Ответа не последовало, напарник стоял напротив меня и безразлично улыбался.
– Что же нам все-таки нужно делать? – снова спросил я.
Но и этот вопрос повис в воздухе. Тогда я начал рассуждать вслух, пытаясь нащупать смысл ситуации:
– Целый день мы следим за дорогой. Теперь нам сообщают, что группа переходит на чрезвычайное положение, но дальнейших указаний не дают. И потом, как понимать слова, что может случиться любой поворот событий? Интересно, что же все-таки происходит в стране?
Мой напарник наконец ожил.
– Мне тоже очень хотелось бы это знать. Что происходит в Москве, напичканной военной техникой? – он смотрел мне в глаза. – У меня, кажется, есть предположение, но оно пугает. Ты сам как думаешь?
– Не знаю, – я был не рад, что затеял этот разговор. – Я ничего не знаю.
– А мне вот сдается, что ты не хочешь ничего знать.
К чему был этот упрек, я так и не понял. Я отошел в сторону и, не глядя на напарника, произнес:
– Возможно, ты и прав. Разве я обязан об этом думать? Это не входит в мою компетенцию. Я должен лишь исполнять приказы начальства.
– Ну так и исполняй, чего ты ко мне прицепился? – Терехин махнул рукой и направился к своему месту наблюдения.
Я смотрел ему вслед и чувствовал, что мое терпение на грани срыва. В этот момент я очень хотел знать, что происходит со мной, с моим напарником, с шефом, который упорно не желает разъяснить ситуации и давать конкретные распоряжения. Но самое обидное было в том, что я подсознательно осознавал: Леша Терехин прав, нельзя так обращаться с высококлассными специалистами, какими были мы и все ребята из нашей группы. Немного постояв, я направился к напарнику.
– Жаль, что нельзя закурить, – произнес он, когда я подошел.
– Мы все устали, Леша, и нам чертовски хочется отдохнуть, – глядя в глаза Терехину, сказал я.
– Да, – кивнул он.
Я присел на траву рядом с ним.
– Первый, ответьте «Витязю», – раздался голос Никицкого из переговорного устройства.
– Ответь ты, – предложил я Терехину, надеясь, что это как-то расшевелит его. Он взял у меня рацию.
– Первый на связи.
– Слушайте уточнение приказа, – голос у шефа был подавленным. – В стране вводится чрезвычайное положение. Алмаз в оправе, «Рубину» пока еще не нашли достойного обрамления. Дальнейшие действия предпринимаются только по согласованию и распоряжению Ноль Первого.
Сообщение прозвучало, как гром среди ясного неба. Конечно, мы ожидали услышать что-то ошеломляющее, но чтоб такое… Мне показалось, что зрачки Терехина расширились до предела, в них застыл ужас. Наверное, я тоже выглядел не лучшим образом, так как внутри у меня все оборвалось, а в голове была сплошная сумятица.
– Никто не должен выйти на связь с «Рубином» через нашу диспозицию. «Рубин» будет оставаться в изоляции до особого распоряжения Ноль Первого. Как поняли?
– Приказ поняли, выполняем, – ответил я «Витязю».
Некоторое время мы сидели молча. Вдруг я услышал смех Терехина.
– Ты что? – удивленно спросил я у него.
– Ничего, мне просто весело.
Я не узнавал напарника. Чему было радоваться, я не понимал. Его поведение все больше вызывало у меня опасение, что с ним творится что-то неладное. Психи в спецорганах не работали, это я знал наверняка. Оставалось другое… И мне было страшно признаться себе в этой догадке.
– Наконец-то до меня дошло, – воскликнул Терехин. – Оказывается, все удивительно просто. А мы с тобой сидим, голову ломаем, что к чему.
Я ничего не ответил, хотя и сам давно сообразил, почему наша операция окутана тайной.
«Президент страны в изоляции, вводится чрезвычайное положение. Что делать со вторым президентом, пока не решено. Но к нему, по сути дела, применены те же меры», – раскодировал я мысленно сообщение «Витязя».
– Ты понимаешь, что на нормальном языке это означает государственный переворот? – перебил мои размышления Терехин.
– Замолчи, – разозлился я. – Если ты не перестанешь паниковать, то я попрошу «Витязя» заменить тебя на время выполнения задания.
Я понимал, что напарник находится в состоянии эйфории. Я и сам был близок к этому, но держался из последних сил, чтобы не запаниковать. Кто-то должен быть сильным.
– Какие, к черту, мы профессионалы, если не можем совладать с собственными чувствами? Неужели ты до сих пор не понял, что у нас их просто не может быть? – я обернулся к Терехину.
– Да, но ситуация…
– Ситуация самая обычная – критическая.
Леша слабо улыбнулся.
– Интересно, что сейчас творится в столице?
Я посмотрел на часы. Они показывали двадцать минут седьмого.
– Люди просыпаются и собираются на работу, – невозмутимо ответил я на вопрос напарника. – А кто никуда не спешит, – продолжает дрыхнуть в своей уютной спаленке.
Терехин неодобрительно кивнул, моя шутка ему явно не понравилась. Он отвернулся и уставился на дорогу.
Я смотрел на него и терзался мыслью, что обязан донести «Витязю» о состоянии напарника. Его поведение могло внести неразбериху и навлечь неприятности на всех ребят группы. Но я не спешил докладывать, мы с Терехиным давно работали вместе, и я знал его, как хорошего специалиста и великолепного человека. Я решил дать ему шанс исправиться.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(понедельник, 19 августа)
Подходил к завершению второй день нашего неясного положения. Командование молчало, никаких новых распоряжений не поступало. Это начинало раздражать даже «Витязя». Мы еще никогда не видали шефа в таком разъяренном состоянии.
– Черт бы побрал все это дерьмо, – ругался он. – Что там за обстановка? Кому мы сейчас подчиняемся? Может, про нас вообще забыли?
Никто не мог дать ответа на эти вопросы, но они возникали у каждого, кто находился сейчас в засаде.
– Мы похожи на разбойников, поджидающих свою ночную жертву, – украдкой, чтобы не услышал «Витязь», переговаривались между собой ребята.
Пожалуй, единственное, что спасало нас от паники в такой дурацкой ситуации, был юмор.
А запаниковать было от чего. Каждый час передавали народу сообщение о чрезвычайном положении и о комендантском часе, введенном в столице во избежание правонарушений. Люди, многое повидавшие на своем веку, впервые столкнулись с подобной неразберихой. Они шепотом (и даже вслух) называли ее государственным переворотом.
Я наблюдал за поведением окружающих меня людей и удивлялся. Даже «Витязь», казалось бы, прошедший через все испытания, дал себе возможность расслабиться. Конечно, я не допускал мысли, что наш боевой командир не выдержит, и в самый ответственный момент его нервы сдадут. Но то, что он позволил себе в присутствии подчиненных вольность высказывать сокровенные мысли, ничего хорошего не обещало.
Что касается меня, то я сжал свои эмоции в кулак и был готов лишь к тому, чтобы выполнить приказ. Иначе не было смысла вообще находиться на этой ночной дороге.
Наконец от группы «Альфа-2», выдвинувшейся вперед и подошедшей вплотную к «Рубину», поступило сообщение: «Рубин» собирается оставить резиденцию и ночью, под покровом темноты отправиться в Москву.
Было уже около полуночи, когда «Витязь» по ЗАСу срочно вызвали в центр. Я был сильно встревожен: своей откровенной речью по рации, обращенной к руководителю группы «Альфа-2», он мог навлечь на себя неприятности.
– Старшим назначаю Первого, – сказал командир. – Надеюсь, что до особых распоряжений вернусь. Если же нет, то приказ получите прямо из центра.
Он уехал, а мы остались нести бессмысленное дежурство на пустынной дороге, связывающей автостраду с резиденцией президента. Некоторое время спустя я получил распоряжение «Витязя» пропустить в город две машины; он указал мне их номера.
«Творится непонятное, – размышлял я про себя, – какая же это мышеловка, если она выполняет роль проходного двора?»
Неясность мучила меня, и я с нетерпением ожидал возвращения «Витязя», чтобы получить конкретную информацию о происходящем.
Две машины, о которых предупреждал полковник, проехали мимо нашей засады в половине второго ночи. Через прибор ночного видения я успел разглядеть нескольких высокопоставленных чиновников правительства и Верховного Совета.
А через полчаса мы задержали автомашину с иностранными номерами, которая пыталась проскочить к резиденции «Рубина». Уставшие от безделья ребята набросились на нарушителей. Ими оказались журналисты телекомпании СИ-ЭН-ЭН. Одного из них по документам звали Майк Кенди, второго – Стив Тойнби. Кроме камер с запасом чистых кассет, в их джипе ничего подозрительного мы не обнаружили.
Они долго уговаривали пропустить их к резиденции «Рубина», чего я, конечно же, делать не собирался. Но и отпустить их было также делом рискованным. Я принял решение задержать репортеров до появления «Витязя», чтобы он сам решил их участь.
Журналисты начали возмущаться и протестовать против незаконного задержания представителей свободной прессы.
– По какому праву! – энергично размахивал передо мной руками Майк Кенди. – Мы журналисты. СИ-ЭН-ЭН, – отчетливо повторил он.
– Это я уже слышал, – попытался отмахнуться я он него.
– Но нам надо…
Я неподвижно сидел на траве и следил за журналистами. Вскоре мне надоела их напористость. Я резко поднялся и в один прыжок оказался рядом с ними.
– Заткнитесь, сукины дети! – прикрикнул я.
Они мгновенно замолчали и замерли на месте. Со всех сторон послышались одобрительные смешки ребят.
– Ловко ты их, – сказал Терехин, который находился тут же. – Теперь они на время забудут это легкомысленное понятие «свободная пресса».
Он тоже рассмеялся, я оставался серьезным. Перепуганные журналисты переглядывались между собой. Я демонстративно протянул руку к кобуре, и они попятились назад, к своему джипу.
– Вы прекрасно знаете, что являетесь нарушителями, – сказал я, приблизившись к ним. – В городе введен комендантский час. Проезд после десяти вечера разрешается только по специальным пропускам. Показывайте ваш пропуск, и отправляйтесь на все четыре стороны.
По всему было видно, что мои слова окончательно перепугали журналистов. Они продолжали молчать. Один из репортеров достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и протянул пачку приятелю.
– Курить здесь строго запрещено! – командирским голосом предупредил я. – Равно как и громко разговаривать.
Они быстро побросали сигареты в траву, сели в машину и стали перешептываться.
– Накажи их, Витя, – подошел ко мне Терехин, – заставь уважать чужую страну, – он указал на брошенные сигареты.
– Да ну их! – только отмахнулся я и посмотрел на машину иностранцев.
Те, решив, что джип является их территорией, и они могут делать там все, что угодно, плотно закрыли дверцы и окна и закурили.
– Витя, – обратился ко мне напарник. – Разреши перекурить. Я сяду к ним в машину, никто и не заметит.
Я сдался:
– Хорошо, иди. Только попробуй достучаться до них. Теперь эти журналисты будут обходить нас стороной.
Я проводил его долгим взглядом и почему-то подумал, что потерял напарника. Леша подошел к джипу с поднятой вверх правой рукой. Репортеры немного приоткрыли окно. Терехин стал жестами просить у них закурить. Его впустили в машину, и я отошел к ребятам.
– Давайте по местам, – сказал я им.
Мои слова скорее были похожи на просьбу, чем на приказ командира. В любой другой ситуации реакция последовала бы однозначная, ведь мы были хорошо сработанной командой. Но на лицах сослуживцев было написано безразличие.
– Да ладно тебе, Витя, – сказал Гена Москвин. – Ничего не случится, если мы немного посидим здесь. Очень хочется узнать, о чем так оживленно беседует твой напарник с «си-эн-эновцами».
– Да, – подтвердил Саша Попцов. – Ты же знаешь, что движение на дороге перекрыто, и сюда Никто не поедет. Кроме того, этот черный квадрат еще долго будет преследовать меня в кошмарных снах.
– Нет, ребята, – не поддавался я на уговоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35