Сын
стал огромной частью его жизни, и, начиная с какого-то момента, Франц возвел
семью до уровня математики в своей иерархии ценностей мира.
Эта идиллия продолжалась около шести лет.
Первым симптомом начинавшейся усталости явилось большое число начатых и
не конченных научных статей - Франц даже отвел им отдельный ящик в шкафу в
своем кабинете. Он всегда считал писание статей занятием скучноватым (хотя и
важным) и, потому, старался писать "по горячим следам" - чтобы использовать
интерес, сгенерированный в процессе самой работы. Теперь, однако, интереса
стало хватать лишь на несколько первых страниц, после чего начинали
одолевать сомнения: а достаточно ли важен результат? Ну, будет в списке его
публикаций еще одна статья ... какой в этом смысл, если ее никто не станет
читать? Францу стало казаться, что его вычисления столь неизящны и запутаны,
что никто не сможет добраться до их конца - не говоря уж о том, чтобы
понять опиравшиеся на них выводы. И как совпало: примерно в это же время три
его работы (последние из дописанных до конца) были отклонены журналами, куда
он их послал для публикации. В одном случае Франц просто переоткрыл
известный результат (о чем его и уведомили оба рецензента), однако в двух
других реакция рецензентов подтверждала его худшие опасения: "неинтересно,
чересчур теоретично". Перелистывая отвергнутые статьи, Франц склонен был
согласиться - он действительно не испытывал никакого интереса.
Так начался "тусклый" период его жизни.
Математика перестала приносить удовлетворение, студенты казались
беспросветными идиотами. Все хорошие книги были прочитаны и перечитаны,
фильмы Феллини и хенсоновский "Лабиринт" - пересмотрены по шесть раз,
музыка - от Моцарта до Pink Floyd - опротивела до невыносимости. Он стал
искать утешения в семье, однако Клаудиа сидела в то время без работы и от
того пребывала в состоянии перманентной агрессивности - что, в сочетании с
итальянским темпераментом, делало семейную жизнь невыносимой. Единственной
отрадой был сын - Франц считал его половиной своей жизни, но ведь и
остальную половину тоже на что-то нужно тратить? В какой-то момент он решил
заставить себя работать над некой классической проблемой: если
удасться получить результат, то это пробудит его к жизни, если же нет - что
ж, задача была трудна, и неудача не обидна. К сожалению, вышло не так, как
он рассчитывал: после четырех месяцев мучительной работы Францу показалось,
что он-таки нашел заветное решение - однако неделю спустя в вычислениях
обнаружилась хорошо замаскированная неисправимая ошибка. В
результате, он оказался в еще более глубокой депрессии, чем был.
"Кризис середины жизни" - как это называют психологи - продолжался у
него полтора года и закончился лишь тогда, когда Франц осознал, что он уже
не молод. Мало-помалу к нему вернулся интерес к математике, да и дома стало
полегче: Клаудиа нашла работу и разряжала свою неистощимую энергию на
безответных студентов.
Францу оставался тогда еще целый год жизни.
Он лежал, подоткнув под себя одеяло и оставив маленькую щелочку для
воздуха. Что сейчас - день, ночь? Короткие промежутки сна перемежались
короткими промежутками воспоминаний - куда же исчезало остальное время?
И еще: если на Первом Ярусе Франца испытывали абсурдом, а на Втором -
жестокостью, то чем испытывают его сейчас? Одиночеством?... Сожалениями о
глупо истраченной молодости?
Он также вспоминал, как в последний перед его смертью декабрь Клаудиа
повезла сына погостить к родителям в Италию и, сообщив, что долетела
нормально, вдруг пропала. Когда Франц звонил, их дворецкий на ломанном
английском отвечал, что "молодой сеньоры" нет, а сама Клаудиа не
объявлялась. Лишь дней через семь-восемь Франц сумел застать ее дома. Однако
нормального разговора не получилось: она куда-то торопилась и сказала, что
перезвонит завтра - чего не сделала. Франц заподозрил неладное и, поймав ее
дома еще через три дня, потребовал объяснений. Тут-то она ему и выдала:
оказывается, она встретила другого человека! "Какого человека?" - не понял
Франц; "Я с ним по вечерам слушаю музыку ... - отвечала жена, - ты ведь со
мной никогда не слушал музыку: все решал свои уравнения, утыкался в книжку
или смотрел в десятый раз 'Репетицию оркестра'. И, потом, эти постоянные
бабы!..." "Постой! - вскричал Франц, - какие бабы, какие уравнения? Кто
этот человек, я его знаю?..." Однако, сколько он ни просил, как ни требовал,
она ничего не объяснила и лишь пообещала позвонить через четыре дня, чтобы
сообщить "окончательное решение".
Эти четыре дня навсегда врезались Францу в память - не какими-нибудь
особенными событиями, а ощущением давившего на грудь ужаса. Они жили в одном
из внутрених пригородов большого города, был декабрь: снег падал на черный
асфальт и тут же таял, превращаясь в слякоть и грязь. Толпы раздраженных
людей роились на узких улицах - придавленные низким черным небом, они
забирали из сырого загазованного воздуха последние молекулы кислорода.
Лететь в Милан Франц не мог, как ни рвался: в университете, где он работал,
шли экзамены. Он старался проводить как можно больше времени за каким-нибудь
механическим занятием, требовавшим постоянного внимания, - и впервые с
удовольствием проверял экзаменационные работы студентов. Все остальное
время он непрерывно перебирал в памяти события последних лет и все
удивлялся: почему он испытывает сейчас такую боль? Да ведь в их романе (не
считая короткого периода ухаживания), он без нее обойдись мог, а она без
него - не могла! Сколько раз, когда Клаудиа устраивала очередную сцену,
он думал про себя: "Господи, когда ж это кончится?" - однако сил, чтобы
уйти, ему не хватало: мешала жалость. Каким образом все так переменилось?!
Но самым ужасным в его ситуации являлась полная неизвестность и
неподконтрольность событий в Милане - никакими своими действиями
Франц не мог повлиять на выбор Клаудии. При этом, однако, он почти не
ревновал жену в традиционном смысле слова - будучи уверен, что из-за своей
патологической честности она никогда не ляжет в постель с Другим Человеком,
не поставив Франца в известность. На третий день у него стали появляться
мысли о самоубийстве - и это так удивило его, что он отправился к
психиатру. Визит к врачу оказался бесполезным: рассказав свою историю и
ответив на два десятка уточняющих вопросов, он ушел, унося в кармане рецепт
успокаивающих пилюль и чудовищный счет за консультацию. Доктор объяснил, что
Франц, на самом деле не любит свою жену, а страдает лишь по причине
оскорбленного самолюбия. Да, черт возьми, если это даже и правда, то как ему
избавиться от страданий?...
Весь четвертый день Франц просидел рядом с телефоном, но Клаудиа не
позвонила; пятый и шестой дни прошли также безрезультатно. Чувствуя, что он
уже потерял ее, но не желая из гордости звонить сам, Франц написал гневное,
почти грубое, письмо и отправил его экспресс-почтой: в письме он извещал ее
о полном разрыве. На следующий день он встал с постели с ощущением
утроенного ужаса: что он наделал?... он же потерял ее навсегда! Позвонив в
Милан и опять не застав Клаудии дома, он написал ей еще одно письмо - на
этот раз жалкое и слезливое. Он не понимал, чего хочет, и колебался между
двумя состояниями - ярости и самоуничижения - с частотой маятника часов.
Когда он, наконец, дозвонился до жены, та уже прочитала оба письма и
говорила с ним сниходительным голосом хозяйки положения - это было
невыносимо, но послать ее к черту и хлопнуть трубкой у Франца не хватало
сил: он сдался. Клаудиа объяснила ему, что пресловутое окончательное решение
все еще не готово. Однако, если он будет грубить и настаивать, то она решит
прямо сейчас - и не в его, Франца, пользу. Они расстались на дружеской ноте
хозяйки и ее собаки.
Франц не верил своим ощущениям - неужели это происходит с ним? И
почему Клаудиа так жестока к нему? Через три дня у них был еще один
разговор, очень близкий по сценарию к предыдущему, после чего он дал себе
клятву ей больше не звонить и не писать. Сама Клаудиа тоже не звонила, и он
не имел от нее вестей в течение месяца. На третий (считая от их
заключительного разговора) день Франц съехал на другую квартиру, а на
четвертый - встретил Лору.
Вообще-то, они встречались и раньше: в лифте, в кафетерии, просто на
территории Университета - Лора работала на факультете психологии,
располагавшемся в том же здании, что и математический факультет. Франц
заметил ее давно: тонкая брюнетка с крупными правильными чертами лица и, как
правило, экстравагантно одетая. Они, однако, не обменялись ни единым словом
- до тех пор, пока не застряли вместе в лифте. Случилось это в субботу, на
следующий день после заключительного разговора с Клаудией по телефону. В те
дни Франц старался проводить как можно меньше времени дома и как можно
больше на работе - невзирая на каникулы и выходные. Они с Лорой столкнулись
у входа в здание и Франц пропустил ее вперед, галантно придержав дверь. Лифт
стоял на нижнем этаже с дверями нараспашку; войдя первой в кабину, она
нажала на кнопки своего 10-го и францева 14-го этажей и улыбнулась. Тот
рассмеялся: "Неужели я так похож на математика?" "Похожи. - ответила Лора,
- Но, кроме того, я просто знаю, кто вы такой: у меня есть знакомые на
вашем факультете." "Ну, тогда и вы представьтесь, пожалуйста: на вашем
факультете у меня знакомых нет." "Меня зовут Лора ..." - начала она, но
назвать свою фамилию не успела, ибо лифт резко остановился. Раздалось
натужное гудение, двери кабины конвульсивно разошлись - в просвете
обнажилась грязная стена шахты и намалеванное красной краской число 15. Судя
по последнему, застряли они на самой верхушке здания - почему лифт туда
заехал, было непонятно. Франц попробовал связаться с ремонтной службой по
аварийному телефону, однако тот не работал; хоровые и сольные призывы на
помощь также остались безрезультатны: стояли рождественские каникулы. Сев на
пол друг напротив друга, они стали разговаривать.
Два с половиной часа, проведенные в заточении, сделали Франца и Лору
закадычными друзьями. После того, как охранник, обходивший здание на предмет
незапертых дверей и окон, выпустил их на волю, они разошлись на минуту по
своим кабинетам (Лоре нужно было взять какую-то книгу), а потом пошли пить
кофе. Сидя за столиком в кафе и разговаривая со своей новой знакомой, Франц
впервые за две недели с удивлением почувствовал, что давившая на грудь
черная тоска немножко отпустила: Лора оказалась остроумной и внимательной
собеседницей. А главное, она не скрывала своего интереса к нему - что, в
сочетании с внешней привлекательностью, способно пробить оборону любого
мужчины. Как оказалось, ни тот, ни другая не имели срочных дел и
договорились провести день вместе.
Они вышли из кафе и остановились перед входом - серая толпа многоликим
потоком обтекала их с боков, сверху падал холодный мелкий дождь. "Что будем
делать?" - спросила Лора; "Поедем к тебе." - неожиданно для самого себя
предложил Франц. И прежде, чем он успел пожалеть о своих словах, Лора
улыбнулась и сказала: "Поехали." Через двадцать минут они уже входили в ее
квартиру, а еще через пять Франц на несколько мгновений забыл, что его
сердце разбито.
Их роман развивался столь же стремительно, как и начался, - в
значительной степени благодаря сознательным усилиям Франца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
стал огромной частью его жизни, и, начиная с какого-то момента, Франц возвел
семью до уровня математики в своей иерархии ценностей мира.
Эта идиллия продолжалась около шести лет.
Первым симптомом начинавшейся усталости явилось большое число начатых и
не конченных научных статей - Франц даже отвел им отдельный ящик в шкафу в
своем кабинете. Он всегда считал писание статей занятием скучноватым (хотя и
важным) и, потому, старался писать "по горячим следам" - чтобы использовать
интерес, сгенерированный в процессе самой работы. Теперь, однако, интереса
стало хватать лишь на несколько первых страниц, после чего начинали
одолевать сомнения: а достаточно ли важен результат? Ну, будет в списке его
публикаций еще одна статья ... какой в этом смысл, если ее никто не станет
читать? Францу стало казаться, что его вычисления столь неизящны и запутаны,
что никто не сможет добраться до их конца - не говоря уж о том, чтобы
понять опиравшиеся на них выводы. И как совпало: примерно в это же время три
его работы (последние из дописанных до конца) были отклонены журналами, куда
он их послал для публикации. В одном случае Франц просто переоткрыл
известный результат (о чем его и уведомили оба рецензента), однако в двух
других реакция рецензентов подтверждала его худшие опасения: "неинтересно,
чересчур теоретично". Перелистывая отвергнутые статьи, Франц склонен был
согласиться - он действительно не испытывал никакого интереса.
Так начался "тусклый" период его жизни.
Математика перестала приносить удовлетворение, студенты казались
беспросветными идиотами. Все хорошие книги были прочитаны и перечитаны,
фильмы Феллини и хенсоновский "Лабиринт" - пересмотрены по шесть раз,
музыка - от Моцарта до Pink Floyd - опротивела до невыносимости. Он стал
искать утешения в семье, однако Клаудиа сидела в то время без работы и от
того пребывала в состоянии перманентной агрессивности - что, в сочетании с
итальянским темпераментом, делало семейную жизнь невыносимой. Единственной
отрадой был сын - Франц считал его половиной своей жизни, но ведь и
остальную половину тоже на что-то нужно тратить? В какой-то момент он решил
заставить себя работать над некой классической проблемой: если
удасться получить результат, то это пробудит его к жизни, если же нет - что
ж, задача была трудна, и неудача не обидна. К сожалению, вышло не так, как
он рассчитывал: после четырех месяцев мучительной работы Францу показалось,
что он-таки нашел заветное решение - однако неделю спустя в вычислениях
обнаружилась хорошо замаскированная неисправимая ошибка. В
результате, он оказался в еще более глубокой депрессии, чем был.
"Кризис середины жизни" - как это называют психологи - продолжался у
него полтора года и закончился лишь тогда, когда Франц осознал, что он уже
не молод. Мало-помалу к нему вернулся интерес к математике, да и дома стало
полегче: Клаудиа нашла работу и разряжала свою неистощимую энергию на
безответных студентов.
Францу оставался тогда еще целый год жизни.
Он лежал, подоткнув под себя одеяло и оставив маленькую щелочку для
воздуха. Что сейчас - день, ночь? Короткие промежутки сна перемежались
короткими промежутками воспоминаний - куда же исчезало остальное время?
И еще: если на Первом Ярусе Франца испытывали абсурдом, а на Втором -
жестокостью, то чем испытывают его сейчас? Одиночеством?... Сожалениями о
глупо истраченной молодости?
Он также вспоминал, как в последний перед его смертью декабрь Клаудиа
повезла сына погостить к родителям в Италию и, сообщив, что долетела
нормально, вдруг пропала. Когда Франц звонил, их дворецкий на ломанном
английском отвечал, что "молодой сеньоры" нет, а сама Клаудиа не
объявлялась. Лишь дней через семь-восемь Франц сумел застать ее дома. Однако
нормального разговора не получилось: она куда-то торопилась и сказала, что
перезвонит завтра - чего не сделала. Франц заподозрил неладное и, поймав ее
дома еще через три дня, потребовал объяснений. Тут-то она ему и выдала:
оказывается, она встретила другого человека! "Какого человека?" - не понял
Франц; "Я с ним по вечерам слушаю музыку ... - отвечала жена, - ты ведь со
мной никогда не слушал музыку: все решал свои уравнения, утыкался в книжку
или смотрел в десятый раз 'Репетицию оркестра'. И, потом, эти постоянные
бабы!..." "Постой! - вскричал Франц, - какие бабы, какие уравнения? Кто
этот человек, я его знаю?..." Однако, сколько он ни просил, как ни требовал,
она ничего не объяснила и лишь пообещала позвонить через четыре дня, чтобы
сообщить "окончательное решение".
Эти четыре дня навсегда врезались Францу в память - не какими-нибудь
особенными событиями, а ощущением давившего на грудь ужаса. Они жили в одном
из внутрених пригородов большого города, был декабрь: снег падал на черный
асфальт и тут же таял, превращаясь в слякоть и грязь. Толпы раздраженных
людей роились на узких улицах - придавленные низким черным небом, они
забирали из сырого загазованного воздуха последние молекулы кислорода.
Лететь в Милан Франц не мог, как ни рвался: в университете, где он работал,
шли экзамены. Он старался проводить как можно больше времени за каким-нибудь
механическим занятием, требовавшим постоянного внимания, - и впервые с
удовольствием проверял экзаменационные работы студентов. Все остальное
время он непрерывно перебирал в памяти события последних лет и все
удивлялся: почему он испытывает сейчас такую боль? Да ведь в их романе (не
считая короткого периода ухаживания), он без нее обойдись мог, а она без
него - не могла! Сколько раз, когда Клаудиа устраивала очередную сцену,
он думал про себя: "Господи, когда ж это кончится?" - однако сил, чтобы
уйти, ему не хватало: мешала жалость. Каким образом все так переменилось?!
Но самым ужасным в его ситуации являлась полная неизвестность и
неподконтрольность событий в Милане - никакими своими действиями
Франц не мог повлиять на выбор Клаудии. При этом, однако, он почти не
ревновал жену в традиционном смысле слова - будучи уверен, что из-за своей
патологической честности она никогда не ляжет в постель с Другим Человеком,
не поставив Франца в известность. На третий день у него стали появляться
мысли о самоубийстве - и это так удивило его, что он отправился к
психиатру. Визит к врачу оказался бесполезным: рассказав свою историю и
ответив на два десятка уточняющих вопросов, он ушел, унося в кармане рецепт
успокаивающих пилюль и чудовищный счет за консультацию. Доктор объяснил, что
Франц, на самом деле не любит свою жену, а страдает лишь по причине
оскорбленного самолюбия. Да, черт возьми, если это даже и правда, то как ему
избавиться от страданий?...
Весь четвертый день Франц просидел рядом с телефоном, но Клаудиа не
позвонила; пятый и шестой дни прошли также безрезультатно. Чувствуя, что он
уже потерял ее, но не желая из гордости звонить сам, Франц написал гневное,
почти грубое, письмо и отправил его экспресс-почтой: в письме он извещал ее
о полном разрыве. На следующий день он встал с постели с ощущением
утроенного ужаса: что он наделал?... он же потерял ее навсегда! Позвонив в
Милан и опять не застав Клаудии дома, он написал ей еще одно письмо - на
этот раз жалкое и слезливое. Он не понимал, чего хочет, и колебался между
двумя состояниями - ярости и самоуничижения - с частотой маятника часов.
Когда он, наконец, дозвонился до жены, та уже прочитала оба письма и
говорила с ним сниходительным голосом хозяйки положения - это было
невыносимо, но послать ее к черту и хлопнуть трубкой у Франца не хватало
сил: он сдался. Клаудиа объяснила ему, что пресловутое окончательное решение
все еще не готово. Однако, если он будет грубить и настаивать, то она решит
прямо сейчас - и не в его, Франца, пользу. Они расстались на дружеской ноте
хозяйки и ее собаки.
Франц не верил своим ощущениям - неужели это происходит с ним? И
почему Клаудиа так жестока к нему? Через три дня у них был еще один
разговор, очень близкий по сценарию к предыдущему, после чего он дал себе
клятву ей больше не звонить и не писать. Сама Клаудиа тоже не звонила, и он
не имел от нее вестей в течение месяца. На третий (считая от их
заключительного разговора) день Франц съехал на другую квартиру, а на
четвертый - встретил Лору.
Вообще-то, они встречались и раньше: в лифте, в кафетерии, просто на
территории Университета - Лора работала на факультете психологии,
располагавшемся в том же здании, что и математический факультет. Франц
заметил ее давно: тонкая брюнетка с крупными правильными чертами лица и, как
правило, экстравагантно одетая. Они, однако, не обменялись ни единым словом
- до тех пор, пока не застряли вместе в лифте. Случилось это в субботу, на
следующий день после заключительного разговора с Клаудией по телефону. В те
дни Франц старался проводить как можно меньше времени дома и как можно
больше на работе - невзирая на каникулы и выходные. Они с Лорой столкнулись
у входа в здание и Франц пропустил ее вперед, галантно придержав дверь. Лифт
стоял на нижнем этаже с дверями нараспашку; войдя первой в кабину, она
нажала на кнопки своего 10-го и францева 14-го этажей и улыбнулась. Тот
рассмеялся: "Неужели я так похож на математика?" "Похожи. - ответила Лора,
- Но, кроме того, я просто знаю, кто вы такой: у меня есть знакомые на
вашем факультете." "Ну, тогда и вы представьтесь, пожалуйста: на вашем
факультете у меня знакомых нет." "Меня зовут Лора ..." - начала она, но
назвать свою фамилию не успела, ибо лифт резко остановился. Раздалось
натужное гудение, двери кабины конвульсивно разошлись - в просвете
обнажилась грязная стена шахты и намалеванное красной краской число 15. Судя
по последнему, застряли они на самой верхушке здания - почему лифт туда
заехал, было непонятно. Франц попробовал связаться с ремонтной службой по
аварийному телефону, однако тот не работал; хоровые и сольные призывы на
помощь также остались безрезультатны: стояли рождественские каникулы. Сев на
пол друг напротив друга, они стали разговаривать.
Два с половиной часа, проведенные в заточении, сделали Франца и Лору
закадычными друзьями. После того, как охранник, обходивший здание на предмет
незапертых дверей и окон, выпустил их на волю, они разошлись на минуту по
своим кабинетам (Лоре нужно было взять какую-то книгу), а потом пошли пить
кофе. Сидя за столиком в кафе и разговаривая со своей новой знакомой, Франц
впервые за две недели с удивлением почувствовал, что давившая на грудь
черная тоска немножко отпустила: Лора оказалась остроумной и внимательной
собеседницей. А главное, она не скрывала своего интереса к нему - что, в
сочетании с внешней привлекательностью, способно пробить оборону любого
мужчины. Как оказалось, ни тот, ни другая не имели срочных дел и
договорились провести день вместе.
Они вышли из кафе и остановились перед входом - серая толпа многоликим
потоком обтекала их с боков, сверху падал холодный мелкий дождь. "Что будем
делать?" - спросила Лора; "Поедем к тебе." - неожиданно для самого себя
предложил Франц. И прежде, чем он успел пожалеть о своих словах, Лора
улыбнулась и сказала: "Поехали." Через двадцать минут они уже входили в ее
квартиру, а еще через пять Франц на несколько мгновений забыл, что его
сердце разбито.
Их роман развивался столь же стремительно, как и начался, - в
значительной степени благодаря сознательным усилиям Франца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45