ехал. Бросить его я не мог, потому что идти пешком значило очень скоро попасть в руки полиции или моих друзей из «Черного Камня». Поэтому я свернул с шоссе на первую проселочную дорогу, которая показалась мне наиболее заброшенной. Вскоре я проехал по мосту через речку, а затем дорога, как змея, стала петлять посреди поросших кустарником холмов. Взобравшись на перевал, я увидел вдали двухколейную железную дорогу и подумал о том, что здесь где-нибудь неподалеку должна быть гостиница, в которой я мог бы поужинать и переночевать. Я за все это время съел утром сладкую булочку в одной из деревень, и мой желудок давно уже недовольно урчал. Солнце садилось. Оторвав взгляд от золотого диска, я посмотрел на юг и вновь увидел там движущуюся черную точку. Проклятый аэроплан вновь выслеживал меня.
Я точно на крыльях слетел в долину. Здесь я ведь мог спрятаться в любой рощице. Вскоре я уже ехал по узкой, поросшей цветущим боярышником, дороге, которая шла по правому, высокому берегу какой-то речушки. И тут случилось непредвиденное. Из ворот, над которыми была укреплена доска с надписью «Частное владение», перпендикулярно мне выехала машина. Я нажал на тормоз, но масса моей колымаги была так велика, что столкновение было неизбежно. Я повернул руль и въехал в кусты боярышника. И тут я увидел, что за кустами — обрыв к реке и, открыв дверцу, вывалился из машины…
* * *
Я выбрался из кустов, которые, надо прямо сказать, спасли мне жизнь, и встретился лицом к лицу с высоким молодым человеком в очках и кожаном пальто с поясом, который протягивал мне руку и оробевшим голосом спрашивал: «Вы не ушиблись?» Я пожал протянутую руку и сказал, что со мной все в порядке. Мысленно я поблагодарил судьбу за то, что она, намереваясь свернуть мне шею, помогла мне тем самым избавиться от зеленого туристского фургона.
— Не очень-то приятно закончить туристическую поездку по Шотландии, — начал я, — автомобильной катастрофой, но я рад, что вышел из этого приключения целым и невредимым.
— Я вижу, вы настоящий мужчина. Садитесь ко мне в машину и через десять минут вы сможете принять ванну и переодеться. Кстати, где ваши пожитки? Остались в горящей машине?
— Все мое ношу с собой, — сказал я и достал из кармана зубную щетку. — Люблю быть налегке. Привык еще с колониальных времен.
— Вы были в катаниях? — удивился он. — Черт возьми, вы именно тот, кого я ищу. Вы, случайно, не фритредер?
— Естественно, — не моргнув глазом, ответил я, хотя не имел ни малейшего понятия, что это такое.
Он схватил меня за руку и потащил к машине. Через десять минут мы подъехали к симпатичному охотничьему домику, стоящему в сосновой роще. Он провел меня в ванную, а затем, когда я принял душ, подвел к своему гардеробу, где я выбрал себе льняную рубашку и спортивный голубой костюм из тонкой шерсти.
В столовой меня дожидались кофейник и ветчина.
— Заморите червячка, — сказал мой хозяин, — у нас, к сожалению, очень мало времени. Ровно в восемь мы должны быть в Масоник-холле.
Я с наслаждением жевал бутерброд, запивая его горячим кофе. Молодой человек, расхаживая взад-вперед по ковру перед горящим камином, говорил:
— Вы не представляете, в каком чертовски трудном положении я оказался, мистер… Между прочим, вы до сих пор мне так и не представились? (Я, не переставая жевать, ответил, что моя фамилия Твиздон). — Вы, случайно, не родственник старине Тому Твиздону? (Я сказал, что нет). В нашем округе проводятся внеочередные выборы в парламент, мистер Твиздон, и я на них выставил свою кандидатуру от либеральной партии. Так вот сегодня в Браттлберне, центре нашего округа, проводится предвыборное собрание. Должен вам сказать, что в нашем округе очень сильны проклятые тори, и поэтому я заручился поддержкой бывшего премьер-министра Канады Крамплтона. Естественно, в городе появились афиши, в которых напечатано, что на собрании выступит премьер-министр одной из крупнейших наших колоний. И вот сегодня я получаю телеграмму, в которой этот негодяй Крамплтон сообщает, что у него инфлюэнца. Я собирался ограничиться десятиминутным выступлением, но теперь получается, что я должен буду говорить один в течение часа, а может быть, и больше. У меня начала разламываться голова, потому что я не видел выхода из этой гнусной ситуации. И вдруг судьба посылает мне вас, человека, судя по всему, находчивого и, надеюсь, не лишенного дара речи, да к тому же еще и фритредера. Вы прекрасно можете рассказать, как правительство душит свободу торговли в колониях всякого рода пошлинами и тарифами.
«Слава Богу, — подумал я, — теперь я хоть знаю, что за штука это фритредерство». Конечно, выступить перед избирателями человеку, разыскиваемому полицией, значило идти на безумный риск, но, с другой стороны, что мне еще оставалось?
— Я к вашим услугам, — сказал я и поставил чашку. — Заранее предупреждаю, что я не оратор, но про Австралию я могу рассказывать целый час.
Мой хозяин просиял от счастья, пожал мне руку и сказал, что не забудет этой услуги до конца своих дней. Он дал мне свое долгополое пальто из тонкого драпа, даже не поинтересовавшись, почему это я, отправляясь в туристическую поездку по Шотландии, не обзавелся кожаной курткой, и мы помчались по темной дороге.
Он очень рано лишился родителей — все дальнейшее я узнал от него, пока мы ехали в Браттлберн — и его воспитал дядя, важная шишка в кабинете Асквита. Окончив Кембридж, он, по совету дяди, занялся политикой. Я поинтересовался, почему он вступил в либеральную партию. Он сказал, что его семья всегда поддерживала вигов, но что, вообще-то, дело не в партиях, потому что и среди тори, и среди либералов можно встретить порядочных людей, равно как и ничтожеств или негодяев. Выяснилось также, что он любит бывать на скачках и что в стрельбе по тарелочкам он достиг кое-каких результатов.
Когда мы проезжали какой-то городок, нас остановил полицейский патруль. Два полисмена, светя карманными фонариками, осмотрели машину.
— Прошу прощения, сэр Гарри, — сказал один из них, — мы ищем зеленую машину. — Еще раз простите за беспокойство, можете проезжать.
— Закон есть закон, — сказал сэр Гарри, а я про себя подумал: «Неисповедимы пути Господни!»
Весь остальной путь мы проделали в гробовом молчании: мой спутник, по-видимому, готовился к выступлению, потому что иногда его губы шевелились, точно он хотел что-то сказать; я тоже глубоко задумался, потому что почувствовал в душе какую-то пустоту и забеспокоился, что же я скажу своим слушателям. Я не заметил, как мы приехали. У подъезда нас встретил тараторящий как сорока мужчина во фраке с орденской розеткой в петлице.
В зале собралось не менее пятисот человек, в основном, женщины, но среди затейливых шляпок попадались и мужские лысины. Мой зоркий глаз отметил, что были здесь и молодые люди. Председательствующий, местный пастор, показавшийся мне пронырой и подхалимом, да к тому же, может быть, и пьяницей — у него был красный нос — выразил сожаление по поводу отсутствия Крамплтона и долго распространялся о том, какая ужасная болезнь инфлуенца, но, как ни странно, закончил свою вступительную речь, рекомендовав меня как «видного представителя австралийской политической жизни». В зале находились — сидели у входа в зал — два полисмена, и я надеялся, что эта рекомендация произвела на них впечатление. Затем выступил сэр Гарри.
В жизни своей не слышал ничего подобного. Начав какую-нибудь фразу, он обрывал ее и начинал следующую. Не закончив ее, он возвращался к первой, но, вспомнив, что надо бы закончить вторую фразу, делал паузу и вдруг начинал третью. И это несмотря на то, что перед ним лежала толстая пачка бумаги, конспект его выступления. Когда он отрывался от него, чтобы посмотреть в зал, то после этого впадал на какое-то время в прострацию, из которой выходил, декламируя как Генри Ирвинг, заученную наизусть фразу. Между прочим, он остановился в своей речи и на «военной угрозе со стороны Германии», и заявил, что она не что иное, как измышление тори, чтобы отвлечь бедняков от борьбы за свои права и приостановить ход начавшихся социальных реформ, но что трудящиеся понимают это и не позволят тори отнять у них завоеванные права. Далее он сказал, что нам надо не наращивать, а сокращать вооружения, вызвав тем самым Германию на соревнование. Если же она откажется поддержать нас, то мы должны послать ей ультиматум: делайте то же самое, что и мы, или будете уничтожены.
«Как жаль, — подумал я, — что он не знает о содержании черной записной книжки». Я после его выступления, как ни странно, воспрянул духом: во-первых, я лишний раз убедился, какой прекрасный человек сэр Гарри, а во-вторых, у меня появилась уверенность, что моя речь будет в несколько раз лучше, хотя я и не учился ораторскому искусству.
Я очень надеялся, что в зале нет людей, побывавших в Австралии, потому что я сообщал сведения почерпнутые из энциклопедии и из газетных статей. Я сказал о том, что страна очень нуждается в людях, что иммигранты очень хорошо устраиваются. Моя шутка — в Австралии нет тори, там есть только трудящиеся и либералы — вызвала в зале смех. В заключение я сказал, что всем нам надо работать, не покладая рук, над тем, чтобы Британская империя вызывала восхищение и уважение всего мира. Когда я кончил, в зале прозвучали аплодисменты.
Разумеется, это был успех. Правда, пастор, закрывая собрание и выразив от лица присутствующих благодарность сэру Гарри и мне, сказал, что в речи сэра Гарри «был виден государственный ум», тогда моя «блистала остроумием иммиграционного агента».
— А вы, оказывается, заправский оратор, Твиздон, — сказал мне сэр Гарри, когда мы сели в машину. — Сейчас мы с вами, наконец, поужинаем. А потом вы поживете у меня денька два-три — я вас возьму с собой на охоту и рыбалку.
После прекрасного ужина, которому мой желудок был рад, как уставший путник ночлегу, мы сидели с сэром Гарри в его курительной комнате, наслаждаясь теплом от горящего камина и слушая, как потрескивают в нем дрова, и пили грог. «Видимо, лучшего случая не представится, — решил я. — Самое время раскрыть карты». И, посмотрев на своего хозяина, сказал:
— Вы мне очень нравитесь, сэр Гарри, но, простите, что за чушь вы несли сегодня в Масоник-холле?
У него вдруг вытянулось лицо.
— Вы считаете, что это был провал? — спросил он упавшим голосом. Когда я сказал, что так не считаю, он продолжал: — Я и сам вижу, что оратор пока что некудышний. Но что касается идей, то я их взял из «Прогрессивного журнала» и партийных программ, которые мне присылают. А вы что же думаете, Германия может напасть на нас?
— Решительный ответ на свой вопрос вы получите не позднее месяца, — сказал я, — а пока я прошу у вас полчаса внимания.
В моей памяти никогда не изгладится воспоминание о том вечере. Странно, но я как бы раздвоился: один сидел в кресле, смотрел на стоящего у камина сэра Гарри и рассказывал все без утайки о Скаддере, о молочнике, о записной книжке, о моих приключениях в Галлоуэе; другой наблюдал все со стороны, как холодный свидетель и анализировал, как беспристрастный судья. Именно в эти минуты я убедился, что все это чистая правда, и почувствовал, что мне по плечу ноша, которую взвалил на себя Скаддер.
— Итак, — закончил я (сэр Гарри быстро ходил взад-вперед по комнате), — вы вправе и даже обязаны, как уважающий закон гражданин, немедленно вызвать полицию, поскольку она разыскивает человека, жившего на Портленд-плейс и подозреваемого в убийстве. В результате странного стечения обстоятельств меня найдут мертвым в моей камере, а через месяц вы убедитесь, что я говорил правду, но будет уже поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15