– Обещала невестке помочь по хозяйству.
– В таком случае вы очень хорошая свекровь.
Тон, каким он это сказал, был умышленно ироничным. Это вызвало у меня раздражение. Раз он не знает, что я не могу оставить детей в соседстве невыявленного убийцы, почему мое объяснение показалось ему неубедительным?
– Пожалуй, это само собой разумеется, что родители помогают детям. А у вас нет детей?
– К сожалению, нет.
Его ответ несколько охладил мою агрессивность.
– Ну, раз так, я не виню вас в том, что вы усомнились в моих добрых намерениях в отношении невестки. Неужели я действительно похожа на чудовище из анекдотов о тещах и свекровях?
– Чего нет, того нет. – Сказал он это важно и так же важно добавил: – Вы вообще не похожи на свекровь.
Этим он смягчил меня окончательно. Ведь само выражение «свекровь» какое-то уничижительное…
При виде Крыся, выбежавшего из школы, мой голландец попрощался и ушел.
– Он привез тебя сюда на «тойоте»? – допытывался Крысь.
– Нет, – ответила я и задумалась: с какой стороны он пришел? Неужели с той же самой, что и я, так как, идя сюда, я не видела его машины перед рынком.
После полудня благодаря счастливому стечению обстоятельств я наткнулась на выходящую из дома сексуальную Лизу. Я тут же бросилась к ней, крича, что мне приятно ее видеть. Это было абсолютно искренне, потому что, встретившись мне, она избавляла меня от хлопот устанавливать с ней контакт. Несколько менее искренне я похвалила ее внешний вид. Выглядела она еще больше похожей на корову и даже еще глупее, чем корова. Не приходилось сомневаться, что мой комплимент настроил ее ко мне благосклонно. Довольная, важным движением она поправила растрепанную челку. Женщины больше ценят комплименты женщин, а не мужчин, считая их бескорыстными.
Остальное тоже прошло гладко. Через несколько минут я догадалась рассказать ей о моем ребенке, какой он загнанный и заработавшийся. Напомнила также, что Эльжбета в N. интенсивно занимается в библиотеке и, кроме того, изучает голландский язык, а Крысь постоянно в школе, из чего явно вытекало, что я тут целыми днями одна и ни у кого нет времени, чтобы познакомить меня с соседями.
Это было шито такими грубыми нитками, что даже Лиза сразу поняла, что она должна мне помочь завязать знакомства с соседями.
– Это наверняка можно сделать, – заверила она. Когда же я еще и выразила сожаление, что не смогла познакомиться с ее мужем во время их последнего визита, ей не оставалось ничего другого, как сказать:
– Вы должны обязательно посетить нас.
– С удовольствием! – И, чтобы исключить неопределенность предложения, я тут же добавила: – А когда я могла бы прийти?
– Когда обычно возвращаются домой Элизабет и Войтек?
– В основном около шести, Войтек иногда немного позже.
– В таком случае приглашаю вас завтра в 19.30. Прошу также передать приглашение Элизабет и Войтеку…
Я поблагодарила и заверила, что передам непременно. Когда я вечером сделала это, Эльжбета отреагировала достаточно бурно:
– Оказывается, Лиза умеет мыслить и предвидеть. Приглашая нас обоих, она гарантировала себе приход только Войтека, так как я, очевидно, должна остаться дома с Крысем, нельзя же бросать ребенка одного.
– Ошибаешься, – сказала я убежденно. – У Лизы нет детей, поэтому ей и в голову не пришло, что кто-то должен остаться с Крысем. К тому же в моем присутствии она даже побоится посмотреть на Войтека, могу ручаться за это. Не морочь себе голову.
Однако мое объяснение не переубедило Эльжбету. Судя по выражению лица, она расценила приглашение сексуальной Лизы как покушение на ее супружеское спокойствие. Однако я не могла признаться ей, что сама спровоцировала это приглашение.
Мой ребенок также не выразил особого восторга в связи с предстоящим визитом.
– Черт возьми, придется второй раз бриться! – застонал он на следующий день, вернувшись домой. – Не понимаю, что им взбрело в голову, тем более что они у нас были. Ко всему прочему они занудны до тошноты…
– Оба? И Лиза тоже? – удивилась моя невестка. В ее голосе ощущалась сладость сахарина.
Войтек, не удостоив ее ответом, пошел бриться.
Откровенно говоря, я бы тоже охотно от этого визита отказалась. Потому что хотя муж Лизы всего лишь добродушный зануда, по мнению Войтека, однако с момента обнаружения моей шляпки каждый дом на нашей улице для меня представлял собой потенциальную «пещеру льва». И я не могла исключить вероятность, что муж Лизы – один из убийц Янины Голень. Всю жизнь я боялась даже обыкновенных пьяниц, а что же говорить об убийцах! Но об отказе от визита не могло быть и речи. Я обязана узнать всех жителей нашей улицы!
Йохан ван де Аальст, или муж Лизы, оказался слегка лысеющим мужчиной в возрасте около сорока лет, массивного телосложения – его фигура напоминала боксера. Несмотря на просторный свитер, при каждом движении рук обрисовывались мощные бицепсы. Когда он длинной широкой рукой пододвинул мне рюмку коньяка, я тут же представила себе эту руку, сжатую в кулак для нанесения удара. Образ оказался настолько ярким, что я поспешно схватила рюмку и выпила коньяк одним глотком.
Сразу же в меня вперился удивленный взгляд Лизы и беспокойный взгляд моего ребенка.
– Браво, вот это я понимаю! – Муж Лизы снова пододвинул мне полную рюмку.
С бешеной страстью я повторила бы тоже самое, но мне удалось сдержаться.
– Я – пас. Только первая рюмка действует немедленно, – объяснила я.
На лице моего ребенка отразилось облегчение. Немного погодя я уже колебалась, не проглотить ли и вторую рюмку, но в конце концов про себя махнула на это рукой.
– Какие впечатления у вас от Соединенных Штатов? – обратилась я к Йохану.
Мой ребенок сделал недовольную мину.
– Сильная страна, – последовал немедленный ответ.
– Сильная в каком смысле? – продолжала я допрос. Я была уверена, что Войтек мысленно уже стонет.
– Это страна, в которой считаются только с сильными людьми. Там не признают слабаков и аффектированных прекраснодушных. Даже художник ценится только тогда, когда он на своем искусстве умеет хорошо заработать.
– Это ужасно, – сказала я.
– Почему? – удивился муж Лизы.
– То, что некоторым художникам удается хорошо продавать свои картины, еще не значит, что они такие хорошие. И наоборот, много крупных художников жили в нужде.
– В Штатах все держится на профессионалах. Никто не покупает там картин, не будучи уверенным в том, что в них стоит вложить деньги.
Я не успела второй раз заявить, что это ужасно, так как раздался звонок и возникла суматоха в связи с появлением новых гостей.
Это была пара в возрасте, близком к возрасту моих детей. При их виде Войтек чуть не подскочил в кресле, а потом нахмурился. Молодой человек, увидев Войтека, также заметно помрачнел, но быстро взял себя в руки. Лиза же с улыбкой представила мне вновь прибывших:
– Это, кроме нас, самые ближние ваши соседи. Петр работает в университете в N. вместе с Войтеком…
Я незаметно покосилась на моего ребенка. Видимо, до Лизы не дошли никакие слухи о научном скандале между Войтеком и Петером, и она учтиво постаралась помочь мне познакомиться с соседями. Я жалела только, что она не пригласила меня одну, без Войтека. В оживлении, с которым Петер тут же начал говорить с Йоханом по-голландски, чувствовалась искусственность ситуации. Тем более что жена Петера, которую Лиза посадила рядом со мной, молчала как завороженная. Тогда Войтек демонстративно занялся Лизой. Тихим голосом он что-то вещал ей, и это, судя по ее лицу, ей очень нравилось, а меня дополнительно обеспокоило.
Воспользовавшись ситуацией, я опорожнила так долго стоявшую передо мной рюмку, потихоньку, краем глаза наблюдая за Петером. Это был достаточно симпатичный малый, типа «нордический блондин», что неодолимо вызывало у меня воспоминания о немецких солдатах, которых я видела во время оккупации в Варшаве.
В какой-то момент он отвернулся от Йохана и заметил, что я наблюдаю за ним. Он нахмурился и долго не отводил от меня взгляда, словно я тоже с чем-то ассоциировалась в его памяти и он пытался вспомнить – с чем. Я в замешательстве быстро повернулась в сторону его жены, пытаясь завязать с ней какую-нибудь беседу, но результат был такой, будто я пытаюсь делать это с мумией. Ее однозначные ответы ограничивались только «yes» и «no» – видимо, неприязнь к Войтеку распространялась также на меня. Хотя, возможно, это была естественная реакция на мои речи, так как я плела все что в голову взбредет.
В один момент на какое-то замечание Войтека Лиза рассмеялась заливисто и громко, что привлекло внимание ее мужа. Он прервал разговор с Петером. Лиза сразу вскочила и исчезла на кухне. Через некоторое время она вышла оттуда с большим подносом, на котором испускали пар тарелки с креветками и с какими-то приправами. Йохан составил в сторону коньячные рюмки и из пузатой большой бутылки разлил в другие рюмки традиционную голландскую можжевеловую настойку.
Вскоре я с удовлетворением отметила: бытующее у нас мнение о том, что западные европейцы не пьют так, как поляки, – миф. И Петер, и муж Лизы лакали их национальную настойку за милую душу. Возможно, только с той разницей, что лакали ее малыми глотками, но это в конечном счете не означало меньшего количества выпитого. И, должна признаться, это наблюдение немного подняло мое настроение, правда лишь в патриотическом смысле, но в том состоянии психологического стресса, в каком я пребывала, и это было хорошо.
Когда Йохан опять начал хвалить рационализм американцев, мой ребенок, который был в Штатах только один раз и то лишь каких-то три недели, не удержался и тоже высказал мнение об этой стране, ограничившись по привычке исключительно критикой.
– А как вам нравится Голландия? – неожиданно спросил меня Петер.
– Очень богатая страна, это сразу бросается в глаза. Но я еще мало видела Голландию…
– Мама пока побывала только в Амстердаме, – добавил Войтек.
Я одеревенела. И нужно же было ему это сказать! Но тут же подумала: в сущности, хорошо, что он сказал об этом, так как у меня самой не хватило бы смелости. Я превозмогла себя и посмотрела на Петера, затем сразу же перевела взгляд на мужа Лизы. Мне показалось, они оба смотрят на меня с заметным интересом.
– В Амстердаме есть хорошо сохранившиеся старые здания и великолепные музеи, – сказала я после минутного размышления. – Поражает также обилие иностранцев, особенно цветных.
– Те цветные не иностранцы, – выпалил мой ребенок.
– У нас с этим проблемы, – поспешил с объяснениями муж Лизы. – Большинство цветных из Индонезии, они обслуживают наше голландское население.
– Неприятно нести ответственность за последствия колониального грабежа? – Не только смысл, но и тон вопроса моего ребенка был откровенно язвительным.
– Замолчи! – прикрикнула я на него по-польски.
– И не подумаю! – заупрямился он, как будто не был моим ребенком, которого я имею право отчитать. – Так чванятся своей работоспособностью, порядком и богатством, а в сущности, моральные ничтожества.
Никто из этого диалога наверняка ничего не понял, но, судя по тону Войтека, каждый мог домыслить, что он сказал нечто оскорбительное. Во всяком случае Петер посмотрел на моего ребенка с ненавистью.
– В Амстердаме я наткнулась на парня, который пребывал в глубоком наркотическом трансе… – выпалила я, чтобы разрядить обстановку. – Он выглядел как живой труп. Таких наркоманов необходимо лечить принудительно.
– А собственно, зачем? – удивился Петер. – Если кто-то хочет употреблять морфий или героин, это его дело. Принудительное лечение – это ограничение свободы человека, каждый имеет право распоряжаться собой…
– Но употребление наркотиков можно сравнить с добровольным самоубийством, – быстро вставил реплику в эти разглагольствования Войтек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– В таком случае вы очень хорошая свекровь.
Тон, каким он это сказал, был умышленно ироничным. Это вызвало у меня раздражение. Раз он не знает, что я не могу оставить детей в соседстве невыявленного убийцы, почему мое объяснение показалось ему неубедительным?
– Пожалуй, это само собой разумеется, что родители помогают детям. А у вас нет детей?
– К сожалению, нет.
Его ответ несколько охладил мою агрессивность.
– Ну, раз так, я не виню вас в том, что вы усомнились в моих добрых намерениях в отношении невестки. Неужели я действительно похожа на чудовище из анекдотов о тещах и свекровях?
– Чего нет, того нет. – Сказал он это важно и так же важно добавил: – Вы вообще не похожи на свекровь.
Этим он смягчил меня окончательно. Ведь само выражение «свекровь» какое-то уничижительное…
При виде Крыся, выбежавшего из школы, мой голландец попрощался и ушел.
– Он привез тебя сюда на «тойоте»? – допытывался Крысь.
– Нет, – ответила я и задумалась: с какой стороны он пришел? Неужели с той же самой, что и я, так как, идя сюда, я не видела его машины перед рынком.
После полудня благодаря счастливому стечению обстоятельств я наткнулась на выходящую из дома сексуальную Лизу. Я тут же бросилась к ней, крича, что мне приятно ее видеть. Это было абсолютно искренне, потому что, встретившись мне, она избавляла меня от хлопот устанавливать с ней контакт. Несколько менее искренне я похвалила ее внешний вид. Выглядела она еще больше похожей на корову и даже еще глупее, чем корова. Не приходилось сомневаться, что мой комплимент настроил ее ко мне благосклонно. Довольная, важным движением она поправила растрепанную челку. Женщины больше ценят комплименты женщин, а не мужчин, считая их бескорыстными.
Остальное тоже прошло гладко. Через несколько минут я догадалась рассказать ей о моем ребенке, какой он загнанный и заработавшийся. Напомнила также, что Эльжбета в N. интенсивно занимается в библиотеке и, кроме того, изучает голландский язык, а Крысь постоянно в школе, из чего явно вытекало, что я тут целыми днями одна и ни у кого нет времени, чтобы познакомить меня с соседями.
Это было шито такими грубыми нитками, что даже Лиза сразу поняла, что она должна мне помочь завязать знакомства с соседями.
– Это наверняка можно сделать, – заверила она. Когда же я еще и выразила сожаление, что не смогла познакомиться с ее мужем во время их последнего визита, ей не оставалось ничего другого, как сказать:
– Вы должны обязательно посетить нас.
– С удовольствием! – И, чтобы исключить неопределенность предложения, я тут же добавила: – А когда я могла бы прийти?
– Когда обычно возвращаются домой Элизабет и Войтек?
– В основном около шести, Войтек иногда немного позже.
– В таком случае приглашаю вас завтра в 19.30. Прошу также передать приглашение Элизабет и Войтеку…
Я поблагодарила и заверила, что передам непременно. Когда я вечером сделала это, Эльжбета отреагировала достаточно бурно:
– Оказывается, Лиза умеет мыслить и предвидеть. Приглашая нас обоих, она гарантировала себе приход только Войтека, так как я, очевидно, должна остаться дома с Крысем, нельзя же бросать ребенка одного.
– Ошибаешься, – сказала я убежденно. – У Лизы нет детей, поэтому ей и в голову не пришло, что кто-то должен остаться с Крысем. К тому же в моем присутствии она даже побоится посмотреть на Войтека, могу ручаться за это. Не морочь себе голову.
Однако мое объяснение не переубедило Эльжбету. Судя по выражению лица, она расценила приглашение сексуальной Лизы как покушение на ее супружеское спокойствие. Однако я не могла признаться ей, что сама спровоцировала это приглашение.
Мой ребенок также не выразил особого восторга в связи с предстоящим визитом.
– Черт возьми, придется второй раз бриться! – застонал он на следующий день, вернувшись домой. – Не понимаю, что им взбрело в голову, тем более что они у нас были. Ко всему прочему они занудны до тошноты…
– Оба? И Лиза тоже? – удивилась моя невестка. В ее голосе ощущалась сладость сахарина.
Войтек, не удостоив ее ответом, пошел бриться.
Откровенно говоря, я бы тоже охотно от этого визита отказалась. Потому что хотя муж Лизы всего лишь добродушный зануда, по мнению Войтека, однако с момента обнаружения моей шляпки каждый дом на нашей улице для меня представлял собой потенциальную «пещеру льва». И я не могла исключить вероятность, что муж Лизы – один из убийц Янины Голень. Всю жизнь я боялась даже обыкновенных пьяниц, а что же говорить об убийцах! Но об отказе от визита не могло быть и речи. Я обязана узнать всех жителей нашей улицы!
Йохан ван де Аальст, или муж Лизы, оказался слегка лысеющим мужчиной в возрасте около сорока лет, массивного телосложения – его фигура напоминала боксера. Несмотря на просторный свитер, при каждом движении рук обрисовывались мощные бицепсы. Когда он длинной широкой рукой пододвинул мне рюмку коньяка, я тут же представила себе эту руку, сжатую в кулак для нанесения удара. Образ оказался настолько ярким, что я поспешно схватила рюмку и выпила коньяк одним глотком.
Сразу же в меня вперился удивленный взгляд Лизы и беспокойный взгляд моего ребенка.
– Браво, вот это я понимаю! – Муж Лизы снова пододвинул мне полную рюмку.
С бешеной страстью я повторила бы тоже самое, но мне удалось сдержаться.
– Я – пас. Только первая рюмка действует немедленно, – объяснила я.
На лице моего ребенка отразилось облегчение. Немного погодя я уже колебалась, не проглотить ли и вторую рюмку, но в конце концов про себя махнула на это рукой.
– Какие впечатления у вас от Соединенных Штатов? – обратилась я к Йохану.
Мой ребенок сделал недовольную мину.
– Сильная страна, – последовал немедленный ответ.
– Сильная в каком смысле? – продолжала я допрос. Я была уверена, что Войтек мысленно уже стонет.
– Это страна, в которой считаются только с сильными людьми. Там не признают слабаков и аффектированных прекраснодушных. Даже художник ценится только тогда, когда он на своем искусстве умеет хорошо заработать.
– Это ужасно, – сказала я.
– Почему? – удивился муж Лизы.
– То, что некоторым художникам удается хорошо продавать свои картины, еще не значит, что они такие хорошие. И наоборот, много крупных художников жили в нужде.
– В Штатах все держится на профессионалах. Никто не покупает там картин, не будучи уверенным в том, что в них стоит вложить деньги.
Я не успела второй раз заявить, что это ужасно, так как раздался звонок и возникла суматоха в связи с появлением новых гостей.
Это была пара в возрасте, близком к возрасту моих детей. При их виде Войтек чуть не подскочил в кресле, а потом нахмурился. Молодой человек, увидев Войтека, также заметно помрачнел, но быстро взял себя в руки. Лиза же с улыбкой представила мне вновь прибывших:
– Это, кроме нас, самые ближние ваши соседи. Петр работает в университете в N. вместе с Войтеком…
Я незаметно покосилась на моего ребенка. Видимо, до Лизы не дошли никакие слухи о научном скандале между Войтеком и Петером, и она учтиво постаралась помочь мне познакомиться с соседями. Я жалела только, что она не пригласила меня одну, без Войтека. В оживлении, с которым Петер тут же начал говорить с Йоханом по-голландски, чувствовалась искусственность ситуации. Тем более что жена Петера, которую Лиза посадила рядом со мной, молчала как завороженная. Тогда Войтек демонстративно занялся Лизой. Тихим голосом он что-то вещал ей, и это, судя по ее лицу, ей очень нравилось, а меня дополнительно обеспокоило.
Воспользовавшись ситуацией, я опорожнила так долго стоявшую передо мной рюмку, потихоньку, краем глаза наблюдая за Петером. Это был достаточно симпатичный малый, типа «нордический блондин», что неодолимо вызывало у меня воспоминания о немецких солдатах, которых я видела во время оккупации в Варшаве.
В какой-то момент он отвернулся от Йохана и заметил, что я наблюдаю за ним. Он нахмурился и долго не отводил от меня взгляда, словно я тоже с чем-то ассоциировалась в его памяти и он пытался вспомнить – с чем. Я в замешательстве быстро повернулась в сторону его жены, пытаясь завязать с ней какую-нибудь беседу, но результат был такой, будто я пытаюсь делать это с мумией. Ее однозначные ответы ограничивались только «yes» и «no» – видимо, неприязнь к Войтеку распространялась также на меня. Хотя, возможно, это была естественная реакция на мои речи, так как я плела все что в голову взбредет.
В один момент на какое-то замечание Войтека Лиза рассмеялась заливисто и громко, что привлекло внимание ее мужа. Он прервал разговор с Петером. Лиза сразу вскочила и исчезла на кухне. Через некоторое время она вышла оттуда с большим подносом, на котором испускали пар тарелки с креветками и с какими-то приправами. Йохан составил в сторону коньячные рюмки и из пузатой большой бутылки разлил в другие рюмки традиционную голландскую можжевеловую настойку.
Вскоре я с удовлетворением отметила: бытующее у нас мнение о том, что западные европейцы не пьют так, как поляки, – миф. И Петер, и муж Лизы лакали их национальную настойку за милую душу. Возможно, только с той разницей, что лакали ее малыми глотками, но это в конечном счете не означало меньшего количества выпитого. И, должна признаться, это наблюдение немного подняло мое настроение, правда лишь в патриотическом смысле, но в том состоянии психологического стресса, в каком я пребывала, и это было хорошо.
Когда Йохан опять начал хвалить рационализм американцев, мой ребенок, который был в Штатах только один раз и то лишь каких-то три недели, не удержался и тоже высказал мнение об этой стране, ограничившись по привычке исключительно критикой.
– А как вам нравится Голландия? – неожиданно спросил меня Петер.
– Очень богатая страна, это сразу бросается в глаза. Но я еще мало видела Голландию…
– Мама пока побывала только в Амстердаме, – добавил Войтек.
Я одеревенела. И нужно же было ему это сказать! Но тут же подумала: в сущности, хорошо, что он сказал об этом, так как у меня самой не хватило бы смелости. Я превозмогла себя и посмотрела на Петера, затем сразу же перевела взгляд на мужа Лизы. Мне показалось, они оба смотрят на меня с заметным интересом.
– В Амстердаме есть хорошо сохранившиеся старые здания и великолепные музеи, – сказала я после минутного размышления. – Поражает также обилие иностранцев, особенно цветных.
– Те цветные не иностранцы, – выпалил мой ребенок.
– У нас с этим проблемы, – поспешил с объяснениями муж Лизы. – Большинство цветных из Индонезии, они обслуживают наше голландское население.
– Неприятно нести ответственность за последствия колониального грабежа? – Не только смысл, но и тон вопроса моего ребенка был откровенно язвительным.
– Замолчи! – прикрикнула я на него по-польски.
– И не подумаю! – заупрямился он, как будто не был моим ребенком, которого я имею право отчитать. – Так чванятся своей работоспособностью, порядком и богатством, а в сущности, моральные ничтожества.
Никто из этого диалога наверняка ничего не понял, но, судя по тону Войтека, каждый мог домыслить, что он сказал нечто оскорбительное. Во всяком случае Петер посмотрел на моего ребенка с ненавистью.
– В Амстердаме я наткнулась на парня, который пребывал в глубоком наркотическом трансе… – выпалила я, чтобы разрядить обстановку. – Он выглядел как живой труп. Таких наркоманов необходимо лечить принудительно.
– А собственно, зачем? – удивился Петер. – Если кто-то хочет употреблять морфий или героин, это его дело. Принудительное лечение – это ограничение свободы человека, каждый имеет право распоряжаться собой…
– Но употребление наркотиков можно сравнить с добровольным самоубийством, – быстро вставил реплику в эти разглагольствования Войтек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30