Кое-что было спрятано. Выпал нож.
Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.
Гордон продолжал:
- Когда я увидел его, то понял, что это означает...
Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:
- И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.
- Она вернулась, - сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.
- Она?
Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.
- Амелия, - хором сказали они. - Ваша мама.
- Да, - согласился Гордон. - Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес - так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась - через меня!
- О Боже, Боже! - выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:
- Неужели вы не видите, что сделали с ним?
- Ничего, - отрезала Бесс. - Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.
- Вы внушили ему эту идею, - бушевала Элайн. - Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!
Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:
- Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое - то, что она, возможно, сделала, - со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого - ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, - сказал он, внезапно повеселев, - я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу - редкость для мальчика моего возраста - силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.
- Ты обрел не силу и не покой, - возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. - Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух...
- Нет, - резко произнес он. - Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.
Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли - как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.
- Но почему ты пытался убить своего дедушку?
- Он испугал мою мать. Убегая от него, она споткнулась на ступеньках, упала и погибла. Иначе она была бы сегодня жива.
Ей нечего было сказать перед лицом таких безумных доводов. Он не стал бы ничего слушать. А если бы и стал, то ни за что не смог бы постичь мир, в котором его дедушка не виновен, лишь жертва обстоятельств. Взаимосвязь Гордона с действительностью нарушилась много лет назад и была безвозвратно уничтожена в тот момент, когда он нашел этот нож там, где по каким-то непостижимым причинам мать спрятала его.
- Но почему Силия? - вновь спросила она. Элайн была уверена, что объяснение будет таким же несуразным, как и все прочие, и все-таки ей нужно было узнать. К тому же следовало тянуть время как можно дольше.
- Она была женщиной, - пояснил Гордон. Элайн вспомнила, что он прежде уже использовал этот предлог, как будто этого самого по себе было достаточно, чтобы все объяснить. Она задала следующий вопрос:
- Какое это имеет значение?
- Она была хорошенькой женщиной, - сказал Гордон. - Моей матери не нравились другие хорошенькие женщины. Она была красивой и в известной степени тщеславной. Я полагаю, ты бы сказала "тщеславной". Я предпочитаю думать, что она боялась, что какая-нибудь другая женщина, какая-нибудь более хорошенькая женщина может войти в нашу жизнь и отнять нас у нее. - Он вздохнул, как будто вспоминая красоту своей матери. - Силия была очень мила и собиралась здесь жить. А это не к добру. Мой отец так больше и не женился, хотя он знавал женщин, многих женщин, за пределами этого дома. Не такой он был дурак, чтобы привести сюда хорошенькую женщину; он знал - матери не понравится, что он снова женат и привел жену в этот дом. Деннису следовало хорошенько подумать, прежде чем приглашать сюда Силию. - Он снова стал раскачиваться, и слезы снова выступили у него на глазах. Он посмотрел на Элайн и сказал:
- А потом ты. Ты хочешь отнять всех у нее, заставить их забыть, какая она была прелестная. Ты совсем как Силия.
"Спокойно, - говорила себе Элайн. - У тебя не будет шанса, если ты потеряешь свое хладнокровие. Успокойся, думай! Думай!"
Джерри снова схватился за голову и наклонился вперед на диване. Он простонал еще жалобнее, но так же фальшиво, как и прежде, как будто хотел ясно дать ей понять, что, когда Гордону вздумается броситься на нее, он не окажет никакой помощи.
Но она это уже знала. Она больше не испытывала к старику ненависти за его трусливое поведение. Жизнь, полная суеверий, не подготовила его к тому, чтобы выступить героем.
Ее единственной надеждой было на какое-то время отвлечь внимание Гордона от себя. Она заговорила:
- Если Амелия Матерли так волновалась, что может потерять свою семью из-за другой женщины, почему она убила своих собственных детей? - Элайн обращалась не к кому-то конкретному в надежде, что такая неопределенность подхода сможет отчасти сгладить остроту вопроса.
Но Гордон, похоже, не считал, что в нем есть какая-то острота. Он ровным голосом сказал:
- Двойняшки были маленькими девочками, не так ли? Им предстояло стать женщинами, не так ли?
Элайн содрогнулась от ужаса и забралась поглубже в кресло, чуть ли не надеясь, что оно совершенно ее скроет. Такое холодное изложение столь злобной идеи возродило худшие из ее страхов. В комнате повеяло стужей, и это в середине июня. Наверняка снаружи шел снег и с крыши свисали сосульки.
Она произнесла не без некоторого усилия:
- И ты искренне веришь, что это было для нее достаточной причиной, чтобы убить их? Неужели обычной ревности было достаточно... Нет, не обычной ревности, а сумасшедшей ревности, безрассудной ревности, которая...
- Она была моей матерью. Она вернулась ко мне, поселилась во мне и со мной останется. Мне все равно. Мне все равно, какие у нее были причины, и мне незачем ее судить.
- Почему ты убил Бобо? - спросила она. Это, казалось, заинтересовало Джерри и Бесс больше, чем что-либо другое из уже сказанного. Гордон заколебался и растерянно оглянулся.
Но через какой-то миг оправился при помощи этой своей внутренней силы:
- Вначале я думал, что только лишь потому, что мне стал нравиться вид крови. Я колол его снова и снова. Он подошел ко мне, чтобы я его приласкал. Я схватил его за шею и всадил в спину нож. Это было замечательно! - Он забылся на какое-то время при воспоминании об этом величайшем моменте. - Но позже я понял, что дело было не только в этом. Я не мог быть охвачен жаждой крови, побуждением кого-то убить в чистом виде. Я иного склада. Я слишком разумен и методичен для этого. Потом я понял, что Бобо не просто кот, а домочадец, в которого вселился дух другой умершей женщины. Он собирался ставить мне палки в колеса в том, что касалось моих обязанностей перед матерью, расстроить то, чего она пыталась достичь через меня.
- Это только предлог, - вставила Элайн. - Неужели ты этого не видишь? На самом деле ты убил Бобо, потому что тебе нравился вид крови. Но позднее ты не мог жить с мыслью об этом. Поэтому ты создал другую фантазию о коте, наделенном человеческим духом.
- Это не было фантазией, - упорствовал он.
- А почему ты убил капитана Ранда? Ради забавы? - Теперь она нажала на него как следует. Она надеялась, что он не сорвется.
- Конечно нет, - хмыкнул он. Но по мелькнувшему на его перекошенном лице странному, дегенеративному веселью Элайн стало ясно, что и то убийство было не лишено для него определенной увлекательности. - Ранд наблюдал за домом. Ему явно кто-то позвонил и дал какую-то наводку. Я не мог рисковать, оставив его в живых. И так было чудом, что он до тех пор не заметил меня; ведь если бы я попытался вернуться в дом, то наверняка попался бы ему на глаза.
Бесс, выведенная из странного ступора, в который она погрузилась - не считая нескольких коротких спорадических замечаний, - как только Гордон ворвался в квартиру, вмешалась в речь маньяка:
- Гордон, вы уже видели дух своей матери? Она, вообще, являлась вам?
- Нет, - ответил он. - Ей и не обязательно. Она здесь, внутри меня, все время со мной.
- И вы не видели никакого намека на нее, до того как она в вас вселилась?
- Нет.
- Жаль.
- Она - внутри меня, - повторил Гордон.
- Мне было интересно, как она выглядит, - вздохнула Бесс.
- Возможно, я ее еще увижу, - сказал Гордон.
- Увидите, - пообещал Джерри. - Несомненно! Она придет к вам, как дымка, вся прозрачная и смутно различимая.
Элайн предоставила им дальше нести околесицу. Ни Джерри, ни Бесс ничего не имели против Гордона. Для них он был беспомощным орудием духа, марионеткой невидимого хозяина. Тема и их отношение к ней поразили Элайн как почти неприличные в свете куда более реального кошмара - психической ненормальности Гордона. Хотя эта глупая болтовня отвлекала его от того, чтобы пустить в ход свой нож...
Но потом даже эта линия разговора себя исчерпала, и все они умолкли. Никто не находил что сказать. Все происходившее до этого момента напоминало короткую пьесу, и теперь разыгрывалась последняя сцена. Занавес должен был упасть, и все они ждали, когда кто-нибудь потянет за веревку.
Гордон поднял нож и сделал шаг к Элайн. Она выпрыгнула из кресла. Нет уж, голыми руками он ее не возьмет. Если ей и суждено умереть, она тоже нанесет ему хоть какой-то урон, расцарапает лицо, доберется до его глаз, чего угодно, лишь бы дать ему знать, что он вонзил свой нож в живое существо, а не в какую-то марионетку-жертву, у которой нет другого выбора, кроме как умереть.
- Тебе вообще не стоило приходить в этот дом, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.
Гордон продолжал:
- Когда я увидел его, то понял, что это означает...
Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:
- И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.
- Она вернулась, - сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.
- Она?
Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.
- Амелия, - хором сказали они. - Ваша мама.
- Да, - согласился Гордон. - Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес - так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась - через меня!
- О Боже, Боже! - выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:
- Неужели вы не видите, что сделали с ним?
- Ничего, - отрезала Бесс. - Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.
- Вы внушили ему эту идею, - бушевала Элайн. - Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!
Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:
- Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое - то, что она, возможно, сделала, - со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого - ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, - сказал он, внезапно повеселев, - я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу - редкость для мальчика моего возраста - силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.
- Ты обрел не силу и не покой, - возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. - Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух...
- Нет, - резко произнес он. - Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.
Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли - как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.
- Но почему ты пытался убить своего дедушку?
- Он испугал мою мать. Убегая от него, она споткнулась на ступеньках, упала и погибла. Иначе она была бы сегодня жива.
Ей нечего было сказать перед лицом таких безумных доводов. Он не стал бы ничего слушать. А если бы и стал, то ни за что не смог бы постичь мир, в котором его дедушка не виновен, лишь жертва обстоятельств. Взаимосвязь Гордона с действительностью нарушилась много лет назад и была безвозвратно уничтожена в тот момент, когда он нашел этот нож там, где по каким-то непостижимым причинам мать спрятала его.
- Но почему Силия? - вновь спросила она. Элайн была уверена, что объяснение будет таким же несуразным, как и все прочие, и все-таки ей нужно было узнать. К тому же следовало тянуть время как можно дольше.
- Она была женщиной, - пояснил Гордон. Элайн вспомнила, что он прежде уже использовал этот предлог, как будто этого самого по себе было достаточно, чтобы все объяснить. Она задала следующий вопрос:
- Какое это имеет значение?
- Она была хорошенькой женщиной, - сказал Гордон. - Моей матери не нравились другие хорошенькие женщины. Она была красивой и в известной степени тщеславной. Я полагаю, ты бы сказала "тщеславной". Я предпочитаю думать, что она боялась, что какая-нибудь другая женщина, какая-нибудь более хорошенькая женщина может войти в нашу жизнь и отнять нас у нее. - Он вздохнул, как будто вспоминая красоту своей матери. - Силия была очень мила и собиралась здесь жить. А это не к добру. Мой отец так больше и не женился, хотя он знавал женщин, многих женщин, за пределами этого дома. Не такой он был дурак, чтобы привести сюда хорошенькую женщину; он знал - матери не понравится, что он снова женат и привел жену в этот дом. Деннису следовало хорошенько подумать, прежде чем приглашать сюда Силию. - Он снова стал раскачиваться, и слезы снова выступили у него на глазах. Он посмотрел на Элайн и сказал:
- А потом ты. Ты хочешь отнять всех у нее, заставить их забыть, какая она была прелестная. Ты совсем как Силия.
"Спокойно, - говорила себе Элайн. - У тебя не будет шанса, если ты потеряешь свое хладнокровие. Успокойся, думай! Думай!"
Джерри снова схватился за голову и наклонился вперед на диване. Он простонал еще жалобнее, но так же фальшиво, как и прежде, как будто хотел ясно дать ей понять, что, когда Гордону вздумается броситься на нее, он не окажет никакой помощи.
Но она это уже знала. Она больше не испытывала к старику ненависти за его трусливое поведение. Жизнь, полная суеверий, не подготовила его к тому, чтобы выступить героем.
Ее единственной надеждой было на какое-то время отвлечь внимание Гордона от себя. Она заговорила:
- Если Амелия Матерли так волновалась, что может потерять свою семью из-за другой женщины, почему она убила своих собственных детей? - Элайн обращалась не к кому-то конкретному в надежде, что такая неопределенность подхода сможет отчасти сгладить остроту вопроса.
Но Гордон, похоже, не считал, что в нем есть какая-то острота. Он ровным голосом сказал:
- Двойняшки были маленькими девочками, не так ли? Им предстояло стать женщинами, не так ли?
Элайн содрогнулась от ужаса и забралась поглубже в кресло, чуть ли не надеясь, что оно совершенно ее скроет. Такое холодное изложение столь злобной идеи возродило худшие из ее страхов. В комнате повеяло стужей, и это в середине июня. Наверняка снаружи шел снег и с крыши свисали сосульки.
Она произнесла не без некоторого усилия:
- И ты искренне веришь, что это было для нее достаточной причиной, чтобы убить их? Неужели обычной ревности было достаточно... Нет, не обычной ревности, а сумасшедшей ревности, безрассудной ревности, которая...
- Она была моей матерью. Она вернулась ко мне, поселилась во мне и со мной останется. Мне все равно. Мне все равно, какие у нее были причины, и мне незачем ее судить.
- Почему ты убил Бобо? - спросила она. Это, казалось, заинтересовало Джерри и Бесс больше, чем что-либо другое из уже сказанного. Гордон заколебался и растерянно оглянулся.
Но через какой-то миг оправился при помощи этой своей внутренней силы:
- Вначале я думал, что только лишь потому, что мне стал нравиться вид крови. Я колол его снова и снова. Он подошел ко мне, чтобы я его приласкал. Я схватил его за шею и всадил в спину нож. Это было замечательно! - Он забылся на какое-то время при воспоминании об этом величайшем моменте. - Но позже я понял, что дело было не только в этом. Я не мог быть охвачен жаждой крови, побуждением кого-то убить в чистом виде. Я иного склада. Я слишком разумен и методичен для этого. Потом я понял, что Бобо не просто кот, а домочадец, в которого вселился дух другой умершей женщины. Он собирался ставить мне палки в колеса в том, что касалось моих обязанностей перед матерью, расстроить то, чего она пыталась достичь через меня.
- Это только предлог, - вставила Элайн. - Неужели ты этого не видишь? На самом деле ты убил Бобо, потому что тебе нравился вид крови. Но позднее ты не мог жить с мыслью об этом. Поэтому ты создал другую фантазию о коте, наделенном человеческим духом.
- Это не было фантазией, - упорствовал он.
- А почему ты убил капитана Ранда? Ради забавы? - Теперь она нажала на него как следует. Она надеялась, что он не сорвется.
- Конечно нет, - хмыкнул он. Но по мелькнувшему на его перекошенном лице странному, дегенеративному веселью Элайн стало ясно, что и то убийство было не лишено для него определенной увлекательности. - Ранд наблюдал за домом. Ему явно кто-то позвонил и дал какую-то наводку. Я не мог рисковать, оставив его в живых. И так было чудом, что он до тех пор не заметил меня; ведь если бы я попытался вернуться в дом, то наверняка попался бы ему на глаза.
Бесс, выведенная из странного ступора, в который она погрузилась - не считая нескольких коротких спорадических замечаний, - как только Гордон ворвался в квартиру, вмешалась в речь маньяка:
- Гордон, вы уже видели дух своей матери? Она, вообще, являлась вам?
- Нет, - ответил он. - Ей и не обязательно. Она здесь, внутри меня, все время со мной.
- И вы не видели никакого намека на нее, до того как она в вас вселилась?
- Нет.
- Жаль.
- Она - внутри меня, - повторил Гордон.
- Мне было интересно, как она выглядит, - вздохнула Бесс.
- Возможно, я ее еще увижу, - сказал Гордон.
- Увидите, - пообещал Джерри. - Несомненно! Она придет к вам, как дымка, вся прозрачная и смутно различимая.
Элайн предоставила им дальше нести околесицу. Ни Джерри, ни Бесс ничего не имели против Гордона. Для них он был беспомощным орудием духа, марионеткой невидимого хозяина. Тема и их отношение к ней поразили Элайн как почти неприличные в свете куда более реального кошмара - психической ненормальности Гордона. Хотя эта глупая болтовня отвлекала его от того, чтобы пустить в ход свой нож...
Но потом даже эта линия разговора себя исчерпала, и все они умолкли. Никто не находил что сказать. Все происходившее до этого момента напоминало короткую пьесу, и теперь разыгрывалась последняя сцена. Занавес должен был упасть, и все они ждали, когда кто-нибудь потянет за веревку.
Гордон поднял нож и сделал шаг к Элайн. Она выпрыгнула из кресла. Нет уж, голыми руками он ее не возьмет. Если ей и суждено умереть, она тоже нанесет ему хоть какой-то урон, расцарапает лицо, доберется до его глаз, чего угодно, лишь бы дать ему знать, что он вонзил свой нож в живое существо, а не в какую-то марионетку-жертву, у которой нет другого выбора, кроме как умереть.
- Тебе вообще не стоило приходить в этот дом, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24