Его не волновало, кого он заколет, бенса или орлицу, хотя он все-таки надеялся, что жертвой оказалась орлица.
Они были умнеё и способны на большую сосредоточенность и приверженность к цели – в первую очередь к нему.
Но они откатились, и в тело вошло только само острие меча. Оба издавали столько шума, что он не мог сказать, кого ранил меч.
Всего лишь на мгновение у него появился чистый путь бегства по центру коридора. Обе орлицы схватились со львами. Подарга прижалась спиной к стене, сдерживая когтями разъяренную самку. У львицы текла кровь из обоих глаз и полуоторванного носа.
Ослепленная кровью, она колебалась, стоит ли приближаться к гарпии.
Кикаха йтрелой пронесся по коридору, потом перепрыгнул через два тела, закрывавших ему путь. Его нога твердо опустилась на рыжеватую мускулистую спину, и он воспарил в воздух. К несчастью, он вложил в свой прыжок столько усилий, что стукнулся головой о мраморный потолок, разрезав кожу на макушке о большой, вделанный в мрамор алмаз.
Полуоглушенный, он, шатаясь, пошел вперед. В этот момент он был уязвим. Если бы на него обрушились орлица или лев, они могли бы убить его, как волк больного кролика; но они слишком были заняты попытками убить друг друга, и вскоре он выбрался из здания. Через несколько минут он выбрался и из города и, делая огромные скачки, понесся к холмам.
Он проскакал мимо ободранного тела искалеченной при столкновении орлицы.
Рядом, с ним лежало другое растерзанное тело. Оно принадлежало бенсу, который, должно быть, напал на орлицу, ожидая легкой добычи, но ошибся и поплатился за ошибку.
Затем он проплыл над телом Коцхамла – скорее, частями гела, так как они валялись отдельно – голова, руки, ноги и прочие разные куски.
Он запрыгал вверх по холму, бывшему таким высоким, что его можно было удостоить названия горы.
В двух третях пути к вершине находился спрятанный за изогнутым входом гранита вход в пещеру. Казалось, не существовало причины, мешавшей ему воспользоваться им. Всего лишь несколько минут назад его покинуло всякое везение, а теперь оно возвращалось к нему.
Пронзительный крик сказал ему, что удача, возможно, только кажется вернувшейся. Он посмотрел через плечо. В четверти мили от него Подарга и две орлицы мчались к нему, хлопая крыльями.
Никаких бенсов в поле зрения не наблюдалось. Очевидно, они оказались не способны удержать Подаргу и орлиц в углу. Наверное, огромные кошки были рады дать им сбежать. При таком раскладе бенсы наверняка могли продолжать жить и наслаждаться поеданием одной убитой ими орлицы.
Что бы там ни произошло, он снова подвергался опасности быть настигнутым на открытой местности.
Его преследовательницы научились теперь эффективно летать при меньшей гравитации. В результате они продвигались на треть быстрее, чем на планете – или так, во всяком случае, казалось Кикахе.
На самом же деле перенесенные ими схватки и потеря крови должны были замедлить их.
Подарга и одна орлица при болеё внимательном взгляде казались покалеченными. Крылья их двигались медленнее, чем в первые раз, и они отставали от другой орлицы. Эта, хоть и покрытая по зеленым перьям кровью, казалась раненной не так глубоко. Она обогнала Кикаху и рухнула вниз, словно ястреб на суслика.
Суслик этот, однако, был вооружен мечом и определил, какие он предпримет меры. Заранеё рассчитав, когда её атака совпадет с его прыжком, он круто обернулся в воздухе. Он приземлился лицом назад, и вытянутые когтистые лапы орлицы оказались в пределах досягаемости меча. Она пронзительно закричала и растопырила крылья, тормозя свой полет, но он уже рубанул. Его меч не обладал той силой, какую придала бы ему надежная опора на земле, и удар закрутил его больше, чем ему хотелось бы, и сбил ему равновесие при приземлении. Тем не менее, меч перерубил одну лапу на сочленении когтей с ногой и наполовину другую. Затем Кикаха ударился оземь, упал на бок, и из него вышибло дух.
Он снова поднялся, сопя и чихая, словно поврежденная волынка. Он сумел подобрать меч там, где его выронил. Орлица била крыльями по земле, словно недорезанная курица, и даже не видела его, когда он обрушил меч ей на шею. Голова отвалилась, и один черный с алой каймой глаз злобно глянул на него, а потом стал тусклым и холодным.
Он еще втягивал в себя воздух, когда проскочил вход в пещеру, опередив на двадцать ярдов Подаргу и последнюю орлицу. Он приземлился в аккурат в отверстие на склоне холма, а потом прыгнул к концу пещеры, к гранитной стене в двенадцати метрах от входа.
Он прервал домашнюю сценку семейства больших белых обезьян. Папа, ростом в три метра, четырехрукий, белый и безволосый, если не считать огромного ежика белых волос на макушке буханообразного черепа, горилломордый, розовоглазый, сидел на корточках у стены справа. Он раздирал выступавшими клыками и острыми зубами оторванную ногу маленького тота, а её в то же время сосали детеныши-близнецы.
С проектированием больших белых обезьян Вольф и Кикаха дали маху.
Они позабыли, что единственными млекопитающими на Марсе были одно маленькое животное и человек. К тому времени, когда они поняли свою ошибку, то согласились, что теперь уже слишком поздно.
Несколько тысяч обезьян уже поместили на Луне и, казалось, не стоило уничтожать первые результаты биолабораторий и создавать новый, не млекопитающий вид.
Колоссальные приматы были удивлены не меньше его, но он имел преимущество находившегося в движении. Однако его задерживала необходимость выкатить маленький валун-ключ из каменного гнезда, а затем затолкать тяжелую секцию задней стены.
В результате этого часть стены распахнулась, а часть ушла внутрь, открыв квадратную камеру примерно шести метров в поперечнике.
Неподалеку от задней стены в гранитный пол были вделаны семь полумесяцев. Справа на уровне глаз были прибиты колышки, на которых размещалось семь серебристых металлических полумесяцев.
Каждый из них требовалось соединить с соответствующим полумесяцем на полу, сравнивая сходство иероглифов на них. Когда два полумесяца соединялись, образуя круг, они становились вратами к заранеё определенному месту на планете.
Двое врат являлись ловушками.
Воспользовавшись ими, неосторожный субъекг оказывался переброшенным в не знающую побегов тюрьму.
Кикаха просканировал иероглифы с поспешностью, которая не нравилась ему, но с которой ничего нельзя было поделать.
Свет в задней камере был сумрачный, и он едва разбирал надписи.
Теперь он понял, что ему следовало бы запасти тут осветительный прибор, когда делали эту пещеру. Но было слишком поздно даже сожалеть об этом. У него не было времени ни для чего, кроме мгновенной необдуманной реакции.
В пещере стало шумно, как внутри литавр.
Две взрослые обезьяны поднялись на своих кривых и сравнительно коротких ногах и рычали на него, в то время как две верхние руки молотили по груди, а две промежуточные хлопали по животам.
Прежде чем они смогли двинуться на него, их чуть не сшибли Подарга и орлица, ворвавшиеся, словно заряд из дробовика.
Они надеялись поймать загнанного в угол и относительно беспомощного Кикаху, хотя опыт их столкновений с ним должен был научить их осторожности. Вместо этого они променяли трех раненных, усталых и не желавших больше драться бенсов на двух чудовищно больших, отдохнувших, подкрепившихся и разъяренных белых обезьян.
Кикахе хотелось посмотреть на битву и поддержать подбадривающими криками обезьян, но он не желал истощать свое везение, поскольку оно уже подавало указание о приближении опасности. Поэтому он бросил два ловушечных полумесяца на пол и снял другие пять.
Четыре он сунул под мышку, собираясь прихватить их с собой. Если гарпия спасется от обезьян и попытается воспользоваться полумесяцами, то кончит жизнь в дворцовой тюрьме.
Кикаха помедлил, хотя и знал, что этого лучше не делать, слишком долго задерживая свое исчезновение.
Подарга вдруг вырвалась и понеслась через пещеру, словно бейсбольный мяч.
Она так быстро влетела в камеру, что ему пришлось бросить полумесяцы и поднять для защиты меч. Она ударила его сперва лапами, и он врезался в стену, отбив печень и почки.
Он не мог рубануть мечом, потому что, во-первых, она была уже слишком близко, а во-вторых, он в данный момент слишком страдал от боли, чтобы воспользоваться мечом.
Затем они вновь и вновь перекатывались по полу, и её когти вцепились ему в бедра. Боль была мучительной. Подарга колотила его крыльями по лицу, голове и шее. Несмотря на боль и шок от ударов, он сумел стукнуть её кулаком по подбородку, а затем трахнуть рукоятью меча сбоку по голове.
Глаза её скосились и остекленели, из носа хлынула кровь. Она упала на спину, раскинув крылья, словно разметавшиеся руки. Когти её, однако, остались в его бедрах, и Кикахе пришлось отковыривать их один за другим. Кровь стекала по его ногам и образовывала лужи.
Когда он оторвал последний коготь, в камеру ворвался самец обезьяны. Кикаха подобрал меч и обрушил его на вытянутую лапу.
Удар отдался в его кисти и чуть не заставил его выпустить оружие. Но лапа, перерубленная на запястье, упала на пол.
Его окатило хлынувшей из обрубка кровью, на мгновение ослепив. Он вовремя вытер кровь, чтобы увидеть, как обезьяна, визжа, удирает на двух ногах и трех оставшихся лапах. Она врезалась головой в последнюю орлицу, только что кончившую выпускать кишки самке клювом и когтями.
Они сцепились и покатились по полу.
В этот момент Подарга пришла в себя. Она с визгом и лихорадочным биением крыльев взмыла с пола. Кикаха подобрал полумесяц, увидел, что иероглиф в его центре совпал с ближайшим в полу, и сложил два в противоположном конце. Затем он резко обернулся и рубанул Подаргу, метавшуюся кругом, пытавшуюся досрочно взбесить себя, чтобы напасть на него. Она отпрянула назад, и он шагнул в образованное двумя полумесяцами кольцо.
– Прощай, Подарга! – крикнул он. – Счастливо оставаться и гнить тут!
Глава 18
Он не успел договорить до конца, как врата сработали. Он вышел из пещеры без всякого ощущения перехода – как всегда – и очутился в другом месте, стоя внутри другого кольца из двух полумесяцев.
Контакт двух полумесяцев в пещере плюс появление его массы в излучаемом полумесяцем поле активировали врата после трехсекундной задержки. Его и незакрепленный полумесяц переправило к полумесяцу, совпадавшему по частоте с полумесяцем в пещере на другом конце субконтинуума.
Он сбежал, хотя вскоре истечет кровью до смерти, если не найдет чего-нибудь останавливающего кровотечение.
Тут он увидел, какую он допустил ошибку, действуя так быстро под давлением Подарги. Он поднял не тот полумесяц после того, как выронил пять, когда на него напала гарпия. В ходе борьбы один из ловушечных полумесяцев, должно быть, вышибли пинком из угла и отправили к остальным. Именно его-то он и поднял и применил для ухода через врата.
Он оказался в тюрьме дворца Господа.
Однажды он похвастался Вольфу, что сможет сбежать из так называемой гарантированной от побегов камеры, если когда-нибудь попадет в нее. Он не думал, что любая тюрьма где бы то ни было сможет удержать умного и решительного человека. Побег может потребовать много времени, но совершить его можно.
Теперь он застонал, проклиная свой длинный язык.
Вольф-то устроил тюрьму на совесть.
Тюрьма располагалась под двадцатью метрами твердого камня и не имела никакой прямой физической связи с внешним миром. Она была целиком замкнутой на себя, самообеспечивающейся системой, за исключением одного: еда и вода для заключенного передавались из дворцовой кухни через врата, слишком маленькие, чтобы пропустить что-либо больше подноса.
В тюрьме имелись врата, через которые заключенного могли поднять в тюремную камеру во дворце, но их мог активировать лишь кто-то осведомленный во дворце наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35