Ни у Митроши, ни у Петра Васильевича не хватило терпения удержаться от соблазна тут же оглядеть весь комбайн поближе, потрогать его части руками. Ведь только так механик по-настоящему знакомится с машиной, узнает ее плоть и душу – через свои руки, которым управлять механизмами, держать и двигать рычаги.
С помощью Митроши Петр Васильевич вскарабкался на платформу, по железной лесенке поднялся на верх комбайна, к мотору с бензиновым пускачом, открыл дверь водительской кабины, обтянутую по краям толстой резиной. Из кабины пахнуло свежим, еще не обмятым дерматином сиденья, запахом нитрокраски. Черные циферблаты приборов, как глаза всего этого огромного, тайно живого существа, с доверием глянули на Петра Васильевича, – механическое существо точно ждало его и вот теперь, дождавшись и узнав своего хозяина, покорно отдавалось ему во власть и распоряжение.
Петр Васильевич сел на мягкое, пружинно осевшее под ним сиденье, положил руки на круглый черный руль с ямочками и бугорками на нижней его стороне, чтоб пальцам было удобней его обхватывать. Головой он не думал об этом, но руки, тело его сами примеривались, как будет ему на этом месте в поле, за работой. Да, верно говорят те, кто уже работал на «Колосе»: чудо-машина! Чего ни коснись – все толково, удобно расположено, все рычаги, педали. С правой стороны и с левой в станках бункеров – окна, чтоб все время видеть, сколько уже намолочено хлеба. Тронуть эту рукоять – и выгрузной шнек в минуту вынесет зерно наружу, в кузов идущего рядом с комбайном грузовика… А это что – наверху, под крышей кабины? А, вентиляторы! Включил – и подувает на тебя прохладный ветерок… Наконец-то подумали конструкторы и о комбайнерах, не только об одной механике, о быстроте обмолота, надежности узлов и передач. Дошло все-таки до них, что производительность не от одних поршней и шестерен зависит. В такой кабине – как, скажем, в «Волге» или в «Жигулях». Полная непроницаемость для пыли, чисто, какая ни будь наружи жара – а тебе прохладца, дыши свежим воздухом. И мягко, – тоже немаловажное дело. Комбайн не по асфальту катается, а по бороздам поля. Зубы изо рта от тряски выскакивают – так пугают комбайнеры новичков. Шутка, а ведь в самом деле: потрясешься весь день, и кажется, что все суставы в тебе разошлись, все кости со своих мест сдвинулись… Давно бы комбайнерам такую машину! А то взять те, на которых Петр Васильевич работал раньше. Он и «Коммунары» помнит, и «Сталинцы». Их тракторы на прицепе таскали. То трактор станет, то прицеп оборвется, то в самом комбайне неполадки. Самоходные, что пришли им на смену, избавили механизаторов от множества сложностей, забот, долгих простоев. Поначалу для новых машин просто не хватало хвалебных слов: маневренность такая, что хоть танцуй, кадриль на поле выделывай, производительность сказочная, легче управлять, меньше потери зерна. Но рабочее место комбайнера и на СК оставалось таким же: открытым со всех сторон. Только кусок брезента над головой. Пыль, полова – водителю в лицо, в глаза, в ноздри; солнце печет, раскаленный дизель ревет рядом, обдает вонью, душит выхлопными газами. А повернет комбайн на поле так, что ветер сзади, – совсем задохнуться. Поработаешь на мостике долгий летний день – и под конец в глазах муть, ноги не стоят. И высокому комбайнерскому заработку не рад. Сколько комбайнеров сменили профессию – не выдержали здоровьем, слаба оказалась жила. Таких, как Петр Васильевич, «стариков», в районе – единицы. Да даже если в масштабах области посчитать…
– Давай мотор распечатывать, поглядим, что, как. Чего время терять? – всунулся в кабину Митроша.
Петр Васильевич не оглянулся, не снял рук с руля. Он словно бы забыл, где находится, из глаз его исчезли станционные пакгаузы, рельсы, платформы с грузом. Перед ним как будто уже было желтое поле, тучная нива – колос к колосу, стебель к стеблю – плыла ему навстречу, под мелькающие лопасти мотовила…
13
Утро председателя колхоза редко начинается с радостей. Пробуждение ото сна, взгляд за окно – и первое же огорчение от погоды, которая всегда не та: если для каких-то полей и посевов хороша, подходяща, то обязательно неподходяща для чего-нибудь другого. Еще не съеден легкий утренний завтрак, не выпита чашка чая, а телефон уже несет на квартиру председателя со всех концов обширного хозяйства всякого рода известия.
А в правлении уже ворохом скопились, ждут его прихода другие вести, сообщения: там-то не сделано очень нужное, в другом месте не ладятся дела, а то и остановились совсем, по небрежности, забывчивости или неумению что-нибудь сделано совсем не так и надо переделывать, исправлять, снова тратить и время, и силы, и средства; кто-то напился не вовремя, что-нибудь поломал или натворил другую беду.
Василий Федорович старался себя учить, что такова уж доля главы колхоза, неприятности надо воспринимать спокойно и деловито, без нервов, как нормальные, текущие явления при его должности.
Но одно дело так думать и говорить себе, и совсем другое – так поступать, таким быть, замкнуть на замок нервы, потушить в себе волнения.
Агроном-овощевод на картофельном поле опечалил известием, что колорадского жука все больше и больше и даже химия не помогает, все меры против него бессильны. Илья Иванович, ответственный за подготовку тока, сообщил, что в ремонте зерноочистительного агрегата без автокрана решительно не обойтись. Автокрана в колхозе нет, у соседей и в «Сельхозтехнике» тоже. Есть только на заводе стройдеталей, в райцентре. Законно его не получить, инструкции запрещают заводу давать его на сторону для каких-либо работ, придется договариваться с крановщиком частным порядком.
Нагруженный такими размышлениями, Василий Федорович, закончив утренний объезд хозяйства, в половине девятого переступил порог своего кабинета.
И тут к его заботам добавилась еще одна: из райцентра приехала Варвара Кузьминична Батищева, закрепленная райисполкомом за колхозом «Сила». За окном раздалось знакомое фырчание ее старенького «козла», скрип тормозов и крепкий, громкий голос самой Варвары Кузьминичны, вылезающей та машины и уже вступившей в разговор с кем-то у крыльца правления. При солидном возрасте Варвары Кузьминичны и ее солидных размерах перемещение из тесной, неудобной машины на землю всегда составляло для нее непростой и нескорый труд.
Уполномоченных Василий Федорович вообще не любил. Как начинается какая-нибудь кампания, – сев ли, прополка, закладка силоса, предуборочная подготовка, сама уборка, – так обязательно райком, райисполком шлют в колхозы своих уполномоченных. Считается – для помощи, совета, контроля, подталкивания, информации районных органов. Люди они солидные, из районного аппарата, но в большинстве своем в сельских делах не специалисты. Колхоза же и его людей, действующих в нем пружин вообще не знают, пуд соли надо съесть, с каждым колхозником поговорить, у каждого в доме побывать, и не мимолетным гостем, а по-свойски, на именинах и на крестинах, на свадьбе и на поминках, прежде чем это постигнешь. Что они могут посоветовать Василию Федоровичу, правленцам, завфермами?
Одно время в колхоз в качестве уполномоченного наезжал заведующий райсберкассой, низенький, с брюшком, молчаливо-важный, в узких очечках. Первый раз его прислали прорывку свеклы контролировать. Бригадир повез его в поле, показал работающих женщин, назвал цифры – сколько прополото, сколько осталось. Завсберкассой аккуратно записал все в свою книжечку, спросил, указывая вдаль: «А там что у вас посеяно?» Там тоже была свекла, но в тот год на полях буйствовала сурепка, перла из земли, забивая все. Поле то перед посевом прокультивировали плохо, и все оно было ярко-желтым. Бригадир посовестился сознаться, что так подзапустили плантацию, и соврал: «А это у нас горчица». Завсберкассой после хвалил Василию Федоровичу это поле: «Вот горчица у вас удалась, дружные всходы, просто глаза радуют!»
Заведующего сберкассой сменил замначальника районной милиции. Вот от него все-таки была польза. К каждому его приезду Василий Федорович собирал факты пьянства, нарушений трудовой дисциплины и общественного порядка, и замначальника добросовестно работал с нарушителями, вразумляя их и стращая на будущее.
Теперь вот второй год за колхозом закреплена Варвара Кузьминична, председатель районного суда, женщина уже шестидесяти с лишним лет, крупная, тяжеловесная, с астматической одышкой, однако не поддающаяся ни болезням, ни возрасту, – всегда деятельная, шумно-подвижная, громкогласная. Пожалуй, в районном аппарате не найти другого такого «долгожителя», как она. К ее должностному положению уже так привыкли, что и она сама, и ее роль в районной жизни казались чем-то не имеющим конца, не подлежащим каким-либо переменам.
Но Варвара Кузьминична не всегда была районным судьей, и не только одну районную жизнь она знала. В войну, еще молодой, она служила в штабе фронтовой дивизии, попадала в сорок первом году на Брянщине в окружение, пробивалась оттуда с партизанами. Почти ни одна ее речь на собраниях не обходилась без того, чтобы Варвара Кузьминична не вспомнила, не упомянула, как умели вести себя настоящие советские люди в суровой, почти безвыходной обстановке: не сдавались, не падали духом, боролись и побеждали. Она вспоминала и говорила об этом не из тщеславия или похвальбы своим фронтовым прошлым, мысли ее были далеки от этого, просто это был дорогой ей пример, не из книг, газет или кинофильма, а из настоящей жизни, пережитой ею самой, все в этом примере было невыдуманной, полной правдой, и она, как свойственно пожилым людям, имела привычку и слабость, забывая о частом повторении, подключать его к любой теме, к любому разговору, даже если находилась в гостях у школьников и внушала им, что надо хорошо учиться, одолевать трудности наук. Когда она на каком-нибудь районном совещании, на сессии райсовета брала слово и начинала говорить, люди уже переглядывались, пряча улыбки, подмигивали друг другу: ну, сейчас обязательно услышим и про партизан! В районе за глаза ее так и называли – «Варя-партизанка».
Над ней пошучивали, для районных остряков она представляла излюбленную мишень, отдельные ее фразы повторяли наравне с анекдотами, чтобы повеселить друзей, собравшуюся компанию, но делалось это без настоящего зла: пережившая не одно поколение районных работников, в некоторых своих чертах безнадежно отставшая от изменившегося, ушедшего вперед времени, она все-таки имела в районе к себе давнее и прочное уважение, в популярности из районного начальства с ней не мог сравниться никто, ее знали все поголовно, и взрослые, и дети, а многие, кто сталкивался с ней поближе, ценили потом ее еще больше. А ведь, казалось бы, судья не может быть любим, не таков род его деятельности, чтобы вызывать к нему добрые чувства; к тому же Варвара Кузьминична была судьей строгим, нередко в своих решениях прямолинейно-крутой. Но внутренне, как человек, сердцем своим, Варвара Кузьминична была добра, даже мягка, сочувствовала людям в их бедах и трудностях. Бестрепетно осудив по закону, она могла потом на много лет взять под свой присмотр и попечение близких осужденного, заботиться и хлопотать, чтоб семья не терпела без кормильца нужды, чтоб не страдали дети. Многих она спасла еще в самом начале, когда человек только начал оступаться, предохранила, уберегла от уже непоправимых проступков. К ней привыкли идти за советами, особенно женщины несли к ней свои горести, верили в ее мудрость, в то, что Варваре Кузьминичне можно поведать без страха и стеснения все свое самое тайное, задушевное и она поймет, посодействует, как не поймет и не посодействует никто другой из начальства; власть и значение Варвары Кузьминичны в районе имели в глазах простых колхозных женщин, райцентровских работниц даже гораздо большие размеры, чем это было на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46