На этот раз Джозефина заколебалась по-настоящему.
Где-то поблизости громко треснула сухая ветка. Наконец Джозефина решительно произнесла:
— Нет, не расскажу.
Я вынужден был смириться с поражением. Несколько запоздало я вспомнил совет отца.
— Ну ладно, — сказал я. — Все это всего лишь игра. Конечно, ты просто ничего не знаешь.
Джозефина яростно сверкнула на меня глазами, но не поддалась искушению.
Я поднялся со скамейки.
— Мне надо идти искать Софию. Пойдем.
— Я останусь здесь, — сказала Джозефина.
— Нет, не останешься. Ты пойдешь со мной.
Я бесцеремонно поднял ее и поставил на ноги. Девочка, казалось, удивилась и хотела было запротестовать, но сдержалась — отчасти, несомненно, потому, что была не прочь понаблюдать за реакцией домашних на мое появление.
В тот момент я и сам не смог бы объяснить, почему настаиваю на том, чтобы Джозефина непременно пошла со мной. Я понял это только когда мы уже входили в дом.
Меня насторожил резкий треск сухой ветки.
Глава 14
Из большой гостиной доносился приглушенный шум голосов. Я поколебался, но прошел мимо и, повинуясь какому-то импульсу, открыл дверь, ведущую на половину слуг, и оказался в темном коридоре. Внезапно одна из выходящих в коридор дверей распахнулась, и в освещенном проеме появилась полная пожилая женщина в белоснежном накрахмаленном фартуке. При виде нее у меня сразу же возникло чувство покоя и уверенности, какое всегда возникает в присутствии старой доброй няни. Мне тридцать пять, но внезапно я ощутил себя четырехлетним мальчиком, надежно защищенным от всех невзгод. Нэнни никогда раньше меня не видела, но сразу же сказала:
— Это мистер Чарлз, не так ли? Заходите на кухню, я угощу вас чайком. Кухня была просторная, светлая, с веселыми занавесками на окнах. Я сел за стоящий посередине стол, и Нэнни поставила передо мной чашку чая и блюдечко с двумя пирожными. Больше чем когда-либо в жизни я почувствовал себя маленьким ребенком в уютной детской. Здесь царили доброта и спокойствие — и страх темноты и ночные ужасы оставили меня.
— Мисс София очень обрадуется вашему приходу, — сказала Нэнни. — Она чересчур возбуждена сегодня. — И добавила осуждающе: — Все они чересчур возбуждены.
Я оглянулся через плечо:
— А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.
Няня неодобрительно поцокала языком.
— Вечно подслушивает под дверями и что-то записывает в этот дурацкий блокнот, который постоянно таскает с собой. Ей бы ходить в школу да играть со своими ровесниками. Я это говорила мисс Эдит, и она согласилась со мной, но хозяин решил, что девочку лучше держать дома.
— Наверное, он очень любит ее, — сказал я.
— Да, сэр. Он очень любил их всех.
Я несколько удивился тому обстоятельству, что чувства Филипа к своим отпрыскам так определенно относятся к прошедшему времени. Нэнни увидела выражение моего лица и, чуть покраснев, пояснила:
— Когда я говорю «хозяин», я имею в виду старого мистера Леонидиса.
Прежде чем я успел ей ответить, дверь распахнулась и в кухню вошла София.
— О, Чарлз... — выдохнула она и потом быстро проговорила: — Нэнни, как я рада, что он пришел!
— Знаю, золотко.
Нэнни нагрузила поднос кастрюлями и сковородками и отправилась в судомойную. Когда дверь за ней закрылась, я встал из-за стола, подошел к Софии, обнял ее за плечи и притянул к себе.
— Милая, — сказал я. — Ты вся дрожишь. В чем дело?
— Мне страшно, Чарлз. Страшно.
— Я люблю тебя, — сказал я. — Если бы только я мог забрать тебя отсюда...
София отстранилась и покачала головой:
— Нет, это невозможно. Мы должны пройти через все это. Но, Чарлз, как тяжело знать наверняка, что... кто-то в этом доме... кто-то, с кем я вижусь и разговариваю каждый день, является хладнокровным расчетливым убийцей...
Я ничего не мог ответить на это. Такая девушка, как София, не нуждается в пустых, ничего не значащих словах утешения.
— Если бы только знать... — прошептала она. — Больше всего меня пугает, что мы можем не узнать никогда...
Да, это действительно было страшно представить... И действительно существовала возможность так никогда и не узнать имени убийцы.
И тут я вспомнил, что хотел задать Софии один вопрос на интересующую меня тему.
— Скажи, София, а кто в доме знал об этих глазных каплях, об эзерине? То есть, первое, что они у дедушки есть и, второе, что они смертельно ядовиты?
— Понимаю, куда ты клонишь. Но это бесполезно. Об этом знали все.
— Да, конечно, вообще знали все... Но конкретно...
— Мы все знали конкретно. Как-то мы пили кофе у дедушки всей семьей. Он любил, когда вся семья собиралась вокруг него. Вдруг у него заболели глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы закапать дедушке. А Джозефина, которая всегда и по любому поводу задает вопросы, спросила: «Почему на этикетке написано „Только для наружного употребления?“ А дедушка улыбнулся и ответил: „Если бы Бренда по ошибке ввела мне в вену вместо инсулина эзерин, пожалуй, я бы задохнулся от негодования, порядком посинел и затем умер, потому что, видишь ли, у меня не очень сильное сердце.“ — „О-о...“ — сказала Джозефина, а дедушка продолжал: „Так что мы должны внимательно следить за тем, чтобы Бренда не перепутала лекарства и не сделала мне инъекцию эзерина вместо инсулина“. — София помолчала и закончила: — Мы все это слышали, понимаешь? Мы все это слышали!
Я понимал. Если до сих пор у меня еще оставалась слабая надежда, что убийца должен был обладать какими-то специальными знаниями, то теперь оказалось: старый Леонидис самолично подсказал убийце план действий. Преступнику не нужно было ничего придумывать — простой и легкий способ умерщвления предложила ему сама жертва.
Я глубоко вздохнул. Прочитав мои мысли, София сказала:
— Да, это ужасно.
— Знаешь, София, — медленно проговорил я, — я понял одну вещь.
— Какую?
— Ты права: Бренда этого сделать не могла. Она не могла убить старика именно этим способом... После его слов, которые вы все слышали... И все прекрасно помните...
— Не знаю. Бренда довольно глупа в некоторых отношениях.
София отошла от меня.
— Тебе не хочется, чтобы это оказалась Бренда, да?
Что я мог ответить на этот вопрос? Я не мог, просто не мог заявить: «Нет. Я надеюсь, убийцей окажется Бренда».
Почему? Не знаю, просто я видел: Бренда осталась совсем одна против враждебно настроенной могущественной семьи Леонидисов. Было ли это рыцарством? Жалостью к слабому, к беззащитному? Я вспомнил, как Бренда сидела на тахте в своем дорогом траурном платье. Вспомнил нотки безнадежности в её голосе и выражение страха в глазах.
Тут очень кстати вернулась Нэнни и, не знаю, каким образом, сразу же почувствовала возникшую между мной и Софией напряженность.
— Все только и говорят, об убийствах и тому подобном, — неодобрительно заворчала она. — Забудьте об этом, вот мой вам совет. Вас это дело совершенно не касается.
— О, Нэнни... Разве ты не понимаешь, в этом доме живет убийца...
— Чепуха, мисс София. Просто не знаю, что с вами делать. Разве передняя дверь не открыта все время? Да все двери в доме открыты... Свободный вход любым ворам и грабителям.
— Но ведь это не мог быть грабитель, ведь ничего не украдено! И вообще, зачем грабителю отравлять дедушку?!
— Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала: все двери в доме всегда открыты. В дом легко мог войти любой человек. Я лично считаю — это дело рук коммунистов. — Нэнни покивала с удовлетворенным видом.
— Но чего ради коммунистам убивать бедного дедушку?
— Ну... За всеми темными делами стоят коммунисты. А если и не коммунисты, то по крайней мере нечестивые католики. Блудница Вавилонская — вот кто они такие. И с видом человека, сказавшего свое последнее и решительное слово, Нэнни снова отправилась в судомойную.
Мы с Софией рассмеялись.
— Старый добрый протестант, — заметил я.
— Да. Слушай, Чарлз, пойдем в гостиную. Там что-то вроде семейного совета. Вообще-то мы намечали его на вечер, но решили начать пораньше.
— Наверное, мне не стоит влезать в ваши дела?
— Если ты собираешься когда-нибудь стать членом нашей семьи, тебе лучше заблаговременно познакомиться с ней поближе.
— А что обсуждается сегодня на семейном совете?
— Дела дяди Роджера. Кажется, ты в курсе его неприятностей. Но как ты мог подумать, что он убил дедушку? Дядя Роджер просто обожал его!
— Я подозревал не Роджера, а Клеменси.
— Только потому, что я сама подкинула тебе эту мысль. Думаю, Клеменси совершенно не расстроится, если Роджер потеряет все деньги. Скорей всего, она даже будет довольна этим. У нее странная страсть н е иметь лишних денег. Пойдем.
Когда мы с Софией вошли в гостиную, громкие голоса сразу смолкли. Все посмотрели на нас.
Вся семья была в сборе. Филип сидел у окна в большом, обтянутом малиновой парчой кресле. Его красивое лицо напоминало холодную суровую маску. Он походил на судью, готового огласить приговор. Роджер пристроился на пуфике у камина. Видимо, продолжительное время он нервно ерошил волосы, и сейчас они стояли дыбом по всей голове. Левая штанина у него задралась, галстук сдвинулся набок. Великан тяжело дышал, лицо его раскраснелось. Рядом с мужем сидела Клеменси — ее миниатюрная фигура буквально утопала в огромном глубоком кресле. Отвернув лицо в сторону от остальных присутствующих, она бесстрастным взглядом изучала обшитые деревом стены. Эдит, прямая как палка, восседала на дедушкином кресле и, плотно сжав рот, с невероятной скоростью орудовала вязальными спицами. Самыми привлекательными фигурами в гостиной были Магда и Юстас, будто сошедшие с портрета Гейнсборо. Мать и сын расположились на диване — смуглый красивый подросток с мрачным взглядом и около него, небрежно бросив руку на спинку дивана, Магда, герцогиня из замка «Три фронтона», в изысканном темном халате, из-под полы которого была аккуратно выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.
Филип нахмурился.
— София, — сказал он, — извини, но мы обсуждаем внутрисемейные дела. Мисс де Хэвилэнд звякнула спицами. Я приготовился извиниться и выйти, но София опередила меня.
— Мы с Чарлзом, — сказала она звонким решительным голосом, — собираемся пожениться. Я хочу, чтобы мой жених присутствовал на семейном совете.
— А почему бы и нет? — вскричал Роджер, порывисто вскакивая с пуфика. — Я повторяю, Филип, в этом деле нет ничего секретного! Завтра-послезавтра об этом узнает весь мир. И в любом случае, мой мальчик, — Роджер подошел ко мне и дружески положил руку на мое плечо, — в ы все равно уже все знаете. Вы же присутствовали при моем утреннем разговоре с полицейскими в Скотленд-Ярде.
— Расскажите! Расскажите же мне! — воскликнула Магда, подаваясь вперед. — Какая в Скотленд-Ярде обстановка? Это так интересно! В кабинетах там стулья или кресла? Какие занавески на окнах? Никаких цветов, наверное? Диктофоны на столах?
— Угомонись, мама, — сказала София. — Ты же велела Джону Вавасуру выбросить из пьесы сцену в Скотленд-Ярде, посчитав ее малодинамичной и неубедительной.
— Да, она сводит пьесу к дешевому детективу, — согласилась Магда. — В то время как «Эдит Томпсон» — это психологическая драма или психологический триллер... Какое из определений звучит лучше?
— Вы были в полиции сегодня утром? — резко спросил Филип. — Зачем? Ах, да... Ваш отец...
Он нахмурился, и я еще более отчетливо понял, что мое присутствие здесь крайне нежелательно, но София крепко держала меня за руку.
Клеменси пододвинула мне стул:
— Присаживайтесь.
Я благодарно взглянул на нее и воспользовался предложением.
— Можете говорить, что хотите, — сказала мисс де Хэвилэнд, очевидно продолжая прерванный разговор, — но мы должны уважать желания Аристида. Как только все формальности с завещанием будут улажены, я тут же отдам тебе все свои деньги, Роджер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28