Двадцать лет совместной жизни…
Подводя итог прожитым с Машей годам, я понял: все это время я был счастлив — счастлив как человек, проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни особых побед, ни потрясений. Кто-то скажет: это, дескать, не жизнь, а прозябание (Арнольд так и выразился), счастье, мол, в борьбе. Но только отчасти, считал я. Не всем же бороться, надо же кому-то и жить! Просто жить, не берясь за решение глобальных проблем. У меня есть сын, неплохой парень, и прекрасная жена, о которой я так часто забывал. Вот и теперь… Как я мог забыть! Маша, наверное, решила, что эти необыкновенные цветы я раздобыл к нашему юбилею. Спасибо Арнольду Ивановичу, выручил! Как знал, что у нас годовщина. А может, и правда знал? Что ему стоило покопаться в моей памяти?!..
Часы пробили восемь. Я подхватил дипломат и вылетел на лестничную площадку.
День был солнечный, но холодный. Северный ветер гнал куцые облака на юг. Я подошел к газетному киоску, где работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Она снабжала меня дефицитной периодикой, а я помогал ей по дому: она жила одна. Вместо обычной приветливой улыбки тетя Клава одарила меня сердитым взглядом.
— Здравствуйте, соседушка! Для меня ничего нет?
— То-то и оно, что соседушка! И не стыдно людям в глаза смотреть?! Позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да еще пьяный заявился. Все знаю, все видела!.. Что побелел?! Нашкодил, так держи ответ! На рыбалку он ездил… Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а все туда же…
Я взял себя в руки, но не знал, как поступить — разыграть оскорбленную невинность или обернуть все в шутку. Тут тетя Клава сменила тон.
— Ну, Бог тебе судья, — сказала она, доставая из-под прилавка пачку газет и журналов. — Мне-то какое дело. Бабу твою жалко. Хорошая, работящая. Она что, молчит? Не догадывается?
Я решил возмутиться.
— Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я… Да никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!
— Все вы так говорите, — махнула рукой старуха. — На вот, я тебе тут подобрала. И «Футбол», и «Советский спорт», и «Англия»… А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его!
У меня горло перехватило.
— С к-каким Ар-рнольдом?
— С каким, с каким!.. Да вон из того дома. Слышала я, как ты с ним вчера прощался. По имени называл. Арнольд у нас здесь один. Жаль, не видела я вас, темно было. Но голос я его узнала, он все время тут околачивается.
Я облегченно вздохнул.
— Да не тот это Арнольд… — начал было я, и в этот момент что-то не сильно, но больно ударило меня по голове, отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и поднял золотой царский червонец, совершенно новехонький, словно только что отчеканенный.
— Папаша, таймер на ходу? — послышался сзади скрипучий бас.
Я вскрикнул и обернулся, машинально пряча монету за спину.
Обладатель противного баса был одет в «вареные» джинсы, яркий, морковного цвета, свитер. На носу — темные цейсовские очки. Но поразило меня другое: типчик был начисто лишен подбородка и бровей. Я понял: передо мной инопланетянин. Оттуда, с Большого Колеса!
— Я… э-э… вы оттуда? — пролепетал я. — Прилетели?.. Может, я что-то… не того?..
— Ты, часом, не сбрендил, папаша? — пробасил инопланетянин и, махнув рукой, шагнул на мостовую.
— Осторожно! — крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ налетел на инопланетянина и сшиб его. Я зажмурился и…
Когда я открыл глаза, все было так, будто ничего и не произошло. Ни КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков. Прохожие как ни в чем не бывало торопились по своим делам, тетя Клава беседовала с очередным клиентом об исчезновении сахара и предстоящем визите Рейгана.
«Показалось… Почудилось», — успокаивал я себя, садясь в подошедший автобус.
— Николай Николаевич! — крикнула мне вдогонку тетя Клава. — Прессу забыли!
Но дверь закрылась, я стоял на задней площадке «Икаруса», словно загипнотизированный: ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Что же это было? Что же это было? Ответа я не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой непосредственный начальник, высокий, тучный, лет пятидесяти, со строгим голосом, обширной лысиной, в больших очках на крупном носу, покачал головой и демонстративно посмотрел на часы. Я виновато развел руками и произнес дежурное:
— Транспорт!
Завлаб кивнул.
— Здрасьте! — возвестил я для всех, плюхнулся на скрипучий стул и приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Однако безбровый инопланетянин в морковном свитере никак не выходил у меня из головы. «Сшибла его машина или нет? — думал я. — Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто ничего не заметил? А если нет… Если он не попал под этот чертов КАМАЗ, то был ли он вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И еще этот червонец…»
Я достал монету. Золотой тысяча девятьсот двенадцатого года сиял на моей ладони так, что в его реальности нельзя было усомниться. «Значит, был инопланетянин, — решил я. — Значит, сшибло его. Или не сшибло?..» Голова моя шла кругом.
— Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? — раздался над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы вполне определенной наружности и совершенно неопределенного возраста. Относительно ее возраста существовал ряд гипотез, но сорок ей уже было, а восемьдесят — еще нет, это точно. Работала она старшим экономистом.
— Ну-ка, покажите, покажите!
«Сейчас, разбежалась!» — со злостью подумал я и спрятал червонец в карман.
— Ай-ай-ай! Нехорошо, Николай Николаевич! Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с Горьким. Ну покажите! Пожалуйста…
Отворилась дверь, и в лабораторию ввалился запыхавшийся Завмагов, здоровенный детина на исходе четвертого десятка, сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный футбольный болельщик.
— Здорово, старик! Не занят? Пойдем отравимся.
— Прежде следовало бы поздороваться с дамой, — обиженно поджав губы, произнесла Тамара Андреевна и гордо вскинула голову.
Изобразив на круглом лице удивление только что разбуженного человека, Завмагов сказал:
— А, черт… Извините, сударыня, не заметил. Тут такое случилось…
— Что, что случилось? — встрепенулась Тамара Андреевна. Глаза ее так и вспыхнули от любопытства.
— Пойдем, — буркнул я, вставая. И мы вышли в коридор.
— Что стряслось?
— Как что? Ты ничего не знаешь? — удивился Завмагов. — Наши голландцам продули! Два—ноль!
— Тьфу! — Я плюнул от досады. — Сапожники! Чуть-чуть до золота не дотянули. Впрочем, этого и следовало ожидать. Удивительно, как вообще в финал вышли,
— Во-во!.. А все равно обидно!
«Ну-ка, посмотрим о чем ты думаешь?» — решил я из озорства и сосредоточился, попыхивая сигаретой.
По части оригинальных мыслей в голове у Завмагова оказалось слабовато. Обычная констатация фактов. Завмагов аккуратно складировал их в своей феноменальной памяти. В ней накрепко застревало все, что он видел, слышал, обонял и осязал. Такие функции мозга, как анализ информации, принятие решений, у Завмагова отсутствовали. В этой круглой голове хранился всяческий информационный хлам: обрывки каких-то историй, анекдоты, слухи… Лишь одна область знаний перерабатывалась полностью — привилегией пользовался футбол и все вокруг него. Завмагов помнил поименно всех игроков наших и зарубежных команд, включая запасных, помнил, кто, с кем, когда, с каким счетом сыграл, помнил всех призеров всех чемпионатов, наконец знал биографии всех выдающихся игроков. Выходит, не зря Завмагов слыл в институте ходячим справочником по футболу, и недаром сотрудники института, такие же страстные поклонники футбола, в разрешении футбольных споров считали его мнение истиной в последней инстанции! В разговорах о любимом виде спорта Завмагов блистал умом и снискал себе славу не только эрудита, но и предсказателя. Он выдавал безукоризненные прогнозы о том, кто сколько кому настучит, кому достанется золото, кому — серебро. А его крупные выигрыши в «Спортпрогнозе»! Набралась кругленькая сумма, которую он вложил в новенькую «восьмерку».
Обо мне, как выяснилось, Завмагов не думал ни хорошо, ни плохо. Никак. Он вообще ни о ком ничего не думал. Фиксировал факт встречи с тем или иным человеком — и все, баста, на этом мозг Завмагова заканчивал свою работу.
Говорить с ним можно было только о футболе. И ни о чем другом. Садясь на своего любимого конька, он раскрывал перед вами таланты то великолепного рассказчика, то внимательного слушателя, то глубокого аналитика, но стоило ему сбиться с футбольной тематики, и он превращался в туповатого субъекта, напоминающего рыбину на горячем песке.
— А все-таки были у наших моменты, старик! Протасов трижды такую возможность упустил! Эх!.. Хотя, спору нет, голландцы сильнее. И все же могли наши, могли ведь!..
Весть о проигрыше расстроила меня. Тупо глядя на покрытую шапкой «бычков» урну, я молчал. Молчал бы я и дальше, если бы Завмагов не переменил тему.
— Ты, старик, кажется, рыбачишь по выходным? Или я тебя с кем-то путаю?
— Ну, рыбачу, — нехотя ответил я.
— А где, если не секрет?
— Секрет, — буркнул я. — Грибники и рыбаки своих тайн не выдают. А почему ты спрашиваешь?
Завмагов заговорщически подмигнул, огляделся и, перейдя на шепот, зачастил:
— Старик, я тут краем уха такое слышал! Будто в районе то ли Истринского, то ли Клязьминского водохранилища летающую тарелку засекли. Думал, может, ты что-нибудь знаешь…
— Когда засекли?
— Да вот как раз в выходные. А ты что, видел?
— Ничего я не видел, — отрезал я и отвернулся к окну. — Я двое суток на Истринском просидел. Ни тарелок, ни блюдец, ничего такого не было.
— Значит, Клязьминское! — подытожил Завмагов. — Ну ладно, извини, пойду вкалывать. С начальством шутки плохи. Пока!
Я вернулся на рабочее место.
— Николай Николаевич, подойдите, пожалуйста, — подозвал меня Евграф Юрьевич. — Вот тут у меня отчет, тот самый. Возьмите и откорректируйте третий раздел, это как раз по вашей части. Пришли новые данные из Главка, учтите их. Будьте добры, сделайте до вечера.
— Хорошо, Евграф Юрьевич, сделаю, — ответил я, чертыхаясь в душе. На обратном пути меня, перехватил Антон Петрович Балбесов, тридцатипятилетний кандидат наук, старший научный сотрудник и карьерист с вредным характером.
— Что, Николай Николаевич, озадачил шеф?
Я уныло махнул рукой и плюхнулся на стул. За моей спиной фыркнула Тамара Андреевна. Интересно, что они обо мне думают? Надо «прощупать» коллег.
Карьерист Балбесов обо мне не думал. Про себя он числил меня «тюфяком». «Так, ничего себе»… А я ему диссертацию помогал писать! «Вот она, человеческая благодарность!» — посокрушался я.
Петя-Петушок, молодой специалист двадцати трех лет, вообще ни о чем не думал. Подперев голову левой рукой, прижав к уху крохотный наушник спрятанного в кармане джинсовой куртки плейера, он имитировал производственный процесс. В недрах его сознания я отыскал скудную информацию о себе, она укладывалась в одно понятие: неудачник.
«Настроившись на волну» Тамары Андреевны, я с ужасом обнаружил: дама безумно влюблена в меня вот уже более десяти лет. Этого еще не хватало! Вот так подарочек…
Попытка прочитать мысли Евграфа Юрьевича дала неожиданный эффект. Ласковым, совсем неначальственным голосом завлаб произнес:
— Николай Николаевич, займитесь, пожалуйста, делом. Очень прошу.
Я растерялся.
— Да я что… я ничего… — пробормотал я и покраснел.
Хлопнула дверь, и на пороге возник Завмагов.
— Заливаешь, старик, что на Истринском не было тарелочки! — басил он, подкатываясь ко мне… — Была! Очевидец рассказывал. Большая, говорит, черная такая. И грохот от нее неимоверный. Не мог ты не видеть)…
— Не было никакой тарелочки, — сердито зашипел я, косясь в сторону шефа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Подводя итог прожитым с Машей годам, я понял: все это время я был счастлив — счастлив как человек, проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни особых побед, ни потрясений. Кто-то скажет: это, дескать, не жизнь, а прозябание (Арнольд так и выразился), счастье, мол, в борьбе. Но только отчасти, считал я. Не всем же бороться, надо же кому-то и жить! Просто жить, не берясь за решение глобальных проблем. У меня есть сын, неплохой парень, и прекрасная жена, о которой я так часто забывал. Вот и теперь… Как я мог забыть! Маша, наверное, решила, что эти необыкновенные цветы я раздобыл к нашему юбилею. Спасибо Арнольду Ивановичу, выручил! Как знал, что у нас годовщина. А может, и правда знал? Что ему стоило покопаться в моей памяти?!..
Часы пробили восемь. Я подхватил дипломат и вылетел на лестничную площадку.
День был солнечный, но холодный. Северный ветер гнал куцые облака на юг. Я подошел к газетному киоску, где работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Она снабжала меня дефицитной периодикой, а я помогал ей по дому: она жила одна. Вместо обычной приветливой улыбки тетя Клава одарила меня сердитым взглядом.
— Здравствуйте, соседушка! Для меня ничего нет?
— То-то и оно, что соседушка! И не стыдно людям в глаза смотреть?! Позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да еще пьяный заявился. Все знаю, все видела!.. Что побелел?! Нашкодил, так держи ответ! На рыбалку он ездил… Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а все туда же…
Я взял себя в руки, но не знал, как поступить — разыграть оскорбленную невинность или обернуть все в шутку. Тут тетя Клава сменила тон.
— Ну, Бог тебе судья, — сказала она, доставая из-под прилавка пачку газет и журналов. — Мне-то какое дело. Бабу твою жалко. Хорошая, работящая. Она что, молчит? Не догадывается?
Я решил возмутиться.
— Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я… Да никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!
— Все вы так говорите, — махнула рукой старуха. — На вот, я тебе тут подобрала. И «Футбол», и «Советский спорт», и «Англия»… А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его!
У меня горло перехватило.
— С к-каким Ар-рнольдом?
— С каким, с каким!.. Да вон из того дома. Слышала я, как ты с ним вчера прощался. По имени называл. Арнольд у нас здесь один. Жаль, не видела я вас, темно было. Но голос я его узнала, он все время тут околачивается.
Я облегченно вздохнул.
— Да не тот это Арнольд… — начал было я, и в этот момент что-то не сильно, но больно ударило меня по голове, отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и поднял золотой царский червонец, совершенно новехонький, словно только что отчеканенный.
— Папаша, таймер на ходу? — послышался сзади скрипучий бас.
Я вскрикнул и обернулся, машинально пряча монету за спину.
Обладатель противного баса был одет в «вареные» джинсы, яркий, морковного цвета, свитер. На носу — темные цейсовские очки. Но поразило меня другое: типчик был начисто лишен подбородка и бровей. Я понял: передо мной инопланетянин. Оттуда, с Большого Колеса!
— Я… э-э… вы оттуда? — пролепетал я. — Прилетели?.. Может, я что-то… не того?..
— Ты, часом, не сбрендил, папаша? — пробасил инопланетянин и, махнув рукой, шагнул на мостовую.
— Осторожно! — крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ налетел на инопланетянина и сшиб его. Я зажмурился и…
Когда я открыл глаза, все было так, будто ничего и не произошло. Ни КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков. Прохожие как ни в чем не бывало торопились по своим делам, тетя Клава беседовала с очередным клиентом об исчезновении сахара и предстоящем визите Рейгана.
«Показалось… Почудилось», — успокаивал я себя, садясь в подошедший автобус.
— Николай Николаевич! — крикнула мне вдогонку тетя Клава. — Прессу забыли!
Но дверь закрылась, я стоял на задней площадке «Икаруса», словно загипнотизированный: ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Что же это было? Что же это было? Ответа я не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой непосредственный начальник, высокий, тучный, лет пятидесяти, со строгим голосом, обширной лысиной, в больших очках на крупном носу, покачал головой и демонстративно посмотрел на часы. Я виновато развел руками и произнес дежурное:
— Транспорт!
Завлаб кивнул.
— Здрасьте! — возвестил я для всех, плюхнулся на скрипучий стул и приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Однако безбровый инопланетянин в морковном свитере никак не выходил у меня из головы. «Сшибла его машина или нет? — думал я. — Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто ничего не заметил? А если нет… Если он не попал под этот чертов КАМАЗ, то был ли он вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И еще этот червонец…»
Я достал монету. Золотой тысяча девятьсот двенадцатого года сиял на моей ладони так, что в его реальности нельзя было усомниться. «Значит, был инопланетянин, — решил я. — Значит, сшибло его. Или не сшибло?..» Голова моя шла кругом.
— Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? — раздался над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы вполне определенной наружности и совершенно неопределенного возраста. Относительно ее возраста существовал ряд гипотез, но сорок ей уже было, а восемьдесят — еще нет, это точно. Работала она старшим экономистом.
— Ну-ка, покажите, покажите!
«Сейчас, разбежалась!» — со злостью подумал я и спрятал червонец в карман.
— Ай-ай-ай! Нехорошо, Николай Николаевич! Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с Горьким. Ну покажите! Пожалуйста…
Отворилась дверь, и в лабораторию ввалился запыхавшийся Завмагов, здоровенный детина на исходе четвертого десятка, сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный футбольный болельщик.
— Здорово, старик! Не занят? Пойдем отравимся.
— Прежде следовало бы поздороваться с дамой, — обиженно поджав губы, произнесла Тамара Андреевна и гордо вскинула голову.
Изобразив на круглом лице удивление только что разбуженного человека, Завмагов сказал:
— А, черт… Извините, сударыня, не заметил. Тут такое случилось…
— Что, что случилось? — встрепенулась Тамара Андреевна. Глаза ее так и вспыхнули от любопытства.
— Пойдем, — буркнул я, вставая. И мы вышли в коридор.
— Что стряслось?
— Как что? Ты ничего не знаешь? — удивился Завмагов. — Наши голландцам продули! Два—ноль!
— Тьфу! — Я плюнул от досады. — Сапожники! Чуть-чуть до золота не дотянули. Впрочем, этого и следовало ожидать. Удивительно, как вообще в финал вышли,
— Во-во!.. А все равно обидно!
«Ну-ка, посмотрим о чем ты думаешь?» — решил я из озорства и сосредоточился, попыхивая сигаретой.
По части оригинальных мыслей в голове у Завмагова оказалось слабовато. Обычная констатация фактов. Завмагов аккуратно складировал их в своей феноменальной памяти. В ней накрепко застревало все, что он видел, слышал, обонял и осязал. Такие функции мозга, как анализ информации, принятие решений, у Завмагова отсутствовали. В этой круглой голове хранился всяческий информационный хлам: обрывки каких-то историй, анекдоты, слухи… Лишь одна область знаний перерабатывалась полностью — привилегией пользовался футбол и все вокруг него. Завмагов помнил поименно всех игроков наших и зарубежных команд, включая запасных, помнил, кто, с кем, когда, с каким счетом сыграл, помнил всех призеров всех чемпионатов, наконец знал биографии всех выдающихся игроков. Выходит, не зря Завмагов слыл в институте ходячим справочником по футболу, и недаром сотрудники института, такие же страстные поклонники футбола, в разрешении футбольных споров считали его мнение истиной в последней инстанции! В разговорах о любимом виде спорта Завмагов блистал умом и снискал себе славу не только эрудита, но и предсказателя. Он выдавал безукоризненные прогнозы о том, кто сколько кому настучит, кому достанется золото, кому — серебро. А его крупные выигрыши в «Спортпрогнозе»! Набралась кругленькая сумма, которую он вложил в новенькую «восьмерку».
Обо мне, как выяснилось, Завмагов не думал ни хорошо, ни плохо. Никак. Он вообще ни о ком ничего не думал. Фиксировал факт встречи с тем или иным человеком — и все, баста, на этом мозг Завмагова заканчивал свою работу.
Говорить с ним можно было только о футболе. И ни о чем другом. Садясь на своего любимого конька, он раскрывал перед вами таланты то великолепного рассказчика, то внимательного слушателя, то глубокого аналитика, но стоило ему сбиться с футбольной тематики, и он превращался в туповатого субъекта, напоминающего рыбину на горячем песке.
— А все-таки были у наших моменты, старик! Протасов трижды такую возможность упустил! Эх!.. Хотя, спору нет, голландцы сильнее. И все же могли наши, могли ведь!..
Весть о проигрыше расстроила меня. Тупо глядя на покрытую шапкой «бычков» урну, я молчал. Молчал бы я и дальше, если бы Завмагов не переменил тему.
— Ты, старик, кажется, рыбачишь по выходным? Или я тебя с кем-то путаю?
— Ну, рыбачу, — нехотя ответил я.
— А где, если не секрет?
— Секрет, — буркнул я. — Грибники и рыбаки своих тайн не выдают. А почему ты спрашиваешь?
Завмагов заговорщически подмигнул, огляделся и, перейдя на шепот, зачастил:
— Старик, я тут краем уха такое слышал! Будто в районе то ли Истринского, то ли Клязьминского водохранилища летающую тарелку засекли. Думал, может, ты что-нибудь знаешь…
— Когда засекли?
— Да вот как раз в выходные. А ты что, видел?
— Ничего я не видел, — отрезал я и отвернулся к окну. — Я двое суток на Истринском просидел. Ни тарелок, ни блюдец, ничего такого не было.
— Значит, Клязьминское! — подытожил Завмагов. — Ну ладно, извини, пойду вкалывать. С начальством шутки плохи. Пока!
Я вернулся на рабочее место.
— Николай Николаевич, подойдите, пожалуйста, — подозвал меня Евграф Юрьевич. — Вот тут у меня отчет, тот самый. Возьмите и откорректируйте третий раздел, это как раз по вашей части. Пришли новые данные из Главка, учтите их. Будьте добры, сделайте до вечера.
— Хорошо, Евграф Юрьевич, сделаю, — ответил я, чертыхаясь в душе. На обратном пути меня, перехватил Антон Петрович Балбесов, тридцатипятилетний кандидат наук, старший научный сотрудник и карьерист с вредным характером.
— Что, Николай Николаевич, озадачил шеф?
Я уныло махнул рукой и плюхнулся на стул. За моей спиной фыркнула Тамара Андреевна. Интересно, что они обо мне думают? Надо «прощупать» коллег.
Карьерист Балбесов обо мне не думал. Про себя он числил меня «тюфяком». «Так, ничего себе»… А я ему диссертацию помогал писать! «Вот она, человеческая благодарность!» — посокрушался я.
Петя-Петушок, молодой специалист двадцати трех лет, вообще ни о чем не думал. Подперев голову левой рукой, прижав к уху крохотный наушник спрятанного в кармане джинсовой куртки плейера, он имитировал производственный процесс. В недрах его сознания я отыскал скудную информацию о себе, она укладывалась в одно понятие: неудачник.
«Настроившись на волну» Тамары Андреевны, я с ужасом обнаружил: дама безумно влюблена в меня вот уже более десяти лет. Этого еще не хватало! Вот так подарочек…
Попытка прочитать мысли Евграфа Юрьевича дала неожиданный эффект. Ласковым, совсем неначальственным голосом завлаб произнес:
— Николай Николаевич, займитесь, пожалуйста, делом. Очень прошу.
Я растерялся.
— Да я что… я ничего… — пробормотал я и покраснел.
Хлопнула дверь, и на пороге возник Завмагов.
— Заливаешь, старик, что на Истринском не было тарелочки! — басил он, подкатываясь ко мне… — Была! Очевидец рассказывал. Большая, говорит, черная такая. И грохот от нее неимоверный. Не мог ты не видеть)…
— Не было никакой тарелочки, — сердито зашипел я, косясь в сторону шефа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16