Затем останавливается. Наткнулся ли он (или она) на своего счастливого избранника? Вовсе нет!
Я, несмотря на полную темноту, угадываю пол этого человека.
Поскольку он вскрикивает. И вскрикивает мужским голосом. И этот крик говорит о мучительной боли. Маленькая светящаяся точка медленно опускается, а затем слышится звук грохнувшегося на пол тела. И точка замирает. Скажите, правда, я захватывающе вам все это описываю? Как бы мне хотелось самого себя прочитать! О чем я, значит, говорил? Так вот, фосфоресцирующая точка становится неподвижна. Мы слышим тихий стон.
В полной темноте всех присутствующих охватывают черные мысли, начинается тихая паника. Как умирающий Гете, кто-то просит света, и освещение включают.
Из десятка грудных клеток вырывается удивленное «о-о!». Избранник судьбы, Гомер Окакис, лежит распластавшись на персидском ковре, бледный, как эскимос после полугода жизни на севере без центрального отопления.
Центрально-вьетнамский принц Нгуен Совьет Шимин, сам не зная того, совершенно случайно спас жизнь окакисовскому отпрыску, пришпилив Чайный орден тому на грудь. Я поясню, ибо, как сказал один страшно знаменитый поэт (имя не расслышал), тяжело понять того, кто ничего не говорит. Словом, поскольку Нгуен нацепил здоровый орден Гомеру на уровне сердца, то розу Окакису-сыну пришлось приколоть значительно выше. А так как роза в полной темноте служила для коварного убийцы мишенью, тот ткнул в светящуюся точку свой страшный кинжал. Удар тонким, прекрасно заточенным ножом длиной не меньше двадцати сантиметров пришелся точно в розочку из тонкого металла. Лезвие кинжала проткнуло Окакиса-сына насквозь, но угодило в мягкие ткани плеча и вышло над лопаткой. То есть парень чудесным образом отделался лишь легким проколом.
Монархи сбились в кучу, они испуганы и пришиблены. Но тут, как всегда вовремя, на сцену выступает Толстяк.
— Скажите лекарю, чтоб мчался сюда со своим чемоданом! — зычно призывает он. — Без паники, короли и королевы, парень отделался комариным укусом. Ничего страшного! Помазать зеленкой — и завтра он может бежать на свой Марафон!
Пока Его Величество Берю успокаивает раненого и удерживает присутствующих от излишних эмоций, я с легкостью и осторожностью бабочки делаю осмотр гостиной. Окна открыты, но шторы плотно задернуты, что дало возможность агрессору быстро выскочить из помещения после своего вероломного акта. Честное слово, будто Агату Кристи читаешь! Убийство в темноте, это, клянусь, из очень классических романов и, пардон, очень старых. Найдутся тут же такие, кто мне скажет, что я ретроград, петроград, сталинград и плагиатор.
Однако же факты говорят сами за себя!
Подобные штуки, знаете ли, не высасывают из пальца. Поэтому я вынужден рассказать все по порядку, в деталях, раз уж поклялся вам обо всем рассказывать!
Ирландский доктор, которого вытащили из кровати, когда он вознамерился увидеть первый сон, является в пижаме из светло-лилового шелка. В одной руке у него чемоданчик первой помощи, другой он поддерживает штаны.
— Не трогайте нож за рукоятку! Там отпечатки пальцев! — вскрикивает мой мудрый помощник.
— А как же я его выну? Смотрите, он воткнут по самую рукоятку! возражает личный лекарь Окакиса.
— Стойте!
Толстяк вынимает из кармана носовой платок, от которого упала бы в обморок самая помойная крыса, и накидывает его на орудие преступления.
— Теперь давайте! Только постарайтесь взяться как можно ниже, ладно? Если вы мне сотрете отпечатки, я вас лишу всякого гражданства!
Но у доктора верная рука. Деликатно, двумя пальцами, ухватив за самый низ ручки, он выдергивает нож резким движением. При виде окровавленного лезвия дамы лишаются чувств. Но одна из жен Омона Бам-Тама I, наоборот, испытывает сильный приступ аппетита. Она уже давно не ела человеческого мяса, с тех самых пор, как к ним в деревню заявился заблудившийся миссионер и начал всех поучать. Для нее это была последняя настоящая трапеза! Миссионер был толстячком, да к тому же диабетиком! Они его съели на десерт.
Пустившую было слюну людоедку срочно эвакуируют на кухню, чтобы накормить бифштексом с кровью.
Все это время над Гомером хлопочет врач. Правильно говорили, кажется, древние римляне: пока бинтую, надеюсь. (Можете записать и использовать как собственное изречение без ссылок на меня — я вам его дарю!) Окакисы, папа и мачеха, тоже склоняются над несчастным Гомером.
Гостей прошибает холодный пот. А главное, их величества начинают роптать. Над всеми остальными возвышается голос королевы-мамаши Мелании, которая, несмотря на свою суверенную доброту, заявляет, что дело заходит слишком далеко и они, мол, сюда не в апачей играть приехали.
Им надо скорее обратно на свои троны — дела не терпят! И так в наше демократическое время скипетры трещат по швам! И негоже выставлять царские туловища гнусным бандитам на съедение! У их народов есть определенные права на своих монархов! Что станет с населением — жутко подумать! — если его короли, принцы и светлые князья сгинут без следа?
Вы представляете последствия такого бедствия в мире?
Иллюстрированные журналы, публикующие светские сплетни, рухнут!
Торжественные церемонии ограничатся шествиями ветеранов труда с лозунгами о повышении пенсий. А на кладбищах вороватые скульпторы разберут монарший усыпальницы на сооружения модернистских обелисков.
Окакис всхлипывает. Он обещает каждому подарить по танкеру, если величества согласятся отложить свой отъезд. Сократить пребывание может быть, но бежать в поспешности, как крысы с корабля!.. Он допускает, что на остров затесался какой-то чокнутый, но ведь незамедлительно будут приняты чрезвычайные меры предосторожности. И для начала всем раздадут бронежилеты.
Он ударяет в ладоши! Велит нести шампанского! Требует музыки! И оркестр заводится с новой силой. Оркестранты верны своему месту и не покидают пост! Как на «Титанике», господа! «Боже, храни королеву!» Они играют под фонограф и магнитофон. Синтетическая музыка в нарезку пневмо-ножницами по металлической арматуре железобетона. Граждане короли потихоньку успокаиваются.
Начинаются танцы. Первыми на площадку, как сговорившись, выходят мужественные немцы. В вопросе смелости им нет равных. Вежливые в период оккупации, смелые в мирное время — вот каковы они на самом деле! Великая нация! Как сказал один большой (метр девяносто два) поэт, если объединить французского и немецкого солдатов, то, несмотря ни на что, получится неплохой солдат.
Мадам Окакис извиняется, поскольку хочет удалиться в покои своего неродного, но тем не менее такого ей родного сына и узнать о его состоянии. Я вижу, как она исчезает, и решаю последовать за ней. Но Глория перехватывает меня на лету.
— Куда это вы собрались, Тони, дорогой?
— Помыть руки, — отвечаю я.
— Похоже, у вас есть некоторые мысли, мой дорогой, по поводу произошедших событий?
— Даже больше, любовь моя, но детали вы узнаете в одном из ближайших выпусков вечерних газет!
И я решительно направляюсь из гостиной. Но тут меня окликает громкий голос Берю:
— Сан-А! — Он держит нож за лезвие. — Подожди-ка, парень, давай посмотрим на отпечатки. Я попросил немного рисовой пудры у жены чернозадого короля, а так как она мажет физиономию алюминиевым порошком, то мы с тобой сможем быстро установить пальчики!
Он открывает дверь библиотеки и садится за письменный стол. Надо видеть моего Берю:
Шерлок Холмс — ни дать ни взять! На белом смокинге проступил пот, а язык вылезает наружу от напряжения. Он посыпает рукоятку ножа пудрой, затем берет в руку лупу, сделанную из крупного алмаза второго сорта.
— А, черт! — произносит он в сердцах. — Покушавшийся принял меры предосторожности!
— Гомера хотела заколоть или женщина, или кто-то из слуг, — делаю я заключение.
— Почему ты так думаешь?
— Да потому, дурачок, что нападавший был в перчатках.
— Он что же, заскочил снаружи?
— Прикинув как следует, я практически не сомневаюсь, что нет!
Комната была погружена в полную темноту. Если бы кто-то отодвинул хоть на миг занавески, мы неизбежно видели бы свет!
— А если этот малый зашел просто через дверь?
— Тоже невозможно! В холле горел свет, и он бы нас просто ослепил!
Нет, дорогой мой, я думаю, кто-то именно из присутствующих совершил нападение на сына Окакиса, поверь мне!
— Тогда что будем делать?
— Возвращайся в гостиную и следи за гостями, я сейчас вернусь!
Я стремглав бросаюсь на лестницу и на ходу спрашиваю слугу, где находятся апартаменты Гомера.
* * *
Лекарь заканчивает затыкать дырки в теле Окакиса-сына. Ему помогает сестра, похожая на усатую цаплю, одетую в голубой халат. (Усы говорят о высоком уровне профессиональной подготовки.) Экзема у изголовья пасынка поддерживает его словами, мимикой и жестами. Очень приятно видеть такую красивую женщину в роли заботливой мамаши. Она готова позабыть о своей красоте, элегантности и молодости, пожертвовать всем ради своего неродного сына. Окакису-старшему нужно поскорее смастерить ей ребеночка, раз уж она так старательно играет свою роль — так и чувствуется настоящий материнский инстинкт! Никак нельзя оставлять ее без своего собственного засранца навсегда — она тоже имеет право на долю счастья в этом смысле! Ах, как убивается бедняжка! Но можно не беспокоиться, она получит свой плод любви, особенно если будет часто кувыркаться, как со мной только что!
Я подаю ей незаметный знак следовать за мной. Она послушно выходит в коридор.
— Пойдемте в вашу комнату, — интимно приглашаю я.
Экзема, похоже, заинтригована. Когда мы входим в ее апартаменты, она поворачивается ко мне и смотрит простодушным взглядом.
— Я же вам говорила, что придет беда! — говорит она искренне.
— А поскольку беда не приходит одна, — отвечаю я, — то имей в виду, дрянь, для тебя грянет и другая!
И я даю ей две классические пощечины туда и обратно, какие дамы ее уровня никогда еще не схлопатывали. Все мои пять пальцев оставляют глубокий след на ее шелковистом макияже.
Она открывает рот, взгляд застывает, а на глаза наворачиваются слезы.
— А теперь перейдем сразу к романсу признания, заботливая моя, говорю я. — Давай вываливай весь свой сюжет!
Она сжимает губы в негодовании, что в принципе может означать что угодно, вплоть до «пошел ты к…!».
Я хватаю ее за плечи и бросаю в кресло.
— Послушай-ка, райская птичка, я тоже умею играть в экстрасенсов. И могу поспорить на твою ослепительную бриллиантовую диадему против пары шикарных затрещин, что заткну за пояс твою великолепную ясновидящую.
Я прокашливаюсь, чтобы придать своему музыкальному голосу еще большую мелодичность, за что частенько получал первые призы по чистописанию в начальной школе.
— Если ты не расколешься, распрекрасная Экзема, я позову твоего мужа и все ему расскажу.
Тогда она решает взять слово и спрашивает насмешливо:
— Что «все»?
Потом поднимается и начинает расхаживать по комнате в большой нервозности. Хороший телеоператор обязательно выхватил бы крупным планом ее дрожащие руки, чтобы подчеркнуть внутреннее напряжение.
— О твоем покушении на теннисном корте и о том, что произошло несколько минут назад в гостиной!
— Покушении? Вы потеряли голову, месье? Великолепная актриса, настоящая! Такие были на заре кинематографа — с заламыванием рук, вырыванием волос, падениями в обморок и прочее. Но у этой красавицы еще и огромный багаж цинизма!
— Не я потерял голову, Экзема! Ты теряешь время, отрицая очевидное.
Я понял твой расклад, и если ты хочешь свернуть себе шею, то мне остается шепнуть твоему бедному миллиардеру-мужу лишь одно-единственное слово!
Смех, который посредственный романист квалифицировал бы как хрустальный звон, срывается с ее красиво очерченных губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29