— Это комиссар Мегрэ?
— Да, это я. Кто говорит?
Тишина.
— Алло! Слушаю!
— Могу сообщить месье кое-что о той девушке, которую убили.
— На площади Вэнтимиль?
Снова тишина. Мегрэ подумал, не ребенок ли это.
— Говорите, пожалуйста. Вы ее знали?
— Да. Знаю, где она жила.
Он был уверен, что длинные паузы между репликами его собеседница делала не от нерешительности, а от того, что она… говорила по телефону. Вместо того, чтобы разговаривать обычным голосом, кричала и прижимала при этом губы к трубке. Где-то далеко играло радио. Слышался плач младенца.
— И где же?
— Улица Клиши, 113 бис.
— Кто вы?
— Прикажите допросить старуху с третьего этажа, ее зовут мадам Кремье…
Послышался другой голос, который звал:
— Роза, Роза! Что ты там…
Потом трубку повесили.
У шефа Мегрэ провел несколько минут, а когда явился Жанвье, взял его с собой.
Весь вчерашний день инспектор убил, безрезультатно мотаясь по городу. Лоньон, который занимался ночными заведениями и таксистами, не подавал признаков жизни.
— Она производит впечатление молоденькой служанки, которая только недавно приехала из деревни, — рассказал Мегрэ помощнику о звонившей по телефону. — У нее своеобразный акцент, только не могу сообразить, какой.
Дом ИЗбис на улице Клиши оказался обычным доходным домом, каких было много в этом районе. Сначала они зашли к консьержке, женщине лет сорока, которая встретила их не очень учтиво.
— Уголовная полиция, — сказал Мегрэ, показывая свой жетон.
— Что господам угодно?
— Живет ли здесь некая мадам Кремье?
— Третий этаж налево.
— Она дома?
— Если не вышла что-нибудь купить, я не видела.
— Она живет одна?
Казалось, что у консьержки не совсем чиста совесть.
— Одна и не одна.
— Что вы хотите этим сказать?
— Время от времени у нее кто-нибудь гостит.
— Родственники?
— Нет. Иначе зачем она стала бы делать из этого некую тайну? Пусть сама выпутывается. Живут у нее иногда квартирантки.
— Временные?
— Она хотела бы, наверное, иметь постоянных, но при ее характере… Каждая, верно, только и думает, как бы сбежать. Та, последняя, была пятая или шестая.
— Почему вы не сообщили об этом?
— Да потому, что она, когда первый раз взяла к себе какую-то продавщицу из картинной галереи, просила, чтобы я говорила, что это ее племянница.
— Она дала вам что-нибудь за это?
Консьержка пожала плечами.
— Во-первых, домовладелица не разрешает жильцам сдавать комнаты. Во-вторых, если уж сдавать, то нужно обратиться в полицию, заполнить бумаги… А она не хочет указывать это в декларации о доходах.
— И поэтому вы нам не сообщали?
Поняла, наконец, на что они намекают: вчерашняя газета лежала на стуле, раскрытая на странице с фотографией девушки.
— Вы ее знали?
— Это последняя.
— Последняя?
— Последняя квартирантка. Племянница, как бы сказала старуха.
— И когда вы видели ее в последний раз?
— Не помню. Не обратила внимания.
— Вы знаете, как ее звали?
— Мадам Кремье звала ее Луизой. А поскольку все время, пока она тут жила, никакая корреспонденция ей не приходила, я не знаю ее фамилии. Я вам сказала, что не обязана была знать, что это квартирантка. Люди имеют право принимать у себя родственников. А теперь из-за этого я могу потерять место. Наверное, об этом будет в газетах?
— Выть может. Что это была за девушка?
— Она-то? Бесцветное создание. Иногда, когда она проходила мимо моего окошечка, ей ударяло в голову, что она должна кивнуть, но ни разу нормально не поздоровалась.
— Долго она тут жила?
Жанвье все записывал. Это произвело впечатление на консьержку, и она думала над каждым словом.
— Если мне не изменяет память, явилась перед Новым годом.
— У нее был багаж?
— Только голубой чемоданчик.
— Откуда она знала мадам Кремье?
— Я должна была предусмотреть, что это плохо кончится. В первый раз дала себе так заморочить голову, но клянусь месье, что это никогда не повторится. Мадам Кремье жила тут еще до смерти мужа, вице-директора банка. Они уже жили здесь, когда я начала работать.
— Когда он умер?
— Лет пять или шесть назад. Детей у них нет. Она начала жаловаться, как ужасно жить одной в большом городе. Потом, уже позднее, начала разговоры о деньгах, о своей пенсии, которая не менялась, а жизнь все дорожала…
— Она богата?
— Еще как! Недавно призналась мне, что у нее два дома где-то в двадцатом округе. Когда первый раз сдала комнату, старалась меня убедить, что это ее родственница из провинции, но я подозревала неправду и зашла к ней. Тогда она пообещала мне четвертую часть квартплаты а я была настолько глупа, что согласилась. Это правда — ее квартира слишком просторна для одного человека.
— Она давала объявления в газеты?
— Да. Без адреса. Только номер телефона.
— Чем занимались ее квартирантки?
— Трудно сказать. Почти всегда это были девушки, которые где-то работали. Они были довольны, что имеют комнату, большую, чем в отеле, за ту же самую цену или даже дешевле. Только раз ей попалась девица, которая выглядела так же, как другие, а по ночам впускала мужчин. Но это продолжалось всего два дня.
— Вы ничего не рассказали о последней квартирантке.
— Что хочет знать месье?
— Все.
Консьержка непроизвольно посмотрела на фотографию в газете.
— Я уже сказала, месье: я видела ее только, когда она проходила мимо. Выходила утром в девять или в полдесятого.
— Вы не знаете, где она работала?
— Нет.
— Не приходила на обед?
— Мадам Кремье не позволяет готовить в комнате.
— А когда возвращалась?
— Вечером. Иногда в семь, иногда около десяти или одиннадцати.
— Она часто выходила развлечься? Бывали ли у нее какие-нибудь знакомые?
— Никто никогда не спрашивал.
— Видели ли вы ее когда-нибудь в вечернем платье?
Консьержка покачала головой.
— Месье не понимает? Это была девушка, каких много. Я никогда не обращала на нее внимания. А кроме того, догадывалась, что долго она здесь жить не будет.
— Почему?
— Уж догадывалась. Старуха охотно сдает комнату, но не хочет, чтобы ей что-то мешало. Она привыкла ложиться спать в пол-одиннадцатого, и если случалось, что жиличка возвращалась позднее, ее ждал скандал. По правде говоря, ей нужна не столько квартирантка, сколько компаньонка, чтобы играть с ней в карты.
Консьержка не могла понять, почему Мегрэ улыбается. А он вспомнил хозяйку магазинчика с улицы Дуэ. Та тоже принимала девушек, сбившихся с пути. Может, делала это от доброго сердца, может, защищала себя от одиночества, но поскольку они были ей всем обязаны, то становились чем-то вроде рабынь.
Мадам Кремье брала жильцов. В сущности, это та же история. Сколько же их было в Париже — стареющих женщин или старых дев, которые хотели, чтобы рядом было молодое и спокойное существо!
— Я могла бы вернуть ей те деньги, которые с этого имела, и избежать наказания?
— Значит, вы не знаете, кем она была, откуда взялась, чем занималась и с кем встречалась?
— Нет.
— Она вам не нравилась?
— Я не люблю людей, которые нисколько не богаче, чем я, а изображают из себя бог знает каких важных.
— Вы думаете, она была бедной?
— Я видела ее всегда в одном и том же платье и пальто.
— В доме есть служанки?
— Для чего месье спрашивает? Три. Одна на втором этаже, потом та, с третьего, квартира направо, еще…
— Среди них есть совсем молоденькая, только что приехавшая из деревни?
— Месье имеет в виду Розу?
— Это которая?
— С третьего. В семье Лаше было двое детей. Два месяца назад мадам Лаше родила третьего и в помощь взяла девушку из Нормандии.
— У них есть телефон?
— Да. У месье Лаше хорошая должность где-то в страховой компании. Недавно купили автомобиль.
— Спасибо, мадам.
— Если можно, чтобы хозяйка дома не узнала…
— Еще одно. Когда вчера вы увидели в газете фотографию, вы ее узнали?
Она заколебалась на минутку и солгала:
— Не была уверена. Поверьте, это первая фотография в газете…
— К вам приходила мадам Кремье?
Консьержка покраснела:
— Зашла, возвращаясь с покупками. Сказала мне так: «Полицейским платят достаточно хорошо, чтобы люди не пытались им помогать!» Я поняла. А как увидела те, другие, фотографии, подумала, что до вас не дозвониться, и, по правде говоря, как хорошо, что господа пришли, будто тяжкий камень упал с моего сердца!
В доме был лифт. Мегрэ и Жанвье поднялись на третий этаж. Из-за двери справа доносились детские голоса, а потом голос, который Мегрэ узнал, произнес:
— Жанно! Жанно! Оставь в покое сестренку! Комиссар позвонил в дверь налево. Послышались легкие, еле слышные шаги. Кто-то из-за двери спросил:
— Кто там?
— Мадам Кремье?
— Что вам угодно?
— Полиция.
За дверью воцарилась тишина, потом комиссар услышал шепот:
— Минуточку…
Снова шаги. Наверное, пошла переодеваться. Когда возвращалась, звук шагов был иным. Видно, сменила шлепанцы на туфли. Дверь она отворила неохотно, поглядывая на пришедших маленькими проницательными глазками.
— Проходите, господа. Я еще не закончила уборку.
Несмотря на это, она была в черном, достаточно элегантном платье, старательно причесана. Ей было шестьдесят пять или семьдесят, это была маленькая, худая, удивительно живая и бодрая женщина.
— У месье есть удостоверение?
Мегрэ показал ей свой жетон, который она тревожно осмотрела.
— Это вы — комиссар Мегрэ?
Мадам Кремье проводила их в комнату, достаточно большую, но до того заставленную мебелью и безделушками, что в ней едва можно было передвигаться.
— Садитесь, пожалуйста. Чем обязана?
Она с достоинством уселась, но не могла сдержать волнения и крепко стискивала пальцы.
— Мы пришли по поводу вашей квартирантки
— Но у меня нет никакой квартирантки.
— Извините, мы знаем все.
Она не спешила закончить фразу и внимательно посмотрела на комиссара.
— Все о чем?
— Обо всем. Мы не из министерства финансов, и то, что мадам пишет в декларации о доходах, к нам не относится.
В комнате не было ни одной газеты. Мегрэ вынул из кармана фотографию незнакомки.
— Мадам ее знает?
— Она жила со мной несколько дней.
— Дней?
— Скажем, недель.
— Скажем, два с половиной месяца. Не так ли?
— Возможно. Жить мне осталось недолго. Не знаю, почему дни проходят так быстро!
— Как ее звали?
— Луиза Лабуан.
— Так было написано в удостоверении личности?
— Я его в глаза не видела. Она мне так сказала, когда пришла.
— А вы не знаете, это ее настоящее имя?
— У меня не было повода что-то подозревать.
— Она пришла по вашему объявлению?
— Вам консьержка сказала?
— Это неважно, мадам. Давайте не будем тратить время. И прошу запомнить, что вопросы задаю я.
— Хорошо, — ответила она с достоинством. — Слушаю вас.
— Луиза Лабуан пришла по вашему объявлению?
— Сначала она позвонила, чтобы узнать о цене, спрашивала, не могла бы я уступить. Я ответила: «Приходите, тогда и поговорим».
— Вы согласились на меньшую цену?
— Да.
— Почему?
— Потому что я всегда на этом попадаюсь.
— На чем?
— Они всегда сначала выглядят очень порядочными, послушными и предупредительно вежливыми. Я спросила, часто ли она выходит по вечерам. Она ответила, что нет.
— Мадам знает, где она работала?
— Кажется, в конторе, только не знаю в какой. Я лишь через несколько дней поняла, что это за зелье!
— Зелье?
— Ужасно скрытная, из тех, кто будто поклялся не открывать рта.
— Вы ничего о ней не знаете? Она что, вообще с вами не разговаривала?
— Почти. Вела себя так, будто жила в отеле. Утром одевалась и уходила, довольствуясь мимолетным «Здравствуйте», когда меня видела.
— Выходила всегда в одно время?
— О да. Но тут было чему удивляться. Первые два или три дня она уходила в полдевятого. Значит, работает с девяти, подумала я. Через несколько дней начала уходить в десятом часу. Тогда я спросила, не сменила ли она работу.
— И что она вам ответила?
— Ничего. Это было в ее стиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17