– Я не разобрал…
– Ну чего ты орешь? – напустилась на меня Марта. – Я и без Бартека знаю, что он Грохольский.
– Кто?!
– Погорелец, кто же еще?
– Какой погорелец?
– Наш. Тот, чей дом сгорел. Его фамилия Грохольский. Павел узнал, когда поехал снимать пепелище.
– Езус-Мария! – только и простонала я.
– Ты чего? – удивилась Марта. – Ведь Грохольский фигурирует в нашем сценарии.
– Ну, ты даешь! Грохольский – не вымышленный персонаж, а вполне реальная фигура. Бывший прокурор, причастный ко многим преступлениям…
– А, те самые злодеяния…
– Если тебе так больше нравится, можешь окрестить их историческими злодеяниями. Мы собирались сменить ему фамилию и внедрить в телевидение. Хотелось бы мне знать, на след каких злодеяний они сейчас вышли?
– Кто?
– Да Кайтек с Павлом.
– Пива! – вне себя завопила Марта. – Немедленно дайте мне еще пива!
– Я принесу, – вызвался Бартек. – Можно мне самому взять из холодильника?
– Конечно, можно, и вообще бери из него что захочешь.
Страшная истина предстала нам во всей своей ужасающей безнадежности. Ничего удивительного, что минувшие годы так настырно лезли в детективный сценарий о сегодняшнем дне, ведь трудный труп Красавчика Коти явился звеном, намертво связавшим прошлое с современностью. Вечно я влипаю в какие-то особенно неприятные истории.
Несколько остынув после стакана холодного пива, Марта сказала уже спокойнее:
– Прямо и не знаю, что делать. Если не ошибаюсь, этот Грохольский нам очень даже подходит. Тогда что?
– Отмежеваться! – не сомневалась я. – Не беспокойся, все беру на себя. Знаешь, я уже привыкла к таким вещам.
– К каким вещам? – не понял Бартек.
– Попадать в яблочко. Как только сочиню завлекательное преступление или другое какое развлечение для своей будущей книги, глядь – а оно на самом деле произошло, ну прямо как накаркала. Особенно в последнее время. Уж и не знаю, способности ясновидящей во мне проявляются, подсознание действует или еще что-нибудь столь же сверхъестественное, но уж никак не мои серые клеточки, поизносившиеся с возрастом.
– Так что же делать в данном конкретном случае? – допытывалась Марта. – Раз подожгли настоящего Грохольского, значит… Иоанна, что это значит? Надо что-то менять?
– Только фамилию. Ведь у вас на телевидении, как и в любом другом бизнесе, каждый продирается к кормушке, старается подложить свинью соседу, а соперника так и вовсе извести, и для этого все средства хороши. Ничем не гнушаются. Можно просто донести начальству, что вот этот был в свое время комухом или, еще лучше, работал в органах. Спасибо закону о люстрации, этим можно здорово подгадить конкуренту, но иногда простого доноса недостаточно. Вот если к нему присовокупить какое-то преступление, совершенное этим конкурентом в коммунистические времена… ты права, по закону о люстрации такое должно бы считаться заслугой, но Польша еще до этого не додумалась, – тогда совсем другое дело.
– Надоели мне твои лекции, давай ближе к делу. Что конкретно мы с тобой в данном случае предпринимаем?
– Значит, действуем так. Протащим в современность давнее преступление или преступления, но в сценарии придадим им, так сказать, камерный характер. Малость пригладим и сделаем позавлекательнее, ведь телезритель ждет от нас развлечения, не так ли? Скажем, все эти давние дела раскроются благодаря безответной любви этой… как ее… Мальвины. Потом мы приканчиваем Липчака…
– Но под другой фамилией!
– Естественно. И уже потом этот Плуцек, наша надежа, делает попытку кого-нибудь замочить. Ты бы кого хотела? Пуха? Или, к примеру, Доминика? Я с удовольствием. А может, Мальвину? Знаешь, даже логично, слишком много баба увидела, об остальном догадалась и стала опасна для преступника.
– А Мальвина – это кто? – спросил Бартек, слушавший с большим интересом.
– Эля, – мрачно пояснила Марта. – Мы из нее сделали героиню, ошалевшую от любви к Мареку, которого она не колышет…
– А Марек – это кто?
– Юрек, но ему совсем не обязательно быть завредакцией, возможно, у нас он получит должность повыше. Не исключено, даже место Пуха.
– А почему вы не оставите самого Пуха?
– Только через мой труп! – решительно возразила я. – Когда я творю, своих героев вижу воочию, и тут уж мне себя ни в жизнь не убедить, что какая-то женщина может ошалеть от любви к нему. А работать без внутренней убежденности я просто не могу, сама должна верить тому, что выходит из-под моего пера, тьфу, компьютера. Внутреннее убеждение – это, знаете ли…
– Понятно, – перебил меня Бартек. И хорошо сделал, о внутренней убежденности я могла рассуждать часами. – Выходит, вы тут нашему телевидению перемываете косточки?
– Догадался наконец! – насмешливо похвалила его Марта. – Усек нашу концепцию? Представим в сериале закулисную жизнь нашего телевидения и тем самым добьемся потрясающего рейтинга популярности. Вроде бы ничего особенного, обычные люди с их переживаниями и даже страстями…
– …а тут вдруг всплывает жуткое преступление! – подбросила я свои три гроша.
Искоса глянув на меня, Марта пояснила коллеге:
– Иоанну я привлекла к созданию сценария, потому как детективы по ее части. Она на этих трупах собаку съела…
– Мартуся, ну что ты несешь! – возмутилась я.
Судя по всему, Бартек действительно усек общую концепцию будущего сериала, и не скажу, что был так уж потрясен. Телевидение он знал наверняка лучше меня и не стал выдвигать принципиальных возражений. Выдвинул лишь одно личного порядка, заявив:
– Мне это ничем не грозит, я на телевидении работаю по контракту, но вот Марту, пожалуй, и турнуть могут.
– Не бери в голову, – успокоила я его, – где надо – смягчим, завуалируем. А я обязуюсь столько всего напутать в сценарии, что никто не доберется до сути. Сам же слышал, мне и стараться особенно не придется, у меня прежние времена и так постоянно путаются с современностью. А грехов побольше припишем покойникам, лучше коммунистам, мирно скончавшимся от старости. Задача Марты проследить, чтобы я не переусердствовала в своем стремлении нагнетать криминал и случайно не угодила в какую-нибудь настоящую телевизионную аферу, участники которой еще живы-здоровы и не коммунисты, вот их касаться нельзя, сама понимаю. Так что есть шансы – никто себя не узнает и нам все сойдет с рук.
– Чего желаю вам от всей души, – с чувством произнес Бартек, но в его голосе прозвучала неуверенность.
Однако я уже разозлилась, поэтому раздраженно добавила:
– И вообще, мое дело работать, а расследование должны вести менты, и если все мне затушуют, следующий сериал напишу о них. Пусть знают, и мне плевать, если под эти мои слова подведут статью об уголовно наказуемой угрозе…
А потом мы обсудили устройство помещений, в которых одни наши персонажи могли бы подслушивать других, опытным путем проверив такую возможность на примере моей квартиры, в чем нам с Мартой активно помогал Бартек. А затем они оба ушли, чрезвычайно занятые друг другом. Я и не поняла, служебно или приватно. Вот хорошо, если бы Мартусины красота и очарование положительно сказались на пунктуальности Бартека.
После их ухода я обнаружила, что пленки с записями пожара остались у меня, причем одна кассета даже торчала в видике. Вытянув ее оттуда, я взяла в руки обе кассеты и задумалась, куда их положить, чтобы потом не искать и чтобы ненароком не запропастились. У меня такое случается с нужными вещами и, к сожалению, с документами. Я уже по горькому опыту знала: если прячу вещь туда, где ее очень легко найти, она теряется с концами. Если же, не задумываясь, ткну куда попало, она тоже теряется, но потом случайно находится, когда ее совсем не ищешь. Данные кассеты были нам слишком дороги, рисковать я не могла, а потому принялась соображать особенно рассудительно и логично.
В моей квартире валялось великое множество всевозможных кассет, думаю, в конечном счете их было не меньше книжек, я имею в виду пропорциональное соотношение, в среднем на пятьдесят книг две кассеты.
Кассеты я всегда старалась складывать поближе к телевизору, так что там уже громоздилась порядочная куча. Сунуть в эту кучу и пожарные? И что, потом переворачивать весь этот хлам, разбирая сплошь и рядом почти стертые надписи на корешках?
С кассетами в руках прошлась по всей квартире, включая и кухню. Увидела на столе забытые упаковки с блинчиками с мясом, отругала себя – надо было сразу сунуть в морозильник, ведь испортятся. И сунула, хотя мне что-то мешало и пришлось действовать одной рукой, но тут одновременно заголосили домофон и телефон, и я поспешила в прихожую. Как всегда, не интересуясь, кто рвется ко мне, отворила дверь в парадное и принялась разыскивать в комнате трезвонящий телефон. Вот вечно так, не помню, где бросила трубку. Впопыхах схватила трубку факса, хотя говорить в нее не любила из-за короткого провода.
В телефоне оказалась Анита.
– Надеюсь, ты еще не легла? – без предисловий начала подруга, и я только теперь отдала себе отчет в том, что давно наступила ночь. – Слушай, я тут вспомнила фамилию типа, которого тогда задушили в "Мариотте". Его звали Стефан, правильно?
– И вовсе нет! – возразила я. – Его звали Антоний. Антоний Липчак.
– Чушь! – отрезала Анита. – Никакой он не Липчак. Точно помню, Стефан. И фамилия такая подходящая… минутку… ну да, Трупский! Стефан Трупский!
У меня голова пошла кругом.
– Полиция расспрашивала меня о каком-то Трупском, но я никогда не слышала о таком! – крикнула я в трубку. – А тот, в отеле, был Антоний Липчак, тоже полиция установила, не я выдумала.
Похоже, Анита была несколько озадачена.
– И что, полиция в отеле видела его документы?
– Вот именно, видела! И паспорт, и права, и кредитные карточки.
– Надо же, так перекрасился! – удивилась Анита. – Так вот, слушай меня, он такой же Липчак, как я прима-балерина. Я отлично знала этого типа, сколько раз приходилось встречаться с ним во время всевозможных мероприятий, как журналистских, так и деловых, а в последние годы на презентациях и тому подобной ерунде, так что прекрасно его помню. И, несмотря на невзрачную внешность, проныра он был тот еще! Хуже меня! И в сто раз нахальней! У представителей правящей элиты при виде этого типа сразу вытягивались физиономии. Прямо скажу – не любили его, но считаться были вынуждены. И с большинством сильных мира сего он был на "ты". Как-то один из моих друзей-журналистов разоткровенничался со мной, вот тогда-то я узнала, что пан Трупский – крупнейший специалист по части чужих секретов, коллекционирует их многие годы, хобби у него такое, и это дает ему возможность управлять людьми – заметь, людьми весьма влиятельными, – как марионетками.
Естественно, я сразу же спросила:
– А среди послушных ему марионеток не было ли представителей средств массовой информации, скажем телевидения?
Анита оправдала мои ожидания:
– Наверняка были, но он всегда предпочитал иметь дело с бизнесменами в области торговли, банковской сферы и с крупными монополистами. В общем, там, где делаются большие деньги.
– Вот я и говорю – средства массовой информации. К тому же это еще и власть, не только большие деньги.
– А что? – немедленно поинтересовалась опытная журналистка.
Я тяжело вздохнула:
– Да так, ничего особенного. Ты всколыхнула было во мне надежды, но тогда уж это можно бы считать просто чудом…
Подруга одернула меня:
– Вот именно, не стоит требовать от жизни слишком многого. Всезнающий Стефан еще помогал людям в получении кредитов – как банковских, так и всяких прочих, тоже услуга немаловажная. Как видишь, натура широкая, действовал на всех фронтах. Одни его отгоняли, другие, наоборот, гонялись за ним. Почему отгоняли? Да просто, зная его профессию, человек боялся, как бы паршивец не разнюхал чего не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Ну чего ты орешь? – напустилась на меня Марта. – Я и без Бартека знаю, что он Грохольский.
– Кто?!
– Погорелец, кто же еще?
– Какой погорелец?
– Наш. Тот, чей дом сгорел. Его фамилия Грохольский. Павел узнал, когда поехал снимать пепелище.
– Езус-Мария! – только и простонала я.
– Ты чего? – удивилась Марта. – Ведь Грохольский фигурирует в нашем сценарии.
– Ну, ты даешь! Грохольский – не вымышленный персонаж, а вполне реальная фигура. Бывший прокурор, причастный ко многим преступлениям…
– А, те самые злодеяния…
– Если тебе так больше нравится, можешь окрестить их историческими злодеяниями. Мы собирались сменить ему фамилию и внедрить в телевидение. Хотелось бы мне знать, на след каких злодеяний они сейчас вышли?
– Кто?
– Да Кайтек с Павлом.
– Пива! – вне себя завопила Марта. – Немедленно дайте мне еще пива!
– Я принесу, – вызвался Бартек. – Можно мне самому взять из холодильника?
– Конечно, можно, и вообще бери из него что захочешь.
Страшная истина предстала нам во всей своей ужасающей безнадежности. Ничего удивительного, что минувшие годы так настырно лезли в детективный сценарий о сегодняшнем дне, ведь трудный труп Красавчика Коти явился звеном, намертво связавшим прошлое с современностью. Вечно я влипаю в какие-то особенно неприятные истории.
Несколько остынув после стакана холодного пива, Марта сказала уже спокойнее:
– Прямо и не знаю, что делать. Если не ошибаюсь, этот Грохольский нам очень даже подходит. Тогда что?
– Отмежеваться! – не сомневалась я. – Не беспокойся, все беру на себя. Знаешь, я уже привыкла к таким вещам.
– К каким вещам? – не понял Бартек.
– Попадать в яблочко. Как только сочиню завлекательное преступление или другое какое развлечение для своей будущей книги, глядь – а оно на самом деле произошло, ну прямо как накаркала. Особенно в последнее время. Уж и не знаю, способности ясновидящей во мне проявляются, подсознание действует или еще что-нибудь столь же сверхъестественное, но уж никак не мои серые клеточки, поизносившиеся с возрастом.
– Так что же делать в данном конкретном случае? – допытывалась Марта. – Раз подожгли настоящего Грохольского, значит… Иоанна, что это значит? Надо что-то менять?
– Только фамилию. Ведь у вас на телевидении, как и в любом другом бизнесе, каждый продирается к кормушке, старается подложить свинью соседу, а соперника так и вовсе извести, и для этого все средства хороши. Ничем не гнушаются. Можно просто донести начальству, что вот этот был в свое время комухом или, еще лучше, работал в органах. Спасибо закону о люстрации, этим можно здорово подгадить конкуренту, но иногда простого доноса недостаточно. Вот если к нему присовокупить какое-то преступление, совершенное этим конкурентом в коммунистические времена… ты права, по закону о люстрации такое должно бы считаться заслугой, но Польша еще до этого не додумалась, – тогда совсем другое дело.
– Надоели мне твои лекции, давай ближе к делу. Что конкретно мы с тобой в данном случае предпринимаем?
– Значит, действуем так. Протащим в современность давнее преступление или преступления, но в сценарии придадим им, так сказать, камерный характер. Малость пригладим и сделаем позавлекательнее, ведь телезритель ждет от нас развлечения, не так ли? Скажем, все эти давние дела раскроются благодаря безответной любви этой… как ее… Мальвины. Потом мы приканчиваем Липчака…
– Но под другой фамилией!
– Естественно. И уже потом этот Плуцек, наша надежа, делает попытку кого-нибудь замочить. Ты бы кого хотела? Пуха? Или, к примеру, Доминика? Я с удовольствием. А может, Мальвину? Знаешь, даже логично, слишком много баба увидела, об остальном догадалась и стала опасна для преступника.
– А Мальвина – это кто? – спросил Бартек, слушавший с большим интересом.
– Эля, – мрачно пояснила Марта. – Мы из нее сделали героиню, ошалевшую от любви к Мареку, которого она не колышет…
– А Марек – это кто?
– Юрек, но ему совсем не обязательно быть завредакцией, возможно, у нас он получит должность повыше. Не исключено, даже место Пуха.
– А почему вы не оставите самого Пуха?
– Только через мой труп! – решительно возразила я. – Когда я творю, своих героев вижу воочию, и тут уж мне себя ни в жизнь не убедить, что какая-то женщина может ошалеть от любви к нему. А работать без внутренней убежденности я просто не могу, сама должна верить тому, что выходит из-под моего пера, тьфу, компьютера. Внутреннее убеждение – это, знаете ли…
– Понятно, – перебил меня Бартек. И хорошо сделал, о внутренней убежденности я могла рассуждать часами. – Выходит, вы тут нашему телевидению перемываете косточки?
– Догадался наконец! – насмешливо похвалила его Марта. – Усек нашу концепцию? Представим в сериале закулисную жизнь нашего телевидения и тем самым добьемся потрясающего рейтинга популярности. Вроде бы ничего особенного, обычные люди с их переживаниями и даже страстями…
– …а тут вдруг всплывает жуткое преступление! – подбросила я свои три гроша.
Искоса глянув на меня, Марта пояснила коллеге:
– Иоанну я привлекла к созданию сценария, потому как детективы по ее части. Она на этих трупах собаку съела…
– Мартуся, ну что ты несешь! – возмутилась я.
Судя по всему, Бартек действительно усек общую концепцию будущего сериала, и не скажу, что был так уж потрясен. Телевидение он знал наверняка лучше меня и не стал выдвигать принципиальных возражений. Выдвинул лишь одно личного порядка, заявив:
– Мне это ничем не грозит, я на телевидении работаю по контракту, но вот Марту, пожалуй, и турнуть могут.
– Не бери в голову, – успокоила я его, – где надо – смягчим, завуалируем. А я обязуюсь столько всего напутать в сценарии, что никто не доберется до сути. Сам же слышал, мне и стараться особенно не придется, у меня прежние времена и так постоянно путаются с современностью. А грехов побольше припишем покойникам, лучше коммунистам, мирно скончавшимся от старости. Задача Марты проследить, чтобы я не переусердствовала в своем стремлении нагнетать криминал и случайно не угодила в какую-нибудь настоящую телевизионную аферу, участники которой еще живы-здоровы и не коммунисты, вот их касаться нельзя, сама понимаю. Так что есть шансы – никто себя не узнает и нам все сойдет с рук.
– Чего желаю вам от всей души, – с чувством произнес Бартек, но в его голосе прозвучала неуверенность.
Однако я уже разозлилась, поэтому раздраженно добавила:
– И вообще, мое дело работать, а расследование должны вести менты, и если все мне затушуют, следующий сериал напишу о них. Пусть знают, и мне плевать, если под эти мои слова подведут статью об уголовно наказуемой угрозе…
А потом мы обсудили устройство помещений, в которых одни наши персонажи могли бы подслушивать других, опытным путем проверив такую возможность на примере моей квартиры, в чем нам с Мартой активно помогал Бартек. А затем они оба ушли, чрезвычайно занятые друг другом. Я и не поняла, служебно или приватно. Вот хорошо, если бы Мартусины красота и очарование положительно сказались на пунктуальности Бартека.
После их ухода я обнаружила, что пленки с записями пожара остались у меня, причем одна кассета даже торчала в видике. Вытянув ее оттуда, я взяла в руки обе кассеты и задумалась, куда их положить, чтобы потом не искать и чтобы ненароком не запропастились. У меня такое случается с нужными вещами и, к сожалению, с документами. Я уже по горькому опыту знала: если прячу вещь туда, где ее очень легко найти, она теряется с концами. Если же, не задумываясь, ткну куда попало, она тоже теряется, но потом случайно находится, когда ее совсем не ищешь. Данные кассеты были нам слишком дороги, рисковать я не могла, а потому принялась соображать особенно рассудительно и логично.
В моей квартире валялось великое множество всевозможных кассет, думаю, в конечном счете их было не меньше книжек, я имею в виду пропорциональное соотношение, в среднем на пятьдесят книг две кассеты.
Кассеты я всегда старалась складывать поближе к телевизору, так что там уже громоздилась порядочная куча. Сунуть в эту кучу и пожарные? И что, потом переворачивать весь этот хлам, разбирая сплошь и рядом почти стертые надписи на корешках?
С кассетами в руках прошлась по всей квартире, включая и кухню. Увидела на столе забытые упаковки с блинчиками с мясом, отругала себя – надо было сразу сунуть в морозильник, ведь испортятся. И сунула, хотя мне что-то мешало и пришлось действовать одной рукой, но тут одновременно заголосили домофон и телефон, и я поспешила в прихожую. Как всегда, не интересуясь, кто рвется ко мне, отворила дверь в парадное и принялась разыскивать в комнате трезвонящий телефон. Вот вечно так, не помню, где бросила трубку. Впопыхах схватила трубку факса, хотя говорить в нее не любила из-за короткого провода.
В телефоне оказалась Анита.
– Надеюсь, ты еще не легла? – без предисловий начала подруга, и я только теперь отдала себе отчет в том, что давно наступила ночь. – Слушай, я тут вспомнила фамилию типа, которого тогда задушили в "Мариотте". Его звали Стефан, правильно?
– И вовсе нет! – возразила я. – Его звали Антоний. Антоний Липчак.
– Чушь! – отрезала Анита. – Никакой он не Липчак. Точно помню, Стефан. И фамилия такая подходящая… минутку… ну да, Трупский! Стефан Трупский!
У меня голова пошла кругом.
– Полиция расспрашивала меня о каком-то Трупском, но я никогда не слышала о таком! – крикнула я в трубку. – А тот, в отеле, был Антоний Липчак, тоже полиция установила, не я выдумала.
Похоже, Анита была несколько озадачена.
– И что, полиция в отеле видела его документы?
– Вот именно, видела! И паспорт, и права, и кредитные карточки.
– Надо же, так перекрасился! – удивилась Анита. – Так вот, слушай меня, он такой же Липчак, как я прима-балерина. Я отлично знала этого типа, сколько раз приходилось встречаться с ним во время всевозможных мероприятий, как журналистских, так и деловых, а в последние годы на презентациях и тому подобной ерунде, так что прекрасно его помню. И, несмотря на невзрачную внешность, проныра он был тот еще! Хуже меня! И в сто раз нахальней! У представителей правящей элиты при виде этого типа сразу вытягивались физиономии. Прямо скажу – не любили его, но считаться были вынуждены. И с большинством сильных мира сего он был на "ты". Как-то один из моих друзей-журналистов разоткровенничался со мной, вот тогда-то я узнала, что пан Трупский – крупнейший специалист по части чужих секретов, коллекционирует их многие годы, хобби у него такое, и это дает ему возможность управлять людьми – заметь, людьми весьма влиятельными, – как марионетками.
Естественно, я сразу же спросила:
– А среди послушных ему марионеток не было ли представителей средств массовой информации, скажем телевидения?
Анита оправдала мои ожидания:
– Наверняка были, но он всегда предпочитал иметь дело с бизнесменами в области торговли, банковской сферы и с крупными монополистами. В общем, там, где делаются большие деньги.
– Вот я и говорю – средства массовой информации. К тому же это еще и власть, не только большие деньги.
– А что? – немедленно поинтересовалась опытная журналистка.
Я тяжело вздохнула:
– Да так, ничего особенного. Ты всколыхнула было во мне надежды, но тогда уж это можно бы считать просто чудом…
Подруга одернула меня:
– Вот именно, не стоит требовать от жизни слишком многого. Всезнающий Стефан еще помогал людям в получении кредитов – как банковских, так и всяких прочих, тоже услуга немаловажная. Как видишь, натура широкая, действовал на всех фронтах. Одни его отгоняли, другие, наоборот, гонялись за ним. Почему отгоняли? Да просто, зная его профессию, человек боялся, как бы паршивец не разнюхал чего не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47