.. – И он глянул на свинцовое небо. – Небывало скверная погода для этого времени. Скверная, очень скверная...
– Какой прогноз?
– К сожалению, у нас нет связи с Гернси. – Он опасливо огляделся, удостоверяясь, что его никто не подслушивает. – Радио Би-би-си передало штормовое предупреждение, и у меня в кабинете барометр быстро падает, очень быстро.
– А как насчет скорости ветра?
– Анемометр есть на крыше в форте Виндзор. Я послал вестового наблюдать и докладывать регулярно по полевому телефону.
– Вы думаете, будет хуже?
– Думаю, да. Десять баллов, а может, и одиннадцать, прежде чем «Гордость Гамбурга» подойдет достаточно близко. А вы как думаете? Вы ведь росли здесь.
Десять или одиннадцать баллов? Сильный шторм, переходящий в ураган! Я знал, что дело плохо, но такого представить не мог – весной! И мне вдруг вспомнился рассказ Эзры о той поре, когда ему было всего семнадцать и он рыбачил в прибрежных водах. На Остроконечные скалы выбросило парусник со стальным корпусом. Назывался он «Королева варваров» и совершал рейс из Ливерпуля без груза, под балластом, в Брест. Был конец апреля; разыгрался такой шторм, равного которому не помнил ни один островитянин. Тогда применялись весельные спасательные шлюпки; на такой шлюпке они не смогли выйти за волнолом, весла у них поломались, как гнилые палки. При второй попытке, сменив весла и удвоив команду, они все равно не смогли пробиться в открытое море. К утру «Королева варваров» исчезла, как будто ее и не было; лишь трупы всплывали во время прилива на протяжении недели. Но это было нечто из ряда вон, как выражался Эзра. Такое случается раз в жизни.
Тут на пристани началось движение; надо было включаться в работу. Саперы уже согнали рабочих «Тодта» на дальний конец пристани, туда, где бушующее море равномерно атаковало большую выбоину, оставшуюся после прошлогоднего обстрела. Бог знает почему никто не распорядился заделать выбоину. Сильный шторм показал, к чему приводит недосмотр. Прибой, приливы и отливы основательно раздолбили и подмыли участок причальной стены, свободно проникая через брешь к ее основанию; еще немного – и большой участок причала либо рухнул бы, либо оказался малодоступным.
В руинах старых домов, построенных еще в XVII веке и разрушенных при обстреле, сохранилось много крупных булыжников, которые можно было пустить на починку причала, передавая их из рук в руки. Составились несколько цепочек; камни и кирпичи поплыли вниз, из рук в руки, до опасного места, там их бросали в огромную дыру в морской стене.
Случайно я оказался в конце цепочки. Работа была ужасной. Беспрестанно накатывали волны и, ударившись о преграду, вздымались ярдов на десять, обдавая нас брызгами ледяной воды.
Вскоре я промок до костей и сильно продрог. Конца этому, казалось, не будет, как в страшном сне, в котором пытаешься выполнить невозможную задачу: все, что мы бросали в пролом, исчезало без следа.
Через час прибыла еще группа рабочих «Тодта», и нас вывели из цепочки для отдыха. Приехал грузовик, всем раздали горячий кофе из ведер.
Фитцджеральд сидел у развалин стены, на подветренной стороне, неподалеку от меня, с видом человека, не расположенного к беседе. Грант и остальные стояли в очереди за кофе. Они, по крайней мере, были одеты по погоде – в маскировочных непромокаемых куртках и брюках, не то что я. Мой рыбацкий свитер намок и отяжелел от воды, но я мало что мог поделать.
Я нашел себе уголок, защищенный от ветра; там меня и застал Варгер. Он принес старый желтый дождевик и отдал его мне.
– Пожалуйста, полковник, я заметил вас из своего кабинета. Это скверно. Это жестоко.
– Для всех, не только для меня, – заметил я, надевая плащ. – Большое спасибо.
Он опасливо осмотрелся с тем же выражением лица, с каким говорил о прогнозе погоды, переданном по радио Би-би-си, и вынул полбутылки рома.
– Мне не следовало бы вам этого говорить, но пришло сообщение с «Гордости Гамбурга».
Ром обжег горло, и я закашлялся.
– Плохо дело?
– Очень плохо. – Лицо его помрачнело. – Судно находится милях в десяти к юго-западу и терпит бедствие. Риттер сообщает, что палубные надстройки почти сметены.
– Какой сейчас ветер?
– Штормовой силы. Уже дважды мой человек отмечал порывы в девяносто узлов – там, наверху, на форте. Сумеет ли «Гордость Гамбурга» попасть в бухту при таких условиях?
– Обязано суметь. Больше идти некуда.
Я снова приложился к бутылке, как вдруг появился майор Брандт, поколебался, затем подошел к нам. Прятать бутылку не было смысла, но он сделал вид, что ее не замечает.
– Плохи дела, полковник, – сказал он. – Извините, что застал вас врасплох. Вы понимаете?
– Я сделаю еще лучше и выпью вот за что, – добавил я, снова глотнув рома. – Чтоб черт побрал полковника Радля!
Я протянул ему бутылку, вроде как с вызовом; может, это ром ударил мне в голову, но едва ли. Он мне нравился, этот человек, и я желал бы, чтобы он был на моей стороне, хотя бы в мыслях.
Он сдержанно кивнул, и все же в его глазах мелькнула искорка!
– Весьма признателен. – Он поднес бутылку ко рту и сделал приличный глоток. – Отлично, полковник Морган, я рад, что вам удалось слегка подзаправиться. – Он с серьезным видом вернул бутылку. – А теперь, Варгер, нам надо осмотреть волнолом. Мне передали, что дальний участок начинает рушиться и оползать.
– Бывало, – заметил я. – Едва ли не каждый год.
Они ушли, ежась под непрекращающимся ливнем, а я подошел туда, где с несчастным видом у стены сидел на корточках Фитцджеральд, не обращая внимания на Гранта, предлагавшего ему кружку с кофе.
Я передал ром шотландцу:
– Вот ты где, лихой горец! На-ка, влей ему в глотку немного. Если умеешь разливать, то и тебе останется.
Я повернулся, прежде чем он успел что-нибудь сказать, и пошел к краю пристани. Эзре с командой оставалось выловить еще два судна. Я стал смотреть, как он кружит вокруг очередной рыбацкой шхуны, затем, подобравшись ближе к ней, резко стопорит катер. Видно было, как кто-то прыгнул, но промахнулся и уцепился за леер. Мгновенно сманеврировав, Эзра удержал катер подальше от болтающейся фигуры: ведь расстояние – не больше шага. Потом он отработал моторами назад и отошел. Это и сохранило жизнь тому, кто повис над водой, держась за леер...
* * *
Погода делалась все хуже и хуже по мере того, как приближался полдень, а мы продолжали отчаянно работать, разбившись на смены, чтобы заделать брешь. Дело было безнадежным с самого начала, но, увы, люди не всегда способны уразуметь очевидную истину.
К одиннадцати часам Эзра и бранденбуржцы покончили с беспорядком в гавани и пришвартовали лоцманское судно к нижней пристани. Мы к тому времени навалили уже приличную гору камней, но лучше и легче от этого не стало.
Я снова отдыхал на подветренной стороне стенки, когда появился Варгер. Он наклонился ко мне и сказал заговорщическим тоном:
– Есть новости с «Гордости Гамбурга», полковник.
– Плохие?
Глупый вопрос – по его лицу все было видно.
– Неисправность двигателя, – хрипло проговорил он. – В последнем сообщении Риттер сказал, что у них большой дифферент на корму. Потеряли большую часть спасательных шлюпок, а те, что остались, повреждены.
– Как далеко они?
– Около двух миль, но связи с ними нет.
Я уже тогда знал, что произойдет то же, что часто бывало в прошлом. Но в глубине души я этого не желал, отказывался верить, что это случится.
Немного погодя раздался крик: «Корабль в море!» И когда я посмотрел, то примерно в миле от острова увидел «Гордость Гамбурга». Судно показалось, потом исчезло.
Ветер крепчал так, что при порывах мне приходилось опускать голову и пригибаться, чтобы устоять на ногах.
И снова «Гордость Гамбурга» показалась на гребне волны, затем так же внезапно исчезла. Пахло большой бедой – это почуяли все. Порядок рухнул, люди бросили работу и сгрудились на причале.
Эзра со Штейнером поднялись с нижней пристани к нам. Эзра почему-то заговорил, обращаясь лишь ко мне и ни к кому больше, хотя понятно почему. Ведь только он да я знали точно, что произойдет.
– Ты видел его, Оуэн?
Я кивнул:
– Варгер говорит, у него неисправность в машинном отделении. Никак не удается дать передний ход.
– Сохрани Господь всех, кто на борту, если так. В такую погоду – конец один.
– Остроконечные скалы? – спросил Штейнер.
– Да, – кивнул я, – если только не случится чудо.
Подкатил вездеход, раздвигая толпу, выскочил Брандт и подбежал к нам:
– Виден ли корабль? Я разговаривал с полковником Радлем. Он едет сюда. У них полностью полетела радиостанция.
– Сколько человек на борту? – спросил Штейнер.
– Сорок восемь, включая команду.
Все стало не важно, кроме трагедии, вершащейся в кипящем котле штормового моря, – только на море не было управы. К нам подошли рейнджеры; Фитцджеральд, похоже, стал оживать.
– Неужели ничего нельзя сделать? – настойчиво спросил он.
– Что бы вы предложили?
– Спасательная шлюпка?
– Шлюпка есть, но есть и два препятствия. Во-первых, она находится в ангаре в Гранвиле и полностью готова к спуску на воду, только спускового эллинга нет, а берег нашпигован минами. Главное – нет команды, если только не предложить Эзре самому набрать команду.
Эзра бросил на меня быстрый взгляд.
– Есть ты, Оуэн, не забывай об этом. Ты самый лучший помощник рулевого, не считая твоего отца, которого я знал.
Приятно слышать, но толку мало. Я посмотрел вдаль: ветер на миг разорвал пелену дождя, и из крутящегося хаоса, где не было ни неба, ни земли, ни моря, выступили Остроконечные скалы, словно зловещие черные клыки, торчащие из вспененной бездны.
«Гордость Гамбурга» была теперь не более чем в трехстах ярдах от скал. Ветер и течение быстро несли ее навстречу гибели. Взлетела в воздух сигнальная ракета темно-красного цвета, потом еще одна. Бог знает какого ответа они ожидали. Как раз в это время появился Радль на «мерседесе».
Он поднялся на причальную стенку с полевым биноклем и наблюдал за происходящим, не говоря ни слова. Наконец он опустил бинокль и повернулся к коменданту порта.
– Плохи дела, Варгер. Как вы думаете, что произойдет?
– Оно разобьется, полковник Радль, – вставил я. – Оно сядет на Остроконечные скалы. Теперь уже избежать этого невозможно.
– Вы так думаете?
Он повернулся, снова поднес к глазам бинокль, и через минуту произошло то, что я пророчил.
Я никогда не видел такого отчаяния, какое было на лицах людей, столпившихся на пристани, – немецких солдат, рабочих «Тодта», заключенных. Их по-настоящему потрясла гибель, грозящая сорока восьми человекам, – и это в конце войны, поглотившей миллионы жизней! Но так устроен мир, таково море, вечный враг человека. Но в море или все заодно, или всем крышка.
Первым нарушил молчание Фитцджеральд, волшебным образом вернувшийся к жизни:
– Надо что-то делать.
Вмешался Радль:
– Не валяйте дурака. Спасательными операциями на море я командовать не уполномочен, да и средств для этого у нас нет. – Он отрицательно тряхнул головой, убирая бинокль в футляр. – У них есть спасательные шлюпки. Они должны делать, что могут, чтобы помочь сами себе.
– Там, в море? – настаивал Фитцджеральд. – Им не спастись, разве не ясно?
– Вот именно, – решительно ответил Радль. – Вижу, вы здраво мыслите, как и я, майор Фитцджеральд.
Наверху я заметил Штейнера и его бранденбуржцев; они, сойдясь, о чем-то толковали. Но вот он подошел и, вытянувшись в струнку, сказал:
– С разрешения господина полковника, я хотел бы попытаться добраться до «Гордости Гамбурга». Все мои люди согласны идти со мной.
– На чем, можно узнать? – спросил Радль.
– На лоцманском судне.
Услышав это, Эзра не сумел промолчать.
– Эй, парень, что за чепуху ты несешь? – строго спросил он. – Тебе не удастся даже выйти за волнолом.
– Спасибо, мистер Скалли, – сказал Радль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Какой прогноз?
– К сожалению, у нас нет связи с Гернси. – Он опасливо огляделся, удостоверяясь, что его никто не подслушивает. – Радио Би-би-си передало штормовое предупреждение, и у меня в кабинете барометр быстро падает, очень быстро.
– А как насчет скорости ветра?
– Анемометр есть на крыше в форте Виндзор. Я послал вестового наблюдать и докладывать регулярно по полевому телефону.
– Вы думаете, будет хуже?
– Думаю, да. Десять баллов, а может, и одиннадцать, прежде чем «Гордость Гамбурга» подойдет достаточно близко. А вы как думаете? Вы ведь росли здесь.
Десять или одиннадцать баллов? Сильный шторм, переходящий в ураган! Я знал, что дело плохо, но такого представить не мог – весной! И мне вдруг вспомнился рассказ Эзры о той поре, когда ему было всего семнадцать и он рыбачил в прибрежных водах. На Остроконечные скалы выбросило парусник со стальным корпусом. Назывался он «Королева варваров» и совершал рейс из Ливерпуля без груза, под балластом, в Брест. Был конец апреля; разыгрался такой шторм, равного которому не помнил ни один островитянин. Тогда применялись весельные спасательные шлюпки; на такой шлюпке они не смогли выйти за волнолом, весла у них поломались, как гнилые палки. При второй попытке, сменив весла и удвоив команду, они все равно не смогли пробиться в открытое море. К утру «Королева варваров» исчезла, как будто ее и не было; лишь трупы всплывали во время прилива на протяжении недели. Но это было нечто из ряда вон, как выражался Эзра. Такое случается раз в жизни.
Тут на пристани началось движение; надо было включаться в работу. Саперы уже согнали рабочих «Тодта» на дальний конец пристани, туда, где бушующее море равномерно атаковало большую выбоину, оставшуюся после прошлогоднего обстрела. Бог знает почему никто не распорядился заделать выбоину. Сильный шторм показал, к чему приводит недосмотр. Прибой, приливы и отливы основательно раздолбили и подмыли участок причальной стены, свободно проникая через брешь к ее основанию; еще немного – и большой участок причала либо рухнул бы, либо оказался малодоступным.
В руинах старых домов, построенных еще в XVII веке и разрушенных при обстреле, сохранилось много крупных булыжников, которые можно было пустить на починку причала, передавая их из рук в руки. Составились несколько цепочек; камни и кирпичи поплыли вниз, из рук в руки, до опасного места, там их бросали в огромную дыру в морской стене.
Случайно я оказался в конце цепочки. Работа была ужасной. Беспрестанно накатывали волны и, ударившись о преграду, вздымались ярдов на десять, обдавая нас брызгами ледяной воды.
Вскоре я промок до костей и сильно продрог. Конца этому, казалось, не будет, как в страшном сне, в котором пытаешься выполнить невозможную задачу: все, что мы бросали в пролом, исчезало без следа.
Через час прибыла еще группа рабочих «Тодта», и нас вывели из цепочки для отдыха. Приехал грузовик, всем раздали горячий кофе из ведер.
Фитцджеральд сидел у развалин стены, на подветренной стороне, неподалеку от меня, с видом человека, не расположенного к беседе. Грант и остальные стояли в очереди за кофе. Они, по крайней мере, были одеты по погоде – в маскировочных непромокаемых куртках и брюках, не то что я. Мой рыбацкий свитер намок и отяжелел от воды, но я мало что мог поделать.
Я нашел себе уголок, защищенный от ветра; там меня и застал Варгер. Он принес старый желтый дождевик и отдал его мне.
– Пожалуйста, полковник, я заметил вас из своего кабинета. Это скверно. Это жестоко.
– Для всех, не только для меня, – заметил я, надевая плащ. – Большое спасибо.
Он опасливо осмотрелся с тем же выражением лица, с каким говорил о прогнозе погоды, переданном по радио Би-би-си, и вынул полбутылки рома.
– Мне не следовало бы вам этого говорить, но пришло сообщение с «Гордости Гамбурга».
Ром обжег горло, и я закашлялся.
– Плохо дело?
– Очень плохо. – Лицо его помрачнело. – Судно находится милях в десяти к юго-западу и терпит бедствие. Риттер сообщает, что палубные надстройки почти сметены.
– Какой сейчас ветер?
– Штормовой силы. Уже дважды мой человек отмечал порывы в девяносто узлов – там, наверху, на форте. Сумеет ли «Гордость Гамбурга» попасть в бухту при таких условиях?
– Обязано суметь. Больше идти некуда.
Я снова приложился к бутылке, как вдруг появился майор Брандт, поколебался, затем подошел к нам. Прятать бутылку не было смысла, но он сделал вид, что ее не замечает.
– Плохи дела, полковник, – сказал он. – Извините, что застал вас врасплох. Вы понимаете?
– Я сделаю еще лучше и выпью вот за что, – добавил я, снова глотнув рома. – Чтоб черт побрал полковника Радля!
Я протянул ему бутылку, вроде как с вызовом; может, это ром ударил мне в голову, но едва ли. Он мне нравился, этот человек, и я желал бы, чтобы он был на моей стороне, хотя бы в мыслях.
Он сдержанно кивнул, и все же в его глазах мелькнула искорка!
– Весьма признателен. – Он поднес бутылку ко рту и сделал приличный глоток. – Отлично, полковник Морган, я рад, что вам удалось слегка подзаправиться. – Он с серьезным видом вернул бутылку. – А теперь, Варгер, нам надо осмотреть волнолом. Мне передали, что дальний участок начинает рушиться и оползать.
– Бывало, – заметил я. – Едва ли не каждый год.
Они ушли, ежась под непрекращающимся ливнем, а я подошел туда, где с несчастным видом у стены сидел на корточках Фитцджеральд, не обращая внимания на Гранта, предлагавшего ему кружку с кофе.
Я передал ром шотландцу:
– Вот ты где, лихой горец! На-ка, влей ему в глотку немного. Если умеешь разливать, то и тебе останется.
Я повернулся, прежде чем он успел что-нибудь сказать, и пошел к краю пристани. Эзре с командой оставалось выловить еще два судна. Я стал смотреть, как он кружит вокруг очередной рыбацкой шхуны, затем, подобравшись ближе к ней, резко стопорит катер. Видно было, как кто-то прыгнул, но промахнулся и уцепился за леер. Мгновенно сманеврировав, Эзра удержал катер подальше от болтающейся фигуры: ведь расстояние – не больше шага. Потом он отработал моторами назад и отошел. Это и сохранило жизнь тому, кто повис над водой, держась за леер...
* * *
Погода делалась все хуже и хуже по мере того, как приближался полдень, а мы продолжали отчаянно работать, разбившись на смены, чтобы заделать брешь. Дело было безнадежным с самого начала, но, увы, люди не всегда способны уразуметь очевидную истину.
К одиннадцати часам Эзра и бранденбуржцы покончили с беспорядком в гавани и пришвартовали лоцманское судно к нижней пристани. Мы к тому времени навалили уже приличную гору камней, но лучше и легче от этого не стало.
Я снова отдыхал на подветренной стороне стенки, когда появился Варгер. Он наклонился ко мне и сказал заговорщическим тоном:
– Есть новости с «Гордости Гамбурга», полковник.
– Плохие?
Глупый вопрос – по его лицу все было видно.
– Неисправность двигателя, – хрипло проговорил он. – В последнем сообщении Риттер сказал, что у них большой дифферент на корму. Потеряли большую часть спасательных шлюпок, а те, что остались, повреждены.
– Как далеко они?
– Около двух миль, но связи с ними нет.
Я уже тогда знал, что произойдет то же, что часто бывало в прошлом. Но в глубине души я этого не желал, отказывался верить, что это случится.
Немного погодя раздался крик: «Корабль в море!» И когда я посмотрел, то примерно в миле от острова увидел «Гордость Гамбурга». Судно показалось, потом исчезло.
Ветер крепчал так, что при порывах мне приходилось опускать голову и пригибаться, чтобы устоять на ногах.
И снова «Гордость Гамбурга» показалась на гребне волны, затем так же внезапно исчезла. Пахло большой бедой – это почуяли все. Порядок рухнул, люди бросили работу и сгрудились на причале.
Эзра со Штейнером поднялись с нижней пристани к нам. Эзра почему-то заговорил, обращаясь лишь ко мне и ни к кому больше, хотя понятно почему. Ведь только он да я знали точно, что произойдет.
– Ты видел его, Оуэн?
Я кивнул:
– Варгер говорит, у него неисправность в машинном отделении. Никак не удается дать передний ход.
– Сохрани Господь всех, кто на борту, если так. В такую погоду – конец один.
– Остроконечные скалы? – спросил Штейнер.
– Да, – кивнул я, – если только не случится чудо.
Подкатил вездеход, раздвигая толпу, выскочил Брандт и подбежал к нам:
– Виден ли корабль? Я разговаривал с полковником Радлем. Он едет сюда. У них полностью полетела радиостанция.
– Сколько человек на борту? – спросил Штейнер.
– Сорок восемь, включая команду.
Все стало не важно, кроме трагедии, вершащейся в кипящем котле штормового моря, – только на море не было управы. К нам подошли рейнджеры; Фитцджеральд, похоже, стал оживать.
– Неужели ничего нельзя сделать? – настойчиво спросил он.
– Что бы вы предложили?
– Спасательная шлюпка?
– Шлюпка есть, но есть и два препятствия. Во-первых, она находится в ангаре в Гранвиле и полностью готова к спуску на воду, только спускового эллинга нет, а берег нашпигован минами. Главное – нет команды, если только не предложить Эзре самому набрать команду.
Эзра бросил на меня быстрый взгляд.
– Есть ты, Оуэн, не забывай об этом. Ты самый лучший помощник рулевого, не считая твоего отца, которого я знал.
Приятно слышать, но толку мало. Я посмотрел вдаль: ветер на миг разорвал пелену дождя, и из крутящегося хаоса, где не было ни неба, ни земли, ни моря, выступили Остроконечные скалы, словно зловещие черные клыки, торчащие из вспененной бездны.
«Гордость Гамбурга» была теперь не более чем в трехстах ярдах от скал. Ветер и течение быстро несли ее навстречу гибели. Взлетела в воздух сигнальная ракета темно-красного цвета, потом еще одна. Бог знает какого ответа они ожидали. Как раз в это время появился Радль на «мерседесе».
Он поднялся на причальную стенку с полевым биноклем и наблюдал за происходящим, не говоря ни слова. Наконец он опустил бинокль и повернулся к коменданту порта.
– Плохи дела, Варгер. Как вы думаете, что произойдет?
– Оно разобьется, полковник Радль, – вставил я. – Оно сядет на Остроконечные скалы. Теперь уже избежать этого невозможно.
– Вы так думаете?
Он повернулся, снова поднес к глазам бинокль, и через минуту произошло то, что я пророчил.
Я никогда не видел такого отчаяния, какое было на лицах людей, столпившихся на пристани, – немецких солдат, рабочих «Тодта», заключенных. Их по-настоящему потрясла гибель, грозящая сорока восьми человекам, – и это в конце войны, поглотившей миллионы жизней! Но так устроен мир, таково море, вечный враг человека. Но в море или все заодно, или всем крышка.
Первым нарушил молчание Фитцджеральд, волшебным образом вернувшийся к жизни:
– Надо что-то делать.
Вмешался Радль:
– Не валяйте дурака. Спасательными операциями на море я командовать не уполномочен, да и средств для этого у нас нет. – Он отрицательно тряхнул головой, убирая бинокль в футляр. – У них есть спасательные шлюпки. Они должны делать, что могут, чтобы помочь сами себе.
– Там, в море? – настаивал Фитцджеральд. – Им не спастись, разве не ясно?
– Вот именно, – решительно ответил Радль. – Вижу, вы здраво мыслите, как и я, майор Фитцджеральд.
Наверху я заметил Штейнера и его бранденбуржцев; они, сойдясь, о чем-то толковали. Но вот он подошел и, вытянувшись в струнку, сказал:
– С разрешения господина полковника, я хотел бы попытаться добраться до «Гордости Гамбурга». Все мои люди согласны идти со мной.
– На чем, можно узнать? – спросил Радль.
– На лоцманском судне.
Услышав это, Эзра не сумел промолчать.
– Эй, парень, что за чепуху ты несешь? – строго спросил он. – Тебе не удастся даже выйти за волнолом.
– Спасибо, мистер Скалли, – сказал Радль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29