Бывало, спросишь: «Как живешь, Клава?». Она засмеется: «Живу, баба Поля, на большой палец с присыпочкой». И правда, деньги у нее водились постоянно. Приезжала всегда не в райцентровском автобусе, который ежедневно утром и вечером к нам ходит, а на такси. Подарки родителям привозила. Подружкам тоже – кому модную блузку, кому дорогие импортные колготки дарила.
– Одна приезжала, без мужа?
– А был ли у нее муж?… Слушок по селу прокатывался, будто в Новосибирске она выходила замуж за какого-то богача, но быстро заглох. С мужчиной я видела ее всего один раз. Нынче на День Победы утром прикатила в синей легковушке, а вечером укатила. Мужчина, управлявший легковушкой, высокий, представительный и вежливый. Имя и отчество не русские. Я в тот день принесла Шиферовым утренний отцовский улов. Улучив минуту, спросила Клаву: «Замуж вышла?». Она, как всегда, засмеялась: «Нет, баба Поля. Это мой бой-френд». А годов тому «френду» за тридцать с хорошим лишком. Лет на десять старше ее.
– С кем она дружила в Березовке?
– Самой близкой подругой у нее была завклубом Лариса Хлудневская. Не помнишь Лариску?
– Ну, как же, помню.
– Вот и поговори с ней, если хочешь узнать подробности о Клаве. Лариска серьезная, врать не умеет.
– Мне с Клавиными родителями надо как-то побеседовать.
– Тимофея Макаровича с инфарктом сегодня утром «скорая» увезла в районную больницу. А Ксения Родионовна перед твоим приездом пошла к Ларисе Хлудневской за фотокарточками.
– За какими?
– Лариска фотографировала Клавины похороны. Сама она карточек не делает. Заказывает в райцентре. Сегодня обещала привезти… – Полина Владимировна посмотрела в окно и удивленно ойкнула: – Ой, легка на помине! Ксюша Шиферова с фотографическим пакетом шла от Лариски и вдруг повернула к нашему дому.
Ксения Родионовна была не намного старше Бирюкова, но сейчас Антон с трудом узнал односельчанку. Убитая горем, в черном траурном наряде, она походила на пожилую монахиню. Перешагнув порог, Шиферова тихо поздоровалась. Полина Владимировна выдвинула из-под стола табуретку и приветливо предложила:
– Садись, Ксюшенька, в ногах правды нет.
– Я всего на минутку… – присаживаясь, сказала Ксения Родионовна. – Увидела в вашем дворе машину Антона Игнатьевича и решила зайти, чтобы узнать, как идет следствие по убийству моей единственной дочери.
– Следствие идет полным ходом, но убийцы пока скрываются, – ответил Антон.
– Неужели уйдут от расплаты?
– Думаю, что нет. Через недельку-другую отыщем их.
– В Москве и Новосибирске вон какие громкие убийства, а преступников не могут найти.
– Райцентр не Москва и не Новосибирск. У нас спрятаться труднее, чем в большом городе, – сказал Антон и сразу спросил: – А что вы можете сказать о личной жизни дочери?
Ксения Родионовна поправила на коленях пухлый пакет фотофирмы «Кодак». Вздохнув, потупилась:
– Личную жизнь Клава скрывала от нас с отцом. Когда мы спрашивали об этом, отделывалась шуточками-прибауточками. У нее всегда все было «о'кей».
– Меня интересуют Клавины друзья или знакомые мужчины.
– Нам известен только Оскар Эрнстович, с которым дочь приезжала нынче в День Победы. Других ее знакомых в нашем доме никогда не было.
– Может, в разговоре упоминала Ястребова или, скажем, Ястреба?
– Нет. Разговор о мужчинах для Клавы был тайной за семью печатями.
– Почему ей в Новосибирске не пожилось?
– Говорила, что Новосибирск дурной город. В райцентре, мол, и жизнь спокойнее, и зарабатывать можно неплохо.
– Замужеством Клава себя не обременяла?
– Ольга, жена нашего участкового Саши Двораковского, в прошлом году мне проговорилась, будто Клава рассказывала ей, что в Новосибирске выходила замуж за очень богатого бизнесмена. Когда я спросила дочь – правда ли это? – она расхохоталась и показала чистый паспорт. Без штампа о регистрации брака.
Каждый ответ Ксении Родионовны убеждал Бирюкова в том, что о личной жизни дочери она действительно ничего не знает. Чтобы сгладить тягостное впечатление от бесплодного разговора, Антон попросил посмотреть похоронные фотографии. Ксения Родионовна молча подала ему кодаковский пакет. Десятка полтора цветных фотоснимков запечатлели моменты прощания родителей с покойной дочерью, лежавшей в обитом кумачовым бархатом гробу, и устроенные наскоро поминки у свеженасыпанной могилы со стандартным мраморным памятником. Сделанные на глянцевой фотобумаге снимки были отчетливые. Неторопливо рассматривая их, Бирюков легко узнавал односельчан. Не смог он узнать лишь одного рослого парня в черной водолазке, сфотографированного дважды. На одном снимке парень, наклонив коротко стриженную голову так, что не видно было лица, укладывал на постамент памятника букет красных гвоздик. На другом – закрыв глаза, подносил к смуглому лицу с крючковатым носом поминальную рюмку. Показывая этот снимок Ксении Родионовне, Антон спросил:
– Что за парень?
Шиферова долго смотрела на фотографию. Ответила с тяжелым вздохом:
– Не знаю. На кладбище я ничего не видела. Глаза словно мраком затянуло.
Антон показал фотоснимок матери:
– А ты, мам, не знаешь его?
Полина Владимировна прежде, чем ответить, достала из кухонного буфета очки. Надев их, глянула на снимок и быстро сказала:
– Это чужак, не березовский. Видела его на кладбище.
– С кем и в какой машине приезжал?
– Вот этого, сынок, я не видела.
– А вообще у кладбища много машин было?
– Нет. Процессия от села пешком тянулась. Только трое или четверо из березовцев на машинах ехали Да участковый Двораковский на мотоцикле.
Антон обратился к Шиферовой:
– Можно на время взять эту фотографию?
– Берите хоть навсегда. Она мне не нужна, – тихо ответила Ксения Родионовна.
Отложив заинтересовавший его снимок в сторону, Антон внимательно рассмотрел остальные фотографии. Больше ни один «чужак» в объектив фотоаппарата не попал. Когда Шиферова собралась уходить, Полина Владимировна предложила:
– Посиди еще чуток, Ксюша. Скоро Игнат Матвеевич с рыбалки вернется. Свежей рыбкой тебя угощу.
– Спасибо, тетя Поля. Никакая еда мне на ум не идет. Боюсь, что следом за Тимофеем слягу в больницу.
– Не убивайся, милая. Разве у одной тебя горе. Погляди, сколько в одной Чечне молодых солдатиков гибнет. Думаешь, их матерям легче, чем тебе?
– Там – война, а у нас – глушь сибирская, но людей стреляют, как на фронте, – с горечью проговорила Ксения Родионовна и попрощалась.
– Ох, горе-горюшко великое… – Полина Владимировна, покачав головой, посмотрела на сына. – Поскорее бы вы нашли да осудили убийц. Может, Шиферовым хоть маленько бы полегчало.
– Скоро, мам, только сказки сказываются. А преступников живых или мертвых разыщем, – твердо сказал Антон. – Не знаешь, как позвонить Двораковскому?
– У него карманный телефон. Погляди в справочнике на буфете. Отец там своей рукой записывал.
Отыскав отцовскую запись, Антон набрал сотовый номер. Как только участковый ответил, представился и сказал:
– Саша, я сейчас у родителей. Загляни ко мне на несколько минут.
Двораковский появился быстро. Полина Владимировна сразу вышла из дома во двор, чтобы загнать кур на насест. Бирюков показал участковому фотографию:
– Посмотри, Саша, что за орел, зажмурившись, нюхает поминальную рюмку?
– Наверно, ухажер Клавы Шиферовой, если примчался на похороны, – сказал Двораковский.
– На какой машине приезжал?
– На светлом «Мерседесе». За рулем сидел такой же габаритный «качок». Только не кавказского вида, как этот, а с похмельной российской физиономией.
– Почему «россиянин» ни разу в объектив фотоаппарата не попал?
– Да он из «мерса» не вылазил. Орел тоже появился у могилы, когда Шиферову уже зарыли. Положил к памятнику букет цветов, выпил предложенную рюмку и слинял.
– Госномера у «Мерседеса» какие?
– Обычные, с индексом Новосибирской области. Вот только цифры, Антон Игнатьевич, я не запомнил. Обстановка была, прямо сказать, угнетающая. Истерический плач Ксении Родионовны, заунывные причитания старух, суета…
– Жаль, Саша, что не запомнил. Оперативнику при любой обстановке надо держать глаз остро.
– Виноват, Антон Игнатьевич, – смутился Двораковский. – В следующий раз, если увижу этого «мерса», не проморгаю.
– Постарайся, но помни: «габаритные качки», как ты их назвал, могут быть вооружены до зубов.
– Не беспокойтесь. На ура под пули не полезу.
– В Раздольном давно был?
– Позавчера ездил к Богдану Куделькину за жмыхом для кур.
– Как там себя чувствует Кеша Упадышев?
– С геморроем бюллетенит.
– Съезди завтра утречком пораньше к нему. Попробуй узнать правду, как он недавно возвращался из райцентра в частных «Жигулях». Голубеву Кеша наплел такую детективную околесицу, что не стыкуется ни с какими показаниями. Оформи это протоколом. После встретимся. Я пробуду в Березовке до завтрашнего полудня.
– К полудню я запросто управлюсь, – сказал участковый.
– Постарайся, Саша, – Бирюков подал Двораковскому руку. – До свидания.
Вскоре после ухода Двораковского пришел с рыбалки Игнат Матвеевич, высоким ростом и сутуловатостью похожий на своего отца, деда Матвея, безболезненно скончавшегося во сне на сто шестнадцатом году жизни. Сдержанно поздоровавшись с Антоном, он передал Полине Владимировне садок с крупными окунями и словно приказал:
– Жарь, мать, рыбу. Угостим сына экологически чистым продуктом.
Антон улыбнулся:
– Оказывается, ты заядлым рыбаком стал.
– В селе пенсионеру только рыбалка и остается в утеху.
– Не скучаешь по председательской работе?
– Лошадь по хомуту не скучает. Это чиновников, которые за руководящие кресла мертвой хваткой держатся, приходится кнутом на пенсию гнать. Надолго к нам заглянул?
– На одну ночь.
– С Клавой Шиферовой разбираешься?
– С ней.
– Ну-ну… Большое горе у Шиферовых.
Глава XV
В Раздольное Двораковский приехал спозаранку, когда по селу брело на выпаса понурое стадо, подгоняемое резкими щелчками пастушьего кнута. Во дворе Упадышевых полураздетая жена Кеши ополаскивала подойник.
– Людмила, где твой суженый? – спросил участковый.
– Храпит, как трактор, – Упадышева сочно матюгнулась и по привычке добавила: – Прости меня, Господи, туды-его-мать.
– Разбуди по-быстрому.
– Присядь на лавочку. Щас вытурю из хаты дурака.
Минут через десять на ветхом крыльце появился заспанный Кеша в измятых галифе, в майке-безрукавке и в тапочках на босу ногу. Примащиваясь рядом с Двораковским на лавочку, недовольно заговорил:
– Тебе, Санек, чо, в жизни покоя нету? Какого хрена ни свет ни заря нагрянул? Больному человеку отдохнуть не даешь.
– Районный прокурор меня прислал, – сказал участковый.
– А прокурору чего не спится?
– Хочет привлечь тебя к ответственности за ложные показания.
Кеша пальцами протер заспанные глаза:
– Кому я чо показывал?
– С оперуполномоченным уголовного розыска Голубевым в шашлычной разговаривал?
– Не помню.
– Не увиливай, Иннокентий. Прокурору дословно известно, какую чепуху ты наплел Голубеву, и он по-серьезному намерен взяться за тебя.
Упадышев заскорузлой ладонью вытер вспотевшую лысину и ухмыльнулся:
– Не стращай, Саня. Не в сталинскую эпоху живем, когда без суда и следствия к стенке ставили. Теперь воля вольная.
– Конечно, к стенке теперь не ставят, но за ложные показания до трех лет лишения свободы дают.
– В кутузке сидеть?
– В исправительно-трудовой колонии, где уголовников содержат.
– Ты чо накаркиваешь?… На хрена мне вляпываться в уголовную компанию? Я не вор и не убивец.
– Если не хочешь «вляпаться», расскажи мне правду, как приехал в «Жигулях» из райцентра в Раздольное.
– Ну, ты прилипчивый, как банный лист… Чо про пустяк рассказывать? Ехали, ехали и приехали.
– Рассказывай подробно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Одна приезжала, без мужа?
– А был ли у нее муж?… Слушок по селу прокатывался, будто в Новосибирске она выходила замуж за какого-то богача, но быстро заглох. С мужчиной я видела ее всего один раз. Нынче на День Победы утром прикатила в синей легковушке, а вечером укатила. Мужчина, управлявший легковушкой, высокий, представительный и вежливый. Имя и отчество не русские. Я в тот день принесла Шиферовым утренний отцовский улов. Улучив минуту, спросила Клаву: «Замуж вышла?». Она, как всегда, засмеялась: «Нет, баба Поля. Это мой бой-френд». А годов тому «френду» за тридцать с хорошим лишком. Лет на десять старше ее.
– С кем она дружила в Березовке?
– Самой близкой подругой у нее была завклубом Лариса Хлудневская. Не помнишь Лариску?
– Ну, как же, помню.
– Вот и поговори с ней, если хочешь узнать подробности о Клаве. Лариска серьезная, врать не умеет.
– Мне с Клавиными родителями надо как-то побеседовать.
– Тимофея Макаровича с инфарктом сегодня утром «скорая» увезла в районную больницу. А Ксения Родионовна перед твоим приездом пошла к Ларисе Хлудневской за фотокарточками.
– За какими?
– Лариска фотографировала Клавины похороны. Сама она карточек не делает. Заказывает в райцентре. Сегодня обещала привезти… – Полина Владимировна посмотрела в окно и удивленно ойкнула: – Ой, легка на помине! Ксюша Шиферова с фотографическим пакетом шла от Лариски и вдруг повернула к нашему дому.
Ксения Родионовна была не намного старше Бирюкова, но сейчас Антон с трудом узнал односельчанку. Убитая горем, в черном траурном наряде, она походила на пожилую монахиню. Перешагнув порог, Шиферова тихо поздоровалась. Полина Владимировна выдвинула из-под стола табуретку и приветливо предложила:
– Садись, Ксюшенька, в ногах правды нет.
– Я всего на минутку… – присаживаясь, сказала Ксения Родионовна. – Увидела в вашем дворе машину Антона Игнатьевича и решила зайти, чтобы узнать, как идет следствие по убийству моей единственной дочери.
– Следствие идет полным ходом, но убийцы пока скрываются, – ответил Антон.
– Неужели уйдут от расплаты?
– Думаю, что нет. Через недельку-другую отыщем их.
– В Москве и Новосибирске вон какие громкие убийства, а преступников не могут найти.
– Райцентр не Москва и не Новосибирск. У нас спрятаться труднее, чем в большом городе, – сказал Антон и сразу спросил: – А что вы можете сказать о личной жизни дочери?
Ксения Родионовна поправила на коленях пухлый пакет фотофирмы «Кодак». Вздохнув, потупилась:
– Личную жизнь Клава скрывала от нас с отцом. Когда мы спрашивали об этом, отделывалась шуточками-прибауточками. У нее всегда все было «о'кей».
– Меня интересуют Клавины друзья или знакомые мужчины.
– Нам известен только Оскар Эрнстович, с которым дочь приезжала нынче в День Победы. Других ее знакомых в нашем доме никогда не было.
– Может, в разговоре упоминала Ястребова или, скажем, Ястреба?
– Нет. Разговор о мужчинах для Клавы был тайной за семью печатями.
– Почему ей в Новосибирске не пожилось?
– Говорила, что Новосибирск дурной город. В райцентре, мол, и жизнь спокойнее, и зарабатывать можно неплохо.
– Замужеством Клава себя не обременяла?
– Ольга, жена нашего участкового Саши Двораковского, в прошлом году мне проговорилась, будто Клава рассказывала ей, что в Новосибирске выходила замуж за очень богатого бизнесмена. Когда я спросила дочь – правда ли это? – она расхохоталась и показала чистый паспорт. Без штампа о регистрации брака.
Каждый ответ Ксении Родионовны убеждал Бирюкова в том, что о личной жизни дочери она действительно ничего не знает. Чтобы сгладить тягостное впечатление от бесплодного разговора, Антон попросил посмотреть похоронные фотографии. Ксения Родионовна молча подала ему кодаковский пакет. Десятка полтора цветных фотоснимков запечатлели моменты прощания родителей с покойной дочерью, лежавшей в обитом кумачовым бархатом гробу, и устроенные наскоро поминки у свеженасыпанной могилы со стандартным мраморным памятником. Сделанные на глянцевой фотобумаге снимки были отчетливые. Неторопливо рассматривая их, Бирюков легко узнавал односельчан. Не смог он узнать лишь одного рослого парня в черной водолазке, сфотографированного дважды. На одном снимке парень, наклонив коротко стриженную голову так, что не видно было лица, укладывал на постамент памятника букет красных гвоздик. На другом – закрыв глаза, подносил к смуглому лицу с крючковатым носом поминальную рюмку. Показывая этот снимок Ксении Родионовне, Антон спросил:
– Что за парень?
Шиферова долго смотрела на фотографию. Ответила с тяжелым вздохом:
– Не знаю. На кладбище я ничего не видела. Глаза словно мраком затянуло.
Антон показал фотоснимок матери:
– А ты, мам, не знаешь его?
Полина Владимировна прежде, чем ответить, достала из кухонного буфета очки. Надев их, глянула на снимок и быстро сказала:
– Это чужак, не березовский. Видела его на кладбище.
– С кем и в какой машине приезжал?
– Вот этого, сынок, я не видела.
– А вообще у кладбища много машин было?
– Нет. Процессия от села пешком тянулась. Только трое или четверо из березовцев на машинах ехали Да участковый Двораковский на мотоцикле.
Антон обратился к Шиферовой:
– Можно на время взять эту фотографию?
– Берите хоть навсегда. Она мне не нужна, – тихо ответила Ксения Родионовна.
Отложив заинтересовавший его снимок в сторону, Антон внимательно рассмотрел остальные фотографии. Больше ни один «чужак» в объектив фотоаппарата не попал. Когда Шиферова собралась уходить, Полина Владимировна предложила:
– Посиди еще чуток, Ксюша. Скоро Игнат Матвеевич с рыбалки вернется. Свежей рыбкой тебя угощу.
– Спасибо, тетя Поля. Никакая еда мне на ум не идет. Боюсь, что следом за Тимофеем слягу в больницу.
– Не убивайся, милая. Разве у одной тебя горе. Погляди, сколько в одной Чечне молодых солдатиков гибнет. Думаешь, их матерям легче, чем тебе?
– Там – война, а у нас – глушь сибирская, но людей стреляют, как на фронте, – с горечью проговорила Ксения Родионовна и попрощалась.
– Ох, горе-горюшко великое… – Полина Владимировна, покачав головой, посмотрела на сына. – Поскорее бы вы нашли да осудили убийц. Может, Шиферовым хоть маленько бы полегчало.
– Скоро, мам, только сказки сказываются. А преступников живых или мертвых разыщем, – твердо сказал Антон. – Не знаешь, как позвонить Двораковскому?
– У него карманный телефон. Погляди в справочнике на буфете. Отец там своей рукой записывал.
Отыскав отцовскую запись, Антон набрал сотовый номер. Как только участковый ответил, представился и сказал:
– Саша, я сейчас у родителей. Загляни ко мне на несколько минут.
Двораковский появился быстро. Полина Владимировна сразу вышла из дома во двор, чтобы загнать кур на насест. Бирюков показал участковому фотографию:
– Посмотри, Саша, что за орел, зажмурившись, нюхает поминальную рюмку?
– Наверно, ухажер Клавы Шиферовой, если примчался на похороны, – сказал Двораковский.
– На какой машине приезжал?
– На светлом «Мерседесе». За рулем сидел такой же габаритный «качок». Только не кавказского вида, как этот, а с похмельной российской физиономией.
– Почему «россиянин» ни разу в объектив фотоаппарата не попал?
– Да он из «мерса» не вылазил. Орел тоже появился у могилы, когда Шиферову уже зарыли. Положил к памятнику букет цветов, выпил предложенную рюмку и слинял.
– Госномера у «Мерседеса» какие?
– Обычные, с индексом Новосибирской области. Вот только цифры, Антон Игнатьевич, я не запомнил. Обстановка была, прямо сказать, угнетающая. Истерический плач Ксении Родионовны, заунывные причитания старух, суета…
– Жаль, Саша, что не запомнил. Оперативнику при любой обстановке надо держать глаз остро.
– Виноват, Антон Игнатьевич, – смутился Двораковский. – В следующий раз, если увижу этого «мерса», не проморгаю.
– Постарайся, но помни: «габаритные качки», как ты их назвал, могут быть вооружены до зубов.
– Не беспокойтесь. На ура под пули не полезу.
– В Раздольном давно был?
– Позавчера ездил к Богдану Куделькину за жмыхом для кур.
– Как там себя чувствует Кеша Упадышев?
– С геморроем бюллетенит.
– Съезди завтра утречком пораньше к нему. Попробуй узнать правду, как он недавно возвращался из райцентра в частных «Жигулях». Голубеву Кеша наплел такую детективную околесицу, что не стыкуется ни с какими показаниями. Оформи это протоколом. После встретимся. Я пробуду в Березовке до завтрашнего полудня.
– К полудню я запросто управлюсь, – сказал участковый.
– Постарайся, Саша, – Бирюков подал Двораковскому руку. – До свидания.
Вскоре после ухода Двораковского пришел с рыбалки Игнат Матвеевич, высоким ростом и сутуловатостью похожий на своего отца, деда Матвея, безболезненно скончавшегося во сне на сто шестнадцатом году жизни. Сдержанно поздоровавшись с Антоном, он передал Полине Владимировне садок с крупными окунями и словно приказал:
– Жарь, мать, рыбу. Угостим сына экологически чистым продуктом.
Антон улыбнулся:
– Оказывается, ты заядлым рыбаком стал.
– В селе пенсионеру только рыбалка и остается в утеху.
– Не скучаешь по председательской работе?
– Лошадь по хомуту не скучает. Это чиновников, которые за руководящие кресла мертвой хваткой держатся, приходится кнутом на пенсию гнать. Надолго к нам заглянул?
– На одну ночь.
– С Клавой Шиферовой разбираешься?
– С ней.
– Ну-ну… Большое горе у Шиферовых.
Глава XV
В Раздольное Двораковский приехал спозаранку, когда по селу брело на выпаса понурое стадо, подгоняемое резкими щелчками пастушьего кнута. Во дворе Упадышевых полураздетая жена Кеши ополаскивала подойник.
– Людмила, где твой суженый? – спросил участковый.
– Храпит, как трактор, – Упадышева сочно матюгнулась и по привычке добавила: – Прости меня, Господи, туды-его-мать.
– Разбуди по-быстрому.
– Присядь на лавочку. Щас вытурю из хаты дурака.
Минут через десять на ветхом крыльце появился заспанный Кеша в измятых галифе, в майке-безрукавке и в тапочках на босу ногу. Примащиваясь рядом с Двораковским на лавочку, недовольно заговорил:
– Тебе, Санек, чо, в жизни покоя нету? Какого хрена ни свет ни заря нагрянул? Больному человеку отдохнуть не даешь.
– Районный прокурор меня прислал, – сказал участковый.
– А прокурору чего не спится?
– Хочет привлечь тебя к ответственности за ложные показания.
Кеша пальцами протер заспанные глаза:
– Кому я чо показывал?
– С оперуполномоченным уголовного розыска Голубевым в шашлычной разговаривал?
– Не помню.
– Не увиливай, Иннокентий. Прокурору дословно известно, какую чепуху ты наплел Голубеву, и он по-серьезному намерен взяться за тебя.
Упадышев заскорузлой ладонью вытер вспотевшую лысину и ухмыльнулся:
– Не стращай, Саня. Не в сталинскую эпоху живем, когда без суда и следствия к стенке ставили. Теперь воля вольная.
– Конечно, к стенке теперь не ставят, но за ложные показания до трех лет лишения свободы дают.
– В кутузке сидеть?
– В исправительно-трудовой колонии, где уголовников содержат.
– Ты чо накаркиваешь?… На хрена мне вляпываться в уголовную компанию? Я не вор и не убивец.
– Если не хочешь «вляпаться», расскажи мне правду, как приехал в «Жигулях» из райцентра в Раздольное.
– Ну, ты прилипчивый, как банный лист… Чо про пустяк рассказывать? Ехали, ехали и приехали.
– Рассказывай подробно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29