- спросил Рэйлен.
- Один раз, - кивнул Гарри. - Я спросил, как его дела, а он ответил, что наблюдает, как осы строят дом с четырьмя комнатами. Следующий раз я увидел его через месяц, уже в лазарете. Он сидел за столом и печатал на машинке. Мне говорили, что он писал письма для неграмотных заключенных. Они любили его, называли "Дядюшка Эз". Как бы там ни было, он что-то печатал, и я опять спросил его, как дела. Это я, двадцатилетний мальчишка, разговаривал с Эзрой Паундом. Он взглянул на меня, не прекращая печатать, и сказал:
"В своем драконьем мире муравей - кентавр. Смири тщеславие..." "Что?" - спросил я, но он уже смотрел на лист, вставленный в машинку. "Муравей кентавр..." Я запомнил эту строчку, а через три года нашел ее в его книге "Пизанские Cantos", восемьдесят первый номер.
- Так ты что, видишь в этой строчке какой-нибудь смысл? - спросила Джойс.
Вот так и хочет его донять, думал Рэйлен. А если это и не должно иметь какого-либо смысла? Во всяком случае, Гарри ни в каком смысле не нуждается.
- Этот человек был гением, - повторил Гарри.
- Ты говоришь так, доверяя мнению других, повторяешь чужие слова.
- Да, а почему бы и нет?
- Гений, у которого не все дома.
- Пусть так, - согласился Гарри. - Но ведь это его и спасло, верно? Надо совсем свихнуться, сказали его друзья, чтобы загнать себя в такое идиотское положение.
Джойс взглянула на Рэйлена:
- А ты знаешь, что было с ним потом?
Рэйлен покачал головой. Он знал это имя, Эзра Паунд, и больше, пожалуй, ничего. После приснопамятной поездки в Атланту он попытался было почитать что-нибудь из стихов Паунда, но быстро бросил это занятие, придя к решению, что слишком туп для такой литературы. И очень обрадовался, узнав, что эти стихи непонятны, пожалуй, вообще никому.
- Его объявили психически ненормальным, - сказала Джойс, - и послали не в тюрьму за измену родине, а в больницу Святой Елизаветы, которая в Вашингтоне.
- Двенадцать лет в дурдоме Святой Елизаветы, - отозвался Гарри. Хорошенькое обращение со старым любимцем американской интеллигенции, особенно той ее части, которая обосновалась в Европе. Так, кажется, назвали это в "Тайм". Кстати, такая же шляпа, - повернулся он к Рэйлену, - которую ты с головы не снимаешь, была на Эзре. В одной книге есть фотография. Снимали в шестидесятом году, я тебе сейчас покажу. Сходи в библиотеку, обратился он к Джойс. - Посмотри рядом с большим креслом, единственным приличным креслом на весь этот дом. Там две биографии и книга стихов "Избранные Cantos".
Динклага20, где ты
С "Фон", а может, без?
Ты сказала, зубы на черных лицах
Солдат напомнили охоту на кабана.
Я думала, что первую твою охоту, но
Черные заключенные милы с детьми и необыкновенно,
К тому же как там его имя, того, который
Провел ночь в воздухе, запутавшись в причальных тросах.
Одинокая скала для чайки,
Которая и без того способна сесть на воду!
А разве индуисты
Не вожделеют к пустоте?
- Читать дальше или хватит?
Джойс прикрыла книгу, заложив пальцем страницу.
- Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? - Лицо Гарри хранило серьезное, непроницаемое выражение. - Это великолепное чтение, к нему бы еще вино и сыр.
- Иногда начинаешь вроде и понимать что-то, - сказала Джойс, - но потом смысл снова ускользает. И мне пришлось найти сперва кусок, который по-английски, - повернулась она к Рэйлену. - А то ведь там и по-итальянски, и по-гречески, а время от времени он вставляет и китайские загогулины.
- Когда Эзру Паунда посадили в клетку, - объяснил Гарри, - он прихватил с собой китайский словарь и Конфуция. Ты покажи Рэйлену фотографии - обезьянью клетку, Дороти, Ольгу Рудге. В этой книге, что побольше, есть снимок Эзры Паунда в такой же шляпе, что и у Рэйлена, это Рим, шестидесятый год. Когда Эзру выпустили из заведения Святой Елизаветы, он сразу же вернулся сюда, просто не терпелось ему - потому я и помню точно дату. Вернулся, ты только послушай это, с Дороти и еще одной своей подружкой, Марселлой, на сорок лет моложе его. Он считал, что любит ее, а потому должен на ней жениться, разведясь предварительно с Дороти. Ну а в результате Дороти снюхалась с Ольгой, которая так и жила в Италии, и они на пару заставили-таки Марселлу уехать. Ну а вскоре у него началась депрессия, он разочаровался во всей своей работе, почти перестал есть и разговаривать. У Дороти опустились руки, она бросила безуспешные попытки что-то для него делать, и тогда Эзра переехал сюда, к Ольге. Здесь я и увидел его снова, продолжал Гарри. - В шестьдесят седьмом. И даже трижды подряд, в одном и том же кафе, и каждый раз Эзра и его любовница обедали вместе с целой компанией. Вокруг него все время толпились люди - друзья, журналисты, берущие интервью. Ну и, конечно, целая толпа поэтов. Каждый обед был вроде праздника или приема - все смеялись и говорили. Один раз я сидел за соседним столиком, а он ел какую-то рыбу и все время, пока ел, жаловался, сколько в ней костей. Тогда же я пошел следом за Эзрой Паундом в туалет, по пути обогнал его и придержал ему дверь, а когда он проходил мимо, я сказал: "В своем драконьем мире муравей - кентавр". Он взглянул на меня и прошел в кабинку, так ничего и не сказав. Я не обиделся ничуть - ведь его постоянно беспокоили, изводили все кому не лень. Они приходили к дому и звонили в дверь, туристы разные, а Ольга Рудге говорила: "Я пущу только того, кто сможет вспомнить хоть одну строчку из его стихов", и если они не уходили, она обливала их из шланга. Надо бы поесть, - повернулся он к Джойс. - Ведь уже время ленча.
- У меня есть сыр и колбаса, - ответила Джойс. - И что-то там из кулинарных творений Роберта в холодном виде. Гарри продолжал перелистывать одну из биографий.
- Вот так выглядел Эзра, когда я видел его в последний раз, - сказал он Рэйлену. - Ему было восемьдесят два. Посмотри на эту шляпу, ты видел когда-нибудь такие поля? Плащ и трость, плащ этот больше похож на пелерину. У него был свой стиль в одежде, был до самого конца, до восьмидесяти семи лет, когда он умер в Венеции прямо в свой день рождения. С ним была тогда Ольга, тут вот ее фотография. Интересная женщина, правда? Они прожили вместе сорок лет. А вот та самая фотография, это на похоронах, Ольга дотрагивается до него, в последний, наверное, раз. Родился в Хейли, штат Айдахо, умер в Венеции. - Он повернулся к Джойс: - Так мы будем есть или нет?
Гарри передал книгу Рэйлену.
- В одну из своих поездок я побывал там, - сказал он, увидев, что Рэйлен рассматривает снимки военной тюрьмы и обезьяньей клетки. - И ты знаешь, что там сейчас? Питомник, где выращивают розы. А ты знаешь, кого я встретил однажды в Рапалло? Грочо Маркса21.
Гарри и Джойс отправились на кухню готовить ленч, поэтому Рэйлен был у окна один, когда по шоссе проехал темного цвета "мерседес". Черный, а может, синий - сразу не разберешь; машина сильно замедлила ход, почти ползла, и Рэйлен смотрел и смотрел, пока она не скрылась из виду. Понаблюдав за пустым шоссе еще несколько минут, он вернулся к рассматриванию обезьяньих клеток.
Джойс вернулась в гостиную с сандвичами. Гарри, принявший в дополнение к фужеру "Галлиано" и еще два стакана вина, отправился вздремнуть.
- Гарри, декламирующий стихи, - сказала она. - И добро бы какой-нибудь там... я хотела сказать - Эдгар Гэст и вспомнила строчки Дороти Паркер: "Уж лучше положительный вассермановский тест, чем стихи за подписью "Эдгар Гэст". Ты понимаешь, о чем я?
- Пока да, - кивнул Рэйлен, не прекращая жевать бутерброд.
- А вот Гарри выбрал самую темную и непонятную поэзию, какую я когда-либо читала. Смысл ее уловить невозможно, но Гарри в жизни этого не признает.
- Не думаю, чтобы для него имело значение, понимает он ее или нет, сказал Рэйлен.
- Знаю, но ведь он притворяется, что понимает, - вздохнула Джойс. Гарри послушать, так он сразу узнал сидевшего в клетке Эзру Паунда и единственный в лагере знал, кто это такой. Скорее всего, Гарри запомнил имя Паунда, после войны попробовал что-либо о нем узнать, выяснил вдруг, какая это знаменитость, и начал читать его стихи. Только представь себе букмекер из Саут-Майами-Бич, находящий некий духовный контакт с малость свихнутым, всемирно знаменитым поэтом. Читал он, читал и до того дочитался, что решил съездить в Рапалло. А потом - возвращается сюда раз за разом и вот, через двадцать лет, встречает Эзру Паунда снова, уже не в обезьяньей клетке. Теперь это - старый пижон, сумевший сохранить свой стиль, эту черную шляпу, пелерину и тросточку, человек, всю жизнь обедавший в уличном кафе вместе со своей любовницей. Гарри тоже хочется попробовать такую жизнь, узнать, на что это похоже.
- А тут пришли нехорошие ребята и все порушили, - подвел итог Рэйлен.
- Но даже и без них, - сказала Джойс, - Гарри быстро передумал бы насчет уличных кафе. Хорошо, конечно, сидеть в таком кафе погожим деньком, пить "Галлиано" и разглядывать проходящих мимо девушек. Но ведь погода не всегда хорошая, бывает сыро, бывает холодно, и тогда девушки заворачиваются в пальто - те немногие из них, которые остались в городе. Кроме того, он не умеет общаться с людьми, и ему нельзя пить даже кофе. Гарри быстро обнаружит, что староват для уличных кафе. Даже при хорошей погоде он продержался бы еще совсем недолго, максимум пару недель. В Гарри, несмотря на всю его тягу к романтике, очень сильна практическая жилка, к тому же он буквально закоснел в своих привычках. Ты знаешь, что я услышала, когда он позвонил и попросил меня приехать? Ну, сперва он распространялся, как скучает и как не может дождаться. А потом добавил: "Да, и еще, привези мне пару флаконов лосьона после бритья, "Кэзуэлл-Мэсси", шестой номер.
- Это что, лосьон такой? - спросил Рэйлен.
- Его любимый.
- По названию больше похоже на угольную шахту из Восточного Кентукки.
Джойс ушла из гостиной. А вот я, смог бы я жить в таком доме, думал Рэйлен, где все как в музее, потолки совершенно невероятной высоты и нет ни одного стола или стула, на который, можно безбоязненно встать. Это так сказал про стулья Гарри - Гарри, у которого сейчас одна мечта - чтобы все ушли и дали ему возможность нажраться в стельку. Вот тогда-то засунем его в машину и смотаем отсюда. Полетим из любого города Италии, кроме Милана и Рима. Джойс понесла грязные тарелки на кухню, заодно посмотрит, как там Гарри. Легко с ней говорить. Он спросил, не собираются ли они с Гарри пожениться, а она сказала: "Ты что, спятил?" Сказала, что пара недель с Гарри на этой вилле - это максимум, больше выдержать невозможно. Она была замужем за торговцем недвижимостью, но недолго, меньше года, а потом он с ней развелся. "Ну вот, тут у нас с тобой что-то общее", - сказал Рэйлен и объяснил, что его жена Винона бросила его ради торговца недвижимостью, а Джойс сказала, что, может быть, и этот брак долго не протянется, вроде как ее, и они разойдутся, и тогда они с Виноной опять сойдутся. Рэйлен ответил, что нет, такого быть не может, что о ребятах он очень скучает, а о Виноне нет, ни капельки. Хорошо, что он сказал это Джойс, если они начнут вдруг встречаться, лучше, чтобы все было ясно с самого начала и не было никаких осложнений.
Она вернется с минуты на минуту.
Рэйлен взглянул на дверь, ведущую в коридор, а потом снова посмотрел в окно, и тут снова появился тот темный "мерседес", только теперь он ехал в другую сторону, из Монталлегро вниз, и ехал медленно. Медленно, прямо полз. Рэйлен подумал, что машина останавливается, но она свернула в проезд и начала приближаться к дому. Темно-синяя, в такой те парни и ездили.
Глава 20
Роберт Джи ушел от своего кувейтского шейха в Каннах - во время фестиваля шейх отлавливал там кинозвезд. В какой-то момент Роберт понял, что сыт этим засранцем по горло, и бросил его сидящим в машине, прямо посреди улицы, сказав:
"А давись ты конем", открыл дверцу и ушел. Шейх кричал ему вслед разные ругательства, а вокруг машины быстро собралась толпа, перекрывая уличное движение, - всем хотелось посмотреть на актриску, снявшую с себя рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
- Один раз, - кивнул Гарри. - Я спросил, как его дела, а он ответил, что наблюдает, как осы строят дом с четырьмя комнатами. Следующий раз я увидел его через месяц, уже в лазарете. Он сидел за столом и печатал на машинке. Мне говорили, что он писал письма для неграмотных заключенных. Они любили его, называли "Дядюшка Эз". Как бы там ни было, он что-то печатал, и я опять спросил его, как дела. Это я, двадцатилетний мальчишка, разговаривал с Эзрой Паундом. Он взглянул на меня, не прекращая печатать, и сказал:
"В своем драконьем мире муравей - кентавр. Смири тщеславие..." "Что?" - спросил я, но он уже смотрел на лист, вставленный в машинку. "Муравей кентавр..." Я запомнил эту строчку, а через три года нашел ее в его книге "Пизанские Cantos", восемьдесят первый номер.
- Так ты что, видишь в этой строчке какой-нибудь смысл? - спросила Джойс.
Вот так и хочет его донять, думал Рэйлен. А если это и не должно иметь какого-либо смысла? Во всяком случае, Гарри ни в каком смысле не нуждается.
- Этот человек был гением, - повторил Гарри.
- Ты говоришь так, доверяя мнению других, повторяешь чужие слова.
- Да, а почему бы и нет?
- Гений, у которого не все дома.
- Пусть так, - согласился Гарри. - Но ведь это его и спасло, верно? Надо совсем свихнуться, сказали его друзья, чтобы загнать себя в такое идиотское положение.
Джойс взглянула на Рэйлена:
- А ты знаешь, что было с ним потом?
Рэйлен покачал головой. Он знал это имя, Эзра Паунд, и больше, пожалуй, ничего. После приснопамятной поездки в Атланту он попытался было почитать что-нибудь из стихов Паунда, но быстро бросил это занятие, придя к решению, что слишком туп для такой литературы. И очень обрадовался, узнав, что эти стихи непонятны, пожалуй, вообще никому.
- Его объявили психически ненормальным, - сказала Джойс, - и послали не в тюрьму за измену родине, а в больницу Святой Елизаветы, которая в Вашингтоне.
- Двенадцать лет в дурдоме Святой Елизаветы, - отозвался Гарри. Хорошенькое обращение со старым любимцем американской интеллигенции, особенно той ее части, которая обосновалась в Европе. Так, кажется, назвали это в "Тайм". Кстати, такая же шляпа, - повернулся он к Рэйлену, - которую ты с головы не снимаешь, была на Эзре. В одной книге есть фотография. Снимали в шестидесятом году, я тебе сейчас покажу. Сходи в библиотеку, обратился он к Джойс. - Посмотри рядом с большим креслом, единственным приличным креслом на весь этот дом. Там две биографии и книга стихов "Избранные Cantos".
Динклага20, где ты
С "Фон", а может, без?
Ты сказала, зубы на черных лицах
Солдат напомнили охоту на кабана.
Я думала, что первую твою охоту, но
Черные заключенные милы с детьми и необыкновенно,
К тому же как там его имя, того, который
Провел ночь в воздухе, запутавшись в причальных тросах.
Одинокая скала для чайки,
Которая и без того способна сесть на воду!
А разве индуисты
Не вожделеют к пустоте?
- Читать дальше или хватит?
Джойс прикрыла книгу, заложив пальцем страницу.
- Ты хочешь сказать, что ничего не понимаешь? - Лицо Гарри хранило серьезное, непроницаемое выражение. - Это великолепное чтение, к нему бы еще вино и сыр.
- Иногда начинаешь вроде и понимать что-то, - сказала Джойс, - но потом смысл снова ускользает. И мне пришлось найти сперва кусок, который по-английски, - повернулась она к Рэйлену. - А то ведь там и по-итальянски, и по-гречески, а время от времени он вставляет и китайские загогулины.
- Когда Эзру Паунда посадили в клетку, - объяснил Гарри, - он прихватил с собой китайский словарь и Конфуция. Ты покажи Рэйлену фотографии - обезьянью клетку, Дороти, Ольгу Рудге. В этой книге, что побольше, есть снимок Эзры Паунда в такой же шляпе, что и у Рэйлена, это Рим, шестидесятый год. Когда Эзру выпустили из заведения Святой Елизаветы, он сразу же вернулся сюда, просто не терпелось ему - потому я и помню точно дату. Вернулся, ты только послушай это, с Дороти и еще одной своей подружкой, Марселлой, на сорок лет моложе его. Он считал, что любит ее, а потому должен на ней жениться, разведясь предварительно с Дороти. Ну а в результате Дороти снюхалась с Ольгой, которая так и жила в Италии, и они на пару заставили-таки Марселлу уехать. Ну а вскоре у него началась депрессия, он разочаровался во всей своей работе, почти перестал есть и разговаривать. У Дороти опустились руки, она бросила безуспешные попытки что-то для него делать, и тогда Эзра переехал сюда, к Ольге. Здесь я и увидел его снова, продолжал Гарри. - В шестьдесят седьмом. И даже трижды подряд, в одном и том же кафе, и каждый раз Эзра и его любовница обедали вместе с целой компанией. Вокруг него все время толпились люди - друзья, журналисты, берущие интервью. Ну и, конечно, целая толпа поэтов. Каждый обед был вроде праздника или приема - все смеялись и говорили. Один раз я сидел за соседним столиком, а он ел какую-то рыбу и все время, пока ел, жаловался, сколько в ней костей. Тогда же я пошел следом за Эзрой Паундом в туалет, по пути обогнал его и придержал ему дверь, а когда он проходил мимо, я сказал: "В своем драконьем мире муравей - кентавр". Он взглянул на меня и прошел в кабинку, так ничего и не сказав. Я не обиделся ничуть - ведь его постоянно беспокоили, изводили все кому не лень. Они приходили к дому и звонили в дверь, туристы разные, а Ольга Рудге говорила: "Я пущу только того, кто сможет вспомнить хоть одну строчку из его стихов", и если они не уходили, она обливала их из шланга. Надо бы поесть, - повернулся он к Джойс. - Ведь уже время ленча.
- У меня есть сыр и колбаса, - ответила Джойс. - И что-то там из кулинарных творений Роберта в холодном виде. Гарри продолжал перелистывать одну из биографий.
- Вот так выглядел Эзра, когда я видел его в последний раз, - сказал он Рэйлену. - Ему было восемьдесят два. Посмотри на эту шляпу, ты видел когда-нибудь такие поля? Плащ и трость, плащ этот больше похож на пелерину. У него был свой стиль в одежде, был до самого конца, до восьмидесяти семи лет, когда он умер в Венеции прямо в свой день рождения. С ним была тогда Ольга, тут вот ее фотография. Интересная женщина, правда? Они прожили вместе сорок лет. А вот та самая фотография, это на похоронах, Ольга дотрагивается до него, в последний, наверное, раз. Родился в Хейли, штат Айдахо, умер в Венеции. - Он повернулся к Джойс: - Так мы будем есть или нет?
Гарри передал книгу Рэйлену.
- В одну из своих поездок я побывал там, - сказал он, увидев, что Рэйлен рассматривает снимки военной тюрьмы и обезьяньей клетки. - И ты знаешь, что там сейчас? Питомник, где выращивают розы. А ты знаешь, кого я встретил однажды в Рапалло? Грочо Маркса21.
Гарри и Джойс отправились на кухню готовить ленч, поэтому Рэйлен был у окна один, когда по шоссе проехал темного цвета "мерседес". Черный, а может, синий - сразу не разберешь; машина сильно замедлила ход, почти ползла, и Рэйлен смотрел и смотрел, пока она не скрылась из виду. Понаблюдав за пустым шоссе еще несколько минут, он вернулся к рассматриванию обезьяньих клеток.
Джойс вернулась в гостиную с сандвичами. Гарри, принявший в дополнение к фужеру "Галлиано" и еще два стакана вина, отправился вздремнуть.
- Гарри, декламирующий стихи, - сказала она. - И добро бы какой-нибудь там... я хотела сказать - Эдгар Гэст и вспомнила строчки Дороти Паркер: "Уж лучше положительный вассермановский тест, чем стихи за подписью "Эдгар Гэст". Ты понимаешь, о чем я?
- Пока да, - кивнул Рэйлен, не прекращая жевать бутерброд.
- А вот Гарри выбрал самую темную и непонятную поэзию, какую я когда-либо читала. Смысл ее уловить невозможно, но Гарри в жизни этого не признает.
- Не думаю, чтобы для него имело значение, понимает он ее или нет, сказал Рэйлен.
- Знаю, но ведь он притворяется, что понимает, - вздохнула Джойс. Гарри послушать, так он сразу узнал сидевшего в клетке Эзру Паунда и единственный в лагере знал, кто это такой. Скорее всего, Гарри запомнил имя Паунда, после войны попробовал что-либо о нем узнать, выяснил вдруг, какая это знаменитость, и начал читать его стихи. Только представь себе букмекер из Саут-Майами-Бич, находящий некий духовный контакт с малость свихнутым, всемирно знаменитым поэтом. Читал он, читал и до того дочитался, что решил съездить в Рапалло. А потом - возвращается сюда раз за разом и вот, через двадцать лет, встречает Эзру Паунда снова, уже не в обезьяньей клетке. Теперь это - старый пижон, сумевший сохранить свой стиль, эту черную шляпу, пелерину и тросточку, человек, всю жизнь обедавший в уличном кафе вместе со своей любовницей. Гарри тоже хочется попробовать такую жизнь, узнать, на что это похоже.
- А тут пришли нехорошие ребята и все порушили, - подвел итог Рэйлен.
- Но даже и без них, - сказала Джойс, - Гарри быстро передумал бы насчет уличных кафе. Хорошо, конечно, сидеть в таком кафе погожим деньком, пить "Галлиано" и разглядывать проходящих мимо девушек. Но ведь погода не всегда хорошая, бывает сыро, бывает холодно, и тогда девушки заворачиваются в пальто - те немногие из них, которые остались в городе. Кроме того, он не умеет общаться с людьми, и ему нельзя пить даже кофе. Гарри быстро обнаружит, что староват для уличных кафе. Даже при хорошей погоде он продержался бы еще совсем недолго, максимум пару недель. В Гарри, несмотря на всю его тягу к романтике, очень сильна практическая жилка, к тому же он буквально закоснел в своих привычках. Ты знаешь, что я услышала, когда он позвонил и попросил меня приехать? Ну, сперва он распространялся, как скучает и как не может дождаться. А потом добавил: "Да, и еще, привези мне пару флаконов лосьона после бритья, "Кэзуэлл-Мэсси", шестой номер.
- Это что, лосьон такой? - спросил Рэйлен.
- Его любимый.
- По названию больше похоже на угольную шахту из Восточного Кентукки.
Джойс ушла из гостиной. А вот я, смог бы я жить в таком доме, думал Рэйлен, где все как в музее, потолки совершенно невероятной высоты и нет ни одного стола или стула, на который, можно безбоязненно встать. Это так сказал про стулья Гарри - Гарри, у которого сейчас одна мечта - чтобы все ушли и дали ему возможность нажраться в стельку. Вот тогда-то засунем его в машину и смотаем отсюда. Полетим из любого города Италии, кроме Милана и Рима. Джойс понесла грязные тарелки на кухню, заодно посмотрит, как там Гарри. Легко с ней говорить. Он спросил, не собираются ли они с Гарри пожениться, а она сказала: "Ты что, спятил?" Сказала, что пара недель с Гарри на этой вилле - это максимум, больше выдержать невозможно. Она была замужем за торговцем недвижимостью, но недолго, меньше года, а потом он с ней развелся. "Ну вот, тут у нас с тобой что-то общее", - сказал Рэйлен и объяснил, что его жена Винона бросила его ради торговца недвижимостью, а Джойс сказала, что, может быть, и этот брак долго не протянется, вроде как ее, и они разойдутся, и тогда они с Виноной опять сойдутся. Рэйлен ответил, что нет, такого быть не может, что о ребятах он очень скучает, а о Виноне нет, ни капельки. Хорошо, что он сказал это Джойс, если они начнут вдруг встречаться, лучше, чтобы все было ясно с самого начала и не было никаких осложнений.
Она вернется с минуты на минуту.
Рэйлен взглянул на дверь, ведущую в коридор, а потом снова посмотрел в окно, и тут снова появился тот темный "мерседес", только теперь он ехал в другую сторону, из Монталлегро вниз, и ехал медленно. Медленно, прямо полз. Рэйлен подумал, что машина останавливается, но она свернула в проезд и начала приближаться к дому. Темно-синяя, в такой те парни и ездили.
Глава 20
Роберт Джи ушел от своего кувейтского шейха в Каннах - во время фестиваля шейх отлавливал там кинозвезд. В какой-то момент Роберт понял, что сыт этим засранцем по горло, и бросил его сидящим в машине, прямо посреди улицы, сказав:
"А давись ты конем", открыл дверцу и ушел. Шейх кричал ему вслед разные ругательства, а вокруг машины быстро собралась толпа, перекрывая уличное движение, - всем хотелось посмотреть на актриску, снявшую с себя рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36