..
- Мог, - подтвердил Козюренко. - Но наше расследование только
начинается. Сейчас покажем фото Балабану - может, он опознает?
Балабан, внимательно рассмотрев фотографии, заявил, что Семена,
отобравшего у него пистолет, здесь нет. Когда его вывели, Шульга задумчиво
сказал:
- Я понимаю свое задание так: найти в Доме проектов людей, которые
провели вечер двенадцатого мая в "Эврике", и расспросить у них о Семене.
- Точнее трудно сформулировать, - похвалил Козюренко. - Начинайте
завтра с утра, а я займусь еще одним человеком - искусствоведом Иваницким.
Был у профессора с группой туристов незадолго до убийства. Поговорю с ним,
а потом приеду к вам в Дом проектов.
Омельян Иваницкий рассказывал экскурсантам о Ренессансе в искусстве.
Роман Панасович стоял в толпе посетителей и внимательно слушал, пытаясь
поймать взгляд экскурсовода. И не мог. Глаза Иваницкого перебегали по
лицам слушателей, не останавливаясь надолго ни на одном. Все лица для него
сливались в одно, абстрактное, без выражения и эмоций, и он говорил ровно,
законченными, округлыми фразами: давно знал, где следует чуть помолчать,
на каком слове сделать ударение, а где - эффектный жест.
Он не спеша переходил от картины к картине, и экскурсанты толпились
за ним. Иногда это внимание толпы возвышало его в собственных глазах...
Тогда он сам казался себе значительно умнее и талантливее. Он начинал
говорить с пафосом, не понимая, что становится в такие моменты смешным.
Но сегодня Омельян Иваницкий не ощущал того подъема духа, что делал
из него оратора. Он просто был на службе с ее размеренным ритмом, скукой и
будничностью.
Ему так хотелось послать ко всем чертям свою должность в музее и
наслаждаться бездумной и легкой жизнью. Ведь давно мог это себе позволить.
Но для вида ему, конечно, придется работать еще долгие годы. С нетерпением
ждал отпуска. Вот тогда он наверстает упущенное - потешится на
черноморском курорте всласть...
Экскурсанты остановились у картины известного художника. Иваницкий
рассказывал что-то казенно-холодное.
Козюренко потихоньку протиснулся поближе к нему, стал в первом ряду
слушателей. Наконец ему удалось заглянуть в глаза экскурсовода, но тот
быстро отвел взгляд, и все же это секундное скрещение взглядов вывело
Иваницкого из равновесия - посмотрел на Козюренко внимательнее.
Теперь следователь не сводил с экскурсовода глаз. Иваницкий заметил
это и забеспокоился, стараясь не смотреть на Козюренко, но непроизвольно
поглядывал украдкой.
В конце концов, то ли эта незаметная для других игра встревожила
Иваницкого, то ли между ним и посетителем с настойчивым взглядом
установился какой-то контакт, то ли просто он пересилил себя, но обращался
только к Козюренко.
Они стояли у портрета старого седобородого человека с тяжелыми,
мертвыми глазами. Иваницкий, рассказывая о мастерстве художника, спросил:
- Ну, что вы можете сказать об этом человеке, жизнь которого уже
кончается? Вот вы, товарищ? - злорадно посмотрел на Козюренко. Хотел
отплатить незнакомцу за наглые взгляды, поставить его на место.
На секунду-другую воцарилось молчание. Экскурсанты с любопытством
воззрелись на Козюренко. А тот, не ожидая такого выпада, немного
растерялся. Но конечно, следователь подсознательно был готов к любому
вопросу. Неторопливо ответил:
- Я вижу в его глазах страх смерти. Жизнь этого человека была тяжкой
и греховной, и теперь он не то что раскаивается и сожалеет о сделанном, а
боится расплаты. Этот человек уже мертв, ибо страх убил в нем человека...
- Субъективное толкование, весьма субъективное, - попробовал
улыбнуться Иваницкий. - Но в основном вы правильно поняли художника...
Экскурсовод продолжал свой рассказ, а Козюренко думал, что, вероятно,
он ошибся, потому что, кроме равнодушия, в глазах Иваницкого он ничего не
заметил...
Козюренко отстал от группы и зашел к директору музея. Он попросил
припомнить все обстоятельства, связанные с посещением американскими
туристами квартиры профессора Стаха, пояснив, что это имеет важное
значение для расследования убийства.
- Надеюсь, - директор поднял на лоб выпуклые очки, посмотрел
доброжелательно-грустным взглядом близорукого человека, - вы не
подозреваете в этом злодеянии наших искусствоведов? Ибо там, я слышал,
было применено оружие, а оружие и искусство несовместимы.
- Мы никого не подозреваем, - сухо перебил его Козюренко, - а
выясняем факты, и ни одна мелочь не должна пройти мимо нашего внимания.
Директор сдвинул очки на нос, смотрел теперь из-под стекол по-птичьи
пристально. Пояснил, что среди американцев был один достаточно известный
коллекционер. Он, бесспорно, не мог не слышать о собрании профессора
Стаха, и поэтому его просьба о возможности ознакомления с этой коллекцией
не вызвала ни у кого возражения, наоборот, администрация музея отнеслась к
нему с пониманием, связалась с профессором, и тот разрешил осмотреть свою
коллекцию икон. Кстати, обо всем этом он, директор, уже рассказал
работнику милиции, и ему странно, что следователь снова затронул этот
вопрос.
- К сожалению, приходится! - сказал Козюренко, и директор понял, что
отказываться тщетно.
- Спрашивайте! - согласился он. Снял очки и начал протирать их
белоснежным платком.
- Кто из экскурсоводов сопровождал американских туристов в музее?
- Омельян Иванович Иваницкий, наш научный сотрудник. Он хорошо знает
свое дело и свободно владеет английским. Иваницкий, как правило, работает
у нас с иностранцами.
- Именно Иваницкий и передал вам просьбу американцев ознакомиться с
коллекцией Стаха?
- Нет, он был только переводчиком. Ко мне лично обратился мистер
Берри - коллекционер, о котором я вам говорил.
- И Иваницкий договаривался с профессором?
- Нет, я звонил ему сам.
- Но сопровождал иностранцев Иваницкий?
- Да, я поручил ему это.
Козюренко немного помолчал. Наконец спросил о главном:
- Не помните, Омельян Иванович был на работе двадцать четвертого
июля? С утра между десятью и двенадцатью часами?
Директор укоризненно посмотрел на следователя:
- Он не мог быть в этот день на работе, так как находился в
командировке в Москве. С двадцатого по двадцать седьмое июля включительно.
И вернулся, как и полагалось!
Эти слова - "как и полагалось" - будто ставили точку на вопросах
следователя. Козюренко понимал это, но он знал чуть больше, чем директор
музея, - ведь алиби Иваницкого, хотя само по себе действительно много
значило, все же не ставило окончательно точку на его непричастности к
убийству профессора.
- Чем была вызвана необходимость командировки? - спросил Козюренко.
- Мы планируем организовать выставку мастеров портрета. Должны были
договориться с администрацией нескольких московских музеев. Я сам
предложил товарищу Иваницкому поехать в командировку.
Говоря это, директор не кривил душой: он не знал, что Омельян
Иванович перед этим звонил знакомому московскому искусствоведу. Они
поговорили несколько минут, Омельян намекнул, что хотел бы побывать в
Москве, провести вечер где-нибудь в "Метрополе". Знакомый обещал позвонить
начальству Омельяна, организовать командировку и сдержал свое слово.
Все факты, сообщенные директором, свидетельствовали в пользу
Иваницкого, и все же Козюренко попросил директора устроить ему встречу с
глазу на глаз с Омельяном Ивановичем. Тот предложил ему свой кабинет.
Омельян Иванович вошел в кабинет через несколько минут. Очевидно, шеф
сказал ему о том, кто именно хочет поговорить с ним, и Иваницкий
приготовился к встрече, но все же не ожидал увидеть здесь своего
экскурсанта - растерянно остановился на пороге.
Козюренко молча смотрел на Иваницкого, умышленно не говоря ни слова.
Это было невежливо, но очень необходимо. И Иваницкий сразу понял всю
неопределенность своего положения: переступил порог, доброжелательно
улыбнулся и приветливо сказал:
- Вы?.. Вот не думал... Мне говорят - из прокуратуры, а это - вы...
Хотя, - улыбнулся еще приветливее, - почему прокуратура не может
поинтересоваться искусством? А вы еще так красиво сказали о портрете Ганса
Гольбейна Младшего!
Он непринужденно произнес слова и улыбнулся почти развязно, однако в
его глазах Козюренко заметил глубоко спрятанный страх. Это придавало лицу
Иваницкого странное выражение - он как бы надел маску клоуна, который
должен веселить публику в минуты своего душевного смятения.
- Мы не хотели вызывать вас к себе. Это прозвучало бы как-то
официально, - начал Козюренко. - Собственно, вы не можете быть даже
свидетелем по этому делу, но все же нам интересно знать ваше мнение, вот я
и осмелился побеспокоить вас...
- Прошу! - бодро воскликнул Иваницкий, и искра удовлетворения
мелькнула в его глазах. - Чем могу быть полезен?
- Речь идет об ограблении коллекции профессора Стаха...
- Мне говорили, что его убили... - Иваницкий сокрушенно склонил
голову. - Такой человек, и у кого-то поднялась рука! Но, - он бросил
взгляд на следователя, - какое я имею отношение?..
- Конечно, к убийству - никакого... - ответил Козюренко. - Нас
интересует ваше мнение как специалиста. Незадолго до убийства вы были в
доме профессора, и Василь Федотович показывал вам свою коллекцию...
- Не мне, - счел нужным уточнить Иваницкий. - Я был
гидом-переводчиком, если хотите, но профессор чудесно владеет... простите,
владел английским, и мои функции свелись фактически к наблюдению.
- Как вы лично оцениваете коллекцию профессора Стаха - Козюренко
решил выглядеть этаким простачком. - Недавно в какой-то газете я читал о
любителях-коллекционерах икон, и точка зрения автора статьи...
- Я читал эту статью, - перебил Иваницкий, - автор, безусловно, прав.
Но коллекция Стаха - не дилетантское собрание мазни посредственных
иконописцев, у него в собрании есть даже Рублев!
- Это икона, которая висела в центре коллекции?
- Неужели ее украли?
- К сожалению. И мы разыскиваем ее.
- Найдете! - категорично заявил Иваницкий. - У нас продать Рублева
невозможно.
- Я тоже придерживаюсь такого мнения. Однако, как вы считаете, эти
иностранцы, что были с вами, не могли?..
Козюренко не договорил, но все и так было понятно. Выжидательно
смотрел на Иваницкого.
- Исключено! - уверенно ответил Омельян Иванович. - Американцы,
которых я водил к профессору, уехали из Советского Союза через три дня.
- Справедливо. Но вы не ответили на вопрос: икона Рублева висела в
центре коллекции?
- Какое это имеет значение? Ведь уже не висит.
- И все же?
Иваницкий немного подумал.
- В центре, третий ряд снизу... Нет, простите, второй.
- А слева от Рублева?
- Кажется, какой-то старообрядческий образ. Да, он. Профессор
говорил, времен патриарха Никона.
- Коллекция ограблена квалифицированно, - заметил Козюренко. -
Украдены ценнейшие иконы.
Иваницкий чуть покраснел.
- Думаете, - спросил он, - не обошлись без профессиональной помощи?
- Уверен. Я и пришел к вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. Вот вы,
например, человек, прекрасно разбирающийся в живописи, смогли бы в течение
нескольких минут отличить шедевры от ординарных полотен?
Иваницкий как-то растерянно улыбнулся: кажется, этот следователь
начинает прижимать его к стенке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
- Мог, - подтвердил Козюренко. - Но наше расследование только
начинается. Сейчас покажем фото Балабану - может, он опознает?
Балабан, внимательно рассмотрев фотографии, заявил, что Семена,
отобравшего у него пистолет, здесь нет. Когда его вывели, Шульга задумчиво
сказал:
- Я понимаю свое задание так: найти в Доме проектов людей, которые
провели вечер двенадцатого мая в "Эврике", и расспросить у них о Семене.
- Точнее трудно сформулировать, - похвалил Козюренко. - Начинайте
завтра с утра, а я займусь еще одним человеком - искусствоведом Иваницким.
Был у профессора с группой туристов незадолго до убийства. Поговорю с ним,
а потом приеду к вам в Дом проектов.
Омельян Иваницкий рассказывал экскурсантам о Ренессансе в искусстве.
Роман Панасович стоял в толпе посетителей и внимательно слушал, пытаясь
поймать взгляд экскурсовода. И не мог. Глаза Иваницкого перебегали по
лицам слушателей, не останавливаясь надолго ни на одном. Все лица для него
сливались в одно, абстрактное, без выражения и эмоций, и он говорил ровно,
законченными, округлыми фразами: давно знал, где следует чуть помолчать,
на каком слове сделать ударение, а где - эффектный жест.
Он не спеша переходил от картины к картине, и экскурсанты толпились
за ним. Иногда это внимание толпы возвышало его в собственных глазах...
Тогда он сам казался себе значительно умнее и талантливее. Он начинал
говорить с пафосом, не понимая, что становится в такие моменты смешным.
Но сегодня Омельян Иваницкий не ощущал того подъема духа, что делал
из него оратора. Он просто был на службе с ее размеренным ритмом, скукой и
будничностью.
Ему так хотелось послать ко всем чертям свою должность в музее и
наслаждаться бездумной и легкой жизнью. Ведь давно мог это себе позволить.
Но для вида ему, конечно, придется работать еще долгие годы. С нетерпением
ждал отпуска. Вот тогда он наверстает упущенное - потешится на
черноморском курорте всласть...
Экскурсанты остановились у картины известного художника. Иваницкий
рассказывал что-то казенно-холодное.
Козюренко потихоньку протиснулся поближе к нему, стал в первом ряду
слушателей. Наконец ему удалось заглянуть в глаза экскурсовода, но тот
быстро отвел взгляд, и все же это секундное скрещение взглядов вывело
Иваницкого из равновесия - посмотрел на Козюренко внимательнее.
Теперь следователь не сводил с экскурсовода глаз. Иваницкий заметил
это и забеспокоился, стараясь не смотреть на Козюренко, но непроизвольно
поглядывал украдкой.
В конце концов, то ли эта незаметная для других игра встревожила
Иваницкого, то ли между ним и посетителем с настойчивым взглядом
установился какой-то контакт, то ли просто он пересилил себя, но обращался
только к Козюренко.
Они стояли у портрета старого седобородого человека с тяжелыми,
мертвыми глазами. Иваницкий, рассказывая о мастерстве художника, спросил:
- Ну, что вы можете сказать об этом человеке, жизнь которого уже
кончается? Вот вы, товарищ? - злорадно посмотрел на Козюренко. Хотел
отплатить незнакомцу за наглые взгляды, поставить его на место.
На секунду-другую воцарилось молчание. Экскурсанты с любопытством
воззрелись на Козюренко. А тот, не ожидая такого выпада, немного
растерялся. Но конечно, следователь подсознательно был готов к любому
вопросу. Неторопливо ответил:
- Я вижу в его глазах страх смерти. Жизнь этого человека была тяжкой
и греховной, и теперь он не то что раскаивается и сожалеет о сделанном, а
боится расплаты. Этот человек уже мертв, ибо страх убил в нем человека...
- Субъективное толкование, весьма субъективное, - попробовал
улыбнуться Иваницкий. - Но в основном вы правильно поняли художника...
Экскурсовод продолжал свой рассказ, а Козюренко думал, что, вероятно,
он ошибся, потому что, кроме равнодушия, в глазах Иваницкого он ничего не
заметил...
Козюренко отстал от группы и зашел к директору музея. Он попросил
припомнить все обстоятельства, связанные с посещением американскими
туристами квартиры профессора Стаха, пояснив, что это имеет важное
значение для расследования убийства.
- Надеюсь, - директор поднял на лоб выпуклые очки, посмотрел
доброжелательно-грустным взглядом близорукого человека, - вы не
подозреваете в этом злодеянии наших искусствоведов? Ибо там, я слышал,
было применено оружие, а оружие и искусство несовместимы.
- Мы никого не подозреваем, - сухо перебил его Козюренко, - а
выясняем факты, и ни одна мелочь не должна пройти мимо нашего внимания.
Директор сдвинул очки на нос, смотрел теперь из-под стекол по-птичьи
пристально. Пояснил, что среди американцев был один достаточно известный
коллекционер. Он, бесспорно, не мог не слышать о собрании профессора
Стаха, и поэтому его просьба о возможности ознакомления с этой коллекцией
не вызвала ни у кого возражения, наоборот, администрация музея отнеслась к
нему с пониманием, связалась с профессором, и тот разрешил осмотреть свою
коллекцию икон. Кстати, обо всем этом он, директор, уже рассказал
работнику милиции, и ему странно, что следователь снова затронул этот
вопрос.
- К сожалению, приходится! - сказал Козюренко, и директор понял, что
отказываться тщетно.
- Спрашивайте! - согласился он. Снял очки и начал протирать их
белоснежным платком.
- Кто из экскурсоводов сопровождал американских туристов в музее?
- Омельян Иванович Иваницкий, наш научный сотрудник. Он хорошо знает
свое дело и свободно владеет английским. Иваницкий, как правило, работает
у нас с иностранцами.
- Именно Иваницкий и передал вам просьбу американцев ознакомиться с
коллекцией Стаха?
- Нет, он был только переводчиком. Ко мне лично обратился мистер
Берри - коллекционер, о котором я вам говорил.
- И Иваницкий договаривался с профессором?
- Нет, я звонил ему сам.
- Но сопровождал иностранцев Иваницкий?
- Да, я поручил ему это.
Козюренко немного помолчал. Наконец спросил о главном:
- Не помните, Омельян Иванович был на работе двадцать четвертого
июля? С утра между десятью и двенадцатью часами?
Директор укоризненно посмотрел на следователя:
- Он не мог быть в этот день на работе, так как находился в
командировке в Москве. С двадцатого по двадцать седьмое июля включительно.
И вернулся, как и полагалось!
Эти слова - "как и полагалось" - будто ставили точку на вопросах
следователя. Козюренко понимал это, но он знал чуть больше, чем директор
музея, - ведь алиби Иваницкого, хотя само по себе действительно много
значило, все же не ставило окончательно точку на его непричастности к
убийству профессора.
- Чем была вызвана необходимость командировки? - спросил Козюренко.
- Мы планируем организовать выставку мастеров портрета. Должны были
договориться с администрацией нескольких московских музеев. Я сам
предложил товарищу Иваницкому поехать в командировку.
Говоря это, директор не кривил душой: он не знал, что Омельян
Иванович перед этим звонил знакомому московскому искусствоведу. Они
поговорили несколько минут, Омельян намекнул, что хотел бы побывать в
Москве, провести вечер где-нибудь в "Метрополе". Знакомый обещал позвонить
начальству Омельяна, организовать командировку и сдержал свое слово.
Все факты, сообщенные директором, свидетельствовали в пользу
Иваницкого, и все же Козюренко попросил директора устроить ему встречу с
глазу на глаз с Омельяном Ивановичем. Тот предложил ему свой кабинет.
Омельян Иванович вошел в кабинет через несколько минут. Очевидно, шеф
сказал ему о том, кто именно хочет поговорить с ним, и Иваницкий
приготовился к встрече, но все же не ожидал увидеть здесь своего
экскурсанта - растерянно остановился на пороге.
Козюренко молча смотрел на Иваницкого, умышленно не говоря ни слова.
Это было невежливо, но очень необходимо. И Иваницкий сразу понял всю
неопределенность своего положения: переступил порог, доброжелательно
улыбнулся и приветливо сказал:
- Вы?.. Вот не думал... Мне говорят - из прокуратуры, а это - вы...
Хотя, - улыбнулся еще приветливее, - почему прокуратура не может
поинтересоваться искусством? А вы еще так красиво сказали о портрете Ганса
Гольбейна Младшего!
Он непринужденно произнес слова и улыбнулся почти развязно, однако в
его глазах Козюренко заметил глубоко спрятанный страх. Это придавало лицу
Иваницкого странное выражение - он как бы надел маску клоуна, который
должен веселить публику в минуты своего душевного смятения.
- Мы не хотели вызывать вас к себе. Это прозвучало бы как-то
официально, - начал Козюренко. - Собственно, вы не можете быть даже
свидетелем по этому делу, но все же нам интересно знать ваше мнение, вот я
и осмелился побеспокоить вас...
- Прошу! - бодро воскликнул Иваницкий, и искра удовлетворения
мелькнула в его глазах. - Чем могу быть полезен?
- Речь идет об ограблении коллекции профессора Стаха...
- Мне говорили, что его убили... - Иваницкий сокрушенно склонил
голову. - Такой человек, и у кого-то поднялась рука! Но, - он бросил
взгляд на следователя, - какое я имею отношение?..
- Конечно, к убийству - никакого... - ответил Козюренко. - Нас
интересует ваше мнение как специалиста. Незадолго до убийства вы были в
доме профессора, и Василь Федотович показывал вам свою коллекцию...
- Не мне, - счел нужным уточнить Иваницкий. - Я был
гидом-переводчиком, если хотите, но профессор чудесно владеет... простите,
владел английским, и мои функции свелись фактически к наблюдению.
- Как вы лично оцениваете коллекцию профессора Стаха - Козюренко
решил выглядеть этаким простачком. - Недавно в какой-то газете я читал о
любителях-коллекционерах икон, и точка зрения автора статьи...
- Я читал эту статью, - перебил Иваницкий, - автор, безусловно, прав.
Но коллекция Стаха - не дилетантское собрание мазни посредственных
иконописцев, у него в собрании есть даже Рублев!
- Это икона, которая висела в центре коллекции?
- Неужели ее украли?
- К сожалению. И мы разыскиваем ее.
- Найдете! - категорично заявил Иваницкий. - У нас продать Рублева
невозможно.
- Я тоже придерживаюсь такого мнения. Однако, как вы считаете, эти
иностранцы, что были с вами, не могли?..
Козюренко не договорил, но все и так было понятно. Выжидательно
смотрел на Иваницкого.
- Исключено! - уверенно ответил Омельян Иванович. - Американцы,
которых я водил к профессору, уехали из Советского Союза через три дня.
- Справедливо. Но вы не ответили на вопрос: икона Рублева висела в
центре коллекции?
- Какое это имеет значение? Ведь уже не висит.
- И все же?
Иваницкий немного подумал.
- В центре, третий ряд снизу... Нет, простите, второй.
- А слева от Рублева?
- Кажется, какой-то старообрядческий образ. Да, он. Профессор
говорил, времен патриарха Никона.
- Коллекция ограблена квалифицированно, - заметил Козюренко. -
Украдены ценнейшие иконы.
Иваницкий чуть покраснел.
- Думаете, - спросил он, - не обошлись без профессиональной помощи?
- Уверен. Я и пришел к вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. Вот вы,
например, человек, прекрасно разбирающийся в живописи, смогли бы в течение
нескольких минут отличить шедевры от ординарных полотен?
Иваницкий как-то растерянно улыбнулся: кажется, этот следователь
начинает прижимать его к стенке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16