– Мастерская теперь не наша, и которые в ней штатные были – тоже теперь не колхозники, забрали их от нас…
– Куда? – Петр Васильевич действительно сильно удивился.
– «Сельхозтехнике» все передали. Теперь это ихнее будет, как производственный участок. Все запчасти, матерьялы – тоже им сдали, до гайки, по описи. Три дня считали, описывали.
– Как же это – колхоз без мастерской?
– А так! Новый прогрессивный метод. Теперь «Сельхозтехника» будет наши трактора обслуживать. И техуход, и ремонт, словом – все. А мы с тобой этого и знать ничего не будем. Теперь это не наше дело, понял? Наша задача одна – производи колхозную продукцию и ни об чем больше не болей. Ну, как, окажем, купил ты телевизор. Твое дело – смотреть. Ты и смотришь. А поломалось что – ты техника зовешь. Он круть-верть, – пожалуйста… гляди дальше. Так и колхоз. Трактор твой стал, раньше ты сам ему в нутро лезешь, а теперь – к телефону, на производственный участок – дзынь! Оттуда «апээмка» с мастерами, все при них, все инструменты. Сейчас приборами диагноз – р-раз! То-то и то-то. Ага, ясно! Раз-два – починили и до свиданья. До новых встреч. А ты дальше работаешь. А колхоз только денежки за эти дела платит, и не надо этой мороки – запчасти доставать, железо, инструмент у шефов выпрашивать… Инженер-то наш Илья Иванович – он ведь эти все года кем больше для колхоза был? Доставалой, снабженцем! Что ни неделя – то в город. И клянчит там… А теперь эта забота с него долой. Колхоз договор на техобслуживание подписал, а инженер только следи, чтоб все законно было, чтоб «Сельхозтехника» свою обязанность выполняла…
– Да-а… Действительно, дела-а… – протянул Петр Васильевич. Голове его стало даже жарко – от усилия охватить мыслью перемены, совершившиеся в колхозе. – Значит, как же – «Сельхозтехника» весь машинный парк на себя берет?
– Точно. Трактора, комбайны, прицепные орудия. Уход, профилактика, текущий ремонт. Всю, словом, механику колхозную, – и что на фермах, и на току… Пруд вот сделают, орошение, – эти механизмы тоже… Ну и правильно! Они спецы, у них мастерские – целый завод, все станки, какие положено… Им это дело и в руки!
– А Тербунцов, Косякин? – назвал Петр Васильевич токаря, кузнеца, что работали в колхозной мастерской. – Другие? Они к этому – как?
– Х-хы! – усмехнулся Митроша так, как будто Петр Васильевич спрашивал совсем лишнее. – Они рады! Теперь они государственный рабочий класс, на полном законе… Рабочий день – от-до. Что ни сделал – все по точным расценочкам. Два дня выходных – хоть ты гори со своим тракторам. Оплаченные отпуска, премии, стаж, пенсия… И что колхозное раньше имели – тоже все при них остается: огород, выпас окота, заготовка кормов… Да мне б так пофартило – я б в пляс пустился! На первую свою зарплату ящик белой купил бы, поставил – подходи, пей! Шутишь?!
Всем своим видом Митроша вызывал Петра Васильевича на поддержку своего настроения. Но Петр Васильевич не спешил радоваться. В лице его были озабоченность и сосредоточенное размышление.
– Ты что так глядишь? – огорчился Митроша. – Иль не нравится, против?
Петр Васильевич даже о водке забыл, которую выпил, – ничуть она его не забрала.
– Так ведь вот какой вопрос… Как оно еще на практике получится! Дело это двоякое, две стороны имеет… Конечно, колхозу так бы легше, забот меньше. Занимайся одним своим сельским делом: расти хлеб, веди, словом, хозяйство, а технику тебе обеспечат… Планово колхозы не снабжают, а это партизанство – доставай сам, где знаешь, как сумеешь, – у одних оно выходит, у других не шибко, а хозяйство – страдай… Но с другого боку глянуть… Коль трактор на мне, я на нем работаю, каждый простой – мне по заработку, по нашему колхозному хлебу или чему другому… Я и стараюсь об нем: слежу, ухаживаю, починить что – семь потов пролью, чтоб только скорей… А у них-то, спецов этих, такая ли забота об тракторе будет, о нашем поле? Простой их по карману не бьет, вреда им никакого не делает, поспешать не заставляет… У меня вот на севе, да ты помнишь, – коснулся Петр Васильевич Митроши рукой, – нонешней весной радиатор потек. К ночи было. Я его – так, сяк… Текет, проклятый, нельзя работать! Я его снял, на плечо за девять километров пёхом… В деревне уже полегли все, мастерская на замке. Я Тербунцова поднял, да вдвоем с ним часа четыре мы курохтались: радиатор распаяли, негодные трубки выбросили, опять запаяли. К утру я на месте был, а рассвело – я уж работаю… Как и не бегал никуда. Ни одного светового часа не потерял. Как же – весна сухая, влага из почвы уходит, тут час какой-нибудь промедлил, зерно в почву не бросил – потом на урожае центнерами аукнется! Поедут спецы ночью ко мне в борозду радиатор паять? Дзынь, говоришь, и вот они? – Петр Васильевич покрутил сомнительно головой, усмехнулся. – Да у «Сельхозтехники» «апээмок» не хватит во все районные концы поспешать!
– Это верно! – охотно согласился Митроша, сразу меняя свою позицию. Он никогда не спорил с собеседником, соглашался на его доводы, потом тут же говорил опять свое, обратное, опять соглашался. С ним было легко разговаривать – никогда не взгорячишься, не поссоришься.
– Так что поживем – увидим… – сказал Петр Васильевич, как бы подбивая итог вестям, принесенным Митрошей. Жизнь научила его осторожности. Сколько за три десятилетия был он свидетелем всяких новшеств, будто бы обещавших немедленные и небывалые успехи. А потом они тихо, бесславно сходили на нет… Никто, конечно, мнение Петра Васильевича запрашивать не будет, без него решаются такие вопросы, но если бы его все-таки спросили, дали слово, он бы, наверное, сказал так: надо, чтобы порядок был, четкость, организация. Тогда любые правила хороши. Вот то взять, как было. Снабжали бы колхоз нормально, всем, что требуется, чтоб, к примеру, не в заводских отходах Илья Иванович стальные прутки для болтов откапывал, а по заявке, какого нужно диаметра, получал, чтоб станки в мастерской приличные были, – колхоз и сам сумел бы трактора и механизмы в лучшем виде содержать. Ведь они свои же, кровные, за колхозные деньги купленные, – как же о них не позаботиться, ради их сохранности не постараться?
– Допьем? – спросил Митроша.
Он разделил водку, бутылку сунул в куст. Кто-нибудь подберет, сдаст, спасибо еще окажет…
– Володька послезавтра в Панино уезжает, – сказал Митроша как бы между прочим, добирая с бумаги последние крошки сыра и хлеба и забрасывая их с ладони в рот.
– Чего?
– Межрайонное состязание пахарей. На быстроту и качество. За первые три места – премия.
– Большая?
– Ценный подарок. Часы иль транзистор. Ну и само собой – почет.
– А почему Володька?
– Хотели Козломякина послать. А тот сдрейфил. Это, говорит, напоказ, при комиссии, при зрителях, – я так не могу. В поле я один работаю, а если на меня глядеть – сразу и мотор барахлит, и трактор вилюшки пишет… Тогда Федьку Данковцева. Тот тоже не схотел. Мои гектары, говорит, и качество – вон, из окошка видать, чего меня испытывать? А тут Володька сам вызывается. Ну – его. Надо же кого-то. Разнарядка такая – чтоб от каждого колхоза по трактористу.
– А что ж, он, пожалуй, премию возьмет, – сказал Петр Васильевич, подумав. В прошлом году он видел такие соревнования. Молодежь одна, трактористы постарше, с опытом, почему-то уклоняются, может, осрамиться боятся. А молодежь смела, да уменья еще маловато. И Володька не больно умел. Зато хваток, в работе напорист, яр.
– Может, и возьмет, – согласился Митроша. И добавил убежденно: – А трактор загубит. Он новый выпросил, дескать, понадежней, а тот еще не обкатан как следовать. Что? он работал – только на севе, ему еще и нагрузку не давали… А там-то, на чемпионстве этом, из машины ведь жми все до последнего…
– Не дурак же он, чтоб машину губить, – даже попытался защитить Володьку Петр Васильевич.
– А что она ему? Не то он об ней думать будет? Ему б только красную ленту на грудь да премию. Сколько он всякой техники уже покалечил! – сердито оказал Митроша. – Иль ты не знаешь, как он с ней? Ему одно – цифру дать! Вот опосля уборки он в Ульяновск с комбайном своим помогать ездил. Ты его машину глядел, какой она вернулась? Там хлеб густой был, соломы много, его косить надо с чувством, а он газовал – поболе гектаров и намолота нагнать… Сейчас его комбайн к уборке готовить – это самое малое полтора месяца ремонту… А он не дюже-то хочет на ремонте мараться. Услыхал вот – «Колос» в колхоз идет, так уже закидывает, чтоб ему дали…
– «Колос», говоришь? – внутренне напрягся Петр Васильевич.
– Сейчас вот ехали – сам Илья Иваныч сказал. Уже вроде отгруженный.
– Ну и что Илья Иваныч?
– Чего – что?
– Кому его определил?
– Такого разговора пока не было. Не пришел ведь.
Петру Васильевичу нестерпимо захотелось курить.
Он сунул руку в карман халата – пусто, спички и пачка «Севера» остались там, на тумбочке.
Это была мечта Петра Васильевича – «Колос»! Его ждали в позапрошлом году, в прошлом. Другие колхозы района уже получили этот комбайн, по одному, по два, а «Силе» все не давали, потому как считалось, что парк уборочных машин в «Силе» и так пока неплох, справляется. Прямого уговора на этот счет у Петра Васильевича ни с председателем, ни с главным инженером не было, но все же он ждал, верил, что если «Колос» придет – работать на нем будет он. Его потрудившемуся СК-4 уже двенадцатый год, и ползает он только потому, что в руках у Петра Васильевича, а был бы у кого другого – давно бы уже отправился в разборку, на запчасти. Да и само собой так напрашивается, по справедливости, – чтобы новая, самой последней, совершенной конструкции машина стала как бы наградой самому старому комбайнеру колхоза, неизменному передовику каждой уборочной.
И вот, значит, «Колос» уже везут по железной дороге, ярко-оранжевый, сверкающий свежей краской, стеклом водительской кабины – с мягким сиденьем, вентилятором над головой…
А Петр Васильевич – в больничной пижаме, халате, и неизвестно, когда он отсюда выйдет, возьмутся ли его руки опять за рычаги трактора, колхозных машин…
4
Больница не только место страданий, но и место сосредоточенных дум, долгих бесед с самим собой, воспоминаний. Чего только не переберет в голове, какие только картины не припомнит человек, лежащий на больничной койке, – и в ночную бессонницу, и в бесконечные дневные часы, не занятые делом. За всю жизнь столько не передумает иной человек, сколько за дни и неделя больничного заключения…
Вспоминал и Петр Васильевич. Не потому, что хотел, иное лучше бы и не помнить, забыть безвозвратно – просто все это само лезло ему в голову, всплывало перед глазами. Детство, отец с матерью, фронт… С какой натугой одолевали сотворенную войной разруху… Да еще сразу же, не дав отдышаться, хоть чуть окрепнуть на ногах, жестоко ударил сорок шестой, неурожайный год…
Москва ему вспоминалась, где был он всего раз – с экскурсией на Выставке народных достижений. Им еще Кремль показывали, музеи, по Москве-реке на пароходе провезли. В тот год район выдвинулся в области по всем показателям, сдал много хлеба, лучших колхозников и механизаторов наградили грамотами, орденами. Наградили «Знаком Почета» и Петра Васильевича, а потом и в Москву повезли, столицу смотреть, – тоже вроде как в премию…
Но чаще всего мысли Петра Васильевича были заняты другим. Вспоминалась ему покойная его жена Анастасия Максимовна, Тая, и с чувством какой-то своей вины перед нею Петру Васильевичу все хотелось понять, правильно ли они жили без малого тридцать лет, ни разу Петр Васильевич у нее об этом не спрашивал – не жалеет ли она, что такой вышла ее жизнь, – в голову тогда это не приходило. А теперь раздумывал, что ответила бы ему Тая на такой его вопрос, если, конечно, по чистой совести… Вроде бы все хорошо было – без ссор, без брани, ничем он ее не обижал и она его ничем ни разу не обидела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46