Не нашли только те три капсулы, что я предусмотрительно рассовала по тайным кармашкам в одежде.
— Да это Ведьма! — увидев гадальные кости, сказал старший из троих приехавших, расписной удалец лет двадцати восьми, с золотыми зубами, весь дорогой, напряженный и очень опасный. — Мне ее Дядя описал.
— Алексей Никитич? — переспросил маленький ублюдок. — Он что, сам не приедет?
— Нет, занят, — ответил удалец, который скорее всего и был тем самым Племянником.
— Что с ней делать? — спросил старший из собачьих охранников.
Мужчина поглядел на меня с задумчивым, пренебрежительным равнодушием.
— Я же предупреждал, Таня, — произнес он вкрадчиво, и я только теперь узнала его голос, — не лезь в наше корыто. Здесь воняет. А теперь ты не только нанюхаешься. — Он обернулся к старшему. — В вольер, вместе с Косым.
Идите выгрузите. Чтоб к утру и следов не осталось.
До меня медленно доходил смысл сказанного, пока хлопали дверцы машины и стихал звук мотора.
Все это время парни стояли не двигаясь. Затем мужчина обернулся ко мне, ухмыльнулся нехорошей улыбкой и кивнул своим молодчикам.
— Ну что, ребята, начали, — бесстрастно проронил старший.
Первый из парней методично и бесстрастно содрал с меня одежду, порвал трусики, раздвинул ноги, которые держал второй, тут же вошел в меня — я вздрогнула от боли, стиснула зубы — и столь же методично продолжал.
Я лежала замерев, пытаясь расслабиться, сдержать растущую ненависть и протест, еле удерживая ноги от того, чтобы дернуться и резко распрямиться прямо ему между ног.
Стараясь не обращать внимания на боль, я, не сопротивляясь, искала выход. И не находила его.
Вольер. Бешеные голодные псы. Я и какой-то Косой.
Лишь прошептала «не надо…», когда меня поворачивали спиной специально для маленького ублюдка, но относилось это не к его потугам…
Они даже отпустили меня, похлопав по ягодице — «за послушание», и не стали завязывать рот липкой лентой, как таращившемуся на нас связанному Косому — грузному мужчине лет сорока с глазами, полными ужаса.
Мне дали набросить на себя мою куртку и надеть штаны.
Я прижала руки к животу, который горел изнутри, словно ободранная напильником рана, и послушно поплелась за ними.
У самого стола не выдержала, упала. Меня пнули, с руганью велели подняться. Помогли, обхватили, резко дернули вверх;
Поднимаясь, я ухватилась за кромку стола, качнулась и нащупала иглу, небрежно брошенную в сторонке от изъятых у меня вещей. Пьяным движением ухватила ее и поплелась дальше, прижимая к низу живота.
В холодной ночной темноте спрятала иглу, проколов, словно булавкой, штанину.
Нас подвели к бетонному приземистому зданию с железной дверью.
Мужчина что-то мычал, пытался сказать.
Парни не отвечали.
Старший открыл дверь. Косого швырнули вперед, его тело с глухим стуком ударилось о земляной пол.
— Не надо!.. — слабо взмолилась я, хватая их за одежду.
Они молча отворачивались, не очень решительно подталкивая вперед.
— Чего ж ты хочешь, дура? — сказал старший. — Не надо было лезть. Я могу только стукнуть тебя сам, а потом бросить ТУДА. Хочешь?
Я отрицательно мотнула головой, мучительно простонала:
— Не надо!
— Жить хочется, сука?! — внезапно ощерился коротышка, искаженным лицом нависая надо мной. — Проси!! — Он схватил меня за волосы, дернул так, что из глаз брызнули слезы, я, содрогаясь, заревела:
— Пусти!
— Проси, сука!! — завизжал он, свободной рукой ударяя меня по лицу.
— А то мы посмотреть, как тебя жрать будут, не можем, собачки резвые — решеточки ломают, приходится стеночки строить! Проси!!
Один из парней схватил недомерка тяжелой рукой и отшвырнул в сторону.
— Кончай! — сказал старший. И неожиданно толкнул меня вперед.
Я пролетела три шага и упала.
Дверь закрылась с тройным щелканьем замков.
Опустошение и ужас навалились вместе с темнотой, но тут же я услышала мычание связанного и бросилась к нему.
Судорожно срывая узлы веревки, я, кажется, даже завыла от возбуждения. Мне вторил скрежет отодвигаемой плиты.
Веревка подалась в полной темноте, мужчина начал подниматься, когда я почувствовала сильный собачий запах.
Откатилась в сторону, нащупывая иглу, — и тут же страх улетучился окончательно, уступая место бешеной ненависти. И желанию ЖИТЬ.
Я подалась назад, почувствовала угол комнаты, прижалась к стене.
Впереди раздался полный ужаса и боли крик мужчины, потонувший в стенах каменного мешка, там боролись — боролись насмерть.
Собаки рычали, ревели, клацали челюстями. Несколько секунд — и крики Косого стихли. Теперь раздавалось только громкое чавканье и хруст раздираемой плоти. Трясущейся рукой я нащупала три комочка, вынула их. И по одному швырнула в ту сторону, где утоляли голод псы.
Я не двигалась, только все сильнее и сильнее дрожала, без сил оседая на пол.
И через несколько секунд услышала, как мощные лапы скребут землю в моем направлении.
Я не знала, почуют ли мой страх эти псы, бешеные от горячей свежей крови. Я не знала, спасет ли меня чертов Ванин раствор и ядовитые капсулы, но точно знала, что капсул три, а собак четыре.
Впервые в жизни я с такой ошеломляющей ясностью представила, что могу умереть. Умереть, раздираемая на части проклятыми тварями!
Я не выдержала — и закричала, в этом крике выражая всю свою боль, весь страх, всю ненависть.
Из противоположного угла захрипели, задергались, жалобно заскулили, постепенно затихая.
Но последняя тварь бросилась в мою сторону.
— На! — выдохнула я, всаживая иглу в жесткую шкуру, вырывая ее, отскакивая, избегая укуса, снова ударяя.
Тварь набросилась на меня с утробным рыком, я поскользнулась, свалилась на мертвые тела, еще слабо дрожащие в агонии.
Он тут же оказался рядом, и яростная боль разорвала мне бок — НО ЭТО БЫЛА ВСЕГО ЛИШЬ ЛАПА!
Я выбросила руку вперед, загибая вверх короткую мокрую морду — ощеренная пасть обдавала смрадным дыханием и яростным рыком, — и всадила иглу туда, где должны были находиться глаза.
После первого удара он завизжал, когтями разрывая куртку и кожу у меня на груди, после второго стал биться, стремясь вырваться, и уже вырвался из моих ослабевших рук, — но тут движения его замедлились и третий удар иглы вошел очень мягко, без хруста — всего лишь с каким-то лопающимся звуком.
Он захрипел. Задергался.
Я отползла в сторону, хватаясь за кровоточащие борозды на бедре, боку и груди.
Через мгновение все было кончено. Воцарилась тишина.
А еще через несколько секунд комната стала наполняться сладким запахом эфира, я запомнила его на всю жизнь — по наркозам, которые мне делали во время хирургических операций.
Я поняла, что борьба за жизнь только начата.
Не чувствуя боли, подошла к двери. Замерла.
Когда газ наполнил комнату клубящимися облаками, я не дышала.
Я не дышала и те две минуты, когда воздух втягивался в те же самые трубы, из которых пришел газ, используемый для усыпления собак. По этой примете я поняла, что там, снаружи, никто ничего не заметил.
Тишина звенела вокруг, мельтешение в закрытых глазах нарастало. Я понимала — если их там двое, я погибну.
За дверью был один. Он начал входить, внимательно оглядываясь, но свет его же фонаря ослеплял его.
Это был один из двоих молодых. Я медленно вдохнула и, не колеблясь, воткнула иглу ему в горло.
Хотя сонного яда после драки с псом на игле не осталось, попала я на редкость удачно: здоровенная игла длиной с палец, похоже, вошла в сонную артерию — кровь брызнула горячим липким фонтаном.
Ненависть переполняла меня вместе с беснующимся, хохочущим торжеством. Парень захрипел, забулькал кровью, льющейся ему в горло, и медленно осел, придерживаемый мной.
Я вытащила пистолет из-под его куртки. И крадущимся шагом направилась в обход вольера, отыскивая второго, который должен был управлять откачкой газа.
Тот как раз выходил на улицу и повернулся ко мне спиной, закрывая вторую железную дверь.
Я оглушила его подобранным камнем, врезав в затылок. Возможно, удар оказался смертельным.
В комнате, помимо пульта с тремя рычагами, хранилась и цистерна с горючим веществом. Я поняла, для чего она была предназначена. И содрогнулась от мысли, пришедшей мне в голову.
Оставшиеся двое сидели в сараюшке, когда я вошла туда более-менее твердым шагом, в крови пополам с грязью, полуголая и страшная.
— Встать! — приказала я, наводя пистолет. Они не подчинились, думали, возьмут быстротой и количеством.
Ублюдка уложила прямым выстрелом в живот, от которого долго мучаются. Он упал и не двигался.
Старшему попала в плечо.
— Иди вперед! — Он пошел, зажимая рану рукой.
— Неси его в дом! — Он взвалил оглушенного камнем на себя и потащил, шипя от боли.
Недомерок лежал в луже крови на пороге, пряча от меня свой изуродованный живот. Белые губы его неслышно шевелились.
— Этого внутрь! — Он положил.
— Я даю тебе шанс. Стены и земля вокруг дома облиты из вашей канистры. Гореть будет, как факел. Думаю, у вас останется минуты две. Если успеешь — выживешь.
Он бросился вперед, и мне пришлось израсходовать две последние пули на его ступни. Вместо пистолета взяла со стола остро наточенный кухонный нож.
Схватив свои вещи и трепетно прижав двенадцатигранники к груди, я еще вытащила из ящика стола подвернувшиеся под руку деньги. Сняла с вешалки плащ, завернулась в него.
У самого порога он все-таки попытался поймать мою ногу, сам не будучи в силах встать.
Я двинула ему ногой по лицу. Встала у двери.
— Хочешь жить?! Тогда говори — кто похитил Зинаиду Андреевну?!
— Да сам Дядя и похитил, — прохрипел он, — сам!
— Молодец, послушный! — рявкнула я. Тряпицей обтерла все, чего касалась в этом сарае. Закрыла дверь.
Обмотала ручки удавкой, намертво соединяя их. Нет, не порвать им леску такого качества!
Задержалась у двери на секунду. А затем отошла и бросила горящую спичку из тех, что сами они припасали для огоньку…
…Уже в дороге оказалось, что взяла я чуть меньше сотни. Как смотрел на меня чудом пойманный таксишник, ни в сказке сказать, ни пером описать. Если бы не плащ, он, наверное, и не остановился бы.
Я молча плакала на заднем сиденье. И всю дорогу кляла себя за то, что подрезала леску ножом, чтобы ее можно было порвать — смертельно ненавидя этих людей, я не могла хладнокровно убить их. Они вроде как пленные…
Глава 7
ВИЗИТ К ЗНАКОМЦУ
Домой не поехала, справедливо полагая, что там меня могут снова ждать, причем в удвоенном составе. Решила одной ночью убить двух зайцев — и переночевать, и заручиться поддержкой родственников Зинаиды Андреевны, заодно узнать, как дела с ее поиском, возможно, рассказать о своих «изысканиях».
Мыслить логически не получалось — в голове был сумбур, перед глазами стоял ревущий темный кошмар. Кратко подвела итоги: в городе есть люди, которые занимаются организацией собачьих боев. Один из организаторов — толстый Анатолий Иванович. Помимо того, он и его подручные связаны с людьми гораздо более опасными — организованной преступностью. Я голову готова была дать на отсечение, что сюда, в вольер, привозили убирать неугодных людей, убирать так, чтобы следов не осталось. Голодные псы пожирали жертву, одновременно развивая в себе агрессивность и жажду крови; то, что они не уничтожали — одежду, кости, другие останки, — бандиты сжигали, используя ту самую канистру…
Сколько времени они этим занимаются? Судя по разговору, подслушанному мной, не так давно. Сторожа клянут свою работу и ненавидят Алексея Никитича, Дядю, который, похоже, шишка в собачьем бизнесе. Племяш, с которым я успела так трогательно познакомиться, — его партнер, возглавляющий убийц.
То, есть это или наемная группировка, или люди преследующие собственные цели, но в обоих случаях собак используют в качестве прикрытия.
О Господи, как жутко болит все тело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Да это Ведьма! — увидев гадальные кости, сказал старший из троих приехавших, расписной удалец лет двадцати восьми, с золотыми зубами, весь дорогой, напряженный и очень опасный. — Мне ее Дядя описал.
— Алексей Никитич? — переспросил маленький ублюдок. — Он что, сам не приедет?
— Нет, занят, — ответил удалец, который скорее всего и был тем самым Племянником.
— Что с ней делать? — спросил старший из собачьих охранников.
Мужчина поглядел на меня с задумчивым, пренебрежительным равнодушием.
— Я же предупреждал, Таня, — произнес он вкрадчиво, и я только теперь узнала его голос, — не лезь в наше корыто. Здесь воняет. А теперь ты не только нанюхаешься. — Он обернулся к старшему. — В вольер, вместе с Косым.
Идите выгрузите. Чтоб к утру и следов не осталось.
До меня медленно доходил смысл сказанного, пока хлопали дверцы машины и стихал звук мотора.
Все это время парни стояли не двигаясь. Затем мужчина обернулся ко мне, ухмыльнулся нехорошей улыбкой и кивнул своим молодчикам.
— Ну что, ребята, начали, — бесстрастно проронил старший.
Первый из парней методично и бесстрастно содрал с меня одежду, порвал трусики, раздвинул ноги, которые держал второй, тут же вошел в меня — я вздрогнула от боли, стиснула зубы — и столь же методично продолжал.
Я лежала замерев, пытаясь расслабиться, сдержать растущую ненависть и протест, еле удерживая ноги от того, чтобы дернуться и резко распрямиться прямо ему между ног.
Стараясь не обращать внимания на боль, я, не сопротивляясь, искала выход. И не находила его.
Вольер. Бешеные голодные псы. Я и какой-то Косой.
Лишь прошептала «не надо…», когда меня поворачивали спиной специально для маленького ублюдка, но относилось это не к его потугам…
Они даже отпустили меня, похлопав по ягодице — «за послушание», и не стали завязывать рот липкой лентой, как таращившемуся на нас связанному Косому — грузному мужчине лет сорока с глазами, полными ужаса.
Мне дали набросить на себя мою куртку и надеть штаны.
Я прижала руки к животу, который горел изнутри, словно ободранная напильником рана, и послушно поплелась за ними.
У самого стола не выдержала, упала. Меня пнули, с руганью велели подняться. Помогли, обхватили, резко дернули вверх;
Поднимаясь, я ухватилась за кромку стола, качнулась и нащупала иглу, небрежно брошенную в сторонке от изъятых у меня вещей. Пьяным движением ухватила ее и поплелась дальше, прижимая к низу живота.
В холодной ночной темноте спрятала иглу, проколов, словно булавкой, штанину.
Нас подвели к бетонному приземистому зданию с железной дверью.
Мужчина что-то мычал, пытался сказать.
Парни не отвечали.
Старший открыл дверь. Косого швырнули вперед, его тело с глухим стуком ударилось о земляной пол.
— Не надо!.. — слабо взмолилась я, хватая их за одежду.
Они молча отворачивались, не очень решительно подталкивая вперед.
— Чего ж ты хочешь, дура? — сказал старший. — Не надо было лезть. Я могу только стукнуть тебя сам, а потом бросить ТУДА. Хочешь?
Я отрицательно мотнула головой, мучительно простонала:
— Не надо!
— Жить хочется, сука?! — внезапно ощерился коротышка, искаженным лицом нависая надо мной. — Проси!! — Он схватил меня за волосы, дернул так, что из глаз брызнули слезы, я, содрогаясь, заревела:
— Пусти!
— Проси, сука!! — завизжал он, свободной рукой ударяя меня по лицу.
— А то мы посмотреть, как тебя жрать будут, не можем, собачки резвые — решеточки ломают, приходится стеночки строить! Проси!!
Один из парней схватил недомерка тяжелой рукой и отшвырнул в сторону.
— Кончай! — сказал старший. И неожиданно толкнул меня вперед.
Я пролетела три шага и упала.
Дверь закрылась с тройным щелканьем замков.
Опустошение и ужас навалились вместе с темнотой, но тут же я услышала мычание связанного и бросилась к нему.
Судорожно срывая узлы веревки, я, кажется, даже завыла от возбуждения. Мне вторил скрежет отодвигаемой плиты.
Веревка подалась в полной темноте, мужчина начал подниматься, когда я почувствовала сильный собачий запах.
Откатилась в сторону, нащупывая иглу, — и тут же страх улетучился окончательно, уступая место бешеной ненависти. И желанию ЖИТЬ.
Я подалась назад, почувствовала угол комнаты, прижалась к стене.
Впереди раздался полный ужаса и боли крик мужчины, потонувший в стенах каменного мешка, там боролись — боролись насмерть.
Собаки рычали, ревели, клацали челюстями. Несколько секунд — и крики Косого стихли. Теперь раздавалось только громкое чавканье и хруст раздираемой плоти. Трясущейся рукой я нащупала три комочка, вынула их. И по одному швырнула в ту сторону, где утоляли голод псы.
Я не двигалась, только все сильнее и сильнее дрожала, без сил оседая на пол.
И через несколько секунд услышала, как мощные лапы скребут землю в моем направлении.
Я не знала, почуют ли мой страх эти псы, бешеные от горячей свежей крови. Я не знала, спасет ли меня чертов Ванин раствор и ядовитые капсулы, но точно знала, что капсул три, а собак четыре.
Впервые в жизни я с такой ошеломляющей ясностью представила, что могу умереть. Умереть, раздираемая на части проклятыми тварями!
Я не выдержала — и закричала, в этом крике выражая всю свою боль, весь страх, всю ненависть.
Из противоположного угла захрипели, задергались, жалобно заскулили, постепенно затихая.
Но последняя тварь бросилась в мою сторону.
— На! — выдохнула я, всаживая иглу в жесткую шкуру, вырывая ее, отскакивая, избегая укуса, снова ударяя.
Тварь набросилась на меня с утробным рыком, я поскользнулась, свалилась на мертвые тела, еще слабо дрожащие в агонии.
Он тут же оказался рядом, и яростная боль разорвала мне бок — НО ЭТО БЫЛА ВСЕГО ЛИШЬ ЛАПА!
Я выбросила руку вперед, загибая вверх короткую мокрую морду — ощеренная пасть обдавала смрадным дыханием и яростным рыком, — и всадила иглу туда, где должны были находиться глаза.
После первого удара он завизжал, когтями разрывая куртку и кожу у меня на груди, после второго стал биться, стремясь вырваться, и уже вырвался из моих ослабевших рук, — но тут движения его замедлились и третий удар иглы вошел очень мягко, без хруста — всего лишь с каким-то лопающимся звуком.
Он захрипел. Задергался.
Я отползла в сторону, хватаясь за кровоточащие борозды на бедре, боку и груди.
Через мгновение все было кончено. Воцарилась тишина.
А еще через несколько секунд комната стала наполняться сладким запахом эфира, я запомнила его на всю жизнь — по наркозам, которые мне делали во время хирургических операций.
Я поняла, что борьба за жизнь только начата.
Не чувствуя боли, подошла к двери. Замерла.
Когда газ наполнил комнату клубящимися облаками, я не дышала.
Я не дышала и те две минуты, когда воздух втягивался в те же самые трубы, из которых пришел газ, используемый для усыпления собак. По этой примете я поняла, что там, снаружи, никто ничего не заметил.
Тишина звенела вокруг, мельтешение в закрытых глазах нарастало. Я понимала — если их там двое, я погибну.
За дверью был один. Он начал входить, внимательно оглядываясь, но свет его же фонаря ослеплял его.
Это был один из двоих молодых. Я медленно вдохнула и, не колеблясь, воткнула иглу ему в горло.
Хотя сонного яда после драки с псом на игле не осталось, попала я на редкость удачно: здоровенная игла длиной с палец, похоже, вошла в сонную артерию — кровь брызнула горячим липким фонтаном.
Ненависть переполняла меня вместе с беснующимся, хохочущим торжеством. Парень захрипел, забулькал кровью, льющейся ему в горло, и медленно осел, придерживаемый мной.
Я вытащила пистолет из-под его куртки. И крадущимся шагом направилась в обход вольера, отыскивая второго, который должен был управлять откачкой газа.
Тот как раз выходил на улицу и повернулся ко мне спиной, закрывая вторую железную дверь.
Я оглушила его подобранным камнем, врезав в затылок. Возможно, удар оказался смертельным.
В комнате, помимо пульта с тремя рычагами, хранилась и цистерна с горючим веществом. Я поняла, для чего она была предназначена. И содрогнулась от мысли, пришедшей мне в голову.
Оставшиеся двое сидели в сараюшке, когда я вошла туда более-менее твердым шагом, в крови пополам с грязью, полуголая и страшная.
— Встать! — приказала я, наводя пистолет. Они не подчинились, думали, возьмут быстротой и количеством.
Ублюдка уложила прямым выстрелом в живот, от которого долго мучаются. Он упал и не двигался.
Старшему попала в плечо.
— Иди вперед! — Он пошел, зажимая рану рукой.
— Неси его в дом! — Он взвалил оглушенного камнем на себя и потащил, шипя от боли.
Недомерок лежал в луже крови на пороге, пряча от меня свой изуродованный живот. Белые губы его неслышно шевелились.
— Этого внутрь! — Он положил.
— Я даю тебе шанс. Стены и земля вокруг дома облиты из вашей канистры. Гореть будет, как факел. Думаю, у вас останется минуты две. Если успеешь — выживешь.
Он бросился вперед, и мне пришлось израсходовать две последние пули на его ступни. Вместо пистолета взяла со стола остро наточенный кухонный нож.
Схватив свои вещи и трепетно прижав двенадцатигранники к груди, я еще вытащила из ящика стола подвернувшиеся под руку деньги. Сняла с вешалки плащ, завернулась в него.
У самого порога он все-таки попытался поймать мою ногу, сам не будучи в силах встать.
Я двинула ему ногой по лицу. Встала у двери.
— Хочешь жить?! Тогда говори — кто похитил Зинаиду Андреевну?!
— Да сам Дядя и похитил, — прохрипел он, — сам!
— Молодец, послушный! — рявкнула я. Тряпицей обтерла все, чего касалась в этом сарае. Закрыла дверь.
Обмотала ручки удавкой, намертво соединяя их. Нет, не порвать им леску такого качества!
Задержалась у двери на секунду. А затем отошла и бросила горящую спичку из тех, что сами они припасали для огоньку…
…Уже в дороге оказалось, что взяла я чуть меньше сотни. Как смотрел на меня чудом пойманный таксишник, ни в сказке сказать, ни пером описать. Если бы не плащ, он, наверное, и не остановился бы.
Я молча плакала на заднем сиденье. И всю дорогу кляла себя за то, что подрезала леску ножом, чтобы ее можно было порвать — смертельно ненавидя этих людей, я не могла хладнокровно убить их. Они вроде как пленные…
Глава 7
ВИЗИТ К ЗНАКОМЦУ
Домой не поехала, справедливо полагая, что там меня могут снова ждать, причем в удвоенном составе. Решила одной ночью убить двух зайцев — и переночевать, и заручиться поддержкой родственников Зинаиды Андреевны, заодно узнать, как дела с ее поиском, возможно, рассказать о своих «изысканиях».
Мыслить логически не получалось — в голове был сумбур, перед глазами стоял ревущий темный кошмар. Кратко подвела итоги: в городе есть люди, которые занимаются организацией собачьих боев. Один из организаторов — толстый Анатолий Иванович. Помимо того, он и его подручные связаны с людьми гораздо более опасными — организованной преступностью. Я голову готова была дать на отсечение, что сюда, в вольер, привозили убирать неугодных людей, убирать так, чтобы следов не осталось. Голодные псы пожирали жертву, одновременно развивая в себе агрессивность и жажду крови; то, что они не уничтожали — одежду, кости, другие останки, — бандиты сжигали, используя ту самую канистру…
Сколько времени они этим занимаются? Судя по разговору, подслушанному мной, не так давно. Сторожа клянут свою работу и ненавидят Алексея Никитича, Дядю, который, похоже, шишка в собачьем бизнесе. Племяш, с которым я успела так трогательно познакомиться, — его партнер, возглавляющий убийц.
То, есть это или наемная группировка, или люди преследующие собственные цели, но в обоих случаях собак используют в качестве прикрытия.
О Господи, как жутко болит все тело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15