Тебе нужно поехать туда, говоря самой себе: мне совершенно наплевать. Ты сможешь это сделать?
— Я смогу это сделать даже не притворяясь, Уилли. Я просто... чертовски устала. Мне кажется, я хочу мясорубки.
— А что ты потом станешь делать?
— Уйду, Уилли. Избавлюсь от барахла. Нагружу фургон и отправлюсь на запад. Перекрашу волосы в черный цвет, чтобы на меня не пялились. Мне нужен домик в горах, за двадцать миль от любого жилья, с ручьем на заднем дворе и берегом, поросшим травой, где можно прилечь, и стопка книг, в которые нужно вгрызаться. Сложных книг. Есть вещи, которыми я хочу заняться. Изучить созвездия. Научиться готовить. Знаешь, я умею только жарить. Мне хочется просто побездельничать, Уилли, ходить на прогулки и превратиться в самую заурядную Джейн Джоунс.
— Возьми меня с собой.
— Мы это уже обсудили, Уилли, — проговорила я, улыбаясь.
— Ладно. Слушай, Джуди, не позволяй этой сучке достать тебя. Не делай резких движений. Докерти я не знаю. А этот Уоллас Дорн — полный нуль. Стив встанет на твою сторону, просто чтобы спасти гонорары, которые он с тебя имеет, но он ни черта не сможет сделать. Не позволяй ей уязвить тебя. Она из тех, кто попросит тебя сбацать какой-нибудь номер задарма, на потеху гостям. Если это так, то у тебя появилась головная боль.
— Зверская головная боль.
Я попрощалась с Уилли. Потом отправилась повидаться с Карлосом и Джейн. Они держались робко и виновато, всем своим видом показывая, до чего им стыдно. Но я без труда разглядела радость и волнение, когда сказала, что они свободны. Тогда они наперебой заговорили мне про свой шанс. Это звучало заманчиво. От этого я почувствовала себя старой. От этого у меня появилось чувство, что я никогда уже больше не смогу испытать такое воодушевление по поводу чего бы то ни было.
В пятницу утром я собрала вещи, позвонила в гараж и велела подать белый «ягуар». Когда я высунулась из окна и посмотрела вниз, он был припаркован у фасада, и Хорас, привратник, разговаривал со служащим гаража, который возился со своим маленьким служебным мотоциклом. «Ягуар» смотрелся великолепно на утреннем солнце. Сверху, из окна, он походил на катер. Я отнесла вниз две сумки, и Хорас помог мне уложить их в машину: одну — в крошечный багажник, другую — в свободное ковшеобразное сиденье рядом со мной. Для Хораса я — сорвиголова. Спрашиваю его, сколько сейчас времени, и он тут же начинает смеяться. Это очень утомляет.
По дороге я воображала, что все закончилось и это — первый этап моей поездки на запад. Но мне так и не удалось настроить себя на соответствующий лад. Потому что, решила я, автомобиль — часть антуража. Часть того, что я хотела оставить. Я любила его, любила за то, что он идеально слушался руля, но он был чуть излишне броским для того настроения, в котором я собиралась пребывать. И недостаточно вместительным, чтобы увезти все, что я собиралась взять с собой. При всем его великолепии, чувствовалось в нем какое-то фанфаронство. Тоже чуточку чрезмерное.
Итак, это будет мясорубка, а мне совершенно наплевать.
Или не наплевать?
Хесс отправил мне по почте карту с пометками, чтобы я не плутала. Стив как раз вылезал из машины, когда я подъехала. Хижиной это назвать было нельзя. Скорее это походило на аванпост Организации Объединенных Наций. Мы со Стивом немного поговорили о делах.
Каждый раз, разговаривая с ним, я вспоминаю, как мне пришлось его осадить. Да, это народ такой. В городе их пруд пруди. Эдакое панибратство с распусканием рук. Я съездила ему по морде. Ох уж это внимание общественности! Бесконечные слухи. Смешки и ухмылочки. Взять хотя бы эту Джуди Джону. Ох, ребята, это просто секс-бомба. Грязные типы, которые чувствуют себя королями в барах, когда могут бросить на тебя этот задумчивый плотоядный взгляд и причмокнуть губами, тем самым вешая на тебя ярлык доступной женщины. Достаточно доступной, чтобы другие грязные типы, услышавшие их, стали тебя домогаться. Ты ставишь их на место шлепками, но самолюбие не позволяет им признаться в этом перед собратьями из баров. Тогда они добавляют и себя к мифическому списку ваших любовников. Так происходит с любой видной девушкой из шоу-бизнеса. Нам всем приходится терпеть одно и то же. Редко, очень редко попадаются те, кто пытается прожить на ангажементы, полученные в коктейльных залах. И, пытаясь это сделать, с треском вылетают из бизнеса. Девушки из крошечных экспериментальных театриков, которые заканчивают тем, что называют себя моделями и оклеивают город объявлениями с загородными номерами телефонов. И собирают фотографии экс-президентов. К тому времени, когда они доходят до Гранта, их еще можно застать на прежнем месте. Но к тому времени, когда они добираются до Гамильтона и Линкольна, они меняют район дислокации. На Хуарес или Трой. Милуоки или Бейкерсфилд.
Но миф не умирает, хотя я бы не сказала, что Стив клюнул на него. Скорее он просто из тех, кто всегда машинально делает пробный заход. Хотя ему редко так достается. Ему пришлось завернуть в салфетку кубик льда и приложить его к губе. Бедный малый!
Он провел меня вокруг дома. Я видела, что у него мандраж, несмотря на всю его напускную самоуверенность. Уилма, Хессы и Гилман Хайес находились на террасе. Хайес кивнул мне со своим обычным холодным презрением. Я три раза встречалась с ним. Началось у меня с резкой неприязни, и с каждым — разом он нравился мне все меньше. Но мужик он здоровенный. Ему бы в картины на библейские сюжеты. На древнеримскую арену, со щитом, мечом и этими металлическими штуковинами вокруг бицепсов. Все его нахваливают. Я видела одну из его работ. Переплетение черных линий — наподобие кованой ограды после торнадо — с какими-то большими бесформенными предметами на заднем плане. У нее и название имелось: «Возвращение на круги своя». Я бросила на эту вещь восхищенный взгляд, потому что владелец страшно ею гордился. Но для меня она ничего не значила. Может быть, это и хорошо. Это одна из вещей, книги о которых я захвачу с собой.
Комната мне досталась шикарная, погода стояла прекрасная, так что я быстренько натянула купальник и потрусила вниз, к двум большим причалам. Хайес распластался на солнце. Вода была синяя. При закрытых от слепящего солнца глазах у меня было такое чувство, что Уилма со своей террасы наблюдает за мной, мысленно облизываясь.
Я так сосредоточилась на том, чтобы оставаться настороже, что вроде как стала слепа к происходящему вокруг меня. Стив, Хайес и Хессы, чета Докерти и Уоллас Дорн были всего лишь частью декорации. Кажется, я кивала и говорила все к месту, но при этом ощущала присутствие Уилмы, как мышь ощущает присутствие кошки.
Я стала восприимчива к людям, лишь когда мы пообедали и меня втянули в игру в слова с Полом Докерти и Уолласом Дорном, пока Мэвис Докерти танцевала с Гилманом Хайесом, а Стив с Уилмой с азартом резались в кункен. Уоллас Дорн всякий раз, когда подходила его очередь, очень долго раздумывал над ходом. Я сидела, курила и слушала латиноамериканскую музыку, пока Рэнди суетился вокруг, словно невеста на выданье под вечер. Ноэль Хесс, мягкая, меланхоличная, исполненная созерцательности и хорошенькая, отправилась спать. Она представлялась мне игрушкой, вроде той, которая у меня когда-то была. Девочка-клоун, стоящая на барабане. Ее нужно было заводить. Она все кружилась и кружилась, а из барабана звучала музыка. Однажды я завела ее слишком туго, и пружина лопнула. И больше ни музыки, ни кружения для Ноэль. Рэнди сломал ее пружину. Это грустно. Такое случается. Так реагируют женщины определенного склада. Другая бы собрала вещи и ушла. Или проломила бы ему череп. Но такая, как Ноэль, будет сидеть со сломанной пружиной. Я скорее из разряда тех, которые проламывают череп.
Я наблюдала за Мэвис Докерти. Ее танец так и напрашивался на какое-нибудь медицинское определение. Пол Докерти сидел слева от меня, изучая доску для игры в слова. Как это там называется? Эпатия. Да. Именно это я тогда и испытывала. По отношению к Полу. К милому, большому, приличного вида человеку с очень глупой дамой. А вышеупомянутая дама попала под обаяние Уилмы. У меня было такое чувство, что они в свое время смогли бы прийти к более или менее сносному браку. Но Уилма твердой рукой направляла его на рифы. Вероятно, используя Хайеса в качестве одного из рифов. Возможно, на какой-то стадии в прошлом Пол встал бы и прервал танец. У него было на то достаточно оснований. Но эту стадию они уже миновали. Так что ему оставалось сидеть и исходить потом. Я видела короткие взгляды, которые он в них метал, говорящие о том, что он нервничает и не знает, что с этим делать. А возможно, он был близок к той стадии, когда уже ничего не хочется с этим делать. Я увидела, как Хайес в танце увлекает ее на террасу. По-моему, Пол не заметил перемены танцевальной площадки. Я заметила, как он оглянулся по сторонам, как его лицо изменилось, посуровело, как он начал вставать. Я быстро протянула руку, остановила его и кивнула в сторону террасы. Он глянул через стекло, увидел их и немного успокоился. Потом посмотрел на меня. С благодарностью. Я состроила ему гримасу — мол, всегда рады помочь.
Дорн разбил нас обоих в пух и прах, и нам пришлось раскошеливаться. Мне захотелось свежего воздуха. Пол удивил меня, спросив — нельзя ли ему пройтись со мной. Мне не хотелось становиться частью одного из этих гамбитов с супружеской ревностью, но я сразу почувствовала, что у него на уме нет ничего такого.
Мы спустилась на причал, и он перевернул мокрую циновку, чтобы мы могли посидеть на сухой стороне. Есть какая-то странная интимность в ночном сидении под звездами. И у меня в такой ситуации всегда развязывается язык. Я собиралась все время сохранять бдительность и вдруг стала болтать о том, что устала. Он был как раз тем человеком. Надежным, доброжелательным. Из тех, кто всегда меня обезоруживает.
В свое время подвыпивший психоаналитик рассказал мне на вечеринке, на чем все построено у Джуди. Он сказал:
— Твоя разноплановая эмоциональная жизнь, дорогая, — результат того, что ты бродишь по миру в поисках отца, которого у тебя никогда не было.
И это было достаточно верно, чтобы подвести меня к осознанию самой себя. Достаточно верно, чтобы меня остудить.
Так что именно Полу Докерти я излила мою душу. Я слишком много трепалась. Было уже поздно. Мне стало стыдно, так что я встала и начала кривляться, изображая своего Детку Джона, Бостонского Мясника.
И что делает он? Хватает меня за руку, встряхивает и говорит, что я ему нравлюсь. Не знаю, как мне удалось уйти с причала, не разревевшись. Я с застывшим лицом пожелала всем спокойной ночи, проходя через большой зал, затворила дверь, аккуратно уложила себя поперек кровати и сказала — давай! Но ничего у Джуди не вышло. Никаких слез. Ну что ты будешь делать с такой девчонкой?
Нет, знаю, что я с ней сделала. Хорошенько умыла ей лицо, почистила ей зубы, одела ее в пижаму и уложила в кроватку. Я выдавила из-за себя один приглушенный, никуда не годный всхлип, а потом заснула.
Один сон был совершенно потрясный. Как говорится, знаковый. Они вытолкнули меня к камерам. К каким-то экспериментальным. Не к тем, к которым я привыкла. Никаких операторских кранов, никаких тележек «долли». Комната, по форме напоминающая внутренности улья и вся нашпигованная объективами камер. И все обращены на меня. Я попыталась произнести слова роли, и, когда их проговаривала, мне мешало эхо. Я танцевала, а никакой музыки не было. Потом, совсем внезапно, я оказалась в кабинете Делси, стояла и орала на него — мол, я никогда не была сильна в импровизациях, мне не нравится эта его новая затея, а он просто улыбался мне, выпучив глаза под этими своими толстыми линзами. И говорил мне, что все получилось в лучшем виде, что бы я ни думала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Я смогу это сделать даже не притворяясь, Уилли. Я просто... чертовски устала. Мне кажется, я хочу мясорубки.
— А что ты потом станешь делать?
— Уйду, Уилли. Избавлюсь от барахла. Нагружу фургон и отправлюсь на запад. Перекрашу волосы в черный цвет, чтобы на меня не пялились. Мне нужен домик в горах, за двадцать миль от любого жилья, с ручьем на заднем дворе и берегом, поросшим травой, где можно прилечь, и стопка книг, в которые нужно вгрызаться. Сложных книг. Есть вещи, которыми я хочу заняться. Изучить созвездия. Научиться готовить. Знаешь, я умею только жарить. Мне хочется просто побездельничать, Уилли, ходить на прогулки и превратиться в самую заурядную Джейн Джоунс.
— Возьми меня с собой.
— Мы это уже обсудили, Уилли, — проговорила я, улыбаясь.
— Ладно. Слушай, Джуди, не позволяй этой сучке достать тебя. Не делай резких движений. Докерти я не знаю. А этот Уоллас Дорн — полный нуль. Стив встанет на твою сторону, просто чтобы спасти гонорары, которые он с тебя имеет, но он ни черта не сможет сделать. Не позволяй ей уязвить тебя. Она из тех, кто попросит тебя сбацать какой-нибудь номер задарма, на потеху гостям. Если это так, то у тебя появилась головная боль.
— Зверская головная боль.
Я попрощалась с Уилли. Потом отправилась повидаться с Карлосом и Джейн. Они держались робко и виновато, всем своим видом показывая, до чего им стыдно. Но я без труда разглядела радость и волнение, когда сказала, что они свободны. Тогда они наперебой заговорили мне про свой шанс. Это звучало заманчиво. От этого я почувствовала себя старой. От этого у меня появилось чувство, что я никогда уже больше не смогу испытать такое воодушевление по поводу чего бы то ни было.
В пятницу утром я собрала вещи, позвонила в гараж и велела подать белый «ягуар». Когда я высунулась из окна и посмотрела вниз, он был припаркован у фасада, и Хорас, привратник, разговаривал со служащим гаража, который возился со своим маленьким служебным мотоциклом. «Ягуар» смотрелся великолепно на утреннем солнце. Сверху, из окна, он походил на катер. Я отнесла вниз две сумки, и Хорас помог мне уложить их в машину: одну — в крошечный багажник, другую — в свободное ковшеобразное сиденье рядом со мной. Для Хораса я — сорвиголова. Спрашиваю его, сколько сейчас времени, и он тут же начинает смеяться. Это очень утомляет.
По дороге я воображала, что все закончилось и это — первый этап моей поездки на запад. Но мне так и не удалось настроить себя на соответствующий лад. Потому что, решила я, автомобиль — часть антуража. Часть того, что я хотела оставить. Я любила его, любила за то, что он идеально слушался руля, но он был чуть излишне броским для того настроения, в котором я собиралась пребывать. И недостаточно вместительным, чтобы увезти все, что я собиралась взять с собой. При всем его великолепии, чувствовалось в нем какое-то фанфаронство. Тоже чуточку чрезмерное.
Итак, это будет мясорубка, а мне совершенно наплевать.
Или не наплевать?
Хесс отправил мне по почте карту с пометками, чтобы я не плутала. Стив как раз вылезал из машины, когда я подъехала. Хижиной это назвать было нельзя. Скорее это походило на аванпост Организации Объединенных Наций. Мы со Стивом немного поговорили о делах.
Каждый раз, разговаривая с ним, я вспоминаю, как мне пришлось его осадить. Да, это народ такой. В городе их пруд пруди. Эдакое панибратство с распусканием рук. Я съездила ему по морде. Ох уж это внимание общественности! Бесконечные слухи. Смешки и ухмылочки. Взять хотя бы эту Джуди Джону. Ох, ребята, это просто секс-бомба. Грязные типы, которые чувствуют себя королями в барах, когда могут бросить на тебя этот задумчивый плотоядный взгляд и причмокнуть губами, тем самым вешая на тебя ярлык доступной женщины. Достаточно доступной, чтобы другие грязные типы, услышавшие их, стали тебя домогаться. Ты ставишь их на место шлепками, но самолюбие не позволяет им признаться в этом перед собратьями из баров. Тогда они добавляют и себя к мифическому списку ваших любовников. Так происходит с любой видной девушкой из шоу-бизнеса. Нам всем приходится терпеть одно и то же. Редко, очень редко попадаются те, кто пытается прожить на ангажементы, полученные в коктейльных залах. И, пытаясь это сделать, с треском вылетают из бизнеса. Девушки из крошечных экспериментальных театриков, которые заканчивают тем, что называют себя моделями и оклеивают город объявлениями с загородными номерами телефонов. И собирают фотографии экс-президентов. К тому времени, когда они доходят до Гранта, их еще можно застать на прежнем месте. Но к тому времени, когда они добираются до Гамильтона и Линкольна, они меняют район дислокации. На Хуарес или Трой. Милуоки или Бейкерсфилд.
Но миф не умирает, хотя я бы не сказала, что Стив клюнул на него. Скорее он просто из тех, кто всегда машинально делает пробный заход. Хотя ему редко так достается. Ему пришлось завернуть в салфетку кубик льда и приложить его к губе. Бедный малый!
Он провел меня вокруг дома. Я видела, что у него мандраж, несмотря на всю его напускную самоуверенность. Уилма, Хессы и Гилман Хайес находились на террасе. Хайес кивнул мне со своим обычным холодным презрением. Я три раза встречалась с ним. Началось у меня с резкой неприязни, и с каждым — разом он нравился мне все меньше. Но мужик он здоровенный. Ему бы в картины на библейские сюжеты. На древнеримскую арену, со щитом, мечом и этими металлическими штуковинами вокруг бицепсов. Все его нахваливают. Я видела одну из его работ. Переплетение черных линий — наподобие кованой ограды после торнадо — с какими-то большими бесформенными предметами на заднем плане. У нее и название имелось: «Возвращение на круги своя». Я бросила на эту вещь восхищенный взгляд, потому что владелец страшно ею гордился. Но для меня она ничего не значила. Может быть, это и хорошо. Это одна из вещей, книги о которых я захвачу с собой.
Комната мне досталась шикарная, погода стояла прекрасная, так что я быстренько натянула купальник и потрусила вниз, к двум большим причалам. Хайес распластался на солнце. Вода была синяя. При закрытых от слепящего солнца глазах у меня было такое чувство, что Уилма со своей террасы наблюдает за мной, мысленно облизываясь.
Я так сосредоточилась на том, чтобы оставаться настороже, что вроде как стала слепа к происходящему вокруг меня. Стив, Хайес и Хессы, чета Докерти и Уоллас Дорн были всего лишь частью декорации. Кажется, я кивала и говорила все к месту, но при этом ощущала присутствие Уилмы, как мышь ощущает присутствие кошки.
Я стала восприимчива к людям, лишь когда мы пообедали и меня втянули в игру в слова с Полом Докерти и Уолласом Дорном, пока Мэвис Докерти танцевала с Гилманом Хайесом, а Стив с Уилмой с азартом резались в кункен. Уоллас Дорн всякий раз, когда подходила его очередь, очень долго раздумывал над ходом. Я сидела, курила и слушала латиноамериканскую музыку, пока Рэнди суетился вокруг, словно невеста на выданье под вечер. Ноэль Хесс, мягкая, меланхоличная, исполненная созерцательности и хорошенькая, отправилась спать. Она представлялась мне игрушкой, вроде той, которая у меня когда-то была. Девочка-клоун, стоящая на барабане. Ее нужно было заводить. Она все кружилась и кружилась, а из барабана звучала музыка. Однажды я завела ее слишком туго, и пружина лопнула. И больше ни музыки, ни кружения для Ноэль. Рэнди сломал ее пружину. Это грустно. Такое случается. Так реагируют женщины определенного склада. Другая бы собрала вещи и ушла. Или проломила бы ему череп. Но такая, как Ноэль, будет сидеть со сломанной пружиной. Я скорее из разряда тех, которые проламывают череп.
Я наблюдала за Мэвис Докерти. Ее танец так и напрашивался на какое-нибудь медицинское определение. Пол Докерти сидел слева от меня, изучая доску для игры в слова. Как это там называется? Эпатия. Да. Именно это я тогда и испытывала. По отношению к Полу. К милому, большому, приличного вида человеку с очень глупой дамой. А вышеупомянутая дама попала под обаяние Уилмы. У меня было такое чувство, что они в свое время смогли бы прийти к более или менее сносному браку. Но Уилма твердой рукой направляла его на рифы. Вероятно, используя Хайеса в качестве одного из рифов. Возможно, на какой-то стадии в прошлом Пол встал бы и прервал танец. У него было на то достаточно оснований. Но эту стадию они уже миновали. Так что ему оставалось сидеть и исходить потом. Я видела короткие взгляды, которые он в них метал, говорящие о том, что он нервничает и не знает, что с этим делать. А возможно, он был близок к той стадии, когда уже ничего не хочется с этим делать. Я увидела, как Хайес в танце увлекает ее на террасу. По-моему, Пол не заметил перемены танцевальной площадки. Я заметила, как он оглянулся по сторонам, как его лицо изменилось, посуровело, как он начал вставать. Я быстро протянула руку, остановила его и кивнула в сторону террасы. Он глянул через стекло, увидел их и немного успокоился. Потом посмотрел на меня. С благодарностью. Я состроила ему гримасу — мол, всегда рады помочь.
Дорн разбил нас обоих в пух и прах, и нам пришлось раскошеливаться. Мне захотелось свежего воздуха. Пол удивил меня, спросив — нельзя ли ему пройтись со мной. Мне не хотелось становиться частью одного из этих гамбитов с супружеской ревностью, но я сразу почувствовала, что у него на уме нет ничего такого.
Мы спустилась на причал, и он перевернул мокрую циновку, чтобы мы могли посидеть на сухой стороне. Есть какая-то странная интимность в ночном сидении под звездами. И у меня в такой ситуации всегда развязывается язык. Я собиралась все время сохранять бдительность и вдруг стала болтать о том, что устала. Он был как раз тем человеком. Надежным, доброжелательным. Из тех, кто всегда меня обезоруживает.
В свое время подвыпивший психоаналитик рассказал мне на вечеринке, на чем все построено у Джуди. Он сказал:
— Твоя разноплановая эмоциональная жизнь, дорогая, — результат того, что ты бродишь по миру в поисках отца, которого у тебя никогда не было.
И это было достаточно верно, чтобы подвести меня к осознанию самой себя. Достаточно верно, чтобы меня остудить.
Так что именно Полу Докерти я излила мою душу. Я слишком много трепалась. Было уже поздно. Мне стало стыдно, так что я встала и начала кривляться, изображая своего Детку Джона, Бостонского Мясника.
И что делает он? Хватает меня за руку, встряхивает и говорит, что я ему нравлюсь. Не знаю, как мне удалось уйти с причала, не разревевшись. Я с застывшим лицом пожелала всем спокойной ночи, проходя через большой зал, затворила дверь, аккуратно уложила себя поперек кровати и сказала — давай! Но ничего у Джуди не вышло. Никаких слез. Ну что ты будешь делать с такой девчонкой?
Нет, знаю, что я с ней сделала. Хорошенько умыла ей лицо, почистила ей зубы, одела ее в пижаму и уложила в кроватку. Я выдавила из-за себя один приглушенный, никуда не годный всхлип, а потом заснула.
Один сон был совершенно потрясный. Как говорится, знаковый. Они вытолкнули меня к камерам. К каким-то экспериментальным. Не к тем, к которым я привыкла. Никаких операторских кранов, никаких тележек «долли». Комната, по форме напоминающая внутренности улья и вся нашпигованная объективами камер. И все обращены на меня. Я попыталась произнести слова роли, и, когда их проговаривала, мне мешало эхо. Я танцевала, а никакой музыки не было. Потом, совсем внезапно, я оказалась в кабинете Делси, стояла и орала на него — мол, я никогда не была сильна в импровизациях, мне не нравится эта его новая затея, а он просто улыбался мне, выпучив глаза под этими своими толстыми линзами. И говорил мне, что все получилось в лучшем виде, что бы я ни думала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32