Все здесь было как будто вылеплено из пластилина неумелыми руками: возвышавшееся на полметра над полом ложе с округлым изголовьем, какое-то сиденье, словно выросшее из стены, вырубленные в ней углубления то ли для посуды, то ли для каких-либо других мелких вещей. Мелькнула мысль, что человеку для жизни, тем более в полной изоляции, этих условий явно недостаточно, но расспрашивать о подробностях Илья постеснялся.
- Так до смерти и жили тут? - обернулся он к своему провожатому.
- Здесь и помирали. А хоронили их в других местах. Опять долбили камень, делали большую выемку, туда гробы и заталкивали. Да ты сам увидишь.
Они шли в полный рост, не нагибаясь. Своды пещеры и стены были хоть и грубо, но все же заметно обработаны человеческой рукой. Пахло сыростью, но сыростью не затхлой, как в подвале, а свежей и бодрящей.
Дышалось легко. Несмотря на воображаемую тяжесть каменного монолита, Илья чувствовал себя абсолютно уверенно. Время от времени проход расширялся, и путники оказывались в просторных помещениях с высокими потолками. В углах стояли покрытые паутиной чаны, еще какие-то сосуды. Кое-где встречались нацарапанные быстрой рукой туристов надпися явно нерелигиозного содержания.
То справа, то слева Илья замечал небольшого размера, но, судя по всему, толстые и крепкие двери в стенах. "Что несколько книг! Здесь можно упрятать всю городскую библиотеку вместе с районными, да еще осталось бы место для читателей. Разве тут что-нибудь найдешь?" - подумал Илья.
Он взглянул на часы. Было около девяти часов. Через час-полтора пора возвращаться.
Сторож подвел Илью к одной из дверей в стене, потянул ее на себя и направил в открывшуюся темноту луч фонаря. От пола до довольно высокого потолка громоздились наваленные друг на друга черные, грубо обтесанные бревна - гробы.
- Они и сейчас тут лежат, - спросил Илья, - монахи?
- Пусто уж давным-давно. Ученые растащили, изучают. Все никак в толк не возьмут, чего это здешние покойники в прах не обращаются. А тут и понимать нечего: святые ведь, вот их тлен и не берет. Богу душу свою вручили, а господь за то об их бренных телах заботу держит. Дело ясное. Присаживайся.
Сторож вошел в склеп и привычно опустился на край одной из торчащих снизу колод. Илья устроился рядом.
- Это что, покойнички перекусывают? - спросил он, глядя себе под ноги и носком сапога подвигая поближе к стоящему на полу фонарю корку хлеба. Рядом валялись огрызок колбасы, окурки папирос.
- Скажешь, покойники. Это я на прошлой неделе батю своего поминал. Тут похоронен.
- Тоже святой, помер - притворно удивился Илья.
- Какой святой? Пономарем при церкви состоял.
А как помер, я его здесь и похоронил. Ему что? Пещер много, еще и мне место останется. Я уж приглядел. Ты того, - вдруг строго произнес сторож, - располагайся.
У меня и закусон найдется. Один момент. - Он перегнулся, приподнял крышку стоящего позади гроба и бросил через плечо: - Посвети-ка.
На дне колоды вперемешку с мятыми газетами лежали куски плавленого сыра со следами зубов по краям, наполовину опорожненная банка рыбных консервов, хлеб.
- Во, - удовлетворенно хмыкнул сторож. - На прошлой неделе положил, а все свеженькое. Да ты бери, не стесняйся. Не отравишься. Здесь лучше, чем в холодильнике.
От угощения Карзанян отказался, предоставив Пантелеймону в одиночку расправляться с бутылкой. Он с интересом рассматривал газету, извлеченную из гроба.
Она была четырехлетней давности, судя по дате на первой странице, но выглядела так, будто ее только что отпечатали.
- Чего смотришь? Старье это все. Я читал, - с чавканьем, закусывая после очередного глотка из бутылки, сказал сторож.
- То-то и оно, что старье. А на вид не скажешь.
- Святое ж место. Тут какая-никакая бумага или книжка полтыщи лет пролежит и ничего ей не будет.
- Загибаешь? - насторожился Илья. - Да полтыщи лет назад и бумаги-то, поди, не было.
- Может, и меньше, почем я знаю. Может, они и помоложе будут.
- Церковные, что ли?
- Черт их разберет, прости, господи. А ты что, интересуешься или как?
- Про книги? Чего в них интересного? Вот иконку бы какую старую приобрел бы. Я у кореша своего видел сегодня. В горке стоит. Не сказал, где достал. Отчистил, лаком покрыл, лампадку приспособил. Залюбуешься. И ничего, что неверующий, зато красиво.
- Эк ты, парень, когда хватился. Раньше надо было насчет иконки-то. Тю-тю. Все увезли, подчистую. На картонке реставраторы наляпают кое-как, для блезиру, и развесят у входа, а скурсоводы помалкивают, цену себе набивают.
- За что же это ты, Пантелеймон Иннокентьевич, экскурсоводов так не любишь?
- А чего? Мне с ними детей не крестить. Настырные больно. Так и шастают тут, так и шастают. И нет чтоб сторожа уважить, еще жалобы строчат. Не угодил я, видишь ли, им. Директор к себе вызывал. Ну, я ему врезал. Нет, говорю, такого права, чтоб из родного дома выгонять. Сперва, говорю, квартиру мне дайте со всеми удобствами, как у других. У меня тридцать пять лет беспрерывного стажу на этом самом месте. Я жаловаться буду. Так я и сказал. Отступились. Дай бог здоровья Игорю Владимировичу. Надоумил, как говорить. Вот и отступились.
Голова сторожа медленно склонялась набок. Он привалился к стене, вяло мусоля в губах потухший окурок папиросы.
- Это кто ж такой? - лениво поинтересовался Илья. - Благодетель-то?
- Умный человек. Над реставраторами начальник.
Завсегда уважит. Я ему тут, почитай, все показал... Самую малость себе оставил. Про черный день... Ну ты походи недалече, я вздремну. Только далеко не забредай, тут и заблудиться недолго. Бывали случаи.
Карзанян взял фонарь, вышел за дверь, приоткрыл ее пошире и двинулся по плотной темноте, разрываемой лучом фонаря. Без сторожа он вряд ли нашел бы обратную дорогу, а небольшое самостоятельное путешествие ему ничем не грозило. Илья пошел вдоль правой стены, уверенный, что, возвращаясь обратно вдоль левой, всегда сможет выйти к склепу.
"Интересно, Иннокентич спьяну сболтнул про книги или в самом деле что-то знает? А благодетель у него, видно, не случайный оказался. Есть о чем доложить полковнику", -думал Илья, медленно продвигаясь по коридору и открывая подряд все двери в стенах.
Некоторые из них подавались с трудом. Приходилось обеими руками, ухватившись за массивные кольца, служившие ручками, упираться ногами в стену и дергать дверь на себя. Илья знал, что искать. Где-то у сторожа есть тайник, где он что-то припрятал "про черный день", и если он вообще существует, то должен находиться где-то неподалеку от места частого обитания Пантелеймона.
Давно было пора возвращаться назад, а Илья все кружил на одном месте. Он смотрел на хорошо различимые отпечатки подошв своих сапог на полу у двери, они вели к ней.с двух сторон. В душу начал заползать холодок. Он посветил вокруг себя фонарем и прижался спиной к холодной стене. Все вокруг было истоптано.
Куда бы он ни поворачивал, везде натыкался на тупики и двери. Похоже, и на этот раз правило правой стороны подвело его - он заблудился.
Х
На следующий день на утреннем совещании полковник Смолянинов, с плохо скрытой иронией выслушав доклад Карзаняна о его приключениях в пещерах монастыря, запретил подчиненным без особой нужды и близко, подходить к его стенам. Логвинов, присутствовавший вместе со всеми, молча торжествовал: его версия о том, что источник появившихся в городе древностей находится в монастыре, подтвердилась. Оставалось "побеседовать" с Москвиным, дядей Лешей и в первую очередь заведующим реставрационной мастерской Казаченко. Этим они и собирались сегодня заняться, как вдруг поступило сообщение о краже из квартиры Ревзина. Вадима Сычева, к его удивлению, ввели в оперативную группу. Закончив отчет о вечере, проведенном в компании "книголюбов", Логвинов пошел домой: полковник Смолянинов объявил, что ему положен отгул за работу в прошлый выходной, тем более что и сегодня воскресенье. Кроме Кима и полковника, никто пока еще не знал, что это за отгул и с чем он связан. Сам же Логвинов старался об этом не думать, но волей-неволей мысли его то и дело возвращались к этому злополучному заявлению, написанному от имени Ревзина.
Больше всего озадачивал один вопрос: откуда те, кто стоит за Ревзнным, могли знать его, Кима, фамилию.
Не было в жизни Логвинова дня, которого он ждал бы больше, чем завтрашнего понедельника. Он верил, что политотдел вместе с кадровиками во всем разберутся и он сможет опять приступить к работе. Но на душе было неспокойно, тем более что вчера, когда он поздно вернулся с работы, жена посмотрела на него не укоризненно и ласково, как всегда, а тревожно и настороженно, будто знала о свалившейся на него беде, но не знала чем помочь.
Судя по всему, кража произошла среди бела дня.
Сразу после совещания Сычев приехал на место происшествия. Вскоре в доме по Петропавловскому переулку появился и Карзанян, заходивший в р.аиотдел. В последнее время на его участке происходило все больше загадочных событии.
- Ты во дворе был? - недовольно буркнул Вадим Илье.
- Глухое дело.
- Ну конечно, это тебе не то, что в монастырском подземелье. Там бы ты враз разобрался.
- Уже раззвонили?
- Еще бы. Тебя всю ночь искали, целый город на ноги подняли. Смолянинов чуть не приказал пруд около монастыря растопить и воду спустить. Жаль, ты раньше объявился: не успели ребята рыбкой полакомиться. А как Логвинов в колодец за тобой лазил, знаешь?
- Ничего я не знаю, - хмуро ответил Илья. - В какой колодец?
- Да около монастыря колодец оставили открытым.
Ким тебя там и искал - может, ты туда провалился?
Как же ты в пещеры-то попал?
- Ладно, - отмахнулся Илья, - долгая история.
Расскажи лучше, почему меня в монастыре искали? Да еще пост там оставили?
- Тебя ребята по дороге к монастырю видели, когда мимо на патрульной машине проезжали.
- Ясно.
- Темнишь ты чего-то, Илья.
- Чего темнить-то? Задание выполнял.
Вадим откровенно расхохотался:
- Ну ты даешь, задание. Ты на свои руки посмотри. Живого места нет. Камни, что ли, ворочал, Пинкертон? Головой работать надо, а руками - пусть те, у кого головой не получается.
Карзанян с трудом подавил в себе желание вот прямо здесь, сейчас сказать ему все, что о нем думает.
И уж совсем не хотелось обсуждать с ним, как долго он бродил по подземелью, о чем передумал за эти часы, как терял надежду и как обретал ее вновь, мысленно беседуя с отцом. Тот любил повторять: "В любом безвыходном положении есть возможность для маневра". И Илья нашел то, что искал, потом нашел выход наружу. А выходя за ворота, перепачканный, с разбитыми руками, измученный и усталый, он был доволен: отец похвалил бы его. Может быть, скупо, а то и вовсе молча, но похвалил.
Воспоминания пронеслись в несколько мгновений однако их хватило, чтобы взять себя в руки.
- Я некоторых знаю, которые ни руками, ни головой не умеют, а уже в управлении работают. По-всякому бывает. Ладно, пойдем на улицу.
Они вышли во двор поговорить с жильцами соседних домов, спросить, не заметил ли кто-нибудь из них людей, грузивших в машину домашние вещи. Во дворе они встретили Логвинова, который, не усидев дома, решил осмотреть обворованную квартиру. К этому времени следователь, эксперт и проводник с собакой, потерявшей след на улице неподалёку от подъезда, уже уехали.
От царившего в квартире совсем недавно своеобразного порядка не осталось и следа. Пол устилали осколки стекла. Книги, сброшенные с полок, громоздились друг на друга. Дверцы шкафа и буфета распахнуты настежь. Преступники явно что-то искали. Нет, не ценности и не деньги, которые здесь никогда не водились.
Ясно, что их интересовали книги. Что же еще?
Ким обвел взглядом комнату, задержался на надписи "Звучат лишь письмена", поднял с пола одну из книг в темном добротном переплете, раскрыл ее. "Книги не только собирали, но и уничтожали, - читал Логвинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21