» Но красивый рыцарь, по совместительству комиссар Сан-Антонио (я получаю похвалы ящиками прямо с фабрики, но все равно спасибо), занят сейчас совсем другими, менее романтичными делами. Хотя, как знать? Он, Сан-Антонио, ищет глазами коварную Экзему. Как известно, кто ищет, тот всегда найдет: мадам не танцует, а ведет светский разговор со светлым бочковым князем Францем-Иосифом, который запускает свои подслеповатые глазки ей в декольте, как бы приглашая совершить последнее путешествие в Сараево.
Я направляюсь прямо к ним. Она меня не видит, поскольку стоит ко мне спиной.
— Ну что, приятель, ищем подругу жизни?
Берю!
Он облапил контральтную диву Ла Кавале, которая изо всех сил старается подобрать живот и в качестве компенсации и противовеса выпятить бюст, будто девочка на выданье.
Я незаметно киваю, но Толстяк подает мне знак, чтобы я приблизился.
— Смотри, какую симпатичную девицу я подцепил, а? — говорит он прямо в присутствии певицы.
— Он очарррование, аморрре, восторррг! — испускает она раскаты в тональности си-бемоль.
— Дело ин зе шляпа! — произносит Толстяк, облизываясь, как кот на ветчину.
Вы заметили” он изъясняется на языке Шекспира, чтобы дама не поняла. Ла Кавале, бегло говорящая по-английски, похоже, действительно не просекла лингвистические изыски Толстяка.
— Мы встретились в буфете, — говорит он мечтательно, — оба прилично выпили и закусили, а в конце концов так понравились друг другу, что я рискнул пригласить ее на тур вальса. Я, конечно, не великий танцор, но сплясать вальсок — тут, брат, не могу устоять! Как начинают играть что-нибудь в три такта, так ноги ходуном и ходят, автоматически!
Парень, видно, бредит — до того влюблен, клянусь!
— Мадам итальянка, как ты знаешь, — продолжает Толстяк, не обращая внимания на свою пассию, — а значит, у нее темперамент выше крыши. Мы просто созданы друг для друга, чтобы поладить!
Я оставляю их, пусть себе ладят, и иду к Экземе.
— Разрешите пригласить вас на танец, мадам?
Мадам оборачивается, и приклеенную улыбку будто стирают ластиком.
Экзема явно не в себе, плывет. Она вдруг до конца осознает ситуацию. Я стою перед ней, здоровый, невредимый и розовый, в то время как она ожидала, что я лежу где-нибудь в мусорном бачке. Это сильно потрясает воображение — ее можно понять, бедняжку!
— Пожалуйста, мадам, — спешит дать согласие светлый князь, с трудом удерживая во рту расшалившуюся челюсть.
И вот Экзема в моих объятиях. Мы медленно вальсируем. Нам так же хорошо, как будто мы вдвоем дегустируем сильно переперченное блюдо.
Естественно, мне нужно с умом использовать представившуюся возможность выудить из Экземы максимум информации, но одновременно обойти молчанием вмешательство моей дорогой невесты.
— В следующий раз, когда направите ко мне свой черный эскадрон, милая моя, посылайте человек двенадцать, чтобы более или менее уравнять силы.
Она молчит. И напрягает всю свою энергию, чтобы выдавить улыбку. Но я чувствую ее тигриные когти, впившиеся через шелк смокинга мне в спину.
— Не надо рвать костюм, мадам, за него заплатили двести тысяч, шепчу я ей нежно в ушко. — В наши дни трудно найти мастерицу, умеющую хорошо штопать.
Мы делаем круг по залу, слившись в танце, как совсем недавно сливались в любовных утехах. (А, каков стиль? Как я сочно выражаю мысли! Где Гонкуровская премия, наконец?) — Мне необходимо поставить вас в известность об одной проблеме, дорогая Экзема: в настоящий момент в вашей комнате находятся два трупа. Мне кажется, Окакис может поднять большой скандал, даже если вы ему начнете клясться на Библии, что господа скончались от скарлатины.
— Ну и что? — заносчиво говорит она.
— А то, любовь моя: если вы не станете отвечать на мои вопросы, я спровоцирую большие семейные разборки с продолжением.
— И что вы хотите узнать?
У этой дамы исключительное хладнокровие, доложу я вам. Железные нервы, самообладание и все необходимые аксессуары.
— Что было в ящиках, спрятанных на дне? Не знаю почему, но этот вопрос очень теребит мне мозговые извилины!
— Я не в курсе!
— Если вы будете так вести себя и дальше, то наши отношения быстро зайдут в тупик, счастье мое!
Она зло таращит глаза.
— Я же вам сказала: мне ничего не известно об истории с ящиками!
Вальс заканчивается. Поскольку мы оказываемся рядом с буфетом, инстинкт суфлирует мне, что пора промочить горло. Я предлагаю Экземе последовать моему примеру, но она отклоняет предложение.
— Напрасно! — говорю я, мило улыбаясь. — Чувствуйте себя как дома, мне кажется, вы очень напряжены!
Дружеская рука Берю со всей силой обрушивается на мое плечо.
— Я смотрю, ты тоже нашел родственную душу? — замечает он.
— Ты даже не представляешь, как прав, Толстяк! — Затем, понизив тон, я добавляю:
— Но только прошу тебя, не усни на своей коровушке с могучим суперсопрано! Будь внимателен, Толстяк, события могут начаться с минуты на минуту!
— Опять?
— Да! Как сказал бы Робер Франсуа Дамиен, пытавшийся с помощью перочинного ножа напомнить Людовику XV о его королевских обязанностях и за это четвертованный на Гревской площади, день не задался с самого утра!
Берю тяжело вздыхает:
— Думаю, ты прав на все сто по поводу дня! Особенно если учесть, что мы приехали только сегодня утром! — Тут он вдруг толкает меня локтем:
— Смотри-ка, твоя золотая рыбка, кажется, собралась уплыть в открытое море.
И точно: используя момент моего краткого обмена мнениями по поводу текущих событий с Берю, Экзема быстро огибает стол и направляется к открытому окну. Я бросаюсь на перехват.
— Эй, дорогая! — кричу я вслед. — Вы что, на поезд опаздываете?
Экзема оборачивается. Затем снова принимается бежать по направлению к парапету террасы. Она, конечно, быстрая как лань, но удрать от мальчика, способного пробежать сотку за одиннадцать секунд, да еще с мешком камней на спине, — для этого нужно долго массировать себе суставы леопардовым маслом. Я быстро настигаю ее и хватаю за развевающийся тонкий шарф, прикрывающий плечи.
— К чему такая спешка, любовь моя?
Резким движением она вырывается из объятий шарфа, взлетает на перила и прыгает в пустоту. Нет, вы отдаете себе отчет? Устроить мне такое! Я стою, будто меня трахнули мешком по голове, тупо разглядывая тонкий материал, оставшийся в моей ладони. Снизу доносится короткий шлепок. С этой стороны терраса нависает над пропастью высотой не менее двадцати метров.
Перегибаюсь через перила, и в свете луны моим глазам предстает белесая масса, распластавшаяся на самом дне ущелья.
Прислушиваясь к голосу только своего мужества, я также перелезаю через балюстраду и ищу какой-нибудь уступ, дабы не свалиться вслед за Экземой. Добрых пять минут я спускаюсь к ней по острым скалам. Она еще дышит, но не нужно получать высшего медицинского образования, чтобы понять: ей осталось жить считанные минуты!
Склонившись над ней, ловлю ее взгляд, полный ненависти к моей персоне.
— Экзема, вы меня слышите? Похоже, она силится что-то произнести. Я прижимаю ухо к ее губам.
— Что вы сказали?
— Грязный легавый!
Только по-настоящему красивая женщина, отдавая Богу душу, может позволить себе сильное ругательство.
Мне жаль ее. Она большой игрок, поставила на карту все — и проиграла.
— Почему вы хотели меня убить сегодня утром?
— Не вас — Антигону…
— А вечером, значит, Гомера?
— Да…
— Вы хотели отхватить себе весь пирог, так? А затем вы расправились бы с Окакисом?
— Да…
Вынимаю платок и отираю лицо. Он пахнет кровью и соленой водой.
— Ладно, пойду за помощью, — говорю я нерешительно.
— Нет!
Ее голос звучит все слабее, но тем не менее она находит в себе силы показать свою неодолимую волю. И, собравшись с духом, добавляет:
— Уже ни к чему!
Ее глаза закатываются.
— Экзема! — почти кричу я. — Это вы отрезали остров от всего мира?
Она не отвечает. Я беру ее за руку и сжимаю в своих ладонях. Ведь умирающий имеет право на поддержку, не так ли? Тяжело глотать такую пилюлю!
— Вы отрезали остров от всего мира? Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне кажется, она сказала «нет».
— А с ящиками, аквалангистами вы не имели дела?
— Нет..
Второе «нет» сформулировано очень четко.
— Послушайте, Экзема, необходимо, чтобы вы мне сказали…
Но какой смысл насиловать вопросами мертвую?
Экзема умерла! Какая никакая, а душа ее отлетает.
Я закрываю ей глаза, поскольку вижу в этом свой последний долг.
Похоже, Берю был прав. Как с самого начала не задалось, так и продолжается, а если учесть, что мы только сегодня приехали… Вот судьба человеческая, а? Какой накал! Все-таки я из тех писателей, кто умеет концентрировать ваше внимание!
Глава 16
Если есть человек, способный принимать быстрые решения, то это я.
Понимаю, что без толку поднимать на ноги службу безопасности и лучше умолчать о несчастном случае (если можно так назвать произошедшее на моих глазах). Пусть все идет своим чередом. Кстати сказать, когда я поднимаюсь на террасу, до меня доходит, что в самый раз избавиться от прилипшего ко мне шарфа. Одним словом, я просто выбрасываю его в пропасть. Затем отряхиваю свой смокинг.
— Наверное, хорошо бы поправить и узел на галстуке, мой дорогой, слышится в темноте голос агента А.С.116 (эта девочка, несмотря на номер, вероятнее входит в первую десятку, между нами говоря!).
Вы хотите сказать, она мой ангел-хранитель? Скорее тюбик с клеем!
Глядишь, я и в сортир буду ходить под пристальным наблюдением.
— Вы все видели, Глория?
— Все. Очень увлекательный спектакль. Но и неожиданный, следует признать!
— Она была отчаянным игроком, но…
— Конечно, — соглашается моя коллега и заодно невеста. — Я так думаю, между вами и Экземой произошел последний разговор?
— Боитесь, я начну утаивать от вас важную информацию, мисс Фараон?
— С мужчинами нельзя быть ни в чем уверенной, — шутит она. — Они не умеют врать, а единственная ложь, которую они еще как-то умеют применять, так это замалчивание. Так что она вам сказала?
Последнюю фразу Глория произносит резким, почти лающим голосом.
(Раньше я бы написал что-нибудь типа «собачьего гавканья».) — Призналась, что хотела прикончить детей Окакиса. Я подозреваю, наш судовладелец внес в завещание определенные пункты, гарантирующие переход наследства в полной неприкосновенности своим детям. А это не устраивало нашу Экзему, которая надеялась на безбедную жизнь и после смерти своего старого супруга.
— Почему она выбрала именно это время торжественного приема гостей, чтобы провернуть свое гнусное дело?
Я целую Глорию в щеку, чтобы не возбуждать в ней излишних эмоций.
— Да потому что представился идеальный случай. Присутствие именитых особ гарантировало поверхностное расследование. Вы же не посмели бы настаивать, чтобы эквадорская полиция начала обыскивать королей и принцев. Представьте себе хотя бы мамашу королеву Брабанса или сырного короля, проходящих процедуру допроса с пристрастием! Поэтому, скорее всего, подумали бы о нападении анархистов. Может, это слишком сложное умозаключение для женской логики, а?
Она улыбается, как всегда чистосердечно.
— А вы, большой хитрец с недюжинным мужским умом, решили, что такая женщина, как Экзема, будет своими руками бросать начиненные взрывчаткой мячи на корт или втыкать нож в сердце своему родственнику, хоть и по мужу? А ведь у нее были подручные!
Вынужден признать ее аргументы весьма весомыми.
— Ладно, нарисуем еще один вопросительный знак на полях нашего отчета, — заключаю я. — А там посмотрим. Во всяком случае, она подтвердила одно мое предположение, и я готов поверить в ее правдивость: Экзема не имеет абсолютно никакого отношения к своевольному исчезновению с острова кораблей и самолетов Окакиса, а также ничего не знает о спрятанных на дне ящиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я направляюсь прямо к ним. Она меня не видит, поскольку стоит ко мне спиной.
— Ну что, приятель, ищем подругу жизни?
Берю!
Он облапил контральтную диву Ла Кавале, которая изо всех сил старается подобрать живот и в качестве компенсации и противовеса выпятить бюст, будто девочка на выданье.
Я незаметно киваю, но Толстяк подает мне знак, чтобы я приблизился.
— Смотри, какую симпатичную девицу я подцепил, а? — говорит он прямо в присутствии певицы.
— Он очарррование, аморрре, восторррг! — испускает она раскаты в тональности си-бемоль.
— Дело ин зе шляпа! — произносит Толстяк, облизываясь, как кот на ветчину.
Вы заметили” он изъясняется на языке Шекспира, чтобы дама не поняла. Ла Кавале, бегло говорящая по-английски, похоже, действительно не просекла лингвистические изыски Толстяка.
— Мы встретились в буфете, — говорит он мечтательно, — оба прилично выпили и закусили, а в конце концов так понравились друг другу, что я рискнул пригласить ее на тур вальса. Я, конечно, не великий танцор, но сплясать вальсок — тут, брат, не могу устоять! Как начинают играть что-нибудь в три такта, так ноги ходуном и ходят, автоматически!
Парень, видно, бредит — до того влюблен, клянусь!
— Мадам итальянка, как ты знаешь, — продолжает Толстяк, не обращая внимания на свою пассию, — а значит, у нее темперамент выше крыши. Мы просто созданы друг для друга, чтобы поладить!
Я оставляю их, пусть себе ладят, и иду к Экземе.
— Разрешите пригласить вас на танец, мадам?
Мадам оборачивается, и приклеенную улыбку будто стирают ластиком.
Экзема явно не в себе, плывет. Она вдруг до конца осознает ситуацию. Я стою перед ней, здоровый, невредимый и розовый, в то время как она ожидала, что я лежу где-нибудь в мусорном бачке. Это сильно потрясает воображение — ее можно понять, бедняжку!
— Пожалуйста, мадам, — спешит дать согласие светлый князь, с трудом удерживая во рту расшалившуюся челюсть.
И вот Экзема в моих объятиях. Мы медленно вальсируем. Нам так же хорошо, как будто мы вдвоем дегустируем сильно переперченное блюдо.
Естественно, мне нужно с умом использовать представившуюся возможность выудить из Экземы максимум информации, но одновременно обойти молчанием вмешательство моей дорогой невесты.
— В следующий раз, когда направите ко мне свой черный эскадрон, милая моя, посылайте человек двенадцать, чтобы более или менее уравнять силы.
Она молчит. И напрягает всю свою энергию, чтобы выдавить улыбку. Но я чувствую ее тигриные когти, впившиеся через шелк смокинга мне в спину.
— Не надо рвать костюм, мадам, за него заплатили двести тысяч, шепчу я ей нежно в ушко. — В наши дни трудно найти мастерицу, умеющую хорошо штопать.
Мы делаем круг по залу, слившись в танце, как совсем недавно сливались в любовных утехах. (А, каков стиль? Как я сочно выражаю мысли! Где Гонкуровская премия, наконец?) — Мне необходимо поставить вас в известность об одной проблеме, дорогая Экзема: в настоящий момент в вашей комнате находятся два трупа. Мне кажется, Окакис может поднять большой скандал, даже если вы ему начнете клясться на Библии, что господа скончались от скарлатины.
— Ну и что? — заносчиво говорит она.
— А то, любовь моя: если вы не станете отвечать на мои вопросы, я спровоцирую большие семейные разборки с продолжением.
— И что вы хотите узнать?
У этой дамы исключительное хладнокровие, доложу я вам. Железные нервы, самообладание и все необходимые аксессуары.
— Что было в ящиках, спрятанных на дне? Не знаю почему, но этот вопрос очень теребит мне мозговые извилины!
— Я не в курсе!
— Если вы будете так вести себя и дальше, то наши отношения быстро зайдут в тупик, счастье мое!
Она зло таращит глаза.
— Я же вам сказала: мне ничего не известно об истории с ящиками!
Вальс заканчивается. Поскольку мы оказываемся рядом с буфетом, инстинкт суфлирует мне, что пора промочить горло. Я предлагаю Экземе последовать моему примеру, но она отклоняет предложение.
— Напрасно! — говорю я, мило улыбаясь. — Чувствуйте себя как дома, мне кажется, вы очень напряжены!
Дружеская рука Берю со всей силой обрушивается на мое плечо.
— Я смотрю, ты тоже нашел родственную душу? — замечает он.
— Ты даже не представляешь, как прав, Толстяк! — Затем, понизив тон, я добавляю:
— Но только прошу тебя, не усни на своей коровушке с могучим суперсопрано! Будь внимателен, Толстяк, события могут начаться с минуты на минуту!
— Опять?
— Да! Как сказал бы Робер Франсуа Дамиен, пытавшийся с помощью перочинного ножа напомнить Людовику XV о его королевских обязанностях и за это четвертованный на Гревской площади, день не задался с самого утра!
Берю тяжело вздыхает:
— Думаю, ты прав на все сто по поводу дня! Особенно если учесть, что мы приехали только сегодня утром! — Тут он вдруг толкает меня локтем:
— Смотри-ка, твоя золотая рыбка, кажется, собралась уплыть в открытое море.
И точно: используя момент моего краткого обмена мнениями по поводу текущих событий с Берю, Экзема быстро огибает стол и направляется к открытому окну. Я бросаюсь на перехват.
— Эй, дорогая! — кричу я вслед. — Вы что, на поезд опаздываете?
Экзема оборачивается. Затем снова принимается бежать по направлению к парапету террасы. Она, конечно, быстрая как лань, но удрать от мальчика, способного пробежать сотку за одиннадцать секунд, да еще с мешком камней на спине, — для этого нужно долго массировать себе суставы леопардовым маслом. Я быстро настигаю ее и хватаю за развевающийся тонкий шарф, прикрывающий плечи.
— К чему такая спешка, любовь моя?
Резким движением она вырывается из объятий шарфа, взлетает на перила и прыгает в пустоту. Нет, вы отдаете себе отчет? Устроить мне такое! Я стою, будто меня трахнули мешком по голове, тупо разглядывая тонкий материал, оставшийся в моей ладони. Снизу доносится короткий шлепок. С этой стороны терраса нависает над пропастью высотой не менее двадцати метров.
Перегибаюсь через перила, и в свете луны моим глазам предстает белесая масса, распластавшаяся на самом дне ущелья.
Прислушиваясь к голосу только своего мужества, я также перелезаю через балюстраду и ищу какой-нибудь уступ, дабы не свалиться вслед за Экземой. Добрых пять минут я спускаюсь к ней по острым скалам. Она еще дышит, но не нужно получать высшего медицинского образования, чтобы понять: ей осталось жить считанные минуты!
Склонившись над ней, ловлю ее взгляд, полный ненависти к моей персоне.
— Экзема, вы меня слышите? Похоже, она силится что-то произнести. Я прижимаю ухо к ее губам.
— Что вы сказали?
— Грязный легавый!
Только по-настоящему красивая женщина, отдавая Богу душу, может позволить себе сильное ругательство.
Мне жаль ее. Она большой игрок, поставила на карту все — и проиграла.
— Почему вы хотели меня убить сегодня утром?
— Не вас — Антигону…
— А вечером, значит, Гомера?
— Да…
— Вы хотели отхватить себе весь пирог, так? А затем вы расправились бы с Окакисом?
— Да…
Вынимаю платок и отираю лицо. Он пахнет кровью и соленой водой.
— Ладно, пойду за помощью, — говорю я нерешительно.
— Нет!
Ее голос звучит все слабее, но тем не менее она находит в себе силы показать свою неодолимую волю. И, собравшись с духом, добавляет:
— Уже ни к чему!
Ее глаза закатываются.
— Экзема! — почти кричу я. — Это вы отрезали остров от всего мира?
Она не отвечает. Я беру ее за руку и сжимаю в своих ладонях. Ведь умирающий имеет право на поддержку, не так ли? Тяжело глотать такую пилюлю!
— Вы отрезали остров от всего мира? Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне кажется, она сказала «нет».
— А с ящиками, аквалангистами вы не имели дела?
— Нет..
Второе «нет» сформулировано очень четко.
— Послушайте, Экзема, необходимо, чтобы вы мне сказали…
Но какой смысл насиловать вопросами мертвую?
Экзема умерла! Какая никакая, а душа ее отлетает.
Я закрываю ей глаза, поскольку вижу в этом свой последний долг.
Похоже, Берю был прав. Как с самого начала не задалось, так и продолжается, а если учесть, что мы только сегодня приехали… Вот судьба человеческая, а? Какой накал! Все-таки я из тех писателей, кто умеет концентрировать ваше внимание!
Глава 16
Если есть человек, способный принимать быстрые решения, то это я.
Понимаю, что без толку поднимать на ноги службу безопасности и лучше умолчать о несчастном случае (если можно так назвать произошедшее на моих глазах). Пусть все идет своим чередом. Кстати сказать, когда я поднимаюсь на террасу, до меня доходит, что в самый раз избавиться от прилипшего ко мне шарфа. Одним словом, я просто выбрасываю его в пропасть. Затем отряхиваю свой смокинг.
— Наверное, хорошо бы поправить и узел на галстуке, мой дорогой, слышится в темноте голос агента А.С.116 (эта девочка, несмотря на номер, вероятнее входит в первую десятку, между нами говоря!).
Вы хотите сказать, она мой ангел-хранитель? Скорее тюбик с клеем!
Глядишь, я и в сортир буду ходить под пристальным наблюдением.
— Вы все видели, Глория?
— Все. Очень увлекательный спектакль. Но и неожиданный, следует признать!
— Она была отчаянным игроком, но…
— Конечно, — соглашается моя коллега и заодно невеста. — Я так думаю, между вами и Экземой произошел последний разговор?
— Боитесь, я начну утаивать от вас важную информацию, мисс Фараон?
— С мужчинами нельзя быть ни в чем уверенной, — шутит она. — Они не умеют врать, а единственная ложь, которую они еще как-то умеют применять, так это замалчивание. Так что она вам сказала?
Последнюю фразу Глория произносит резким, почти лающим голосом.
(Раньше я бы написал что-нибудь типа «собачьего гавканья».) — Призналась, что хотела прикончить детей Окакиса. Я подозреваю, наш судовладелец внес в завещание определенные пункты, гарантирующие переход наследства в полной неприкосновенности своим детям. А это не устраивало нашу Экзему, которая надеялась на безбедную жизнь и после смерти своего старого супруга.
— Почему она выбрала именно это время торжественного приема гостей, чтобы провернуть свое гнусное дело?
Я целую Глорию в щеку, чтобы не возбуждать в ней излишних эмоций.
— Да потому что представился идеальный случай. Присутствие именитых особ гарантировало поверхностное расследование. Вы же не посмели бы настаивать, чтобы эквадорская полиция начала обыскивать королей и принцев. Представьте себе хотя бы мамашу королеву Брабанса или сырного короля, проходящих процедуру допроса с пристрастием! Поэтому, скорее всего, подумали бы о нападении анархистов. Может, это слишком сложное умозаключение для женской логики, а?
Она улыбается, как всегда чистосердечно.
— А вы, большой хитрец с недюжинным мужским умом, решили, что такая женщина, как Экзема, будет своими руками бросать начиненные взрывчаткой мячи на корт или втыкать нож в сердце своему родственнику, хоть и по мужу? А ведь у нее были подручные!
Вынужден признать ее аргументы весьма весомыми.
— Ладно, нарисуем еще один вопросительный знак на полях нашего отчета, — заключаю я. — А там посмотрим. Во всяком случае, она подтвердила одно мое предположение, и я готов поверить в ее правдивость: Экзема не имеет абсолютно никакого отношения к своевольному исчезновению с острова кораблей и самолетов Окакиса, а также ничего не знает о спрятанных на дне ящиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29