премьером какого государства была госпожа Бандаранаике и что с ней потом произошло?
Единственно возможным способом получения информации для меня было спросить у Войтека, хотя реакцию можно было предвидеть.
Я спросила его обо всем этом вечером.
– Пушистик, как можно не знать таких элементарных вещей? – возмутился мой ребенок.
– Твой вопрос вызван отсутствием интеллигентности, – парировала я. – Значит, можно, раз не знаю.
После этого я прослушала лекцию, произнесенную полным сострадания ко мне тоном, в которой мой ребенок постарался просветить меня в области географии – политической и экономической – этого района мира. Это было, конечно, слишком много для меня, но я уже не хотела прерывать его и портить ему удовольствие от ощущения, что он может стольким вещам меня научить.
Его лекция дала мне косвенное подтверждение моей гипотезы: острова Индонезии могут находиться на пути пересылки наркотиков. В сущности, ничего больше меня не интересовало.
Не помню точно, когда мне позвонила госпожа Девриеен, но скорее всего, на следующий день после визита госпожи Хение. Она пригласила меня на ленч. Я сказала, что очень благодарна за приглашение, но ленч должна съесть вместе с внуком и до его возвращения в школу буду занята. Мы договорились, что я приду к ней после этого.
Когда я позвонила, дверь открылась так же внезапно, как и в тот раз, когда я приходила узнать о владелице «порше». Для такой тучной особы, какой была Аннеке Девриеен, она двигалась очень быстро, ведь нельзя же было предположить, что она оба раза ждала моего звонка под дверью.
– Очень приятно вас видеть, – сказала она и лишь потом поздоровалась. – Мужа не будет дома весь день, и никто нам не помешает болтовней о боксе.
В гостиной все уже было приготовлено к моему приходу. На низком столике громоздились горы печенья и фруктов, а большой домашний электрический кофейник стоял на подносе, накрытый куском шерстяной ткани.
– Я люблю хороший крепкий кофе. А вы? – спросила она, разливая так знакомо пахнущий напиток в чашки.
– Я тоже, – заверила я ее вполне искренне.
– Люблю я также печь, – добавила Аннеке Девриеен, пододвигая мне плоскую вазу с пирожными. – Никакие готовые продукты не заменят домашних.
Уплетая пышное миндальное пирожное, я с готовностью поддакнула.
– Сто лет не ела настоящего миндального пирожного, которое считаю лучшим лакомством в мире!
– Печь меня научила моя бабка, мать отца, когда я была еще маленькой девочкой. Я очень любила сидеть на кухне. Знаете, старые голландские кухни были огромными, с кирпичным полом, большим массивным столом, а у камина с дымоотводом на стенах висели сковородки, котелки, латунная и медная утварь…
Очевидно, она заметила на моем лице удивление, так как пояснила:
– Я воспитывалась у бабки, матери отца, в Роттердаме. Моя мать умерла через три месяца после моего рождения…
Это было для меня неожиданностью. Из того, что мне рассказала госпожа Хение, мне показалось, что молодой Девриеен познакомился с красивой Аннеке на Суматре или Яве.
Госпожа Девриеен словно читала мои мысли. Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой и, глядя на меня смеющимися глазами, добавила:
– На Яву я поехала в первый раз, поскольку не беру в расчет свое пребывание там в первые три месяца жизни, в семнадцать лет в связи с тяжелой болезнью отца. Он там был представителем крупной голландской фирмы. В детстве я видела его только в короткие периоды, когда он возвращался в страну.
В устах госпожи Девриеен эта «страна» звучала совершенно естественно.
– Тогда, у отца, я и познакомилась со своим будущим мужем, который был как-то связан с фирмой отца. Мы обручились, а через полгода поженились, и я уехала к нему. Бабка к тому времени уже умерла. Но всегда, когда я пеку пирожные, я тоскую по нашей роттердамской кухне…
Она сказала это со вздохом, но ее глаза оставались смеющимися. Она, вероятно, отдавала себе отчет в том, что, если бы пожаловалась на тоску по выложенной тростниковыми циновками хижине, это подошло бы ей гораздо больше. Она казалась сейчас значительно интеллигентней, чем я предположила вначале.
Я быстро переключилась на кулинарные дела.
– Я очень люблю вкусную еду, но ее приготовление отнимает много времени. На прошлой неделе я ела в Амстердаме в китайском ресторане нечто такое… даже не помню, как называется, но это было замечательно… смесь риса с побегами бамбука, с креветками, кусочками мяса разного сорта и Бог знает еще с чем. Приготовление всего этого, должно быть, очень трудоемко.
– Вы были на прошлой неделе в Амстердаме? – госпожа Девриеен больше не улыбалась. Без улыбки ее лицо казалось значительно старше.
– Я хотела наконец побывать в музее Ван Гога, не говоря уже о картинах ваших старых мастеров…
Она молча смотрела на меня, и – не знаю почему – но у меня создалось впечатление, что сказанное мною она восприняла с каким-то недоверием. Чтобы убедить ее, я добавила:
– Удивляюсь, как великолепно приспособлено старое здание городского музея к приему тысяч посетителей. В музейном кафе-баре слышны все языки мира, за исключением, пожалуй, голландского.
– В любой стране музеи посещают только туристы. Я, например, в последний раз была в музее еще в школьные годы… – Она слегка улыбнулась кончиками губ. – Конечно, вы посетили также то, что посещают и другие туристы, то есть район известных развлечений?
К счастью, она сейчас не смотрела на меня, занятая разливанием кофе в чашки, и я решилась на отрицание:
– У меня было мало времени, а кроме того, те развлечения, скорее, для мужчин… Я хотела немного поглазеть на витрины магазинов, хотя мне нужно было спешить, чтобы вернуться на поезд не слишком поздно…
– В таком случае жаль, что мой муж не познакомился с вами раньше, так как он тоже был в прошлое воскресенье в Амстердаме. Тогда вы спокойно вернулись бы вместе с ним на машине.
Она снова улыбалась, во мне же все затрепетало. Девриеен был тогда в Амстердаме! И зачем она мне об этом сказала?!
Я лихорадочно начала вынимать из пачки сигарету и долго не могла прикурить. Я избегала взгляда Аннеке Девриеен, боясь, что прочту в ее глазах иронию или насмешку. Наконец, глотнув кофе, я произнесла:
– В Амстердаме вы не были вместе?
– Нет, муж ездил по своим делам. Я нужна ему только на боксерских матчах, как талисман.
Мое сердце стучало так сильно, что мне казалось – она его слышит. Я пробормотала:
– После такого количества крепкого кофе сердце бьет, как конь копытом…
– Вам плохо? – забеспокоилась госпожа Девриеен.
– О нет, я гипотоник и только после кофе оживаю.
– Слава Богу! Марийке Хение как-то предъявила мне претензию, что после выпитого у меня кофе глаз ночью не сомкнула. Я ей говорила, что вы приходили к ней, но не застали.
– Благодарю вас, она уже была у меня. Она очень любезна и ужасно элегантна. Мне кажется, вы дружите?
Аннеке Девриеен как раз откусила пирожное и ответила только через минуту, как бы раздумывая:
– Дружим? Я бы так не сказала. Я дружила с ее теткой и теткиным мужем. А Марийке как бы получила от них в наследство. Она на десять лет моложе меня, это тоже имеет значение. Кроме того, она очень современная, предприимчивая и энергичная женщина, понимающая в бизнесе, о чем я не имею абсолютно никакого понятия, всю жизнь занимаюсь только домом. Это не значит, что мы не общаемся, у нас с Марийке очень хорошие отношения… А вот с ее теткой, несмотря на разницу в возрасте, я была действительно близка… И старик был настоящим джентльменом. Умел делать комплименты… – Воспоминания вызвали у нее улыбку. – Он проявлял интерес не так, как это бывает у мужчин, которые хотят чего-то добиться от женщины. Он также прекрасно рассказывал о военных событиях.
– Известие о его смерти было для меня неприятной неожиданностью, я ведь так хотела с ним познакомиться. Я видела его один раз в окне, он не показался мне дряхлым, я даже отметила, как он прямо держится…
– После смерти жены его здоровье пошатнулось, его начал мучать ревматизм, в эту зиму он перестал выходить из дома. Но ему еще далеко было до дряхлости. Марийке жаловалась, что у него очень испортился слух, но он как-то сам мне признался, что притворяется, будто не слышит. Это давало ему возможность избегать ненужных разговоров и иметь покой. Я думаю, Марийке была ему достаточно чужой, хотя он никогда не говорил об этом, а в таком возрасте плохо переносят общение с чужими людьми… Его смерть была совершенно неожиданна. За день до этого он звонил мне и жаловался, что остался один, так как Марийке должна была вернуться только вечером, и просил проведать его. Сообщил, что принял твердое решение… Но я в тот день была очень занята, это был день, когда я делаю большую уборку и стирку, и я пообещала ему заглянуть на следующий день. А на следующий день позвонила Марийке и сказала, что он умер…
– Я тоже думала о том, что после смерти жены он должен был чувствовать себя здесь одиноким. Он прожил в Голландии много лет, но все же его родиной была Польша. Может быть, то решение, о котором он вам говорил, было решение вернуться в Польшу?
– Мне это не пришло в голову. Скорее, я допускала, что он надумал переселиться в дом престарелых. Хотя… Может, вы поймете меня… Полгода назад, а может быть, еще раньше он дал мне, а не Марийке письмо, чтобы я его бросила в почтовый ящик. Это было письмо в Польшу. Но я вспоминаю, как он однажды говорил, что там у него уже не осталось ни одного близкого родственника. К кому бы он там вернулся? Большую часть жизни он прожил здесь, был голландским подданным. А вы, – она посмотрела на меня, – надолго приехали к сыну?
– Нет, самое позднее, через месяц вернусь в Польшу.
– Это далеко, правда?
– Самолетом неполных два часа. Нас разделяют только два немецких государства.
– Ах, так, – сказала она смущенно, потом посмотрела на меня и искренне рассмеялась.
К сожалению, она была женой Девриеена, но, безусловно, была мила. Я с облегчением смеялась вместе с ней. До конца визита я старалась забыть о том, что она жена своего мужа. И мне это действительно удалось. Мы разговаривали о жизни, о прошлых модах, о нынешнем мире. Я взяла у нее рецепт на миндальное пирожное. Прощаясь со мной, она сказала:
– Если бы вы здесь остались, то думаю, что, несмотря на различия между нами… – В этот момент она, возможно, прочла в моих глазах немой вопрос, потому что не очень впопад пояснила: – разные народы и все, что с этим связано… несмотря на это, мы бы наверняка искренне подружились.
У меня было желание ответить, что, если бы единственным, что нас разделяет, были различия, обусловленные национальностью, я бы очень охотно предложила ей дружбу, даже на короткое время моего пребывания здесь. Но ведь она – жена человека, который МОГ быть убийцей Янины Голень. Поэтому я сказала только, что мне было очень приятно и т. п., и выразила надежду еще раз увидеться с ней до моего отъезда.
Я засиделась у госпожи Девриеен слишком долго. Крысь уже ждал у дома.
– Если бы тебя еще немного не было, я ушел бы к Бассу. Куда ты ходила?
– К соседям.
– Зачем?
– А зачем ты ходишь к Бассу или он приходит к тебе?
– Чтобы играть. Но ты не ребенок и не играешь…
– Взрослые играют, разговаривая.
– Э-э, какая же это игра. Я тоже сегодня разговаривал с Кристой, мы вместе возвращались из школы. Она сказала мне, что они на каникулы поедут на Мадейру.
– Кто это – Криста? – прервала я его.
– Не знаешь? Они живут около нас, она ходит во второй класс. Хвалилась, что полетит на самолете. А где находится Мадейра?
– Спроси папу, он покажет тебе на карте.
– А ты не можешь?
– Нет, у меня много дел с обедом. Крысь все еще не сдавался:
– Зачем они туда едут?
– Хотят провести там отпуск. Ведь тебе сказала Криста, вот и спроси у нее и не морочь мне сейчас голову этой Мадейрой…
Однако он успел уже достаточно заморочить мне голову, и я продолжала об этом думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Единственно возможным способом получения информации для меня было спросить у Войтека, хотя реакцию можно было предвидеть.
Я спросила его обо всем этом вечером.
– Пушистик, как можно не знать таких элементарных вещей? – возмутился мой ребенок.
– Твой вопрос вызван отсутствием интеллигентности, – парировала я. – Значит, можно, раз не знаю.
После этого я прослушала лекцию, произнесенную полным сострадания ко мне тоном, в которой мой ребенок постарался просветить меня в области географии – политической и экономической – этого района мира. Это было, конечно, слишком много для меня, но я уже не хотела прерывать его и портить ему удовольствие от ощущения, что он может стольким вещам меня научить.
Его лекция дала мне косвенное подтверждение моей гипотезы: острова Индонезии могут находиться на пути пересылки наркотиков. В сущности, ничего больше меня не интересовало.
Не помню точно, когда мне позвонила госпожа Девриеен, но скорее всего, на следующий день после визита госпожи Хение. Она пригласила меня на ленч. Я сказала, что очень благодарна за приглашение, но ленч должна съесть вместе с внуком и до его возвращения в школу буду занята. Мы договорились, что я приду к ней после этого.
Когда я позвонила, дверь открылась так же внезапно, как и в тот раз, когда я приходила узнать о владелице «порше». Для такой тучной особы, какой была Аннеке Девриеен, она двигалась очень быстро, ведь нельзя же было предположить, что она оба раза ждала моего звонка под дверью.
– Очень приятно вас видеть, – сказала она и лишь потом поздоровалась. – Мужа не будет дома весь день, и никто нам не помешает болтовней о боксе.
В гостиной все уже было приготовлено к моему приходу. На низком столике громоздились горы печенья и фруктов, а большой домашний электрический кофейник стоял на подносе, накрытый куском шерстяной ткани.
– Я люблю хороший крепкий кофе. А вы? – спросила она, разливая так знакомо пахнущий напиток в чашки.
– Я тоже, – заверила я ее вполне искренне.
– Люблю я также печь, – добавила Аннеке Девриеен, пододвигая мне плоскую вазу с пирожными. – Никакие готовые продукты не заменят домашних.
Уплетая пышное миндальное пирожное, я с готовностью поддакнула.
– Сто лет не ела настоящего миндального пирожного, которое считаю лучшим лакомством в мире!
– Печь меня научила моя бабка, мать отца, когда я была еще маленькой девочкой. Я очень любила сидеть на кухне. Знаете, старые голландские кухни были огромными, с кирпичным полом, большим массивным столом, а у камина с дымоотводом на стенах висели сковородки, котелки, латунная и медная утварь…
Очевидно, она заметила на моем лице удивление, так как пояснила:
– Я воспитывалась у бабки, матери отца, в Роттердаме. Моя мать умерла через три месяца после моего рождения…
Это было для меня неожиданностью. Из того, что мне рассказала госпожа Хение, мне показалось, что молодой Девриеен познакомился с красивой Аннеке на Суматре или Яве.
Госпожа Девриеен словно читала мои мысли. Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой и, глядя на меня смеющимися глазами, добавила:
– На Яву я поехала в первый раз, поскольку не беру в расчет свое пребывание там в первые три месяца жизни, в семнадцать лет в связи с тяжелой болезнью отца. Он там был представителем крупной голландской фирмы. В детстве я видела его только в короткие периоды, когда он возвращался в страну.
В устах госпожи Девриеен эта «страна» звучала совершенно естественно.
– Тогда, у отца, я и познакомилась со своим будущим мужем, который был как-то связан с фирмой отца. Мы обручились, а через полгода поженились, и я уехала к нему. Бабка к тому времени уже умерла. Но всегда, когда я пеку пирожные, я тоскую по нашей роттердамской кухне…
Она сказала это со вздохом, но ее глаза оставались смеющимися. Она, вероятно, отдавала себе отчет в том, что, если бы пожаловалась на тоску по выложенной тростниковыми циновками хижине, это подошло бы ей гораздо больше. Она казалась сейчас значительно интеллигентней, чем я предположила вначале.
Я быстро переключилась на кулинарные дела.
– Я очень люблю вкусную еду, но ее приготовление отнимает много времени. На прошлой неделе я ела в Амстердаме в китайском ресторане нечто такое… даже не помню, как называется, но это было замечательно… смесь риса с побегами бамбука, с креветками, кусочками мяса разного сорта и Бог знает еще с чем. Приготовление всего этого, должно быть, очень трудоемко.
– Вы были на прошлой неделе в Амстердаме? – госпожа Девриеен больше не улыбалась. Без улыбки ее лицо казалось значительно старше.
– Я хотела наконец побывать в музее Ван Гога, не говоря уже о картинах ваших старых мастеров…
Она молча смотрела на меня, и – не знаю почему – но у меня создалось впечатление, что сказанное мною она восприняла с каким-то недоверием. Чтобы убедить ее, я добавила:
– Удивляюсь, как великолепно приспособлено старое здание городского музея к приему тысяч посетителей. В музейном кафе-баре слышны все языки мира, за исключением, пожалуй, голландского.
– В любой стране музеи посещают только туристы. Я, например, в последний раз была в музее еще в школьные годы… – Она слегка улыбнулась кончиками губ. – Конечно, вы посетили также то, что посещают и другие туристы, то есть район известных развлечений?
К счастью, она сейчас не смотрела на меня, занятая разливанием кофе в чашки, и я решилась на отрицание:
– У меня было мало времени, а кроме того, те развлечения, скорее, для мужчин… Я хотела немного поглазеть на витрины магазинов, хотя мне нужно было спешить, чтобы вернуться на поезд не слишком поздно…
– В таком случае жаль, что мой муж не познакомился с вами раньше, так как он тоже был в прошлое воскресенье в Амстердаме. Тогда вы спокойно вернулись бы вместе с ним на машине.
Она снова улыбалась, во мне же все затрепетало. Девриеен был тогда в Амстердаме! И зачем она мне об этом сказала?!
Я лихорадочно начала вынимать из пачки сигарету и долго не могла прикурить. Я избегала взгляда Аннеке Девриеен, боясь, что прочту в ее глазах иронию или насмешку. Наконец, глотнув кофе, я произнесла:
– В Амстердаме вы не были вместе?
– Нет, муж ездил по своим делам. Я нужна ему только на боксерских матчах, как талисман.
Мое сердце стучало так сильно, что мне казалось – она его слышит. Я пробормотала:
– После такого количества крепкого кофе сердце бьет, как конь копытом…
– Вам плохо? – забеспокоилась госпожа Девриеен.
– О нет, я гипотоник и только после кофе оживаю.
– Слава Богу! Марийке Хение как-то предъявила мне претензию, что после выпитого у меня кофе глаз ночью не сомкнула. Я ей говорила, что вы приходили к ней, но не застали.
– Благодарю вас, она уже была у меня. Она очень любезна и ужасно элегантна. Мне кажется, вы дружите?
Аннеке Девриеен как раз откусила пирожное и ответила только через минуту, как бы раздумывая:
– Дружим? Я бы так не сказала. Я дружила с ее теткой и теткиным мужем. А Марийке как бы получила от них в наследство. Она на десять лет моложе меня, это тоже имеет значение. Кроме того, она очень современная, предприимчивая и энергичная женщина, понимающая в бизнесе, о чем я не имею абсолютно никакого понятия, всю жизнь занимаюсь только домом. Это не значит, что мы не общаемся, у нас с Марийке очень хорошие отношения… А вот с ее теткой, несмотря на разницу в возрасте, я была действительно близка… И старик был настоящим джентльменом. Умел делать комплименты… – Воспоминания вызвали у нее улыбку. – Он проявлял интерес не так, как это бывает у мужчин, которые хотят чего-то добиться от женщины. Он также прекрасно рассказывал о военных событиях.
– Известие о его смерти было для меня неприятной неожиданностью, я ведь так хотела с ним познакомиться. Я видела его один раз в окне, он не показался мне дряхлым, я даже отметила, как он прямо держится…
– После смерти жены его здоровье пошатнулось, его начал мучать ревматизм, в эту зиму он перестал выходить из дома. Но ему еще далеко было до дряхлости. Марийке жаловалась, что у него очень испортился слух, но он как-то сам мне признался, что притворяется, будто не слышит. Это давало ему возможность избегать ненужных разговоров и иметь покой. Я думаю, Марийке была ему достаточно чужой, хотя он никогда не говорил об этом, а в таком возрасте плохо переносят общение с чужими людьми… Его смерть была совершенно неожиданна. За день до этого он звонил мне и жаловался, что остался один, так как Марийке должна была вернуться только вечером, и просил проведать его. Сообщил, что принял твердое решение… Но я в тот день была очень занята, это был день, когда я делаю большую уборку и стирку, и я пообещала ему заглянуть на следующий день. А на следующий день позвонила Марийке и сказала, что он умер…
– Я тоже думала о том, что после смерти жены он должен был чувствовать себя здесь одиноким. Он прожил в Голландии много лет, но все же его родиной была Польша. Может быть, то решение, о котором он вам говорил, было решение вернуться в Польшу?
– Мне это не пришло в голову. Скорее, я допускала, что он надумал переселиться в дом престарелых. Хотя… Может, вы поймете меня… Полгода назад, а может быть, еще раньше он дал мне, а не Марийке письмо, чтобы я его бросила в почтовый ящик. Это было письмо в Польшу. Но я вспоминаю, как он однажды говорил, что там у него уже не осталось ни одного близкого родственника. К кому бы он там вернулся? Большую часть жизни он прожил здесь, был голландским подданным. А вы, – она посмотрела на меня, – надолго приехали к сыну?
– Нет, самое позднее, через месяц вернусь в Польшу.
– Это далеко, правда?
– Самолетом неполных два часа. Нас разделяют только два немецких государства.
– Ах, так, – сказала она смущенно, потом посмотрела на меня и искренне рассмеялась.
К сожалению, она была женой Девриеена, но, безусловно, была мила. Я с облегчением смеялась вместе с ней. До конца визита я старалась забыть о том, что она жена своего мужа. И мне это действительно удалось. Мы разговаривали о жизни, о прошлых модах, о нынешнем мире. Я взяла у нее рецепт на миндальное пирожное. Прощаясь со мной, она сказала:
– Если бы вы здесь остались, то думаю, что, несмотря на различия между нами… – В этот момент она, возможно, прочла в моих глазах немой вопрос, потому что не очень впопад пояснила: – разные народы и все, что с этим связано… несмотря на это, мы бы наверняка искренне подружились.
У меня было желание ответить, что, если бы единственным, что нас разделяет, были различия, обусловленные национальностью, я бы очень охотно предложила ей дружбу, даже на короткое время моего пребывания здесь. Но ведь она – жена человека, который МОГ быть убийцей Янины Голень. Поэтому я сказала только, что мне было очень приятно и т. п., и выразила надежду еще раз увидеться с ней до моего отъезда.
Я засиделась у госпожи Девриеен слишком долго. Крысь уже ждал у дома.
– Если бы тебя еще немного не было, я ушел бы к Бассу. Куда ты ходила?
– К соседям.
– Зачем?
– А зачем ты ходишь к Бассу или он приходит к тебе?
– Чтобы играть. Но ты не ребенок и не играешь…
– Взрослые играют, разговаривая.
– Э-э, какая же это игра. Я тоже сегодня разговаривал с Кристой, мы вместе возвращались из школы. Она сказала мне, что они на каникулы поедут на Мадейру.
– Кто это – Криста? – прервала я его.
– Не знаешь? Они живут около нас, она ходит во второй класс. Хвалилась, что полетит на самолете. А где находится Мадейра?
– Спроси папу, он покажет тебе на карте.
– А ты не можешь?
– Нет, у меня много дел с обедом. Крысь все еще не сдавался:
– Зачем они туда едут?
– Хотят провести там отпуск. Ведь тебе сказала Криста, вот и спроси у нее и не морочь мне сейчас голову этой Мадейрой…
Однако он успел уже достаточно заморочить мне голову, и я продолжала об этом думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30