Ну, как дела?
- Понемногу. Смену сдал. Сейчас в отделение и в столовую.
- И то дело, - Илья полез в карман шинели, достал сверток. - Давай перекусим. А впрочем, знаешь, пойдем ко мне. Я ведь теперь один живу.
- Я знаю.
Они не торопясь направились к Илье. Его дом был в пяти минутах ходьбы.
- Вы каждый день с собой бутерброды носите?
- Почти. Профессиональную болезнь зарабатываю - гастрит. Должность обязывает. Какой же я милиционер, если без гастрита.
- А без него нельзя? - не понимая шутки Карзаняна, спросил Новиков.
- Для нас с тобой гастрит или язва - нечто вроде бесплатного приложения: не поешь вовремя, понервничаешь излишне, сухомяткой перебьешься. Вот и, пожалуйста, гастрит. У тебя еще нет?
- Не знаю.
- Значит, нет. Но будет, если работать, конечно, как следует.
- То есть с утра до утра и еще столько же. Как начальник нашего райотдела. У него ужин и завтрак, и обед - все вместе.
- А вам часто так приходится?
- Не очень, но бывает. Я, правда, первое всегда ем, когда домой прихожу.
- Кто же готовит? Сами?
- Нет, теперь вот баба Шура, соседка. Я у нее один, вроде как за внука. А ты с кем живешь?
- С женой.
- Ну, это другое дело.
- Что же вы не женитесь?
- Да вот, все некогда. Девушкам внимание требуется, а для этого время нужно.
Они пили чай, сидя на кухие в маленькой квартире бабы Шуры. В свою квартиру Илье не хотелось идти.
Он и здесь чувствовал себя как дома
Это действительно был его второй дом. После смерти жены Степан Карзанян глушил боль утраты работой не появляясь дома иногда сутками. Заботы о мальчике приняла на себя одинокая пожилая соседка, отец называв ее маманей, а Илья - бабушкой. А после смерти отца он почти не заходил в свою квартиру, даже ночевал у бабы Шуры.
Об этом Илья, сам не зная почему, рассказал Новикову.
- У меня тоже есть бабушка. Только она отдельно живет, с моими родителями. А мы с женой комнату снимаем. Не ладит она со стариками.
- Это бывает, - солидно, со знанием дела сказал Илья, бывавший свидетелем многочисленных семейных ссор. - Ставкам не угодишь. То это им не так, то то.
Взять того же Ревзина из седьмого дома. Сколько он на подростков-то жаловался! И он и другие старики.
- Теперь не будет.
- Да уж, конечно, оттуда заявлений не пишут.
Новиков удивленно взглянул на Илью и даже поставил стакан с недопитым чаем на стол.
- Я другое имел в виду. Подростки из того подъезда в пустые гаражи перебрались. За домом. Их под снос приготовили, вот они и облюбовали. Я У них спички сегодня отобрал, хотели костер устроить, погреться.
Да разве все отберешь! Скорей бы уж эти гаражи сломали...
Распрощавшись с Новиковым, Карзанян поспешил к гаражам. В одном из них, в щели неплотно прикрытых ворот, он увидел отблески костра. Ребята не испугались, увидев милиционера. Многие из них знали участкового как человека справедливого и не вредного.
Через полчаса, затоптав вместе с ребятами угольки и засыпав их комьями мерзлого снега, Илья шел с тремя из них к дому А10 7 по Петропавловскому переулку.
Они показали, где стояла машина такси, рассказали, откуда она подъехала, как вышли из нее двое незнакомых парней. Один поднялся на второй этаж, а другой, видимо, остался у дверей. Видели ребята и старика, которого парни сажали в машину.
А самое главное узнал Илья от младшего из ребят, который всю дорогу от гаражей не принимал участия в разговоре.
- Можно я скажу? - поднял он руку. - Когда такси еще стояло, я домой пошел. Я номер запомнил:
Дом и наша квартира.
Увидев, что участковый его не понял, добавил:
- Дом наш двадцать шесть, квартира одиннадцать.
И номер машины такой же...
Карзанян поехал в таксомоторный парк. Ни оказавшийся на месте начальник колонны, ни секретарь партийной организации не могли припомнить, чтобы водитель Егоров, чьей машиной интересовался Илья, хотя бы в чем-то провинился. Резок, бывает груб, но работает честно. Человеком, обладающим обостренным чувством справедливости, назвал его то ли в шутку, то Ли всерьез сменщик. С таким человеком надо говорить начистоту.
Посмотрев на часы, показывающие без четверти десять, Илья нажал кнопку звонка. Дверь не открывали.
В квартире грохотал телевизор, хозяева не слышали звонка. Илья нажал на кнопку еще раз и уже не отпускал ее до тех пор, пока не услышал звона снимаемой цепочки.
-Кого нелегкая несет? - спросил низкий голос.
На пороге стоял взлохмаченный мужчина в майке и брюках от тренировочного костюма.
- Можно в гости? - как мог приветливее спросил Карзанян, доставая удостоверение.
- Проходите, раз пришли, - недовольно пробурчал хозяин. - По какому делу?
Они стояли в прихожей. В комнату Илью не приглашали.
- Вы - Егоров Олег Михайлович?
- Ну?
- Во вторник вечером работали?
- Ну?
- Кого вы возили от двадцати одного до двадцати трех часов?
- А я что? Помню, что ли?
- Постарайтесь вспомнить. Нас это интересует не из любопытства. Я весьма ценю ваше свободное время, потому и не приглашаю вас в отделение.
- А вы меня не пугайте. Пуганый. Говорю, не помню, значит, не помню.
- Ладно, раз так, - неожиданно охотно согласился Илья. - Трупом больше, трупом меньше. Какая для вас разница? Верно?
В это время из комнаты, откуда доносился громкий голос корреспондента, ведущего "Прожектор перестройки", появилась женская голова:
- Кто там, Алик? Начинается уже.
- Закройся! - крикнул Егоров не оборачиваясь.
Дверь тут же захлопнулась.
- Счастливо отдыхать, - поворачиваясь спиной к мужчине, сказал Карзанян. - Прошу прощения за беспокойство.
Мужчина топтался на месте. Илья чувствовал, что он хочет что-то сказать и не решается.
- Фильм интересный. Детектив, - пробурчал Егоров. - Ладно, шут с вами. Вы это, про труп как, серьезно или так?
- Куда уж серьезнее, - со вздохом ответил Илья.
- Я сам напишу. Заявление...
"Во вторник, - читал Илья, с трудом разбирая коряво написанные строчки, - я оставил машину около дома и пошел ужинать. Показывали программу "Время". Когда вышел, машины не было. Я хотел заявить в милицию, но потом подумал, что из милиции сообщат в таксопарк. Жена сказала, чтобы я шел искать, может, шпана покататься взяла. Я искал по соседним улицам.
Поехал к парку отдыха со знакомым таксистом, как он посоветовал. Там машину не нашли. Вернулся я домой в половине одиннадцатого. Опять хотел звонить в милицию. Жена стала отнимать у меня трубку, чтобы не звонил. Говорила, что с меня снимут премию. Я у нее трубку хотел отнять, но телефон упал и разбился.
Мы поругались. Я вышел на улицу. Тут увидел свою машину около дома. Закончил смену и поставил машину в гараж. Вину свою признаю. Премии прошу не лишать по причине чистосердечного раскаяния".
Карзанян протянул заявление Егорову:
- Укажите фамилию, имя и отчество водителя, с которым искали машину, и покажите телефон.
Аппарат действительно оказался разбитым. Жена подтвердила заявление мужа.
VIII
В просторной трехкомнатной квартире, обставленной добротной красивой мебелью светлого дерева, обитой светлой же, золотистой тканью, все было настолько аккуратно, что казалось, будто никто и никогда здесь не жил. Лида чувствовала себя полной хозяйкой, хотя по дороге сказала Киму, что заходит сюда нечасто. Хозяин же дома, Алексей Федорович Коптев, которого все называли дядей Лешей, вел себя гостем. Он тихо и незаметно сидел в кресле в углу под торшером с огромным малиновым абажуром и безразлично просматривал журналы, лежавшие стопками на невысоком столике с гнутыми латунными ножками.
Вместе с последним этюдом Ким принес еще несколько своих работ. Пристроил их было на стуле, но, заметив, что громоздкий сверток нарушает гармонию тщательно продуманного интерьера, отнес его в прихожую.
Лида, недолго хлопотавшая на кухне, пригласила гостей в столовую. Давно знакомые между собою, Коптев и Игорь Владимирович - высокий мужчина, который, как заметил Ким, был чем-то похож на него самого, обменивались короткими фразами, изредка поглядывая на Логвинова и улыбаясь ему. Рядом с Кимом уселись двое бородатых мужчин лет тридцати - Владик и Славик, именно так назвавшие при знакомстве свои имена и не проронившие больше ни слова.
Тот, кого еще ждали собравшиеся, появился только в половине восьмого. Высокий подтянутый человек в форме летчика гражданской авиации, подчеркивающей его ладную фигуру, в одно мгновение оживил натянутую обстановку. Он говорил быстро, двигался резко и размашисто, но умудрялся при этом ничего и никого не задевать. На столе появились вина, коньяк, закуски. Заунывные мелодии, доносившиеся из колонок японского стереомагнитофона, сменились ритмичной музыкой. Через несколько минут разговоры стали непринужденнее.
- Друзья! - поднялся летчик, которого, как успел узнать Логвинов, звали Александром Феоктистовичем. - Я рад, что мы опять встретились в нашем тесном кругу. Не так часто нам, к сожалению, удается видеть друг друга, получать наслаждение от духовной близости, - он ласковыми глазами обвел присутствующих, задержав взгляд больших карих выразительных глаз на Лиде, и продолжил:
- Слишком много мы уделяем внимания повседневным заботам и не думаем о себе и своих друзьях. Это никуда не годится. Для каждого из нас самая большая роскошь - это возможность человеческого общения.
Запомните мои слова и не обворовывайте себя.
Под дружные возгласы одобрения собравшиеся выпили. Ким поставил на стол наполненную до краев коньячную рюмку. Заметив это, Александр Феоктистович нарочито удивленно поднял брови. Ким, сжав воображаемый руль, развел руками и с сожалением вздохнул.
- Минуточку внимания, - слегка стукнул вилкой по хрустальной рюмке летчик. - Сегодня у нас в гостях, - он взглянул на Лиду и улыбнулся, хотя это друг нашей Лидочки, мы считаем, что и наш друг, Владимир Волгин кинорежиссер и талантливый художник из нашей северной столицы. Я предлагаю выпить за него и за всех наших друзей в других городах.
Летчик пил наравне со всеми, но, когда он многозначительно пригласил Кима выйти в другую комнату поговорить о делах и, пошатываясь, поднялся из-за стола, Логвинов понял, что тот совершенно трезв.
Лида вышла вместе с ними. Она молча слушала мужчин и медленно тянула длинную тонкую сигарету, которая будто и не горела вовсе: белая длинная палочка пепла чуть дымила, не осыпаясь и не переламываясь.
- Лида сказала, что вы продаете свои работы? - скорее сообщил, чем спросил летчик.
- Разве это работы? Так, любительство.
- Ничего, ничего, - покровительственно заметил собеседник - Позвольте полюбопытствовать.
Ким чувствовал, что новый знакомый не привык долго уговаривать. Голос его был тверд, а речь категорична. Несмотря на внешнюю обходительность, это был человек властный. Непонятно, какое Александр Феоктистович имеет отношение ко всей этой компании, но то, что он выступал здесь за главного, сомнении не вызывало И заведующий реставрационной мастерской к.азаченко, и Коптев, который, как понял из разговора Ким работал начальником колонны на автокомбинате, и тем более Владик со Славиком, реставраторы, смотрели на него не то чтобы с уважением, но с какой-то боязливостью. Ким решил не торопить события, дать им развиваться самим по себе. В конце концов не случайно его пригласили сюда, во всяком случае, не картины заурядного живописца заинтересовали этих людей, или одного из них. Но зачем, что? Вот это и предстояло выяснить в первую очередь.
Рассуждая так, Ким расставлял картон и холсты по стульям, на письменном столе и подоконнике небольшой комнаты, служившей хозяину чем-то вроде кабинета. Через минуту здесь нельзя было повернуться: гости с сигаретами и рюмками заполнили ее. Они громко обсуждали достоинства колорита, особенности композиции, игру света и тени. Игорь Владимирович усмотрел даже то, о чем Ким и не подозревал в себе - особый, своеобразный почерк художника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21