К судам, которые не использовались. Пустив их ко дну, Фитц и его люди не причинили бы вреда никому, кроме несчастных владельцев, переселенных на остров Гернси. Но для такого человека, как Фитцджеральд, это было делом принципа, а то, что он помог разрядить собственные мины, извлеченные со дна бухты, – уже совсем другое дело.
Для Радля это тоже было делом принципа – не ударить в грязь лицом. На берегу столпилось множество людей; нельзя было допустить, чтобы на их глазах подорвались и затонули рыбацкие шхуны.
Он повернулся ко мне:
– Полковник Морган, поскольку вы старший по званию по отношению к майору Фитцджеральду...
– Бесполезно обращаться ко мне по этому вопросу, – ответил я. – Как ясно сказал майор Фитцджеральд, ответственным за минирование был он.
– Очень хорошо. Вы вынуждаете меня поступить по-своему. – Повернувшись к Брандту, он сказал: – Я насчитал в бухте двадцать три судна. Соберите всех рабочих «Тодта», кого найдете в округе. Поставим по два-три на каждое.
Это был простейший выход, и в подобном положении я бы, наверное, поступил так же. Что касается Фитцджеральда, то он некоторое время размышлял, но, когда наконец до него дошло, побледнел.
– Он действительно хочет сделать так, как я понял? – встревоженно спросил меня майор.
– Думаю, да.
Полагаю, что больше всего его задевала несправедливость: Радль побеждал нечестным приемом. Я ожидал, что он вот-вот взорвется и выпалит какое-нибудь бессмертное изречение вроде: «Видит Бог, так не воюют»!
Вместо этого он вдруг поник головой и сказал:
– Ладно, полковник, ваша взяла. Мы прикрепили мины к пяти судам, установив часовые механизмы на десять часов. Осталось не более получаса, лучше поспешить, если мы хотим что-то предпринять.
* * *
Они взяли две лодки «Роб Рой». В каждую село по одному бранденбуржцу и одному рейнджеру. Они направились извлекать мины, а Радль стоял на пристани и наблюдал.
– Меня вдруг успокоила мысль, – сказал я Штейнеру, – что, если одна из мин сработает, мы все погибнем вместе, и он тоже.
– А у нас есть поговорка, – сказал он. – «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
Радль вынул портсигар, взял из него длинную русскую папиросу черного цвета – из тех, что наполовину представляют собой трубку из картона. Один из унтеров быстро подскочил и щелкнул зажигалкой. Радль прикурил, даже не взглянув на услужившего, и стал ударять перчаткой по ноге, наблюдая за происходящим в бухте.
– Солдат до мозга костей, – тихо отметил я.
– Это он так считает, – сказал Штейнер. – Он был пехотным капралом в восемнадцатом году, а потом несколько лет работал железнодорожным служащим. Звание для него значит много, очень важен внешний вид. Русские папиросы, например, свидетельствуют, что он был на восточном фронте, – тут он откровенно подражает некоторым нашим генералам. Но он допускает ошибки. Будь он джентльменом, он бы поблагодарил унтера, поднесшего ему огонь. Мундир многое скрывает. В опере, на сцене он бы смотрелся неплохо. Бесстрастный актер, которому дали не ту роль. Промашка постановщика.
– Подозреваю, что он сказал бы то же самое о вас, – ответил я, – вот почему он вас недолюбливает. У вас тоже подбор актеров не безукоризненный. Он, вероятно, вынужден сдерживаться, чтобы не приветствовать вас первым.
– Того, чего он не понимает, он боится, – сказал Штейнер. – Партия для таких – все. Все, что у него есть. Все, что у него было.
– Что же такой человек, как он, будет делать после войны? – спросил я. – Каково его будущее?
Он повернулся ко мне, и лицо его стало серьезным.
– Для него нет будущего, друг мой, – сказал он. – Пожалуйста, помните об этом.
Я понял намек.
– Сколько пройдет времени, пока прибудет новый губернатор?
– Капитан Ольбрихт? Точно не знаю. Он ведь герой. Крупный ас подводной войны. В прошлом году был тяжело ранен и вернуться на флот не смог. Мы ожидаем подхода корабля береговой охраны, который попытается пробить блокаду из Сен-Дениза, с боеприпасами и другими товарами на борту. Старая посудина под названием «Гордость Гамбурга». Ольбрихт должен прибыть на нем.
– Он уже в пути?
Штейнер отрицательно тряхнул головой и сказал шутливо:
– В этих водах можно некстати нарваться на драчливого типа по имени Королевские ВМС. Капитан «Гордости Гамбурга» – старый соленый краб Риттер. Я его хорошо знаю. Он обычно ждет ненастной погоды и выходит в рейс под прикрытием.
– Что ж, пусть ему повезет.
– Вам тоже, дружище.
Он отошел и направился к Фитцджеральду и остальным, так как в это время вернулась первая лодка со снятыми минами. Я понаблюдал некоторое время, затем повернулся и заковылял обратно. Ничего особенного не должно было произойти. Никто не будет взорван и не отойдет в мир иной.
Радль крикнул мне:
– Надоело стоять, полковник Морган?
– Да, вроде. Пойду обратно наверх, если у вас нет возражений.
– Конечно нет.
Он улыбался, сознавая, что я отчасти потерпел поражение, а он нет. Он повернулся, насвистывая бодрую мелодию, перешел ближе к группе, работающей с минами, и стал наблюдать за ними. Брандт последовал за мной по ступеням, и толпа солдат, стоявших наверху, отошла назад после его резкого приказания.
– Оуэн? Оуэн Морган? Это ты?
Падди Райли, островной доктор, увидев меня, стал пробираться сквозь толпу. Ему, должно быть, было не меньше семидесяти; высокий седой ирландец с растрепанной бородой, который так и не избавился от своего акцента. Он сильно тряс мою руку, широко улыбаясь, и в его глазах было нечто большее, чем он мог выразить словами.
Я все понял, когда он повернулся и позвал:
– Симона! Я нашел его!
Она вышла из толпы. На ней был теплый бушлат, на голове – платок. Она подошла ко мне. Лицо ее было серьезным. Она нерешительно протянула руку, и я пожал ее.
– Привет, Оуэн, – сказала она. – Жаль, что мы видимся при таких обстоятельствах.
– Доброе утро, мисс де Бомарше, – сказал Радль, наблюдавший эту сцену, и щелкнул каблуками.
– Мы с Симоной – старые друзья, – сказал я.
– В самом деле?
Вид у нее был такой, словно она вот-вот заплачет, и Райли положил руку ей на плечо.
– Пойдем, дорогая, я отведу тебя обратно в госпиталь. Здесь ты только расстроишься.
Она молча повернулась и отошла. Райли сказал мне:
– Если я смогу чем-нибудь помочь, только дай знать. Я здесь единственный доктор, так что со мной им надо быть в хороших отношениях. Ко всему прочему, я еще и гражданин Ирландской Республики и не позволяю кое-кому это забывать.
Он бросил сердитый взгляд на Радля и пошел за Симоной. Немец усмехнулся:
– Странный народ эти ирландцы. Кипятятся по любому поводу.
Я ничего не ответил. И тут прибыл мотоциклист с пакетом для Радля, и я увидел, что за мной наблюдает Эзра. С ним рядом стоял немец в форме с морскими знаками отличия.
– Эзра! – крикнул я. – Эзра, это ты, старый черт? Как поживаешь? Уже пять лет не виделись!
Он сыграл роль хорошо: подошел, и мы пожали друг другу руки.
– Я слышал, ты был с этой группой, Оуэн, – сказал он. – Штейнер говорил.
Я кивнул.
– Я не думал, что ты еще здесь.
– Им нужен был лоцман в бухте, понимаешь? А это – капитан Варгер. Вильгельм Варгер, комендант порта, сейчас у него мало работы.
Варгер хотел подать руку, но я отделался кивком.
– Рад знакомству, полковник Морган, – сказал он на своем точном и чопорном английском. – Я видел ваше имя на борту спасательной шлюпки.
– Имя моего отца, – поправил я и спросил, обращаясь к Эзре: – Так она еще здесь?
Он торжественно кивнул:
– В ангаре в Гранвиле. Не могу выходить на ней. Спусковой эллинг разбит бомбой.
Наступило неловкое молчание, а затем появился Фитцджеральд. Выглядел он усталым – сказалось обычное нервное напряжение при разминировании. Он сделал шаг в мою сторону, но меж нас вклинился Радль.
– Все в порядке?
Фитцджеральд молча кивнул. За ним от пристани поднялись и остальные, рейнджеры и бранденбуржцы вместе; Штейнер шел впереди.
Радль спокойно оглядел их, затем сказал стоящему поблизости Брандту:
– Доставьте полковника Моргана и его людей обратно в форт. Накормите их, а потом пошлите на работы. В дорожную бригаду. Думаю, это самое подходящее.
Вот теперь все и вся встало на свои места – мы, Штейнер и его люди. Радль вскинул руку в нацистском приветствии, сел в автомобиль и укатил.
Глава 9Бригада дорожников
Первый день на дорожных работах давался тяжело, а мне – особенно. Пребывание в госпитале, месяцы безделья в Корнуолле сделали свое дело, физически я уже был не в особенно хорошей форме, не то что Фитцджеральд и его ребята, которым ничего не стоило по двенадцать часов подряд махать киркой и совковой лопатой.
Несмотря на случившееся, держались они весьма бодро, и ясно было почему. Ни один из них не допускал, что угроза Радля сбудется и их казнят. Война может закончиться в любой день. Только сумасшедший возьмет на себя ответственность за расстрел военнопленных – теперь это будет означать смертный приговор ему самому.
Зная кое-что про Радля, я не верил в подобные самоутешения. Возможность остаться в живых для нас зависела от того, сумеет ли новый губернатор Ольбрихт пробиться к месту назначения через блокаду английских ВМС.
Конечно, всегда можно было сбежать, и мы подробно толковали о побеге, но сейчас надежды на успех не было, отнюдь не из-за вооруженной охраны и цепей на ногах. Попросту говоря, на маленьком острове негде было скрыться и почти невозможно покинуть остров, превращенный в неприступную крепость: на каждом утесе и мысе располагались артиллерийские позиции, пулеметные огневые точки и бетонированные бункеры. После нашего вторжения охрана везде удвоилась.
Так что пока мы работали и не падали духом, продолжая ждать: вдруг что-нибудь произойдет? Я-то уж точно старался держать нос по ветру, ибо шестым чувством предугадывал поворот событий и до боли в глазах всматривался в горизонт, насторожившись, как пес, почуявший грозу. Однако, как выяснилось позже, и я не смог предсказать то, что заварилось на самом деле.
Весна никогда не приходит по календарю. День за днем все идет как всегда, мир чего-то ждет, и вот это наступает. В одно благословенное утро на тебя обрушиваются и голубизна ясного неба, и мягкий теплый воздух, и множество забытых за зиму звуков, и запахи пробуждающейся земли.
Весной нет места прекраснее, чем остров Сен-Пьер: в расщелинах скал белым-бело от цветущего терновника, земля покрывается благоухающими цветами всех мыслимых оттенков, и от одного взгляда на такое великолепие дух захватывает.
На четвертый день плена я оказался вместе со всеми на самой высокой точке острова, откуда он был виден почти весь. Странная, будоражащая радость обуяла меня оттого, что я жив и вижу эту красоту, что я снова там, где прошло мое детство. Воспоминания нахлынули, как морские волны, – перевернули душу и выбросили на берег камешки, обломки, обрывки меня самого, Оуэна Моргана, но не теперешнего, а того, что когда-то жил здесь.
Я вздернул над головой десятифунтовый молот и изо всей силы ударил по лежавшему передо мной камню, раздробив его на куски, затем передохнул, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
Всего нас было тридцать человек, вместе с рабочими «Тодта»; с полдесятка саперов с пистолетами-пулеметами охраняли именно нас, а не их, поскольку рабочие «Тодта» обычно ходили без охраны – по крайней мере так было на острове Сен-Пьер. Те, что работали с нами, выглядели жалко, как и повсюду, где мне пришлось встречаться с ними: исхудавшие, осунувшиеся, в заношенной одежде.
Сказать, что немецкие саперы были сытыми и довольными, я не мог, поскольку после высадки союзников в Нормандии снабжение на островах пролива стало скудным. Командовал ими фельдфебель по фамилии Браун, один из тех троих, которых я видел играющими в карты в доме у Эзры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Для Радля это тоже было делом принципа – не ударить в грязь лицом. На берегу столпилось множество людей; нельзя было допустить, чтобы на их глазах подорвались и затонули рыбацкие шхуны.
Он повернулся ко мне:
– Полковник Морган, поскольку вы старший по званию по отношению к майору Фитцджеральду...
– Бесполезно обращаться ко мне по этому вопросу, – ответил я. – Как ясно сказал майор Фитцджеральд, ответственным за минирование был он.
– Очень хорошо. Вы вынуждаете меня поступить по-своему. – Повернувшись к Брандту, он сказал: – Я насчитал в бухте двадцать три судна. Соберите всех рабочих «Тодта», кого найдете в округе. Поставим по два-три на каждое.
Это был простейший выход, и в подобном положении я бы, наверное, поступил так же. Что касается Фитцджеральда, то он некоторое время размышлял, но, когда наконец до него дошло, побледнел.
– Он действительно хочет сделать так, как я понял? – встревоженно спросил меня майор.
– Думаю, да.
Полагаю, что больше всего его задевала несправедливость: Радль побеждал нечестным приемом. Я ожидал, что он вот-вот взорвется и выпалит какое-нибудь бессмертное изречение вроде: «Видит Бог, так не воюют»!
Вместо этого он вдруг поник головой и сказал:
– Ладно, полковник, ваша взяла. Мы прикрепили мины к пяти судам, установив часовые механизмы на десять часов. Осталось не более получаса, лучше поспешить, если мы хотим что-то предпринять.
* * *
Они взяли две лодки «Роб Рой». В каждую село по одному бранденбуржцу и одному рейнджеру. Они направились извлекать мины, а Радль стоял на пристани и наблюдал.
– Меня вдруг успокоила мысль, – сказал я Штейнеру, – что, если одна из мин сработает, мы все погибнем вместе, и он тоже.
– А у нас есть поговорка, – сказал он. – «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
Радль вынул портсигар, взял из него длинную русскую папиросу черного цвета – из тех, что наполовину представляют собой трубку из картона. Один из унтеров быстро подскочил и щелкнул зажигалкой. Радль прикурил, даже не взглянув на услужившего, и стал ударять перчаткой по ноге, наблюдая за происходящим в бухте.
– Солдат до мозга костей, – тихо отметил я.
– Это он так считает, – сказал Штейнер. – Он был пехотным капралом в восемнадцатом году, а потом несколько лет работал железнодорожным служащим. Звание для него значит много, очень важен внешний вид. Русские папиросы, например, свидетельствуют, что он был на восточном фронте, – тут он откровенно подражает некоторым нашим генералам. Но он допускает ошибки. Будь он джентльменом, он бы поблагодарил унтера, поднесшего ему огонь. Мундир многое скрывает. В опере, на сцене он бы смотрелся неплохо. Бесстрастный актер, которому дали не ту роль. Промашка постановщика.
– Подозреваю, что он сказал бы то же самое о вас, – ответил я, – вот почему он вас недолюбливает. У вас тоже подбор актеров не безукоризненный. Он, вероятно, вынужден сдерживаться, чтобы не приветствовать вас первым.
– Того, чего он не понимает, он боится, – сказал Штейнер. – Партия для таких – все. Все, что у него есть. Все, что у него было.
– Что же такой человек, как он, будет делать после войны? – спросил я. – Каково его будущее?
Он повернулся ко мне, и лицо его стало серьезным.
– Для него нет будущего, друг мой, – сказал он. – Пожалуйста, помните об этом.
Я понял намек.
– Сколько пройдет времени, пока прибудет новый губернатор?
– Капитан Ольбрихт? Точно не знаю. Он ведь герой. Крупный ас подводной войны. В прошлом году был тяжело ранен и вернуться на флот не смог. Мы ожидаем подхода корабля береговой охраны, который попытается пробить блокаду из Сен-Дениза, с боеприпасами и другими товарами на борту. Старая посудина под названием «Гордость Гамбурга». Ольбрихт должен прибыть на нем.
– Он уже в пути?
Штейнер отрицательно тряхнул головой и сказал шутливо:
– В этих водах можно некстати нарваться на драчливого типа по имени Королевские ВМС. Капитан «Гордости Гамбурга» – старый соленый краб Риттер. Я его хорошо знаю. Он обычно ждет ненастной погоды и выходит в рейс под прикрытием.
– Что ж, пусть ему повезет.
– Вам тоже, дружище.
Он отошел и направился к Фитцджеральду и остальным, так как в это время вернулась первая лодка со снятыми минами. Я понаблюдал некоторое время, затем повернулся и заковылял обратно. Ничего особенного не должно было произойти. Никто не будет взорван и не отойдет в мир иной.
Радль крикнул мне:
– Надоело стоять, полковник Морган?
– Да, вроде. Пойду обратно наверх, если у вас нет возражений.
– Конечно нет.
Он улыбался, сознавая, что я отчасти потерпел поражение, а он нет. Он повернулся, насвистывая бодрую мелодию, перешел ближе к группе, работающей с минами, и стал наблюдать за ними. Брандт последовал за мной по ступеням, и толпа солдат, стоявших наверху, отошла назад после его резкого приказания.
– Оуэн? Оуэн Морган? Это ты?
Падди Райли, островной доктор, увидев меня, стал пробираться сквозь толпу. Ему, должно быть, было не меньше семидесяти; высокий седой ирландец с растрепанной бородой, который так и не избавился от своего акцента. Он сильно тряс мою руку, широко улыбаясь, и в его глазах было нечто большее, чем он мог выразить словами.
Я все понял, когда он повернулся и позвал:
– Симона! Я нашел его!
Она вышла из толпы. На ней был теплый бушлат, на голове – платок. Она подошла ко мне. Лицо ее было серьезным. Она нерешительно протянула руку, и я пожал ее.
– Привет, Оуэн, – сказала она. – Жаль, что мы видимся при таких обстоятельствах.
– Доброе утро, мисс де Бомарше, – сказал Радль, наблюдавший эту сцену, и щелкнул каблуками.
– Мы с Симоной – старые друзья, – сказал я.
– В самом деле?
Вид у нее был такой, словно она вот-вот заплачет, и Райли положил руку ей на плечо.
– Пойдем, дорогая, я отведу тебя обратно в госпиталь. Здесь ты только расстроишься.
Она молча повернулась и отошла. Райли сказал мне:
– Если я смогу чем-нибудь помочь, только дай знать. Я здесь единственный доктор, так что со мной им надо быть в хороших отношениях. Ко всему прочему, я еще и гражданин Ирландской Республики и не позволяю кое-кому это забывать.
Он бросил сердитый взгляд на Радля и пошел за Симоной. Немец усмехнулся:
– Странный народ эти ирландцы. Кипятятся по любому поводу.
Я ничего не ответил. И тут прибыл мотоциклист с пакетом для Радля, и я увидел, что за мной наблюдает Эзра. С ним рядом стоял немец в форме с морскими знаками отличия.
– Эзра! – крикнул я. – Эзра, это ты, старый черт? Как поживаешь? Уже пять лет не виделись!
Он сыграл роль хорошо: подошел, и мы пожали друг другу руки.
– Я слышал, ты был с этой группой, Оуэн, – сказал он. – Штейнер говорил.
Я кивнул.
– Я не думал, что ты еще здесь.
– Им нужен был лоцман в бухте, понимаешь? А это – капитан Варгер. Вильгельм Варгер, комендант порта, сейчас у него мало работы.
Варгер хотел подать руку, но я отделался кивком.
– Рад знакомству, полковник Морган, – сказал он на своем точном и чопорном английском. – Я видел ваше имя на борту спасательной шлюпки.
– Имя моего отца, – поправил я и спросил, обращаясь к Эзре: – Так она еще здесь?
Он торжественно кивнул:
– В ангаре в Гранвиле. Не могу выходить на ней. Спусковой эллинг разбит бомбой.
Наступило неловкое молчание, а затем появился Фитцджеральд. Выглядел он усталым – сказалось обычное нервное напряжение при разминировании. Он сделал шаг в мою сторону, но меж нас вклинился Радль.
– Все в порядке?
Фитцджеральд молча кивнул. За ним от пристани поднялись и остальные, рейнджеры и бранденбуржцы вместе; Штейнер шел впереди.
Радль спокойно оглядел их, затем сказал стоящему поблизости Брандту:
– Доставьте полковника Моргана и его людей обратно в форт. Накормите их, а потом пошлите на работы. В дорожную бригаду. Думаю, это самое подходящее.
Вот теперь все и вся встало на свои места – мы, Штейнер и его люди. Радль вскинул руку в нацистском приветствии, сел в автомобиль и укатил.
Глава 9Бригада дорожников
Первый день на дорожных работах давался тяжело, а мне – особенно. Пребывание в госпитале, месяцы безделья в Корнуолле сделали свое дело, физически я уже был не в особенно хорошей форме, не то что Фитцджеральд и его ребята, которым ничего не стоило по двенадцать часов подряд махать киркой и совковой лопатой.
Несмотря на случившееся, держались они весьма бодро, и ясно было почему. Ни один из них не допускал, что угроза Радля сбудется и их казнят. Война может закончиться в любой день. Только сумасшедший возьмет на себя ответственность за расстрел военнопленных – теперь это будет означать смертный приговор ему самому.
Зная кое-что про Радля, я не верил в подобные самоутешения. Возможность остаться в живых для нас зависела от того, сумеет ли новый губернатор Ольбрихт пробиться к месту назначения через блокаду английских ВМС.
Конечно, всегда можно было сбежать, и мы подробно толковали о побеге, но сейчас надежды на успех не было, отнюдь не из-за вооруженной охраны и цепей на ногах. Попросту говоря, на маленьком острове негде было скрыться и почти невозможно покинуть остров, превращенный в неприступную крепость: на каждом утесе и мысе располагались артиллерийские позиции, пулеметные огневые точки и бетонированные бункеры. После нашего вторжения охрана везде удвоилась.
Так что пока мы работали и не падали духом, продолжая ждать: вдруг что-нибудь произойдет? Я-то уж точно старался держать нос по ветру, ибо шестым чувством предугадывал поворот событий и до боли в глазах всматривался в горизонт, насторожившись, как пес, почуявший грозу. Однако, как выяснилось позже, и я не смог предсказать то, что заварилось на самом деле.
Весна никогда не приходит по календарю. День за днем все идет как всегда, мир чего-то ждет, и вот это наступает. В одно благословенное утро на тебя обрушиваются и голубизна ясного неба, и мягкий теплый воздух, и множество забытых за зиму звуков, и запахи пробуждающейся земли.
Весной нет места прекраснее, чем остров Сен-Пьер: в расщелинах скал белым-бело от цветущего терновника, земля покрывается благоухающими цветами всех мыслимых оттенков, и от одного взгляда на такое великолепие дух захватывает.
На четвертый день плена я оказался вместе со всеми на самой высокой точке острова, откуда он был виден почти весь. Странная, будоражащая радость обуяла меня оттого, что я жив и вижу эту красоту, что я снова там, где прошло мое детство. Воспоминания нахлынули, как морские волны, – перевернули душу и выбросили на берег камешки, обломки, обрывки меня самого, Оуэна Моргана, но не теперешнего, а того, что когда-то жил здесь.
Я вздернул над головой десятифунтовый молот и изо всей силы ударил по лежавшему передо мной камню, раздробив его на куски, затем передохнул, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
Всего нас было тридцать человек, вместе с рабочими «Тодта»; с полдесятка саперов с пистолетами-пулеметами охраняли именно нас, а не их, поскольку рабочие «Тодта» обычно ходили без охраны – по крайней мере так было на острове Сен-Пьер. Те, что работали с нами, выглядели жалко, как и повсюду, где мне пришлось встречаться с ними: исхудавшие, осунувшиеся, в заношенной одежде.
Сказать, что немецкие саперы были сытыми и довольными, я не мог, поскольку после высадки союзников в Нормандии снабжение на островах пролива стало скудным. Командовал ими фельдфебель по фамилии Браун, один из тех троих, которых я видел играющими в карты в доме у Эзры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29