Некоторые были известных марок – он часто видел их в рекламе по телевизору. Такая косметика была хозяйке явно не по карману.
– Это все пробники, – пояснила Чжан, проследив за направлением его взгляда, – с работы.
– Конечно. – Юй решил: наверное, товарищ Гуань Хунъин предпочла бы держать всю косметику тактично спрятанной в ящике комода. – До свидания!
Следователь Юй не был доволен результатами сегодняшнего дня. Комиссару Чжану почти не о чем докладывать – правда, он и раньше не очень понимал, о чем можно говорить с комиссаром. Он позвонил ему из уличного телефона-автомата, но комиссара Чжана в кабинете не оказалось. Радуясь, что не придется выслушивать лекцию о политическом положении в исполнении старого комиссара, Юй пошел домой.
Дома еще никого не было. На столе он увидел записку: «Мы с Циньцинем в школе, на собрании. Разогрей себе ужин».
Взяв миску риса с полосками жареной утки, он вышел во внутренний дворик, где встретил своего отца, Старого Охотника.
– Изнасилование и предумышленное убийство, – сказал Старый Охотник, хмурясь.
Юй вспомнил, как страдал его отец в начале шестидесятых, когда ему пришлось расследовать примерно такое же преступление. Убийство на сексуальной почве, произошедшее на рисовом поле в Баошане. Труп девушки нашли очень быстро. Полиция прибыла на место преступления меньше чем через полчаса. Один свидетель мельком видел подозреваемого и довольно подробно описал его. На месте преступления обнаружили свежие следы и окурок сигареты. Старый Охотник работал день и ночь; он трудился несколько месяцев, но его усилия оказались напрасными. Преступника нашли лишь через несколько лет, причем случайно. Он продавал портреты жены Мао Цзэдуна, которая в тридцатых годах была второразрядной актрисой – развратная богиня в платье с низким вырезом. В те времена за такое преступление полагался смертный приговор. В ходе допроса обвиняемый сознался в убийстве, которое он совершил несколько лет назад в Баошане. И само дело, и неожиданная поимка преступника наложили неизгладимый отпечаток на Старого Охотника.
Такое дело похоже на туннель, по которому можно идти и идти без надежды когда-либо увидеть свет.
– По словам нашего партийного секретаря, у этого дела может быть политический подтекст.
Старый Охотник поморщился:
– Сынок, не вешай мне лапшу на уши. Какая политика? Как гласит пословица, «старый конь борозды не портит». Если такое убийство не раскрыть по горячим следам, в первые две-три недели, вероятность раскрытия сводится к нулю. И политика тут ни при чем.
– Но надо же что-то делать! Мы ведь, как ты знаешь, особая бригада.
– Фу-ты ну-ты, особая бригада! Вот если бы убийца оказался сексуальным маньяком, тогда еще создание вашей бригады можно было бы оправдать.
– Я тоже так думал, но руководство нам продыху не даст, особенно комиссар Чжан.
– И про своего комиссара мне тоже лучше не рассказывай. Вот уже тридцать лет он как чирей у всех на заднице. Никогда я с ним не ладил. Но я понимаю, почему твой старший инспектор так и роет землю. Политика!
– Он в политике хорошо разбирается.
– Не пойми меня превратно, – продолжал старик, – я не против твоего начальника. Наоборот, я верю, что он по-своему старательный, добросовестный молодой офицер. Небо у него над головой, земля у него под ногами – по крайней мере, ему это известно. Я прослужил в полиции много лет и разбираюсь в людях.
Побеседовав с сыном, Старый Охотник ушел к себе. Юй остался во внутреннем дворике один. Он курил, стряхивая пепел в пустую миску из-под риса. Утиные косточки на дне легли крестом.
Докурив одну сигарету, он прикурил от нее вторую, затем третью – тлеющая белая палочка напомнила ему антенну, которая пытается получить из вечернего неба какие-то непонятные сведения.
8
У старшего инспектора Чэня утро тоже выдалось суетным. В семь часов он встретился в здании управления с комиссаром Чжаном.
– Трудное дело, – заявил комиссар Чжан, кивая, после того как Чэнь вкратце изложил ему ход расследования. – Но мы не должны бояться ни трудностей, ни смерти.
«Не бояться ни трудностей, ни смерти» – изречение председателя Мао, популярное в годы культурной революции. Комиссар часто напоминал Чэню выцветшую листовку-дацзыбао, сорванную со стены заброшенного дома. Чжан столько лет прослужил на своем посту, что постоянно повторял одно и то же, как заигранная пластинка. Старый политикан, не имеющий представления о современности. Однако и болваном комиссара назвать тоже ни в коем случае было нельзя. Говорили, что в сороковых годах он был одним из лучших студентов Юго-Западного объединенного университета.
– Да, вы правы, – сказал Чэнь. – Сегодня я поеду в общежитие, в котором жила Гуань.
– Это важно. Возможно, в ее комнате остались улики, – одобрил комиссар Чжан. – Сообщите мне, если что-нибудь там найдете.
– Обязательно.
– И пусть следователь Юй тоже свяжется со мной.
– Я ему передам.
– Ну а как же я? – спросил комиссар Чжан. – Мне тоже нужно что-то делать, а не просто наблюдать и давать советы.
– В настоящее время мы заканчиваем предварительное следствие. Следователь Юй допрашивает сослуживцев Гуань, а я осмотрю ее комнату, побеседую с соседями, а потом, если останется время, навещу ее мать в доме престарелых.
– В дом престарелых поеду я. Мать Гуань – пожилая женщина. Думаю, мне скорее, чем вам, удастся найти с ней общий язык.
– Зачем же вам беспокоиться? Не подобает такому ветерану, как вы, участвовать в обычном расследовании.
– Не говорите так, товарищ старший инспектор. – Чжан встал, хмуря брови. – Немедленно отправляйтесь в общежитие Гуань.
Общежитие, которое находилось на улице Хубэйлу, делили между собой несколько трудовых коллективов, включая и коллектив 1-го универмага; несколько комнат общежития предназначались для его работников. Чэнь подумал: учитывая статус Гуань, ей могли бы дать что-нибудь получше – например, такую же квартиру, как у него. Но она жила скромно, как все. Наверное, именно потому ей и присвоили почетное звание Всекитайской отличницы труда.
Маленькая улица Хубэйлу была затиснута между улицами Чжэцзянлу и Фуцзяньлу; совсем недалеко отсюда, если идти на север, находится улица Фучжоулу, главная культурная улица Шанхая, на которой расположено несколько крупных книжных магазинов. Удобное местоположение. Остановка семьдесят первого автобуса всего в десяти минутах ходьбы, на улице Яньаньлу, и автобус доезжает прямо до 1-го универмага.
Чэнь вышел на остановке «Улица Чжэцзянлу». Он решил пройтись по кварталу. Окрестности многое могут рассказать о живущих здесь людях – как в романах Бальзака. Впрочем, есть и существенное различие. В Шанхае люди не сами решали, где им поселиться. Комнаты выделяли рабочие коллективы. Не переставая размышлять, он побрел по тротуару.
Улица была одна из немногих в Шанхае, по-прежнему мощенных булыжником. От нее в обе стороны отходило множество тесных, грязных переулков и тупиков. Всюду носились дети, как обрывки бумаги на ветру; они с криками перебегали из одного переулка в другой.
Чэнь достал блокнот и перечел точный адрес Гуань Хунъин: улица Хубэйлу, переулок 235, дом номер 18. Вот только найти нужный переулок все никак не удавалось.
Он спрашивал прохожих, показывая им адрес. Казалось, никто не слышал о таком переулке. Улица Хубэйлу не была длинной. Меньше чем за пятнадцать минут он прошел ее из конца в конец и обратно. Никакого толку! Заглянул в небольшую бакалейную лавку на углу, но старый торговец тоже покачал головой. Рядом с лавкой слонялись пять-шесть хулиганов – молодых, в потрепанной одежде, с чахлыми баками и сверкающими серьгами в ушах; они бросали на него вызывающие взгляды.
День был жарким – ни ветерка. Может, он ошибся? На всякий случай Чэнь позвонил комиссару Чжану, но оказалось, что адрес записан верно. Тогда он позвонил товарищу Сюй Кэсиню, старшему библиотекарю управления, которого все называли ходячей энциклопедией. Сюй проработал в управлении полиции Шанхая свыше тридцати лет и замечательно знал историю города.
– Пожалуйста, помогите мне, – попросил Чэнь, когда старший библиотекарь подошел к телефону. – Сейчас я нахожусь на улице Хубэйлу, между Чжэцзянлу и Фуцзяньлу. Я ищу переулок 235. Адрес записан правильно, но я никак не могу найти этот переулок.
– Улица Хубэйлу… – Сюй хмыкнул. – Известное местечко! До 1949 года этот квартал пользовался дурной славой…
– Что? – переспросил Чэнь, слыша шорох перелистываемых страниц. – Какой квартал? О чем вы?
– Ну да, здесь находился квартал «красных фонарей».
– Ну и при чем здесь переулок, который я ищу?
– При всем, – ответил Сюй. – У всех тамошних переулков раньше были другие названия. Очень широко известные названия. После революции, в 1949 году, правительство положило конец проституции и поменяло названия переулков, но среди тамошних жителей в ходу, скорее всего, по-прежнему старые названия – наверное, удобства ради. Вот, нашел. Переулок 235. Раньше он назывался переулок Цинхэ. В двадцатых-тридцатых годах, а может, и раньше он имел особенно дурную репутацию. Там собирались самые низкопробные, дешевые проститутки.
– Переулок Цинхэ? Странно… Название кажется мне знакомым.
– Оно упоминалось в широко известной биографии Чан Кайши, написанной Тан Жэнем; впрочем, не исключено, что в книге шла речь о вымышленной, а не настоящей улице. В то время улица Фучжоулу, которую до сих пор иногда называют Четвертой авеню, была кварталом «красных фонарей», и улица Хубэйлу была его частью. По данным статистики, в Шанхае тогда проживало более семидесяти тысяч проституток. Кроме проституток, получивших государственную лицензию, здесь обитало также множество официанток, массажисток и девушек-гидов, которые нелегально или время от времени подрабатывали проституцией.
– Да, ту книгу я читал, – сказал Чэнь, решив, что «энциклопедию» пора закрывать.
– В ходе кампании 1951 года все бордели были закрыты, – не слушая его, бубнил старший библиотекарь Сюй. – По крайней мере, официально сейчас в Поднебесной проституции не осталось. Тех, кто отказывался перевоспитываться, отправляли в исправительные учреждения. Большинство из них перевернули новую страницу и начали жизнь заново. Вряд ли кто-то из них захотел остаться жить на прежнем месте.
– Я тоже в этом сомневаюсь.
– А что? Там произошло преступление на сексуальной почве?
– Нет, я просто ищу человека, который там живет, – сказал Чэнь. – Большое вам спасибо за ценную информацию.
Оказалось, что переулок Цинхэ находится совсем рядом с бакалейной лавкой. Он выглядел захудалым и мрачным; к первому дому была пристроена будка из стекла и бетона, которая еще больше сужала проход. С белья, развешанного на бамбуковых шестах, капала вода. На майском солнце картина была поистине импрессионистская. Считалось, что проходить под развешанным женским кружевным бельем, висящим вот так, на шестах, нельзя – плохая примета. Но, учитывая прошлое переулка, старший инспектор Чэнь нашел картинку почти ностальгической.
Большинство домов было построено в двадцатых годах или даже раньше. Дом номер 18 оказался тем самым первым домом с пристроенной будкой. При доме имелся огороженный внутренний дворик, у него была черепичная крыша и тяжелые резные балки. С белья, развешанного на балконах, вода капала на сваленные во дворе груды овощей и велосипедные запчасти. Над дверью будки была прикреплена красная пластмассовая табличка с надписью: «Телефон». В будке сидел старик, окруженный несколькими телефонными аппаратами и телефонными справочниками. Видимо, он служил не только телефонистом, но и привратником.
– Доброе утро! – поздоровался старик.
– Доброе утро, – ответил Чэнь.
Еще до революции дом, видимо, сдавали в поднаем, чтобы там жило больше девушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Это все пробники, – пояснила Чжан, проследив за направлением его взгляда, – с работы.
– Конечно. – Юй решил: наверное, товарищ Гуань Хунъин предпочла бы держать всю косметику тактично спрятанной в ящике комода. – До свидания!
Следователь Юй не был доволен результатами сегодняшнего дня. Комиссару Чжану почти не о чем докладывать – правда, он и раньше не очень понимал, о чем можно говорить с комиссаром. Он позвонил ему из уличного телефона-автомата, но комиссара Чжана в кабинете не оказалось. Радуясь, что не придется выслушивать лекцию о политическом положении в исполнении старого комиссара, Юй пошел домой.
Дома еще никого не было. На столе он увидел записку: «Мы с Циньцинем в школе, на собрании. Разогрей себе ужин».
Взяв миску риса с полосками жареной утки, он вышел во внутренний дворик, где встретил своего отца, Старого Охотника.
– Изнасилование и предумышленное убийство, – сказал Старый Охотник, хмурясь.
Юй вспомнил, как страдал его отец в начале шестидесятых, когда ему пришлось расследовать примерно такое же преступление. Убийство на сексуальной почве, произошедшее на рисовом поле в Баошане. Труп девушки нашли очень быстро. Полиция прибыла на место преступления меньше чем через полчаса. Один свидетель мельком видел подозреваемого и довольно подробно описал его. На месте преступления обнаружили свежие следы и окурок сигареты. Старый Охотник работал день и ночь; он трудился несколько месяцев, но его усилия оказались напрасными. Преступника нашли лишь через несколько лет, причем случайно. Он продавал портреты жены Мао Цзэдуна, которая в тридцатых годах была второразрядной актрисой – развратная богиня в платье с низким вырезом. В те времена за такое преступление полагался смертный приговор. В ходе допроса обвиняемый сознался в убийстве, которое он совершил несколько лет назад в Баошане. И само дело, и неожиданная поимка преступника наложили неизгладимый отпечаток на Старого Охотника.
Такое дело похоже на туннель, по которому можно идти и идти без надежды когда-либо увидеть свет.
– По словам нашего партийного секретаря, у этого дела может быть политический подтекст.
Старый Охотник поморщился:
– Сынок, не вешай мне лапшу на уши. Какая политика? Как гласит пословица, «старый конь борозды не портит». Если такое убийство не раскрыть по горячим следам, в первые две-три недели, вероятность раскрытия сводится к нулю. И политика тут ни при чем.
– Но надо же что-то делать! Мы ведь, как ты знаешь, особая бригада.
– Фу-ты ну-ты, особая бригада! Вот если бы убийца оказался сексуальным маньяком, тогда еще создание вашей бригады можно было бы оправдать.
– Я тоже так думал, но руководство нам продыху не даст, особенно комиссар Чжан.
– И про своего комиссара мне тоже лучше не рассказывай. Вот уже тридцать лет он как чирей у всех на заднице. Никогда я с ним не ладил. Но я понимаю, почему твой старший инспектор так и роет землю. Политика!
– Он в политике хорошо разбирается.
– Не пойми меня превратно, – продолжал старик, – я не против твоего начальника. Наоборот, я верю, что он по-своему старательный, добросовестный молодой офицер. Небо у него над головой, земля у него под ногами – по крайней мере, ему это известно. Я прослужил в полиции много лет и разбираюсь в людях.
Побеседовав с сыном, Старый Охотник ушел к себе. Юй остался во внутреннем дворике один. Он курил, стряхивая пепел в пустую миску из-под риса. Утиные косточки на дне легли крестом.
Докурив одну сигарету, он прикурил от нее вторую, затем третью – тлеющая белая палочка напомнила ему антенну, которая пытается получить из вечернего неба какие-то непонятные сведения.
8
У старшего инспектора Чэня утро тоже выдалось суетным. В семь часов он встретился в здании управления с комиссаром Чжаном.
– Трудное дело, – заявил комиссар Чжан, кивая, после того как Чэнь вкратце изложил ему ход расследования. – Но мы не должны бояться ни трудностей, ни смерти.
«Не бояться ни трудностей, ни смерти» – изречение председателя Мао, популярное в годы культурной революции. Комиссар часто напоминал Чэню выцветшую листовку-дацзыбао, сорванную со стены заброшенного дома. Чжан столько лет прослужил на своем посту, что постоянно повторял одно и то же, как заигранная пластинка. Старый политикан, не имеющий представления о современности. Однако и болваном комиссара назвать тоже ни в коем случае было нельзя. Говорили, что в сороковых годах он был одним из лучших студентов Юго-Западного объединенного университета.
– Да, вы правы, – сказал Чэнь. – Сегодня я поеду в общежитие, в котором жила Гуань.
– Это важно. Возможно, в ее комнате остались улики, – одобрил комиссар Чжан. – Сообщите мне, если что-нибудь там найдете.
– Обязательно.
– И пусть следователь Юй тоже свяжется со мной.
– Я ему передам.
– Ну а как же я? – спросил комиссар Чжан. – Мне тоже нужно что-то делать, а не просто наблюдать и давать советы.
– В настоящее время мы заканчиваем предварительное следствие. Следователь Юй допрашивает сослуживцев Гуань, а я осмотрю ее комнату, побеседую с соседями, а потом, если останется время, навещу ее мать в доме престарелых.
– В дом престарелых поеду я. Мать Гуань – пожилая женщина. Думаю, мне скорее, чем вам, удастся найти с ней общий язык.
– Зачем же вам беспокоиться? Не подобает такому ветерану, как вы, участвовать в обычном расследовании.
– Не говорите так, товарищ старший инспектор. – Чжан встал, хмуря брови. – Немедленно отправляйтесь в общежитие Гуань.
Общежитие, которое находилось на улице Хубэйлу, делили между собой несколько трудовых коллективов, включая и коллектив 1-го универмага; несколько комнат общежития предназначались для его работников. Чэнь подумал: учитывая статус Гуань, ей могли бы дать что-нибудь получше – например, такую же квартиру, как у него. Но она жила скромно, как все. Наверное, именно потому ей и присвоили почетное звание Всекитайской отличницы труда.
Маленькая улица Хубэйлу была затиснута между улицами Чжэцзянлу и Фуцзяньлу; совсем недалеко отсюда, если идти на север, находится улица Фучжоулу, главная культурная улица Шанхая, на которой расположено несколько крупных книжных магазинов. Удобное местоположение. Остановка семьдесят первого автобуса всего в десяти минутах ходьбы, на улице Яньаньлу, и автобус доезжает прямо до 1-го универмага.
Чэнь вышел на остановке «Улица Чжэцзянлу». Он решил пройтись по кварталу. Окрестности многое могут рассказать о живущих здесь людях – как в романах Бальзака. Впрочем, есть и существенное различие. В Шанхае люди не сами решали, где им поселиться. Комнаты выделяли рабочие коллективы. Не переставая размышлять, он побрел по тротуару.
Улица была одна из немногих в Шанхае, по-прежнему мощенных булыжником. От нее в обе стороны отходило множество тесных, грязных переулков и тупиков. Всюду носились дети, как обрывки бумаги на ветру; они с криками перебегали из одного переулка в другой.
Чэнь достал блокнот и перечел точный адрес Гуань Хунъин: улица Хубэйлу, переулок 235, дом номер 18. Вот только найти нужный переулок все никак не удавалось.
Он спрашивал прохожих, показывая им адрес. Казалось, никто не слышал о таком переулке. Улица Хубэйлу не была длинной. Меньше чем за пятнадцать минут он прошел ее из конца в конец и обратно. Никакого толку! Заглянул в небольшую бакалейную лавку на углу, но старый торговец тоже покачал головой. Рядом с лавкой слонялись пять-шесть хулиганов – молодых, в потрепанной одежде, с чахлыми баками и сверкающими серьгами в ушах; они бросали на него вызывающие взгляды.
День был жарким – ни ветерка. Может, он ошибся? На всякий случай Чэнь позвонил комиссару Чжану, но оказалось, что адрес записан верно. Тогда он позвонил товарищу Сюй Кэсиню, старшему библиотекарю управления, которого все называли ходячей энциклопедией. Сюй проработал в управлении полиции Шанхая свыше тридцати лет и замечательно знал историю города.
– Пожалуйста, помогите мне, – попросил Чэнь, когда старший библиотекарь подошел к телефону. – Сейчас я нахожусь на улице Хубэйлу, между Чжэцзянлу и Фуцзяньлу. Я ищу переулок 235. Адрес записан правильно, но я никак не могу найти этот переулок.
– Улица Хубэйлу… – Сюй хмыкнул. – Известное местечко! До 1949 года этот квартал пользовался дурной славой…
– Что? – переспросил Чэнь, слыша шорох перелистываемых страниц. – Какой квартал? О чем вы?
– Ну да, здесь находился квартал «красных фонарей».
– Ну и при чем здесь переулок, который я ищу?
– При всем, – ответил Сюй. – У всех тамошних переулков раньше были другие названия. Очень широко известные названия. После революции, в 1949 году, правительство положило конец проституции и поменяло названия переулков, но среди тамошних жителей в ходу, скорее всего, по-прежнему старые названия – наверное, удобства ради. Вот, нашел. Переулок 235. Раньше он назывался переулок Цинхэ. В двадцатых-тридцатых годах, а может, и раньше он имел особенно дурную репутацию. Там собирались самые низкопробные, дешевые проститутки.
– Переулок Цинхэ? Странно… Название кажется мне знакомым.
– Оно упоминалось в широко известной биографии Чан Кайши, написанной Тан Жэнем; впрочем, не исключено, что в книге шла речь о вымышленной, а не настоящей улице. В то время улица Фучжоулу, которую до сих пор иногда называют Четвертой авеню, была кварталом «красных фонарей», и улица Хубэйлу была его частью. По данным статистики, в Шанхае тогда проживало более семидесяти тысяч проституток. Кроме проституток, получивших государственную лицензию, здесь обитало также множество официанток, массажисток и девушек-гидов, которые нелегально или время от времени подрабатывали проституцией.
– Да, ту книгу я читал, – сказал Чэнь, решив, что «энциклопедию» пора закрывать.
– В ходе кампании 1951 года все бордели были закрыты, – не слушая его, бубнил старший библиотекарь Сюй. – По крайней мере, официально сейчас в Поднебесной проституции не осталось. Тех, кто отказывался перевоспитываться, отправляли в исправительные учреждения. Большинство из них перевернули новую страницу и начали жизнь заново. Вряд ли кто-то из них захотел остаться жить на прежнем месте.
– Я тоже в этом сомневаюсь.
– А что? Там произошло преступление на сексуальной почве?
– Нет, я просто ищу человека, который там живет, – сказал Чэнь. – Большое вам спасибо за ценную информацию.
Оказалось, что переулок Цинхэ находится совсем рядом с бакалейной лавкой. Он выглядел захудалым и мрачным; к первому дому была пристроена будка из стекла и бетона, которая еще больше сужала проход. С белья, развешанного на бамбуковых шестах, капала вода. На майском солнце картина была поистине импрессионистская. Считалось, что проходить под развешанным женским кружевным бельем, висящим вот так, на шестах, нельзя – плохая примета. Но, учитывая прошлое переулка, старший инспектор Чэнь нашел картинку почти ностальгической.
Большинство домов было построено в двадцатых годах или даже раньше. Дом номер 18 оказался тем самым первым домом с пристроенной будкой. При доме имелся огороженный внутренний дворик, у него была черепичная крыша и тяжелые резные балки. С белья, развешанного на балконах, вода капала на сваленные во дворе груды овощей и велосипедные запчасти. Над дверью будки была прикреплена красная пластмассовая табличка с надписью: «Телефон». В будке сидел старик, окруженный несколькими телефонными аппаратами и телефонными справочниками. Видимо, он служил не только телефонистом, но и привратником.
– Доброе утро! – поздоровался старик.
– Доброе утро, – ответил Чэнь.
Еще до революции дом, видимо, сдавали в поднаем, чтобы там жило больше девушек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71