— Я накрыла ужин. Прошу к столу.
Мы с Тарасовым переглянулись и одновременно встали. Кажется, я зацепился джинсами о пружину, но крепкая ткань выдержала. Взгляд Тарасова, брошенный на меня, призывал к мужской солидарности. Он понимал, что мне легче простого вылить на него ведро помоев, признавшись Вике за ужином: «Ты знаешь, твой муж целых полчаса уговаривал меня прикончить тебя».
Вика вышла на лестницу первой. Тарасов пропустил меня следом за ней. Я чувствовал, как он смотрит мне в затылок, как он ненавидит и боится меня.
В столовой уже было тепло — Вика заменила высаженное стекло фанерным листом и заложила его подушками. По-английски сервированный стол был украшен большими медными подсвечниками и вазой с хвойной веткой.
Тарасов язвительно усмехнулся, глядя, как Вика поджигает свечи и гасит лампочку.
К чему вся эта неуместная бутафория, Викуль? — спросил он.
Ты забыл, милый, что сегодня Рождество.
В самом деле? — Тарасов взглянул на меня, отодвинул стул в торце стола и сел. — Разве на земле еще бывают праздники?
Вика села напротив мужа. Я, располагаясь между ними, подумал, что супруги выбрали себе места весьма удачно: если между ними вспыхнет ссора, то с такого большого расстояния им будет непросто попасть друг в друга тарелкой или вилкой.
Голод терзал меня последние полчаса с особой силой, и я, не дожидаясь команды хозяйки стола, потянулся за бутербродами с красной икрой и мясной нарезкой. Тарасов с мрачным видом взял вилку и нож и уставился на салфетку, лежащую на его тарелке, словно собирался порезать ее на кусочки и сожрать. Вика нанизала на вилку маленький маринованный огурчик и, вытянув красные губы в трубочку, ввела огурчик в рот. При этом она искоса смотрела на то, как я смотрю на нее.
Мне казалось, что я веду себя как Шариков между Борменталем и Преображенским, но это сравнение меня ничуть не унижало, и я решительно потянулся за бутылкой «смирновки».
— Кто хочет со мной выпить, друзья? — предложил я, скручивая пробку и на низкой глиссаде пронося горлышко над рюмками. Тарасов не шелохнулся, а Вика молча кивнула.
Весь фокус заключается в том, — произнес Тарасов, — что один из нас убил Жоржа. Мы сидим за столом в компании убийцы.
Это ужасно! — почти весело ответила Вика и ввела в рот скрученный в трубочку ломтик ветчины.
Не надо утрировать, это не так ужасно, — продолжал тем же тоном Тарасов. — Это даже не столько ужасно, сколько обыденно. И все же лучше было бы выяснить, кто это сделал? его убивать, он мне в последнее время нравился и дарил подарки.
У тебя было оружие? — не поднимая глаз, спросил Тарасов.
Вика так и не успела загарпунить криля. Ее рука повисла в воздухе. Она опустила вилку на тарелку и сказала:
— Так! Меняем фишки на игровом поле! Паша почему-то решил, что имеет право на роль следователя. Хватит, теперь я буду задавать глупые вопросы… Давай выпьем! — кивнула мне Вика.
Нам не удалось дотянуться друг до друга, и мы, салютуя, подняли наши рюмки вверх. Водка была изумительна на вкус, такой она кажется лишь замерзшему и проголодавшемуся гурману.
— Первое, — чуть хрипловатым голосом сказала Вика, закусив маслинками, вытряхнув их себе в рот прямо из баночки. — Будь добр, покажи мне свой пистолет и разряди в блюдце магазин.
Мне показалось, что Тарасов побагровел. А может быть, это были всего лишь красноватые блики от свечей. Он медленно полез за обшлаг пиджака, вытянул из кобуры «Макаров» и положил его перед собой.
— Пересчитывать патроны нет необходимости, — сказал он. — Я знаю, что их там шесть штук, а не восемь. Уже неделя, как шесть штук.
Он выдернул из рукоятки магазин и кинул его на тарелку. Тарелка со звоном раскололась на две половинки.
— Но я хочу, чтобы ты посмотрела на ствол. Он чистый, как твои лживые глаза! — еще громче сказал Тарасов и, приподняв пистолет за ствол, кинул его Вике. Пистолет грохнулся между тарелок с закусками.
Вика даже не взглянула на оружие. Она щелкнула пальцами и выразительно посмотрела на меня, словно хотела сказать: не спи, разливай!
Еще один вопрос, — как ни в чем не бывало продолжала Вика. — Что ты имел в виду, когда говорил мне, что Жорж надул тебя как минимум на полкило золота и ты емупри первом же удобном случае выпустишь кишки?
Ну не будь же идиоткой, — покачал головой Тарасов. — Ты придираешься к словам. И вообще, мне не нравится этот разговор в присутствии постороннего человека с очень сомнительной репутацией.
Ты имеешь в виду этого милого человека? — захлопала глазками Вика. — Не могу ничего плохого сказать про его репутацию. Я благодарна ему уже за то, что он вывез нас живыми и здоровыми из-под обстрела… Давай, мой друг! Водка греется!
Ты ведешь себя вульгарно! — продолжал тихо возмущаться Тарасов, глядя на то, как Вика лихо опрокидывает рюмку. — Мне стыдно за тебя!
Стыдно? — переспросила Вика, медленно опуская рюмку на стол. — А перед кем тебе стыдно, котик? Перед нашим другом?
Она взглянула на меня рассеянным взглядом, словно я таял и был уже плохо заметен за столом. От этого взгляда у меня мурашки побежали по спине.
— Напрасно ты принимаешь его так близко к сердцу, — продолжала Вика, машинально цокая вилкой по пустой тарелке. — Он здесь вообще никто. Человек без паспорта, без биографии, без имени. Если надо, мы накачаем его водкой и вынесем голым на мороз. Ты сам лучше меня знаешь, что прокуратура даже не возбуждает уголовные дела по таким случаям.
И она, мило посмотрев на меня, вытянула губы и поцеловала воздух.
— Наливай, — мягко попросила она меня. — Или боишься?.. Это ужасно — провести рождественский вечер с двумя трусами!
Вика! — грозно протрубил Тарасов.
Что Вика? Что Вика? Ты хочешь сказать, что не боишься меня? Ты это хочешь сказать?
Я хочу сказать, что ты слишком много пьешь.
Значит, все-таки боишься… Что ж, правильно делаешь. Я очень много знаю о тебе. Я даже знаю, что ты делал, когда оставил нас в столовой Жоржа и вышел в коридор…
Вика! — уже с мольбой в голосе произнес Тарасов. — Ты ошибаешься…
Вика повернула ко мне свое раскрасневшееся лицо.
— Тебе у нас нравится?
Я сильно захмелел и потому старательно набивал желудок закуской. Рот у меня был занят, и я смог лишь промычать в ответ.
Мы очень подходим друг к другу, — уточнила Вика, подозрительно рассматривая этикетку «смирновки». — А если ругаемся, то лишь от любви.
Мы ругаемся от того, — бесцветно произнес Тарасов, — что у нас нет детей.
У нас их нет, потому что ты их не заслужил! — неожиданно зло выкрикнула Вика.
— У нас их нет, — тем же отрешенным голосом добавил Тарасов, — потому что ты бесплодна. Смоковница!
Глаза Вики вспыхнули мстительным огоньком.
— Рогоносец! — с садистской улыбкой произнесла она. — Вечный импотент! Самый дрянной лейтенант из твоего отдела в сотни раз превосходит тебя как мужчина… Я спала даже с нашим сторожем Колей — это была незабываемая ночь…
Бокал лопнул в пальцах Тарасова. Я искоса посматривал за пистолетом — кто первый его схватит — и прикидывал, где мне безопаснее находиться в момент кульминации семейной драмы — под столом или же на лестнице.
Тарасов встал из-за стола. Вид его был ужасен. Из широко раскрытых ноздрей с шумом вырывался воздух. Болезненный румянец залил щеки. Глаза блуждали. На верхней губе выступили капельки пота. Пальцы рук мелко дрожали. Задевая бокалы и рюмки, Тарасов потянулся за пистолетом, взял его и несколько раз тщетно попытался загнать магазин в рукоятку.
Я незаметно опустил руки под стол и медленно заскользил по пояснице за револьвером. Тарасов, наконец, поставил магазин на место, затолкал «Макаров» под пиджак и, ни слова не говоря, вышел из столовой в коридор. Через мгновение мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Секунду спустя я стоял уже около окна. Пошатываясь, как пьяный, Тарасов брел по сугробам в сторону сторожевого вагончика.
17
— Ты не боишься, что он застрелится? — спросил я.
Он? Застрелится? — Вика вдруг рассмеялась. — Он скорее застрелит меня, чем пустит пулю себе в лоб. Убийца! Он прикончил Жоржа только за то, что я спала с ним.
Ты думаешь… — недоверчиво произнес я.
Конечно! Тарасов ненавидел его, хотя они дружили она. — Он обычно закупает продукты. Но никаких рынков, все в супермаркете!
Он не мог ничего подсыпать в бутылку? Ведь он сам не пил! Ты обратила внимание, что он не выпил ни глотка!
Господи, что ты на меня орешь! Да ты же сам свинчивал пробку!
Да, пробка была нормальная, — ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. И добавил, успокаивая самого себя: — И откуда Тарасов мог знать, что тебе взбредет в голову накрывать стол и в моем присутствии праздновать Рождество? Значит, заранее он не стал бы подсыпать в водку отраву.
Нормальная водка, — не на шутку перепугавшись, открестилась Вика. — Может быть, не самая удачная. Но все ее пьют и не умирают. Мы просто переволновались сегодня, и она дала нам по мозгам.
Да, скорее всего так, — ответил я, вытирая простыней совершенно мокрое лицо. — Если сердце не выскочит из груди, значит, водка нормальная. Но на всякий случай давай пока не будем спать. Если кому-нибудь станет очень плохо — позвоним в «скорую».
Давай, — согласилась Вика. — Обними меня покрепче. А руку положи сюда. И поласкай пальчиком…
Погоди! Так ты уснешь. Лучше давай поговорим.
О чем?
Кто твой муж? Кем он работает?
А ты разве не знаешь?
Нет.
Он полковник милиции. Начальник совета… то есть, отдела координационного совета по борьбе… Слушай, название его должности я до сих пор выучить не смогла. В общем, он координирует по СНГ работу ментов, связанную с ценностями бывшего СССР.
Не слышал о таком совете.
Он недавно создан.
А этот… Жорж? Кто он ему?
Вроде как друг. Учились в одном классе… Жорж несколько лет возглавлял российско-американскую фармацевтическую фирму, за границу гнал лес и металл, а оттуда привозил какие-то бальзамы. — Голос Вики становился все более тихим и вялым. — Тарасов его хорошо прикрывал и получал за это монетку… Потом у них там все развалилось, но Жоржик остался при деньгах. Он был щедрый мужик… В постели так себе, но зато мог наполнить ванну шампанским. В общем, новый русский без определенного рода занятий… Я так спать хочу…
Ты входную дверь заперла?
Не успела…
Делая над собой невероятное усилие, я поднялся с кровати и вышел к лестнице. Головная боль потихоньку притухала, и я успокоился. Правда, спать хотелось со страшной силой, и мне казалось, что я упаду на лестнице и усну, даже не почувствовав боли.
На автопилоте я дополз до входной двери, задвинул тяжелый засов и, едва ли не ложась грудью на перила, поднялся наверх.
Когда я добрался до кровати, Вика крепко спала, и ее ровное и глубокое дыхание подействовало на меня лучше, чем валерьянка.
Я уснул мгновенно, даже не успев забраться под одеяло.
18
Я еще не открыл глаз, но понял, что проснулся, потому что невыносимо болела голова. Во сне не бывает таких острых болевых ощущений. Физическое страдание заполнило реальность до отказа, и мне казалось, что если я взгляну на свет Божий, то увижу только материализованную боль.
Сделав над собой усилие, я с трудом разлепил веки. Молочно-белый свет резанул по глазам, как удар шилом, и на меня нахлынули мутные пятна. Они не сразу приобрели очертания, и лишь когда я увидел прикроватную тумбочку из темного дерева и стоящую на ней вазочку с засушенным букетом, память стала возвращаться ко мне.
«Зачем же я так напился», — подумал я, облизал пересохшие губы и стал по крупицам восстанавливать вчерашний вечер, словно пытался собрать из кусков разбитый кувшин. Застолье при свечах в присутствии Тарасова, ссора между ним и Викой, утомительное, длившееся целую вечность кувыркание в постели… А потом пустота, полная отключка.
Я провел рукой по бедру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мы с Тарасовым переглянулись и одновременно встали. Кажется, я зацепился джинсами о пружину, но крепкая ткань выдержала. Взгляд Тарасова, брошенный на меня, призывал к мужской солидарности. Он понимал, что мне легче простого вылить на него ведро помоев, признавшись Вике за ужином: «Ты знаешь, твой муж целых полчаса уговаривал меня прикончить тебя».
Вика вышла на лестницу первой. Тарасов пропустил меня следом за ней. Я чувствовал, как он смотрит мне в затылок, как он ненавидит и боится меня.
В столовой уже было тепло — Вика заменила высаженное стекло фанерным листом и заложила его подушками. По-английски сервированный стол был украшен большими медными подсвечниками и вазой с хвойной веткой.
Тарасов язвительно усмехнулся, глядя, как Вика поджигает свечи и гасит лампочку.
К чему вся эта неуместная бутафория, Викуль? — спросил он.
Ты забыл, милый, что сегодня Рождество.
В самом деле? — Тарасов взглянул на меня, отодвинул стул в торце стола и сел. — Разве на земле еще бывают праздники?
Вика села напротив мужа. Я, располагаясь между ними, подумал, что супруги выбрали себе места весьма удачно: если между ними вспыхнет ссора, то с такого большого расстояния им будет непросто попасть друг в друга тарелкой или вилкой.
Голод терзал меня последние полчаса с особой силой, и я, не дожидаясь команды хозяйки стола, потянулся за бутербродами с красной икрой и мясной нарезкой. Тарасов с мрачным видом взял вилку и нож и уставился на салфетку, лежащую на его тарелке, словно собирался порезать ее на кусочки и сожрать. Вика нанизала на вилку маленький маринованный огурчик и, вытянув красные губы в трубочку, ввела огурчик в рот. При этом она искоса смотрела на то, как я смотрю на нее.
Мне казалось, что я веду себя как Шариков между Борменталем и Преображенским, но это сравнение меня ничуть не унижало, и я решительно потянулся за бутылкой «смирновки».
— Кто хочет со мной выпить, друзья? — предложил я, скручивая пробку и на низкой глиссаде пронося горлышко над рюмками. Тарасов не шелохнулся, а Вика молча кивнула.
Весь фокус заключается в том, — произнес Тарасов, — что один из нас убил Жоржа. Мы сидим за столом в компании убийцы.
Это ужасно! — почти весело ответила Вика и ввела в рот скрученный в трубочку ломтик ветчины.
Не надо утрировать, это не так ужасно, — продолжал тем же тоном Тарасов. — Это даже не столько ужасно, сколько обыденно. И все же лучше было бы выяснить, кто это сделал? его убивать, он мне в последнее время нравился и дарил подарки.
У тебя было оружие? — не поднимая глаз, спросил Тарасов.
Вика так и не успела загарпунить криля. Ее рука повисла в воздухе. Она опустила вилку на тарелку и сказала:
— Так! Меняем фишки на игровом поле! Паша почему-то решил, что имеет право на роль следователя. Хватит, теперь я буду задавать глупые вопросы… Давай выпьем! — кивнула мне Вика.
Нам не удалось дотянуться друг до друга, и мы, салютуя, подняли наши рюмки вверх. Водка была изумительна на вкус, такой она кажется лишь замерзшему и проголодавшемуся гурману.
— Первое, — чуть хрипловатым голосом сказала Вика, закусив маслинками, вытряхнув их себе в рот прямо из баночки. — Будь добр, покажи мне свой пистолет и разряди в блюдце магазин.
Мне показалось, что Тарасов побагровел. А может быть, это были всего лишь красноватые блики от свечей. Он медленно полез за обшлаг пиджака, вытянул из кобуры «Макаров» и положил его перед собой.
— Пересчитывать патроны нет необходимости, — сказал он. — Я знаю, что их там шесть штук, а не восемь. Уже неделя, как шесть штук.
Он выдернул из рукоятки магазин и кинул его на тарелку. Тарелка со звоном раскололась на две половинки.
— Но я хочу, чтобы ты посмотрела на ствол. Он чистый, как твои лживые глаза! — еще громче сказал Тарасов и, приподняв пистолет за ствол, кинул его Вике. Пистолет грохнулся между тарелок с закусками.
Вика даже не взглянула на оружие. Она щелкнула пальцами и выразительно посмотрела на меня, словно хотела сказать: не спи, разливай!
Еще один вопрос, — как ни в чем не бывало продолжала Вика. — Что ты имел в виду, когда говорил мне, что Жорж надул тебя как минимум на полкило золота и ты емупри первом же удобном случае выпустишь кишки?
Ну не будь же идиоткой, — покачал головой Тарасов. — Ты придираешься к словам. И вообще, мне не нравится этот разговор в присутствии постороннего человека с очень сомнительной репутацией.
Ты имеешь в виду этого милого человека? — захлопала глазками Вика. — Не могу ничего плохого сказать про его репутацию. Я благодарна ему уже за то, что он вывез нас живыми и здоровыми из-под обстрела… Давай, мой друг! Водка греется!
Ты ведешь себя вульгарно! — продолжал тихо возмущаться Тарасов, глядя на то, как Вика лихо опрокидывает рюмку. — Мне стыдно за тебя!
Стыдно? — переспросила Вика, медленно опуская рюмку на стол. — А перед кем тебе стыдно, котик? Перед нашим другом?
Она взглянула на меня рассеянным взглядом, словно я таял и был уже плохо заметен за столом. От этого взгляда у меня мурашки побежали по спине.
— Напрасно ты принимаешь его так близко к сердцу, — продолжала Вика, машинально цокая вилкой по пустой тарелке. — Он здесь вообще никто. Человек без паспорта, без биографии, без имени. Если надо, мы накачаем его водкой и вынесем голым на мороз. Ты сам лучше меня знаешь, что прокуратура даже не возбуждает уголовные дела по таким случаям.
И она, мило посмотрев на меня, вытянула губы и поцеловала воздух.
— Наливай, — мягко попросила она меня. — Или боишься?.. Это ужасно — провести рождественский вечер с двумя трусами!
Вика! — грозно протрубил Тарасов.
Что Вика? Что Вика? Ты хочешь сказать, что не боишься меня? Ты это хочешь сказать?
Я хочу сказать, что ты слишком много пьешь.
Значит, все-таки боишься… Что ж, правильно делаешь. Я очень много знаю о тебе. Я даже знаю, что ты делал, когда оставил нас в столовой Жоржа и вышел в коридор…
Вика! — уже с мольбой в голосе произнес Тарасов. — Ты ошибаешься…
Вика повернула ко мне свое раскрасневшееся лицо.
— Тебе у нас нравится?
Я сильно захмелел и потому старательно набивал желудок закуской. Рот у меня был занят, и я смог лишь промычать в ответ.
Мы очень подходим друг к другу, — уточнила Вика, подозрительно рассматривая этикетку «смирновки». — А если ругаемся, то лишь от любви.
Мы ругаемся от того, — бесцветно произнес Тарасов, — что у нас нет детей.
У нас их нет, потому что ты их не заслужил! — неожиданно зло выкрикнула Вика.
— У нас их нет, — тем же отрешенным голосом добавил Тарасов, — потому что ты бесплодна. Смоковница!
Глаза Вики вспыхнули мстительным огоньком.
— Рогоносец! — с садистской улыбкой произнесла она. — Вечный импотент! Самый дрянной лейтенант из твоего отдела в сотни раз превосходит тебя как мужчина… Я спала даже с нашим сторожем Колей — это была незабываемая ночь…
Бокал лопнул в пальцах Тарасова. Я искоса посматривал за пистолетом — кто первый его схватит — и прикидывал, где мне безопаснее находиться в момент кульминации семейной драмы — под столом или же на лестнице.
Тарасов встал из-за стола. Вид его был ужасен. Из широко раскрытых ноздрей с шумом вырывался воздух. Болезненный румянец залил щеки. Глаза блуждали. На верхней губе выступили капельки пота. Пальцы рук мелко дрожали. Задевая бокалы и рюмки, Тарасов потянулся за пистолетом, взял его и несколько раз тщетно попытался загнать магазин в рукоятку.
Я незаметно опустил руки под стол и медленно заскользил по пояснице за револьвером. Тарасов, наконец, поставил магазин на место, затолкал «Макаров» под пиджак и, ни слова не говоря, вышел из столовой в коридор. Через мгновение мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Секунду спустя я стоял уже около окна. Пошатываясь, как пьяный, Тарасов брел по сугробам в сторону сторожевого вагончика.
17
— Ты не боишься, что он застрелится? — спросил я.
Он? Застрелится? — Вика вдруг рассмеялась. — Он скорее застрелит меня, чем пустит пулю себе в лоб. Убийца! Он прикончил Жоржа только за то, что я спала с ним.
Ты думаешь… — недоверчиво произнес я.
Конечно! Тарасов ненавидел его, хотя они дружили она. — Он обычно закупает продукты. Но никаких рынков, все в супермаркете!
Он не мог ничего подсыпать в бутылку? Ведь он сам не пил! Ты обратила внимание, что он не выпил ни глотка!
Господи, что ты на меня орешь! Да ты же сам свинчивал пробку!
Да, пробка была нормальная, — ответил я, прислушиваясь к своим ощущениям. И добавил, успокаивая самого себя: — И откуда Тарасов мог знать, что тебе взбредет в голову накрывать стол и в моем присутствии праздновать Рождество? Значит, заранее он не стал бы подсыпать в водку отраву.
Нормальная водка, — не на шутку перепугавшись, открестилась Вика. — Может быть, не самая удачная. Но все ее пьют и не умирают. Мы просто переволновались сегодня, и она дала нам по мозгам.
Да, скорее всего так, — ответил я, вытирая простыней совершенно мокрое лицо. — Если сердце не выскочит из груди, значит, водка нормальная. Но на всякий случай давай пока не будем спать. Если кому-нибудь станет очень плохо — позвоним в «скорую».
Давай, — согласилась Вика. — Обними меня покрепче. А руку положи сюда. И поласкай пальчиком…
Погоди! Так ты уснешь. Лучше давай поговорим.
О чем?
Кто твой муж? Кем он работает?
А ты разве не знаешь?
Нет.
Он полковник милиции. Начальник совета… то есть, отдела координационного совета по борьбе… Слушай, название его должности я до сих пор выучить не смогла. В общем, он координирует по СНГ работу ментов, связанную с ценностями бывшего СССР.
Не слышал о таком совете.
Он недавно создан.
А этот… Жорж? Кто он ему?
Вроде как друг. Учились в одном классе… Жорж несколько лет возглавлял российско-американскую фармацевтическую фирму, за границу гнал лес и металл, а оттуда привозил какие-то бальзамы. — Голос Вики становился все более тихим и вялым. — Тарасов его хорошо прикрывал и получал за это монетку… Потом у них там все развалилось, но Жоржик остался при деньгах. Он был щедрый мужик… В постели так себе, но зато мог наполнить ванну шампанским. В общем, новый русский без определенного рода занятий… Я так спать хочу…
Ты входную дверь заперла?
Не успела…
Делая над собой невероятное усилие, я поднялся с кровати и вышел к лестнице. Головная боль потихоньку притухала, и я успокоился. Правда, спать хотелось со страшной силой, и мне казалось, что я упаду на лестнице и усну, даже не почувствовав боли.
На автопилоте я дополз до входной двери, задвинул тяжелый засов и, едва ли не ложась грудью на перила, поднялся наверх.
Когда я добрался до кровати, Вика крепко спала, и ее ровное и глубокое дыхание подействовало на меня лучше, чем валерьянка.
Я уснул мгновенно, даже не успев забраться под одеяло.
18
Я еще не открыл глаз, но понял, что проснулся, потому что невыносимо болела голова. Во сне не бывает таких острых болевых ощущений. Физическое страдание заполнило реальность до отказа, и мне казалось, что если я взгляну на свет Божий, то увижу только материализованную боль.
Сделав над собой усилие, я с трудом разлепил веки. Молочно-белый свет резанул по глазам, как удар шилом, и на меня нахлынули мутные пятна. Они не сразу приобрели очертания, и лишь когда я увидел прикроватную тумбочку из темного дерева и стоящую на ней вазочку с засушенным букетом, память стала возвращаться ко мне.
«Зачем же я так напился», — подумал я, облизал пересохшие губы и стал по крупицам восстанавливать вчерашний вечер, словно пытался собрать из кусков разбитый кувшин. Застолье при свечах в присутствии Тарасова, ссора между ним и Викой, утомительное, длившееся целую вечность кувыркание в постели… А потом пустота, полная отключка.
Я провел рукой по бедру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27