Она шагнула вперед и наклонилась над Францем; лицо ее - от полученной
раны - оставалось неподвижным, создавая странное впечатление
бесстрастности.
- Скажи мне, почему ты пожалел ее? Я тебя ненавижу! Ты слышишь?
Ненавижу! Ты знаешь, как она и ее подручный пытали меня? Что они сделали
мне?
Кровь наполнила рот Франца почти доверху, но повернуть голову на бок и
сплюнуть не было сил - еще немного, и он не сможет дышать. Он застонал.
Таня распрямилась, прижав кулаки к груди, а потом резким движением
схватила себя за волосы.
- Господи! Что я говорю? - истерической скороговоркой выдохнула она,
- Господи, Господи, Господи ... - Она опустилась на пол и села так, чтобы
положить голову Франца к себе на колени. - Ты прости меня, малыш!
Простишь?... Малыш, ты не умирай, пожалуйста, а?...
Он хотел успокоить ее, но вместо слов утешения изо рта хлынул поток
крови. В глазах начало темнеть, и, когда Лифт остановился, стало совсем
темно. Франц услыхал гудение открывающихся дверей, потом чей-то голос, но
разобрать слова было невозможно.

* ТРЕТИЙ ЯРУС *
1. Госпиталь
За окном шел дождь.
Низкая пелена серых туч обложила небо до самого горизонта, соединяясь
там с красно-желтой шубой осеннего леса. Сквозь отмытое дождем до
кристальной прозрачности окно Франц видел мокрый асфальт больничного двора,
разчерченное пространство пустой автомобильной стоянки, размокшие газоны и
прямую, как стрела, дорогу, уходившую сквозь проем ворот в лес. Два клена у
входа в соседний корпус пламенели всеми оттенками красного цвета, опавшие
листья окаймляли их слегка перекрывавшимися кругами. Ни одного человека
видно не было.
Нажав кнопку на небольшом пульте у изголовья, Франц опустил подспинную
половину кровати и откинулся на подушку - рана в груди отозвалась тупой
болью. Потом нащупал на одеяле книжку - четвертый том "Войны и мира" - и
переложил на тумбочку: читать не хотелось. Он обвел глазами комнату: яркий
свет, без единой соринки белый пол. На стене между входной дверью и
встроенным стенным шкафом висел эстамп "Счастливого города параноиков" Дали,
на противоположной стене - последняя танина картинка. Под "Городом
параноиков" высилась металлическая этажерка, заставленная сверкающим
медицинским оборудованием; четыре провода от нее тянулись к правой руке
Франца, один - к розетке. Рядом с этажеркой стоял стул, слева у изголовья
постели - тумбочка; и тот, и другая выкрашены успокаивающей глаз серой
краской. Висевший на стене термометр показывал 22 градуса Цельсия, воздух
был чуточку влажен и тепл, сух и прохладен. А прежде всего - чист.
Стерилизованный уют ... Франц посмотрел на часы - до прихода Тани
оставалось два часа. Он закрыл - и тут же открыл глаза: заснуть ему сейчас
явно не удастся.
Неслышно отворив дверь, вошла Вторая Медсестра. А-а, лекарства ...
Франц механически растянул черты лица в ответной улыбке, нажал на кнопку и
привел себя в полусидячее положение. Господи, до чего же умиротворенный у
нее вид ... и какая жалость, что ни она, ни Первая не говорят ни на одном из
западно-европейских языков. (Франц пытался объясниться с ними даже
по-португальски - при помощи разговорника, взятого Таней из городской
библиотеки.) Он запил таблетки водой и поставил полупустой стакан на
тумбочку; Медсестра вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь. В следующий раз
она появится без десяти восемь: измерит Францу температуру и пульс, проверит
показания неведомых приборов на стойке у стены и запишет их в журнал. А
ровно в восемь придет Доктор: пошутит с Медсестрой, ободряюще похлопает
Франца по плечу и, огласив инструкции, уйдет. После его ухода Медсестра
будет некоторое время сосредоточенно записывать инструкции в журнал, потом
принесет на подносе ужин и пятнадцать минут спустя заберет грязную посуду. В
последний раз она появится ровно в десять: скормит Францу третью за день
порцию таблеток и погасит свет. Если ему понадобится что-нибудь ночью, то на
вызов придет уже Первая Медсестра - которая и будет присматривать за ним в
течение следующих двадцати четырех часов.
А все-таки: что это за язык, на котором они все тут разговаривают?
Может быть, румынский?... И почему Медсестры так похожи друг на друга?
(Поначалу не вполне пришедший в себя после операции Франц принимал их за
одну и ту же женщину, работавшую двадцать четыре часа в сутки, семь дней в
неделю. Лишь дней через десять он заметил, что медсестры различаются
возрастом: Первой было около двадцати пяти, Вторая - лет на пять постарше.)
А что это за таблетки, которые ему дают три раза в сутки?
Какие-то из них, видимо, являлись транквиллизаторами - ибо тупая боль
от ран резко ослабевала в течение первых десяти минут после их приема, а
часа через три-четыре снова начинала нарастать. Хуже всего Францу бывало под
утро - когда эффект от таблеток, принятых вечером, ослабевал. Как правило,
ночные усиления болей сопровождались головокружениями и искажениями видения:
ему казалось, что предметы меняют очертания и цвета, в стенах открываются
трещины, окно мутнеет, как от пыли. В таких случаях Франц жал кнопку звонка,
и дежурная медсестра, уже зная, в чем дело, приносила часть утренней порции
лекарств пораньше. Впрочем, рацион его состоял из таблеток, как минимум,
трех разных сортов: маленьких белых, больших белых и розовых - так что,
какие являются болеутоляющими, он не понимал. Недели три назад он потребовал
у Доктора разъяснений и, не поняв ответной тирады, раздраженно отказался
принимать ночную порцию таблеток. Дежурная медсестра не слишком настаивала,
и не ожидавший легкой победы Франц немного испугался ... делать, однако,
было нечего. Он уснул - чтобы проснуться около трех часов ночи от острой
боли в груди. Хуже того, физическая боль сопровождалась сильнейшими
галлюцинациями: Францу даже почудились какие-то отвратительные запахи,
абсолютно немыслимые в этом царстве гигиены и стерильности. И он сдался:
вызвал дежурную медсестру и принял все те таблетки, от которых отказался
пять часов тому назад. Франц пытался экспериментировать с лекарствами еще
несколько раз: пил только белые таблетки, отказываясь от розовых, или,
наоборот, принимал лишь розовые - но во всех случаях ему становилось хуже
и, в конце концов, он эксперименты прекратил. Кстати сказать, Таня,
покинувшая Госпиталь полтора месяца назад, до сих пор принимала какие-то
лекарства и утверждала, что без них чувствует себя плохо. На рецепте,
выписанном ее госпитальным Доктором, эти таблетки безобидно именовались
"комплексом витаминов Q", но у Франца все равно оставались неясные сомнения.
Он опять посмотрел в окно - дождь перестал, из-за серой пелены туч
выглянуло робкое ноябрьское солнце. Дорожный указатель "Город - 22 км",
расположенный сразу за воротами, заблестел ярко-синей краской; два клена у
соседнего корпуса рассеивали красно-оранжево-желтую часть солнечного спектра
во все стороны. Воздух за стеклом, наверно, кишел запахами осени ...
Господи, да почему ж они никогда не открывают окна?!
Франц находился здесь уже почти два месяца, но на поправку шел,
почему-то, очень медленно. Как он понял из объяснений Тани, выход из Лифта
находился прямо на территории Госпиталя, так что Франца забрали в
операционную без задержки. Да и раны его долговременных последствий иметь,
вроде бы, не могли - никаких важных органов не задето. Насчет последнего,
врочем, Таня уверена не была, ибо хирург, оперировавший Франца, ни
по-английски, ни по-русски не говорил и лишь выдал ей (в качестве сувенира?)
извлеченную во время операции пулю. Так или иначе, но лицо Доктора во время
ежевечерних обходов лучилось радостным оптимизмом, и никаких дополнительных
процедур он не назначал - ни физиотерапии, ни уколов, ни даже анализа
крови. Лечение сводилось к регулярным заменам повязок, обработке ран
какими-то жидкостями и бесчисленным таблеткам. Две недели назад Франц стал
потихоньку вставать с постели и совершать короткие прогулки по своей
комнате, а позавчера ему, наконец, сняли с руки гипс. Однако чувствовал он
себя все еще очень слабым, да и правая кисть почти не действовала - помимо
перебитого предплечья, у него, видимо, было повреждено сухожилие.
Солнце исчезло за тучами, снова пошел мелкий дождь. Трава на газонах
потемнела, лужи на черном полу асфальта отражали беспросветно-серый потолок
неба. Дело шло к вечеру: половина пятого. Через полчаса приедет Таня.
"Не люблю дождь." - подумал Франц.
Таня приходила каждый день и развлекала его все отведенное на посещения
время. Франц говорил мало, в основном слушал: какую замечательную вазу она
вылепила сегодня утром и почему позавчерашняя ваза так перекосилась в печи.
Она увлеклась здесь лепкой - познакомившись на третий день после своего
выхода из Госпиталя с каким-то местным художником-керамиком. Тот познакомил
ее со своей компанией - по таниным словам: "... все совершенно нормальные
люди, ни одного психа - душа отдыхает". Таня также много рассказывала о
местном Городе: получалось, что он организован намного понятнее, чем города
на предыдущих ярусах (что, видимо, являлось результатом малого количества
"психов"). Более того, уровень здешней жизни оказался необычайно высок -
Таня путанно объясняла это высокой степенью автоматизации производства.
Другим отличием от предыдущих ярусов являлась незаметность и неважность
"потусторонней" части бытия. К примеру, с каждым, прибывшим со Второго
Яруса, беседовал следователь, но уже после одного-двух допросов следствие
всегда приостанавливалось и подследственного оставляли в покое. А главное,
на следующий ярус подследственных переводили только с их согласия! На
практике, однако, никто такого согласия не давал, ибо считалось, что
"хорошие" и "плохие" ярусы идут через один; причем хорошие становятся все
лучше и лучше, а плохие - все хуже и хуже. Из этого с очевидностью
вытекало, что Четвертый Ярус является сущим адом, так что все оставались
здесь, на Третьем, до самой второй смерти.
Франц своего Следователя еще не видел, но слышал о нем множество
таниных рассказов (согласно действовавшим здесь правилам, дела "партнеров"
всегда вел один и тот же человек). По ее словам, первый допрос должен был
состояться со дня на день прямо тут, в Госпитале, - как только позволит
здоровье Франца. В качестве предварительной процедуры он уже заполнил
неминуемые Анкеты, переданные Следователем через Таню. Примечательно, что
вопросы в этих Анкетах совершенно не касались "земной" жизни Франца и
относились исключительно к тому, что с ним произошло на предыдущих ярусах.
Заполнение Анкет неожиданно увлекло его: перенося воспоминания на бумагу,
Франц чувствовал, что освобождается от них. Он попытался обсудить события на
Втором Ярусе с Таней, но та - в который раз - отказалась наотрез.
Настаивать было бесполезно: она просто вставала и уходила, не дожидаясь
конца времени посещений. Он даже не добился от нее вразумительного
объяснения, каким образом они сумели добраться до Лифта (его собственные
воспоминания обрывались в момент ранения и возобновлялись уже в Госпитале,
два дня спустя). Говорить Таня хотела только о будущем: как они будут здесь
жить, чем Франц станет заниматься и какой им нужен дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45