страшный, но ручной! — Есть такой базар, что частных кладбищ не разрешают, но мне знающие люди намекнули — запрет можно обойти. Главное, разрешение получить хоть на какой-то срок, а потом к нему еще добавлять можно. Ну как в зоне — ты свое вроде уже отмотал, а тебе еще пятеру лепят. И ничего не сделаешь!
— То, о чем братан сейчас рассказал, — отменный бизнес. — Рядом с Терентием вырос Булат. Он был еще крупнее и имел характерные отметины: отсутствовали правые глаз и ухо. — На этой теме можно подняться не хуже Сороса. Кладбище будет элитное — с охраной, гостиницей, сауной, ритуальной лавкой. То есть, в натуре, весь спектр услуг!
— У нас можно будет без всяких головняков хоть Президента в последний путь отправить. — Волтузиных отличали также мощные загривки, придававшие им сходство с кабанами. — Свой крематорий, часовня, изба для поминок. Все на высшем уровне!
— Ваши предложения, уважаемые братья Волтузины, как всегда, оригинальны и заманчивы. — Кумиров ощутил привычный трепет: он вновь представил себе, как отправится сегодня в «сифозную» больницу и чем его там «обрадуют». — Мы обязательно учтем этот проект и даже включим его в предвыборный сценарий. Люди вправе не только достойно умирать, но и быть достойно похороненными! Кстати, вас, уважаемые защитники детства, я также попрошу — не сочтите за труд, оформите ваши яркие выступления в письменную форму и представьте в пресс-группу для учета при разработке предвыборных программ. Еще есть предложения?
— Я, Семеныч, хотел предложить смежную с клоповцами… пардон, господами Волтузиными, инициативу. — Лазарь Вершков растянул в улыбке губы. — Если я правильно рассек ихний проект, то для будущей могильной конторы — чем круче клиент, тем лучше. Так мы бы могли оказать реальную посредническую услугу — короче, конкретную помощь в подготовке клиентов. Вместе-то все бы веселее вышло!
— Уважаемый Лазарь Кириллович, к нашему величайшему сожалению, ваше предложение на сегодняшний день не может быть рассмотрено. Зная вашу эрудицию и опыт, мы можем надеяться, что вы пересмотрите некоторые позиции и представите нам более приемлемый по нынешним временам проект. А сейчас, пользуясь счастливым случаем — присутствием на нашем собрании вашей знаменитой дочери, я бы хотел обратиться к ней с вполне практическим предложением. Нежнейшая Лялечка, не соблаговолите ли вы украсить наш предвыборный марафон своими незабываемыми песнями? Я почти уверен в том, что о вознаграждении вашего эстрадного труда мы так или иначе столкуемся.
— Я спою. Мне не трудно. — Голова Фенькиной в оперении клочковатых, по-мальчишески неухоженных волос напоминала голову птицы. Из-за неожиданных резких движений казалось, что Ляля готова вот-вот кого-то клюнуть. — Главное, чтобы башли приличные отвалили да после вашего избрания меня не забыли, а то знаете, как в народе говорят: с глаз долой — из сердца вон!
Глава 31. Жизнь Митрофана и Пелагеи Нетаковых
Денис сызмальства знал, что их квартиру кличут Мавзолеем. Смысл этого громоздкого и клейкого слова оставался для мальчика неясен. Только лет в пять он догадался, что прозвище объясняется тем, что отец Дениса, или, как его с младенчества звал сын, Абу-баба, а взаправду Митрофан Сергеевич Нетаков, не бреется, носит кепку и презабавно жестикулирует. Да, Абу-баба действительно несколько смахивал на того самого Ленина, над которым часто куражились на экране телевизора.
Блокадный сирота, Митрофан был зачислен в детский дом и эвакуирован из голодающего Ленинграда. Свою чудную фамилию мальчик получил за то, что с ним все происходило не так, как с другими детьми. В то же время ни воспитатели, ни врачи не замечали у Нетакова ни умственной отсталости, ни психических отклонений.
После окончания войны мальчик возвратился в Ленинград вместе с заменившим ему семью детским домом. Предпринятые поиски родни Нетакова не принесли никаких результатов, и он остался на попечении государства.
Очередная беда случилась с Митрофаном в четырнадцать лет: его поразил менингоэнцефалит. Мальчик онемел и оглох, различая лишь громкую и отчетливую речь.
С учебой у Нетакова окончательно перестало ладиться: он путал или забывал буквы, а о знаках препинания, кажется, совершенно забыл. Учителя дотянули воспитанника до формального окончания неполной средней школы и определили в ремесленное училище на специальность обувщика широкого профиля.
Митрофан осваивал профессию усердно и после получения диплома был направлен в мастерскую по ремонту обуви. И вот тут-то, в начале шестидесятых, на рубеже собственного двадцатилетия, подросток совершил то, за что получил кличку Палач и пятнадцать лет сроку, — он убил человека.
* * *
Мать Дениса, или, как ее звали в округе, Шаманка, а по паспорту — Пелагея Юрьевна Нетакова, с тех пор, как Денис себя помнил, не раз в лицах пересказывала историю о том, как Митрофан «мужика завалил». Причем жертвой, насколько помнил мальчик, становился то участковый милиционер, то мастер с работы отца, то товарищ по детскому дому.
Причины убийства предлагались самые разные. Например, в версии с мастером речь шла о том, что некто, наверняка имевший с начальником свои счеты, в день получки, когда все работники уже не раз обратились в винно-водочный отдел гастронома, убедил Митрофана в том, что мастер крепко надул Нетакова с начислением денег, вложил в руку сапожный нож и повелел: «Пойди запори!»
В случае с участковым Митрофан представал эдаким мстителем за бесправный и забитый рабочий класс. Оказывается, никто не решался выступить против обнаглевшего участкового инспектора, который вычислил дни получек у своих подопечных, накрывал их в блаженный момент распития алкоголя в «общественных местах», а то и просто останавливал, если те были чуть-чуть подшофе, и ненавязчиво вымогал мзду во избежание большего бремени.
В один знаменательный день Нетаков схватил все тот же сапожный резак и, когда «легавый хлебало раззявил», всадил ему свой рабочий инструмент столь искусно, что «аж хребет прорубило».
Легенда о товарище по детдому гласила, что злополучный Богдан Ганашилов приехал в Питер, дабы свидеться после пятнадцатилетней разлуки с Нетаковым. Митрофан тогда обитал в солидной коммуналке на краю города, аж на самом Голодае. Места эти славились как особо шпанские, и парень регулярно прихватывал с собой из обувного цеха все тот же роковой тесак. Богдан, в свою очередь, слыл неутомимым весельчаком и балагуром. Еще в эвакуации он прославился своими переодеваниями в учителей, подражаниями чужим голосам и другими забавами.
В тот осенний, пасмурный день, когда нервный балтийский ветер рвал с деревьев последнюю листву, Богдан затеял «попужать» своего по-мальчишески любимого товарища. Не мог он, конечно, предугадать, что несколько часов назад сапожникам выдали получку, да еще и премиальные за успешно проведенное соцсоревнование
Ганашилов сочинил немудреный сценарий. Он залезает на дерево, нависшее над тропой. Митрофан беспечно приближается к засаде. Богдан натягивает на голову запасенный чулок. Товарищ — под стволом. Ганашилов спрыгивает вниз, чуть ли не на голову Нетакову, и чучмекским голосом вопиет: «Дэнги атдавай всэ! Палучка давай!»
Так он, бедолага, все и сделал. А Митрофан-то, во-первых, после смены «на грудь принял», а во-вторых, носил в тревожное время суток нож прямо в руке, а руку обшлагом макинтоша маскировал. Ну вот он с испугу и пронзил своего товарища тесаком. А как под чулок-то глянул — мама родная! — лицо-то, вот оно, рядом, кореш-то хрипит, а у самого еще улыбка на губах…
Легенд о том, как Нетаков-старший завалил мужика, было, наверное, больше, но Денис их уже не помнил. Дальше следовали арест, суд, приговор. Отсидев лет восемь, Митрофан заболел туберкулезом. Несколько раз его собирались везти в морг. Так было заведено: берут, пока еще ерзает, а покуда допрут до «холодного цеха», зек уже и созреет. Некоторых, кого менты особо не любили, заставляли в морг заранее на своих двоих, а то и ползком перебираться.
В одну ночь Нетакова туда даже свезли. Ну оставили, дверь не заперли: чего там, куда доходяга денется? Кругом-то тундра, мать ее, — не всякий зверь полярный выживает, а тут человечишко, право слово, за какие зазоры еще душа-то цепляется? А он, Митрофан-то, вдруг воспрял да так, где враскорач, а где впокатку, к какому-то крылечку и прибился.
* * *
После перенесенной чахотки Митрофан получил инвалидность и года через два был направлен на «химию», а в семидесятые годы вернулся в Питер. Здесь он, опираясь на блокадное детство и инвалидность, был вознагражден судьбой пропиской и однокомнатной квартирой в центре Васильевского острова.
Жилье Нетакова помещалось на первом этаже. Причем пол был, по сути, ниже уровня уличного асфальта. Входная дверь находилась в подворотне. При входе к Нетаковым гость упирался в стену, налево же была кухня с окном во двор, кстати проходной, далее которого следовали еще два двора и выезд на другую линию; направо находилась комната с видом на улицу.
Митрофан хоть и был человек странный и для кого-то непонятный, но по-своему инициативный и практичный. Так, вскоре после новоселья он открыл на дому мастерскую по ремонту и изготовлению обуви.
Весть о недорогом и грамотном ремесленнике тотчас пролетела по проходным дворам и далее по линиям — к берегам Невы и Смоленки. К Митрофану устремились клиенты, и в квартирах островитян стали появляться домашние тапочки, качество которых было проверено одним из самых требовательных ОТК в заполярных пределах ГУЛАГа.
В ту внезапно канувшую в Лету советскую эпоху подобный промысел осуждался и запрещался. Первым к Нетакову явился участковый милиционер, позже — общественность в образе домкома и воинственных пенсионеров, из тех, кто посвятил свою жизнь борьбе с личной наживой во всех ее формах. Агрессивные визитеры обещали наслать на Митрофана ОБХСС и других карателей частного сектора. Нетаков-старший, являясь инвалидом и блокадником, демонстрировал активистам накопленные справки и удостоверения и продолжал обувать в мягкие тапочки благодарных заказчиков.
Иногда, не дождавшись клиентов, сапожник брел на Василеостровский рынок и там сдавал свою продукцию. Здесь, между торговых рядов, он познакомился лет пятнадцать назад с Пелагеей, которая приехала в Ленинград учиться, но не прижилась ни в одном ПТУ и уже собиралась возвращаться в родную Удмуртию.
Несмотря на разницу в три десятка лет, Пелагея уверенно вступила в квартиру на первом этаже, да так в ней и осталась. Вскоре после знакомства она забеременела и родила сына, которого, вопреки завораживающему сходству, Митрофан отказывался признавать своим, хотя и расписался с сожительницей, благодаря чему дал мальчику свое формальное отцовство.
Глава 32. Из истории княжеского рода
Упоминание фамилии Волосовых, по версиям СМИ, встречается в славянских летописях задолго до крещения Руси, хотя до крещения летописей на Руси не было.
Эвальд Янович считался единственным прямым потомком древнего рода, и, хотя некоторые знатоки российской истории категорически отказывались принимать за русского князя человека с такими именем и отчеством, Волосов уже несколько лет был очень популярным в городе человеком. За ним охотились журналисты и рекламные агенты, аудиенций с ним добивались политики и бизнесмены. Эвальд Янович становился почетным гостем на Дне города и на открытии Дома свадебных торжеств, на встрече воинов-интернационалистов и на боях по формуле «Побеждает сильнейший». Немалую славу снискал князь и собственной причастностью к единоборствам. По городским легендам, Эвальд Янович владел искусством рукопашного боя своего рода. Не внимая своим преклонным летам, а родился князь в год свержения русской монархии, Эвальд Янович с азартом участвовал в ежегодных кулачных боях в Юсуповском саду, а также часто выступал перед спецназовцами, омоновцами и другими профессионалами в области единоборств от греко-римской борьбы до кикбоксинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— То, о чем братан сейчас рассказал, — отменный бизнес. — Рядом с Терентием вырос Булат. Он был еще крупнее и имел характерные отметины: отсутствовали правые глаз и ухо. — На этой теме можно подняться не хуже Сороса. Кладбище будет элитное — с охраной, гостиницей, сауной, ритуальной лавкой. То есть, в натуре, весь спектр услуг!
— У нас можно будет без всяких головняков хоть Президента в последний путь отправить. — Волтузиных отличали также мощные загривки, придававшие им сходство с кабанами. — Свой крематорий, часовня, изба для поминок. Все на высшем уровне!
— Ваши предложения, уважаемые братья Волтузины, как всегда, оригинальны и заманчивы. — Кумиров ощутил привычный трепет: он вновь представил себе, как отправится сегодня в «сифозную» больницу и чем его там «обрадуют». — Мы обязательно учтем этот проект и даже включим его в предвыборный сценарий. Люди вправе не только достойно умирать, но и быть достойно похороненными! Кстати, вас, уважаемые защитники детства, я также попрошу — не сочтите за труд, оформите ваши яркие выступления в письменную форму и представьте в пресс-группу для учета при разработке предвыборных программ. Еще есть предложения?
— Я, Семеныч, хотел предложить смежную с клоповцами… пардон, господами Волтузиными, инициативу. — Лазарь Вершков растянул в улыбке губы. — Если я правильно рассек ихний проект, то для будущей могильной конторы — чем круче клиент, тем лучше. Так мы бы могли оказать реальную посредническую услугу — короче, конкретную помощь в подготовке клиентов. Вместе-то все бы веселее вышло!
— Уважаемый Лазарь Кириллович, к нашему величайшему сожалению, ваше предложение на сегодняшний день не может быть рассмотрено. Зная вашу эрудицию и опыт, мы можем надеяться, что вы пересмотрите некоторые позиции и представите нам более приемлемый по нынешним временам проект. А сейчас, пользуясь счастливым случаем — присутствием на нашем собрании вашей знаменитой дочери, я бы хотел обратиться к ней с вполне практическим предложением. Нежнейшая Лялечка, не соблаговолите ли вы украсить наш предвыборный марафон своими незабываемыми песнями? Я почти уверен в том, что о вознаграждении вашего эстрадного труда мы так или иначе столкуемся.
— Я спою. Мне не трудно. — Голова Фенькиной в оперении клочковатых, по-мальчишески неухоженных волос напоминала голову птицы. Из-за неожиданных резких движений казалось, что Ляля готова вот-вот кого-то клюнуть. — Главное, чтобы башли приличные отвалили да после вашего избрания меня не забыли, а то знаете, как в народе говорят: с глаз долой — из сердца вон!
Глава 31. Жизнь Митрофана и Пелагеи Нетаковых
Денис сызмальства знал, что их квартиру кличут Мавзолеем. Смысл этого громоздкого и клейкого слова оставался для мальчика неясен. Только лет в пять он догадался, что прозвище объясняется тем, что отец Дениса, или, как его с младенчества звал сын, Абу-баба, а взаправду Митрофан Сергеевич Нетаков, не бреется, носит кепку и презабавно жестикулирует. Да, Абу-баба действительно несколько смахивал на того самого Ленина, над которым часто куражились на экране телевизора.
Блокадный сирота, Митрофан был зачислен в детский дом и эвакуирован из голодающего Ленинграда. Свою чудную фамилию мальчик получил за то, что с ним все происходило не так, как с другими детьми. В то же время ни воспитатели, ни врачи не замечали у Нетакова ни умственной отсталости, ни психических отклонений.
После окончания войны мальчик возвратился в Ленинград вместе с заменившим ему семью детским домом. Предпринятые поиски родни Нетакова не принесли никаких результатов, и он остался на попечении государства.
Очередная беда случилась с Митрофаном в четырнадцать лет: его поразил менингоэнцефалит. Мальчик онемел и оглох, различая лишь громкую и отчетливую речь.
С учебой у Нетакова окончательно перестало ладиться: он путал или забывал буквы, а о знаках препинания, кажется, совершенно забыл. Учителя дотянули воспитанника до формального окончания неполной средней школы и определили в ремесленное училище на специальность обувщика широкого профиля.
Митрофан осваивал профессию усердно и после получения диплома был направлен в мастерскую по ремонту обуви. И вот тут-то, в начале шестидесятых, на рубеже собственного двадцатилетия, подросток совершил то, за что получил кличку Палач и пятнадцать лет сроку, — он убил человека.
* * *
Мать Дениса, или, как ее звали в округе, Шаманка, а по паспорту — Пелагея Юрьевна Нетакова, с тех пор, как Денис себя помнил, не раз в лицах пересказывала историю о том, как Митрофан «мужика завалил». Причем жертвой, насколько помнил мальчик, становился то участковый милиционер, то мастер с работы отца, то товарищ по детскому дому.
Причины убийства предлагались самые разные. Например, в версии с мастером речь шла о том, что некто, наверняка имевший с начальником свои счеты, в день получки, когда все работники уже не раз обратились в винно-водочный отдел гастронома, убедил Митрофана в том, что мастер крепко надул Нетакова с начислением денег, вложил в руку сапожный нож и повелел: «Пойди запори!»
В случае с участковым Митрофан представал эдаким мстителем за бесправный и забитый рабочий класс. Оказывается, никто не решался выступить против обнаглевшего участкового инспектора, который вычислил дни получек у своих подопечных, накрывал их в блаженный момент распития алкоголя в «общественных местах», а то и просто останавливал, если те были чуть-чуть подшофе, и ненавязчиво вымогал мзду во избежание большего бремени.
В один знаменательный день Нетаков схватил все тот же сапожный резак и, когда «легавый хлебало раззявил», всадил ему свой рабочий инструмент столь искусно, что «аж хребет прорубило».
Легенда о товарище по детдому гласила, что злополучный Богдан Ганашилов приехал в Питер, дабы свидеться после пятнадцатилетней разлуки с Нетаковым. Митрофан тогда обитал в солидной коммуналке на краю города, аж на самом Голодае. Места эти славились как особо шпанские, и парень регулярно прихватывал с собой из обувного цеха все тот же роковой тесак. Богдан, в свою очередь, слыл неутомимым весельчаком и балагуром. Еще в эвакуации он прославился своими переодеваниями в учителей, подражаниями чужим голосам и другими забавами.
В тот осенний, пасмурный день, когда нервный балтийский ветер рвал с деревьев последнюю листву, Богдан затеял «попужать» своего по-мальчишески любимого товарища. Не мог он, конечно, предугадать, что несколько часов назад сапожникам выдали получку, да еще и премиальные за успешно проведенное соцсоревнование
Ганашилов сочинил немудреный сценарий. Он залезает на дерево, нависшее над тропой. Митрофан беспечно приближается к засаде. Богдан натягивает на голову запасенный чулок. Товарищ — под стволом. Ганашилов спрыгивает вниз, чуть ли не на голову Нетакову, и чучмекским голосом вопиет: «Дэнги атдавай всэ! Палучка давай!»
Так он, бедолага, все и сделал. А Митрофан-то, во-первых, после смены «на грудь принял», а во-вторых, носил в тревожное время суток нож прямо в руке, а руку обшлагом макинтоша маскировал. Ну вот он с испугу и пронзил своего товарища тесаком. А как под чулок-то глянул — мама родная! — лицо-то, вот оно, рядом, кореш-то хрипит, а у самого еще улыбка на губах…
Легенд о том, как Нетаков-старший завалил мужика, было, наверное, больше, но Денис их уже не помнил. Дальше следовали арест, суд, приговор. Отсидев лет восемь, Митрофан заболел туберкулезом. Несколько раз его собирались везти в морг. Так было заведено: берут, пока еще ерзает, а покуда допрут до «холодного цеха», зек уже и созреет. Некоторых, кого менты особо не любили, заставляли в морг заранее на своих двоих, а то и ползком перебираться.
В одну ночь Нетакова туда даже свезли. Ну оставили, дверь не заперли: чего там, куда доходяга денется? Кругом-то тундра, мать ее, — не всякий зверь полярный выживает, а тут человечишко, право слово, за какие зазоры еще душа-то цепляется? А он, Митрофан-то, вдруг воспрял да так, где враскорач, а где впокатку, к какому-то крылечку и прибился.
* * *
После перенесенной чахотки Митрофан получил инвалидность и года через два был направлен на «химию», а в семидесятые годы вернулся в Питер. Здесь он, опираясь на блокадное детство и инвалидность, был вознагражден судьбой пропиской и однокомнатной квартирой в центре Васильевского острова.
Жилье Нетакова помещалось на первом этаже. Причем пол был, по сути, ниже уровня уличного асфальта. Входная дверь находилась в подворотне. При входе к Нетаковым гость упирался в стену, налево же была кухня с окном во двор, кстати проходной, далее которого следовали еще два двора и выезд на другую линию; направо находилась комната с видом на улицу.
Митрофан хоть и был человек странный и для кого-то непонятный, но по-своему инициативный и практичный. Так, вскоре после новоселья он открыл на дому мастерскую по ремонту и изготовлению обуви.
Весть о недорогом и грамотном ремесленнике тотчас пролетела по проходным дворам и далее по линиям — к берегам Невы и Смоленки. К Митрофану устремились клиенты, и в квартирах островитян стали появляться домашние тапочки, качество которых было проверено одним из самых требовательных ОТК в заполярных пределах ГУЛАГа.
В ту внезапно канувшую в Лету советскую эпоху подобный промысел осуждался и запрещался. Первым к Нетакову явился участковый милиционер, позже — общественность в образе домкома и воинственных пенсионеров, из тех, кто посвятил свою жизнь борьбе с личной наживой во всех ее формах. Агрессивные визитеры обещали наслать на Митрофана ОБХСС и других карателей частного сектора. Нетаков-старший, являясь инвалидом и блокадником, демонстрировал активистам накопленные справки и удостоверения и продолжал обувать в мягкие тапочки благодарных заказчиков.
Иногда, не дождавшись клиентов, сапожник брел на Василеостровский рынок и там сдавал свою продукцию. Здесь, между торговых рядов, он познакомился лет пятнадцать назад с Пелагеей, которая приехала в Ленинград учиться, но не прижилась ни в одном ПТУ и уже собиралась возвращаться в родную Удмуртию.
Несмотря на разницу в три десятка лет, Пелагея уверенно вступила в квартиру на первом этаже, да так в ней и осталась. Вскоре после знакомства она забеременела и родила сына, которого, вопреки завораживающему сходству, Митрофан отказывался признавать своим, хотя и расписался с сожительницей, благодаря чему дал мальчику свое формальное отцовство.
Глава 32. Из истории княжеского рода
Упоминание фамилии Волосовых, по версиям СМИ, встречается в славянских летописях задолго до крещения Руси, хотя до крещения летописей на Руси не было.
Эвальд Янович считался единственным прямым потомком древнего рода, и, хотя некоторые знатоки российской истории категорически отказывались принимать за русского князя человека с такими именем и отчеством, Волосов уже несколько лет был очень популярным в городе человеком. За ним охотились журналисты и рекламные агенты, аудиенций с ним добивались политики и бизнесмены. Эвальд Янович становился почетным гостем на Дне города и на открытии Дома свадебных торжеств, на встрече воинов-интернационалистов и на боях по формуле «Побеждает сильнейший». Немалую славу снискал князь и собственной причастностью к единоборствам. По городским легендам, Эвальд Янович владел искусством рукопашного боя своего рода. Не внимая своим преклонным летам, а родился князь в год свержения русской монархии, Эвальд Янович с азартом участвовал в ежегодных кулачных боях в Юсуповском саду, а также часто выступал перед спецназовцами, омоновцами и другими профессионалами в области единоборств от греко-римской борьбы до кикбоксинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53