чем меньше людей знает о деле, тем лучше для безопасности девушки.
– Без сомнения. – Мой дед кивнул: – И потом, мой внук изложил мне план их действий. Парашютный прыжок в Каммарата – рискованное предприятие.
К этому моменту настроения членов совета изменились, среди них не было ни одного, кто бы не понимал, что за всей болтовней скрывается что-то важное для Хоффера и моего деда.
– Мне очень жаль, что девушка погибла, – в голосе Барбаччиа звучала искренность. – Я знаю, как ты ее любил. Карл. Потеря дочери – самая больная потеря. Уж мне-то хорошо известно.
– Капо! – произнес Хоффер с хрипотцой. – Господи, дай мне силы донести мою страшную весть! В бою, в перестрелке между отрядом полковника Бёрка и людьми Серафино, твой внук погиб, геройски погиб, пытаясь спасти жизнь моей приемной дочери.
Теперь я понял смысл спектакля, разыгранного Хоффером. Он рассчитал все до малейших деталей и скрупулезно довел инсценировку до последнего оглушительного взрыва, эффектно произведенного на публике перед теми, кто понимает.
Мой дед весь сморщился, выронил свою трость, разом превратившись в глубокого старика.
– Стаси? – переспросил он еле слышно. – Стаси мертв?
Хоффер не улыбался победной улыбкой, но все же не смог удержать радостную дрожь в уголках губ.
Мой дед выбрал именно этот момент, для того чтобы воскреснуть. Он достал свежую сигару и чиркнул спичкой как ни в чем не бывало.
– Очень хорошо, Карл, отлично! Какие перспективы ждали бы тебя в Обществе, если бы не твоя непроходимая глупость.
Марко тронул меня за плечо, но я уже вставал с кресла. Не прогремел удар грома и небеса не разверзлись над ними, но мое появление в салоне произвело примерно такой же эффект.
Хоффер сильно побледнел, не столько от неожиданности, сколько от страшной мысли, что теперь ему конец. Остальные видели меня впервые, и при моем появлении самый толстый из них, добродушного вида господин, выхватил автоматический «маннлихер» со скоростью настоящего профессионала.
Дед замахал на него руками.
– Мой внук, Стаси Вайет, господа, кто, согласно сообщению нашего общего друга, геройски погиб в горах Каммарата, тщетно пытаясь спасти жизнь Джоанны Траскот. Кстати сказать, юная леди сейчас находится под наблюдением врачей в другой части виллы.
Рука Хоффера скользнула в карман, но смерть уже смотрела на Него из дула «смит-и-вессона» в моей левой руке.
– Нет, Стаси! Не здесь. Здесь мы неприкосновенны, – закричал мой дед. – Таков закон.
Господин в ярких подтяжках вырвал вальтер из рук Хоффера, и я сунул свой револьвер обратно в кобуру.
– А теперь я скажу вам правду, друзья мои. – Барбаччиа сделал знак пальцем, и Марко, который стоял позади меня, достал какой-то серый документ из конверта и развернул его на столе.
– Вот фотокопия завещания, о котором тут говорил Хоффер. – Она попала мне в руки только сегодня. – Я удивился, что большинство из вас поверили ему. – Оно на английском, но здесь достаточно людей, которые знают язык и могут удостоверить совет в том, что Хоффер лгал. Его жена не оставила ему ничего. Нет никаких ценных бумаг в Америке, которые он может продать, чтобы вернуть нам долг. – Он посмотрел на Хоффера. – Ты будешь это отрицать?
– Пошел к черту! – ответил ему Хоффер.
А дед продолжал:
– У него оставался единственный шанс на спасение – убить девушку, но Лентини по стечению обстоятельств встал ему поперек дороги. Тогда он обратился к Бёрку. Тому понадобился человек, знающий язык и страну, и Бёрк привез моего внука. Моего внука, которого он до последней минуты считал убитым вместе с Серафино и девушкой и который свято верил в то, что он идет в горы спасать ее. Кстати, так же как и я, пока не прочитал завещания и не услышал его рассказ. Благодаря милости Божьей и некомпетентности Бёрка Стаси выжил и сумел доставить девушку в Беллону.
Хофферу нечего было возразить, абсолютно ничто уже не могло помочь ему перед лицом столь непреклонных судей с суровыми лицами, вставших вокруг стола. Он ответил единственным способом, соответствующим его животной натуре, – как загнанный волк начал огрызаться.
– Признаю, Барбаччиа, ты выиграл. Но свою дочь не вернешь. Это я подложил бомбу, которая убила ее, в твою машину. Своими собственными руками, – воскликнул Хоффер и плюнул в лицо деду. Марко быстро шагнул вперед, но капо рукой преградил ему путь.
– Не надо, Марко, оставь. Он уже ходячий мертвец. – Вытерев лицо носовым платком Вито, он бросил его на пол. – Бёрк у тебя на вилле?
Хоффер, как мне показалось винивший полковника больше всех в своем провале, кивнул.
– Хорошо. А теперь пошел прочь! За воротами берегись. Хоффер повернулся и, шатаясь, направился к выходу. Он уже перешел террасу, когда я догнал его и успел повернуть к себе лицом. Но тут Марко схватил меня за руку. Мой дед тоже уже стоял позади него, двигаясь с поразительной для человека его лет скоростью.
– Нет, Стаси, нельзя! На заседании совета он неприкосновенен. Таков закон. Если нарушишь его, ты тоже умрешь.
– Плевать на твой чертов закон, – завопил я, и он ударил меня по лицу.
Я отшатнулся, и Хоффер визгливо рассмеялся.
– Вот здорово! Ей-богу, неплохо! Я тоже отвесил пощечину Розе Солаццио прошлой ночью, Вайет, только поувесистей. Она хотела предупредить тебя, ведь так? Не знаю уж как ты ее ублажил, но этой дрянной суке понравилось.
Я изо всех сил рванулся к нему, но Марко и двое других оттащили меня назад.
– Тебе интересно, что я с ней сделал? – Карл опять пронзительно засмеялся. – Я отдал ее Чиккио. У него на нее всегда слюни текли. А он настоящий бык. Испробует с ней все способы, известные на сегодня, и еще несколько прикольных шуток собственного изобретения.
Хоффер старался сделать мне больно и преуспел. Я обозвал его всеми грязными ругательствами, которые только пришли мне в голову, пока меня удерживали за руки, а он шел через сад к своему «мерседесу», стоявшему за воротами. Только после того как он завел двигатель и отъехал, дед приказал отпустить меня. Я повернулся и, протолкавшись через толпу, прошел в свою комнату.
В плече у меня резко пульсировала боль, и нейлоновая рубашка вся промокла от пота. Стоя в темноте, я думал о бедной Розе. Как она боялась – и все-таки решилась выйти из игры, но слишком поздно. Я вспомнил слова Хоффера насчет Чиккио и, представив, как это мерзкое животное удовлетворяется с нею, не выдержал. Ее робкая попытка спасти меня – единственное светлое воспоминание, которое у меня осталось от всего грязного дела. Я выскочил в окно и пробежал через сад на задний двор дома.
В гараже стояли три машины, и я мог взять любую, но выбрал красную «альфу» Марко, в основном потому, что она имела автоматическую коробку передач и я мог управлять ею одной рукой. Кроме того, он оставил ключи от нее на видном месте.
Они, должно быть, услышали, как я огибал дом, и бросились в погоню. Но охранник, стоявший в дверях сторожки, узнал меня, когда я подъехал, и тут же распахнул ворота. «Альфа» рванула в темноту со всей мощью своих двигателей. Марко безнадежно отстал от меня.
* * *
Примерно в трех милях от Палермо я увидел в ночи огонь пожара. Несколько покореженных автомобилей догорали, перегородив дорогу, на которой уже образовалась пробка. Затормозив, я стал медленно продвигаться в длинной веренице машин: где-то впереди полисмен пропускал поток по встречной полосе.
По асфальту был разлит бензин, еще полыхавший кое-где у обочины, а возле бетонной подпорной стенки, как факел, пылал знакомый «мерседес»-седан, на всем ходу врезавшийся в нее.
Я высунулся в окно, когда приблизился к полисмену.
– Что стало с водителем?
– А ты как думаешь?
Он махнул, чтобы я проезжал скорее, и моя «альфа» двинулась дальше. Так вот оно правосудие мафии? Приговор моего деда быстро и неотвратимо приведен в исполнение. Но остальное за мной. Это уже моя вендетта. Никто на свете не мог помешать мне свершить ее.
Глава 17
В Палермо все еще продолжалась Страстная неделя, о чем я совершенно забыл, и по улицам люди гуляли целыми семьями. Всюду царило праздничное настроение, и даже когда шел дождь, никто не обратил на него внимания.
Фейерверк, устроенный городскими властями, начался в тот момент, когда я повернул на виа Витторио Эмануэле и поехал в сторону собора. Гигантские красочные цветки расцветали в небе, и повсюду поражало странное сочетание карнавального веселья с почтительной набожностью, столь характерной для Сицилии.
Продвигался я медленно, потому что в ночь народного гулянья почти везде толпы покинули тротуары и заполнили проезжую часть улицы.
Я обливался потом и чувствовал то же головокружение, что и раньше. Возможно, сказывалось действие лекарств, которые мне давали, или я находился на грани полной потери сил. Не важно, по какой причине, но чувство отстраненности опять овладело мной, и я наблюдал за происходящим как бы со стороны.
Сцена ночного веселья представлялась мне кошмаром, достойным пера Данте. Грохот фейерверков, разноцветные вспышки, гомон толпы, кающиеся в рубище, бегущие босиком под дождем, трое, шатающиеся под тяжестью креста во главе процессии, Богородица, плывущая в темном небе над пылающими факелами, – все слилось в дьявольский вертеп, сводящий меня с ума.
Звук песнопений возрастал, пока не заполнил собой все, как море. Кнуты, мерно взлетая, над головами, зловеще хлопали, обрушиваясь на мостовую. Удушливый запах ладана и горячего свечного сала довел меня до тошноты, но тут хвост процессии уполз в поперечную улицу, толпа поредела, и я смог ехать дальше.
Опустив стекло, я глубоко вдохнул свежий сырой воздух и постарался представить, что ждет меня на вилле.
Прежде всего охранник на воротах с автоматом. Его придется пройти. С одной действующей рукой маловероятно перелезть через пятнадцатифутовую бетонную ограду. В доме двое слуг. Для начала их можно не принимать в расчет, так же как и поваров. Остаются Чиккио, Пьет Джейгер и Бёрк. С другой стороны, есть моя левая рука, «смит-и-вессон» и пять патронов в барабане. Достаточно, учитывая мой настрой.
Существуют два типа убийств. Первые совершаются сгоряча, под влиянием конкретной ситуации, когда спасаешь свою жизнь или жизнь своего патрона.
Вторые совершенно другого сорта: там главное – холодный расчет, все тщательно взвешивается, риск заранее сводится к минимуму. Но этого мало. Не менее важна психологическая подготовка, способность к предельной душевной концентрации. Профессиональный киллер подобен сжатой пружине, которая в решающий момент распрямляясь без малейшего колебания наносит смертельный удар. Именно эта способность отличает настоящего мастера от массы дилетантов. Всепоглощающее желание убить, состояние, которого большинство людей никогда не смогут постичь.
Но я мог. Стаси Вайет мог. Мне приходилось убивать не раз в прошлом, предстояло сейчас, и никто не гарантировал мне, что такое не случится в будущем. Странно, но мысль о возможности своей собственной смерти ни разу не возникала у меня, как у закоренелого преступника не возникает мысли о том, что его возьмут на следующем деле.
Мне пришлось притормозить и ненадолго остановиться на шоссе в Мессину из-за пробки на мосту через Фиуми-Орето. Мое лицо пылало, наверное, у меня был жар, и я высунул голову под прохладный и освежающий дождь. Но затем со мной произошло нечто странное. В какое-то мгновение шум движения утих, исчезли, растворились все звуки, кроме шума дождя в листве деревьев на противоположной стороне дороги. Мне показалось, что этого звука я никогда раньше не слышал, и запах глициний из сада у дома неподалеку, невыносимый в своей сладости, заполнил ночь.
Мою хрупкую грезу разбили настойчивым гудком сзади, и я помчался вперед, вернувшись к реальности. Но единственная ли эта реальность?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25