На этот вопрос Аарон ответил неохотно.
— Да как вам сказать — за сколько! В диадеме недоставало одного камня, куда же эта вещь годилась? Где же было подыскать точно такой же камень? Дорого дать я не мог!
— Однако, за сколько же вы купили диадему?
— За триста рублей.
— Каждый камень?
— Нет, всю диадему.
— И тогда же отдали деньги?
— Нет. Молодой человек сказал мне, что он подумает...
— Сколько он просил у вас за диадему?
— Он ничего не просил, а хотел только, чтобы я объявил свою цену. Он сказал мне, что если, подумав, согласится продать диадему, то на следующий день или сам завезет ее ко мне, или пришлет со своим знакомым. На другой день явился ко
мне рассыльный с диадемой. Я осмотрел и испытал все камни,, не подменены ли они: оказалось, что они настоящие. Рассыльный получил с меня деньги и ушел.
— И вам не показалось странным, что рассыльному могла быть доверена такая вещь и что диадема продается за ничто?
— Что же тут странного, дело коммерческое. Я думал, что продавец прокутился или проигрался и, не будучи в состоянии немедленно достать нужные ему деньги, решился дешево продать бриллианты.
— Встречали ли вы потом этого молодого человека?
— Нет. Дня через два после уплаты денег рассыльный вернулся ко мне и спросил меня, не знаю ли я фамилии того лица, которое продало мне бриллианты. Я сказал, что не знаю. Рассыльный мне сказал, что, вернувшись в гостиницу «Мир», он в ней не застал уже того человека, который его ко мне присылал. Затем он ушел, и я более о них обоих ничего не слыхал и нигде их не встречал.
— Номер рассыльного?
— Не помню. Но он мне дал расписку в получении денег. Расписка эта хранится в моей конторе. В ней, вероятно, значится и номер его бляхи.
— Где оправа диадемы?
— У меня в конторе.
— Зачем вы ездили в Петербург?
— Затем, чтобы продать ювелирам бриллианты, так как в Москве я не мог их сбыть выгодно и успел продать всего четыре камня.
— Показывали ли вы кому-нибудь диадему?
— Нет. Камни я вынул из оправы, полагая, что их легче продать поодиночке. В начале настоящего месяца, видя, что более покупателей не находится, я поехал в Петербург — предложить бриллианты ювелирам. Остановился я в гостинице «Рига», в самый день моего приезда, просматривая «Полицейские ведомости», прочитал объявление «о покупке бриллиантов» и отправился по адресу. Остальное вы знаете. Теперь прошу вас меня отпустить, так как от долговременного содержания под арестом дела мои могут расстроиться. Если бриллианты действительно краденые, я в этом нисколько не виноват и отвечать за это не могу.
— Погодите, вы несколько торопитесь. 20-го октября нынешнего года в здешнем городе убита девица Елена Владимировна Русланова; убийца сорвал с ее головы диадему; диадема эта оказывается у вас, и вы хотите, чтобы вас отпустили, не подвергнув даже допросу?
— Да чем я во всем этом виноват? Я в мою жизнь даже и во сне никого не убивал, не только наяву!
— Докажите, что слова ваши справедливы.
— Вы имеете более средств отыскать человека, продавшего мне диадему, нежели я, и от не,го вы можете узнать всю истину.
— Определите, по крайней мере, точнее приметы лица, продавшего вам бриллианты.
— Не могу: я его только раз видел.
— Ваше показание, во всяком случае, маловероятно. Вам продают за триста рублей тридцать пять камней, из которых за каждый вы получаете от 750 до 800 рублей! И вам не показалось подозрительным, что вам отдают даром целое состояние?
— Молодой человек, предложивший мне диадему, говорил мне, что он в сильной нужде, я этим воспользовался.
— Рассыльный вернулся к вам от продавца, сказав, что его не нашел. Вы и в этом не нашли ничего странного? Отчего вы не заявили об этом в полицию?
— Это не мое дело. Я не украл, я купил.
— Но вы должны же были знать, что так дешево можно купить только краденую вещь?
— Почему же? Дело коммерческое...
— Вы читали газеты, в которых подробно было описано убийство и похищение диадемы, и вы, имея диадему в руках, не сообразили, что эта диадема добыта убийством и продана вам самим убийцей! В газетах было даже означено число бриллиантов! Русланов во всех газетах публиковал, что он даст огромное вознаграждение тому, кто найдет диадему... Все это вы читали и после настаиваете на том, что диадема перешла к вам в руки правильною покупкою?
— Что же значат, помилуйте, газетные известия? Газеты часто передают вести о событиях вовсе небывалых.
— Перестаньте, пожалуйста. Можно ли в свое оправдание приводить такие доводы? Если вы действительно купили эту диадему при таких обстоятельствах, вы покупали ее, зная, что она краденая. Если вы сразу этого не сообразили — вы непременно должны были прийти к этой мысли вследствие газетных известий.
— Помилуйте! Найдите только молодого человека, продавшего диадему, он сам подтвердит мои слова.
— Я думаю, вы сами менее всех ожидаете, чтобы он подтвердил это действительно. Но, во всяком случае, скажите же мне, по крайней мере, такие приметы, по которым этот молодой человек может быть опознан.
— Я сказал все, что знаю.
— Молодой человек пришел к вам пешком или приехал?
— Он приходил пешком.
— Как он был одет?
— В синем суконном пальто, обшитом лисьим мехом; шапка на нем была белая барашковая.
— Номер, в котором он останавливался в гостинице, был небольшой?
— Нет, дорогой. Видя по номеру, что он был не беден, я не имел повода подозревать, что бриллианты не принадлежат ему.
— Но он вам говорил, что в нужде?
— Да, говорил, но он мог прокутиться и временно быть в нужде.
— Не говорил ли он вам, откуда приехал?
— Я не спрашивал.
— Полагаете вы, что это был москвич или нет?
— Наверное, нет, во-первых, потому, что он жил в гостинице, во-вторых, потому, что, идя со мной из моей конторы пешком в гостиницу, он не знал дороги, поворачивал в те улицы, в которые не следовало, и я должен был ему указывать дорогу.
— В здешнем городе вы сами никогда прежде не бывали?
— Не бывал.
— Больше ничего не имеете дополнить к вашему показанию?
— Ничего не имею.
— Прошу вас выйти в другую комнату, пока я составлю протокол допроса.
Аарон вышел, сопровождаемый конвойными.Я еще не спросил у Аарона, не имел ли молодой человек, продавший ему бриллианты, какого-нибудь признака поранености.Прямой вопрос мог дать ему средства построить целую систему защиты во вред исследованию дела, подробности которого, во всяком случае, ему были известны из газетных известий. Неосторожные вопросы нередко затемняли дела, гораздо менее сложные.
Но так как сам Аарон ничего не говорил о такой примете, которая должна была броситься в глаза, я заключил одно из двух: или весь его рассказ был вымышленный, или предположение Кокорина было ошибочно. Когда были готовы протокол допроса и постановление о взятии Аарона под стражу, я снова приказал ввести его и попытался навести на рассказ об этой примете.
— Скажите, — спросил я его, — если бы я вам сейчас показал того, кто продал диадему, по каким приметам узнали бы вы его, когда так мало запомнили его личность?
— Я, вероятно, узнал бы черты лица; я мог бы узнать его по платью.
— Но продажа вам диадемы совершилась давно; платье может быть переменено. Неужели же у вас в памяти не сохранилось никакого характерного признака того лица, с которым вы совершали такую подозрительную сделку?
Аарон потирал себе лоб, как бы стараясь что-то припомнить.
— Высокий, красивый мужчина, — проговорил он, — лет двадцати пяти... синее пальто... баранья шапка... больше ничего не могу припомнить.
— Не был ли он ранен? — спросил я его неожиданно.
— Нет.
— Подпишите протокол. Он прочел и подписал.
Я ему объявил постановление о заключении его в тюрьму.
— За что же меня в тюрьму? — жалобно говорил Аарон. — Где же справедливость? Я буду жаловаться.
— Закон обязывает начальников мест заключения предоставлять арестантам все необходимые средства для написания жалобы. Смотритель тюремного замка вам даст бумагу, перо и чернила. Жалобу напишите в окружной суд. Ее из тюрьмы препроводят ко мне, а я с моим объяснением в тот же день представлю в суд. Но. предупреждаю вас, что ваша жалоба, в смысле освобождения из-под ареста, не будет уважена. Что вы не убийца — я в этом почти не сомневаюсь. Но из двух предположений одно должно быть верным: или вы укрываете убийцу и делитесь с ним барышами от продажи бриллиантов, или вы, не зная убийцы, приобрели вещь, заведомо добытую путем преступления.
Затем я приказал отвести Аарона в тюремный замок. Я остался убежденным после допроса, что все показания еврея ложны.
Но едва успел арестованный выйти из моей комнаты, как я услыхал спор в приемной. Аарон требовал, чтобы его пустили ко мне; конвойные сопротивлялись.
Я приказал их вернуть.Лицо Аарона выражало какое-то необыкновенное оживление.
— Что вы хотите? — спросил я.
— В замешательстве на допросе я забыл... я вспомнил теперь особенность, которую заметил у молодого человека, продавшего мне бриллианты: он был левша...
— Почему вы так думаете?
— Номер свой он отпер левой рукой! Ящик, из которого он вынул бриллианты, он отпирал левой рукой! Прощаясь, он подал мне левую руку и даже сказал, что с молодости привык все делать левой рукой.
— А правую его руку вы видели?
— Нет, не видал. Он держал ее за пазухой.
— Больше ничего?
— Ничего!
— Ступайте! Они ушли.
— Кокорин прав, — подумал я, — и еврей также, может быть, говорит правду, что купил бриллианты у этого молодого человека; но только тот не левша, а правая рука его была ранена.
VI ИЧАЛОВ
На другой день остальные двадцать девять камней были у меня в руках. Я получил их по почте. Аарон признал их за те самые, которые были у него отобраны. Русланов, которого я пригласил к себе, тоже признал их за бриллианты своей дочери. Он хотел немедленно получить их от меня, желая скорее иметь в своих руках камни, которые украшали голову его дочери в последнюю минуту ее жизни, но я принужден был отказать ему. Следствие еще не было окончено; отдать их Русланову было неудобно, потому что они могли у него затеряться. Он немедленно написал в Петербург, предлагая выдать тому полицейскому агенту, который задержал Аарона, обещанное им награждение. Но предложение его, конечно,
не было принято.Кокорин, узнав о подробностях показания Аарона, был в восхищении.
— Ну, — сказал я ему, — в наших руках теперь бриллианты и клок одежды убийцы; кроме того, мы имеем уверенность, что негодяй ранен; но убийцу мы все-таки еще не знаем. Теперь наступила ваша очередь действовать. Негодяй, останавливавшийся в гостинице «Мир», слишком, по-видимому, хитер и осторожен, чтобы оставить после себя следы в этой гостинице. Я предвижу, что только по клоку одежды он и может быть разыскан...
— Я тоже так думаю и принял уже все надлежащие меры. Относительно записки все поиски мои до сих пор остаются тщетными. Сами Руслановы не могут понять, что может значить эта записка. Если она имеет существенную важность в этом деле, то ей должен был предшествовать роман. Но ни о каком романе я ничего не мог узнать. Кажется, ничего подобного и не было.
— Не торопитесь ничего утверждать. Ищите — и обрящете. Я расстался с Кокориным, выслушав еще раз уверения, что рано или поздно он непременно отыщет платье, клок от которого находится у нас в руках.
Между тем я сообщил петербургскому следователю о снятии формальных допросов с прислуги гостиницы «Рига» и с полицейских чинов, арестовавших Аарона. В Москву я написал просьбу об обыске конторы Аарона и о допросе лиц, которым он продал пять бриллиантов, а также и прислуги гостиницы «Мир».
Через неделю я получил производства следователей. Оказалось, что Аарон прибыл в Петербург действительно из Москвы, так как он был привезен с николаевской железной дороги в дилижансе гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17