«Смотри — юристы», — прочел я и принялся листать справочник заново. Не знаю, что я надеялся там найти. Восемнадцать страниц с телефонами юристов, и Джонов среди них — хоть пруд пруди. Какой смысл их обзванивать? Я продолжал машинально листать справочник, надеясь уже только на озарение, и название фирмы «Карсон, Киддер и Диль» надоумило меня обратиться к фамилиям на "В". Я позвонил Карсону Вериллу, адвокату Крейга.
Он ничего нового не слышал, так как передал дело Эрролу Блэнкеншипу, зато пожелал узнать, кто я и что мне нужно. Я назвался дантистом и личным другом Крейга, не потрудившись представиться, да он на этом и не настаивал.
Потом я позвонил Эрролу Блэнкеншипу. Он вышел, и меня попросили оставить фамилию и номер телефона.
Грабов, Грабов, Грабов. Телефоны художников занимали две страницы. Грабова там не было. Я отыскал художественные галереи: а вдруг у него собственная галерея? Если она и была у Грабова, он назвал ее как-то иначе.
Я снова кинул монету и набрал телефон галереи Нэрроубэк, в западной части Бродвея, в Сохо. Хрипловатый женский голос наконец ответил, когда я уже собрался было положить трубку.
— Не могли бы вы мне помочь? — обратился я к ней. — Примерно месяц тому назад я видел картину, и она произвела на меня потрясающее впечатление. Но я ничего не знаю о художнике.
— Постараюсь, вот только возьму сигарету. Так. Значит, вы видели картину здесь, в нашей галерее?
— Нет.
— Нет? Где же вы ее видели?
Действительно — где?
— В частном доме, у приятеля моего приятеля. Кажется, они приобрели ее на вернисаже на Вашингтон-сквер год назад. Впрочем, может быть, и два. Тут полная неясность.
— Понимаю.
Неужели? Удивительная женщина!
— Единственное, что я знаю, это фамилия художника — Грабов.
— Грабов?
— Грабов, — подтвердил я и повторил по буквам.
— Это имя или фамилия?
— Это то, что я увидел в углу холста, — уточнил я. — Говорят, так зовут его кота, но, по-моему, это его фамилия.
— И вы намерены его разыскать?
— Верно. Я не разбираюсь в искусстве...
— Но, держу пари, отлично знаете, что вам нужно.
— Иногда. Вообще-то мне редко нравится живопись, но его картина понравилась, с ума нейдет. Хозяева продавать картину не собираются. Вот я и подумал: разыщу-ка я художника, возможно, у него еще что-нибудь стоящее найдется. Но как тут быть? Нет его в телефонном справочнике, Грабова, и я понятия не имею, как его разыскать.
— Вы и позвонили нам.
— Верно.
— Жаль, что вы не позвонили немного попозже. Да нет, не извиняйтесь, мне уж все равно пора вставать. Так вы по справочнику обзваниваете все галереи подряд? Вы, случайно, не совладелец телефонной компании?
— Нет, я...
— Наверное, вы богаты. Я угадала?
— Не так чтоб уж очень.
— Если вы человек богатый или, скажем, зажиточный, я вам покажу множество чудных картин. Даже мистер Грабов такие не пишет. Или миссис Грабов. Приезжайте, посмотрите, что у нас есть.
— Хм...
— Сомневаетесь, потому что у нас нет работ Грабова. Но у нас потрясающее собрание картин, написанных маслом, кисти Дениз Рафаэлсон. Есть и ее графические работы. Но вы, наверное, не слышали про нее?
— Видите ли, я...
— Так вот, вы с ней сейчас разговариваете. Потрясены?
— Разумеется.
— Правда? Не поверю. Пожалуй, я никогда не слышала про художника по фамилии Грабов. Да вы хоть представляете себе, что в этом городе миллионы художников? Ну, не буквально миллионы, но огромная масса. Так вы звоните во все галереи?
— Нет, — возразил я и, опередив ее, добавил: — Я начал с вас.
— Честно? Чем же мы обязаны такой честью?
— Мне понравилось название. Нэрроубэк.
— Я выбрала это название, потому что у мансарды очень странная форма — она постепенно сужается в поперечнике. Поначалу я жалела, что не назвала галерею своим именем — «Дениз Рафаэлсон», ведь бесплатная реклама, черт возьми! Но вот теперь я вижу, что название окупается: мне позвонили. Так в каком же стиле работает Грабов?
Откуда я знаю, разрази меня гром?
— Скорее всего он модернист.
— Вы меня удивили. Я-то полагала, что речь идет о фламандском мастере шестнадцатого века.
— Нет, он абстракционист, предпочитает геометрические фигуры.
— Резкие линии?
— Ну да, — неуверенно сказал я.
— Господи, да так все вокруг пишут! И не спрашивайте — почему. Вам действительно нравятся его работы? Я хочу сказать, чем он привлекает вас, кроме интересных форм и цвета? Насколько я себе представляю его стиль, это искусство для приемной. Вы меня понимаете?
— Нет, — я был заинтригован.
— Ну, я хочу сказать, что такую картину можно повесить в приемной, в фойе. Она не раздражает, гармонирует с декором, радует глаз, но что она выражает? Я ничего не имею против нефигуративного изображения, но что она дает в художественном смысле? На кой хрен такая картина? Конечно, она как нельзя лучше подходит для приемной дантиста. Впрочем, если вы дантист, я села в лужу. Так вы дантист или нет?
— Избави Бог!
— Можно подумать, что вы занимаетесь чем-то прямо противоположным. — Зубы людям выбиваете? Ох, я сегодня с утра что-то не в себе! А что, сейчас уже день? Господи, уж и утро прошло.
— День только начинается.
— Гэ-Ха-Гэ.
— Извините, не понял?
— Там вы отыщете своего Грабова, хоть, по правде говоря, не стоит он таких хлопот. На мой взгляд, лучше бы купили прекрасную картину единственной в своем роде Дениз Рафаэлсон. А не хотите — обратитесь в Гэ-Ха-Гэ, что означает Гильдия Художников Готэма. Это справочная служба. По их картотеке вы найдете слайды с картин художников. Они вам расскажут, в какой галерее размещены картины, как связаться с художником, если он не размещает свои картины в галереях. Они находятся где-то в центре, в районе Восточных Пятидесятых. Запомните: Гильдия Художников Готэма.
— Мне кажется, я люблю вас.
— Честно? Это так неожиданно, сэр. Я знаю о вас только то, что вы не дантист, и это, по правде говоря, уже хорошо. Держу пари, вы женаты.
— Вы ошибаетесь.
— Да ну? Значит, имеете любовницу.
— Не имею.
— Стало быть, весите сто двадцать килограммов при росте метр пятьдесят в одних носках, и на лице у вас бородавки.
— Насчет бородавок вы неправы.
— Это уже хорошо, бородавки сразу напоминают мне о жабах. А как вас зовут?
Есть ли хоть один шанс, что полицейские доберутся до любознательной леди? Конечно, нет.
— Берни, — ответил я. — Берни Роденбарр.
— Чудесно! Если я выйду за вас замуж, инициалы останутся прежними, и я смогу носить все свои блузы с монограммами. Но мы никогда не встретимся. Мы пережили чудное мгновение в разговоре по телефону, и мы никогда не узнаем друг друга в лицо. Как печально! Впрочем, все о'кей. Вы сказали, что любите меня, и это лучше всего, что происходило со мной за весь вчерашний день. Итак — Гильдия Художников Готэма. Вы меня поняли?
— Понял. Спасибо, Дениз!
— До свидания. Не пропадай, любимый!...
Гильдия Художников Готэма находилась на Восточной Пятьдесят четвертой улице, между Парком и Мэдисон. По телефону сказали, что мне следует явиться к ним; я проехал на автобусе несколько остановок от центра и разыскал их офис. Он располагался над японским рестораном.
Я уже до этого пудрил мозги Дениз Рафаэлсон, придумывая на ходу свою историю, и теперь повторил ее слово в слово молодому человеку с совиным лицом. Он принес мне штук шесть слайдов и эпидиаскоп.
— Все, чем мы располагаем из работ Грабова, — сказал он. — Посмотрите, нет ли среди них картины, которая вам запомнилась.
Ничего похожего на картину, описанную мной Дениз, и в помине не было, и я чуть было не ляпнул это молодому человеку, но вовремя спохватился: ее ведь и в природе не существовало. А на слайде с картины Грабова авторский замысел воплощался яркими цветовыми пятнами, разбросанными по холсту. Картина, прямо скажем, не в моем вкусе, но ведь передо мной была миниатюра, и вполне возможно, что оригинал потряс бы мое воображение.
Впрочем, какое это имело значение?
— Грабов, — решительно сказал я. — Работа, что я видел, выполнена в той же манере, тем же художником.
Я не получил ни телефона, ни адреса. Когда художник выставляется в какой-то галерее, Гильдия располагает только слайдами, а Уолтер Игнатиус Грабов выставляется в галерее Колтноу на Грин-стрит. Эта галерея находится в Сохо, возможно, по соседству с Дениз Рафаэлсон, я плохо знаю юг Гринвич-Виллидж.
Пришлось снова искать отель с платным телефоном, на сей раз Уэйджуорт на Пятьдесят пятой к востоку от Парка. Я позвонил в галерею Колтноу, никто не ответил. Позвонил Джиллиан, никто не ответил. Позвонил в офис Крейга, никто не ответил. Тогда я набрал телефон справочной службы 411 и спросил, есть ли телефон Уолтера Игнатиуса Грабова в списке абонентов Манхэттена. Мне сказали, что он там не числится. Потом мне пришло в голову снова позвонить Дениз и сообщить, что я воспользовался ее добрым советом и разыскал Грабова, но я воздержался. Я снова звонил в галерею Колтноу, потом Джиллиан, в офис Крейга, и все безрезультатно. Никого не было на месте. Я набрал свой собственный номер, и оказалось, что меня тоже нет на месте. У всех вокруг был перерыв на ленч.
Рэй Киршман уже сделал заявку на половину драгоценностей Кристал, а я даже и не украл их до сих пор. Расчет его не оправдался, но он был близок к правде. Тодрас и Нисуондер теперь знают: история с тетушкой — вранье, а я — вор-взломщик. Я понятия не имел, знают ли они, что в квартире было много драгоценностей, как и то, что они сказали Джиллиан и что она им сказала. С Крейгом тоже полная неясность. Вероятно, он все еще в тюрьме, и если Блэнкеншип оказался толковым парнем, он наверняка посоветовал Крейгу держать язык за зубами. Но среди адвокатов не так уж много толковых. А Крейг в любой момент мог проболтаться о Берни, воре-взломщике, и что тогда? От обвинения в убийстве меня ограждал лишь корешок билета, а он не такой уж неуязвимый щит.
Я вышел прогуляться. Был вполне погожий осенний день. Из-за смога солнце стояло как бы в легкой дымке, но все равно было ярко и светло. Такой славный денек оценишь тогда лишь, когда единственной возможностью подышать свежим воздухом станет прогулка в тюремном дворе.
Вот дьявольщина, кто же укокошил эту женщину? У. И. Грабов? Голова? Юрист Джон? Любовник и убийца — одно лицо? Произошло ли убийство из-за ревности к любовнику или по совершенно другой причине? И какое место в этом деле занимают драгоценности? Какое место занимает Крейг? Какое, черт побери, место занимаю я?
* * *
Пока я занимал место лишь в телефонных будках и наконец дозвонился до галереи Колтноу. Женский голос ответил после второго звонка. Женщина была, пожалуй, постарше, чем Дениз Рафаэлсон, и наш разговор не носил такого игривого характера. Мне известно, что она представляет интересы Уолтера Грабова, сказал я, и не будет ли она так любезна помочь мне связаться со старым другом.
— О, у нас действительно выставлялись некоторые его картины, но я не могу припомнить случая, чтобы мы продали хоть одну. Он хотел собрать лучшие свои работы и устроить персональную выставку, но эта идея так и не нашла своего воплощения. Как вы узнали наш телефон?
— Мне его дали в Гильдии Художников Готэма.
— Ах, Гэ-Ха-Гэ! — сказала она. — Разве мы еще не числимся у них, как галерея Уэлли? Вы меня удивили. А Грабов так и не стал модным художником. Он занялся графикой, а потом увлекся техникой печати. Совсем забросил живопись, и, с моей точки зрения, это безумие, потому что он всегда был прекрасным колористом, а теперь заключил себя в жесткие рамки графики. А вы тоже художник?
— Нет, я старый друг Грабова.
— Тогда вам неинтересны профессиональные разговоры. Вам просто нужно узнать, как его найти.
Подождите минутку. — Я подождал, и вскоре голос оператора предложил мне бросить еще одну монетку. Я бросил десятицентовик и предложил ей оставить сдачу себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Он ничего нового не слышал, так как передал дело Эрролу Блэнкеншипу, зато пожелал узнать, кто я и что мне нужно. Я назвался дантистом и личным другом Крейга, не потрудившись представиться, да он на этом и не настаивал.
Потом я позвонил Эрролу Блэнкеншипу. Он вышел, и меня попросили оставить фамилию и номер телефона.
Грабов, Грабов, Грабов. Телефоны художников занимали две страницы. Грабова там не было. Я отыскал художественные галереи: а вдруг у него собственная галерея? Если она и была у Грабова, он назвал ее как-то иначе.
Я снова кинул монету и набрал телефон галереи Нэрроубэк, в западной части Бродвея, в Сохо. Хрипловатый женский голос наконец ответил, когда я уже собрался было положить трубку.
— Не могли бы вы мне помочь? — обратился я к ней. — Примерно месяц тому назад я видел картину, и она произвела на меня потрясающее впечатление. Но я ничего не знаю о художнике.
— Постараюсь, вот только возьму сигарету. Так. Значит, вы видели картину здесь, в нашей галерее?
— Нет.
— Нет? Где же вы ее видели?
Действительно — где?
— В частном доме, у приятеля моего приятеля. Кажется, они приобрели ее на вернисаже на Вашингтон-сквер год назад. Впрочем, может быть, и два. Тут полная неясность.
— Понимаю.
Неужели? Удивительная женщина!
— Единственное, что я знаю, это фамилия художника — Грабов.
— Грабов?
— Грабов, — подтвердил я и повторил по буквам.
— Это имя или фамилия?
— Это то, что я увидел в углу холста, — уточнил я. — Говорят, так зовут его кота, но, по-моему, это его фамилия.
— И вы намерены его разыскать?
— Верно. Я не разбираюсь в искусстве...
— Но, держу пари, отлично знаете, что вам нужно.
— Иногда. Вообще-то мне редко нравится живопись, но его картина понравилась, с ума нейдет. Хозяева продавать картину не собираются. Вот я и подумал: разыщу-ка я художника, возможно, у него еще что-нибудь стоящее найдется. Но как тут быть? Нет его в телефонном справочнике, Грабова, и я понятия не имею, как его разыскать.
— Вы и позвонили нам.
— Верно.
— Жаль, что вы не позвонили немного попозже. Да нет, не извиняйтесь, мне уж все равно пора вставать. Так вы по справочнику обзваниваете все галереи подряд? Вы, случайно, не совладелец телефонной компании?
— Нет, я...
— Наверное, вы богаты. Я угадала?
— Не так чтоб уж очень.
— Если вы человек богатый или, скажем, зажиточный, я вам покажу множество чудных картин. Даже мистер Грабов такие не пишет. Или миссис Грабов. Приезжайте, посмотрите, что у нас есть.
— Хм...
— Сомневаетесь, потому что у нас нет работ Грабова. Но у нас потрясающее собрание картин, написанных маслом, кисти Дениз Рафаэлсон. Есть и ее графические работы. Но вы, наверное, не слышали про нее?
— Видите ли, я...
— Так вот, вы с ней сейчас разговариваете. Потрясены?
— Разумеется.
— Правда? Не поверю. Пожалуй, я никогда не слышала про художника по фамилии Грабов. Да вы хоть представляете себе, что в этом городе миллионы художников? Ну, не буквально миллионы, но огромная масса. Так вы звоните во все галереи?
— Нет, — возразил я и, опередив ее, добавил: — Я начал с вас.
— Честно? Чем же мы обязаны такой честью?
— Мне понравилось название. Нэрроубэк.
— Я выбрала это название, потому что у мансарды очень странная форма — она постепенно сужается в поперечнике. Поначалу я жалела, что не назвала галерею своим именем — «Дениз Рафаэлсон», ведь бесплатная реклама, черт возьми! Но вот теперь я вижу, что название окупается: мне позвонили. Так в каком же стиле работает Грабов?
Откуда я знаю, разрази меня гром?
— Скорее всего он модернист.
— Вы меня удивили. Я-то полагала, что речь идет о фламандском мастере шестнадцатого века.
— Нет, он абстракционист, предпочитает геометрические фигуры.
— Резкие линии?
— Ну да, — неуверенно сказал я.
— Господи, да так все вокруг пишут! И не спрашивайте — почему. Вам действительно нравятся его работы? Я хочу сказать, чем он привлекает вас, кроме интересных форм и цвета? Насколько я себе представляю его стиль, это искусство для приемной. Вы меня понимаете?
— Нет, — я был заинтригован.
— Ну, я хочу сказать, что такую картину можно повесить в приемной, в фойе. Она не раздражает, гармонирует с декором, радует глаз, но что она выражает? Я ничего не имею против нефигуративного изображения, но что она дает в художественном смысле? На кой хрен такая картина? Конечно, она как нельзя лучше подходит для приемной дантиста. Впрочем, если вы дантист, я села в лужу. Так вы дантист или нет?
— Избави Бог!
— Можно подумать, что вы занимаетесь чем-то прямо противоположным. — Зубы людям выбиваете? Ох, я сегодня с утра что-то не в себе! А что, сейчас уже день? Господи, уж и утро прошло.
— День только начинается.
— Гэ-Ха-Гэ.
— Извините, не понял?
— Там вы отыщете своего Грабова, хоть, по правде говоря, не стоит он таких хлопот. На мой взгляд, лучше бы купили прекрасную картину единственной в своем роде Дениз Рафаэлсон. А не хотите — обратитесь в Гэ-Ха-Гэ, что означает Гильдия Художников Готэма. Это справочная служба. По их картотеке вы найдете слайды с картин художников. Они вам расскажут, в какой галерее размещены картины, как связаться с художником, если он не размещает свои картины в галереях. Они находятся где-то в центре, в районе Восточных Пятидесятых. Запомните: Гильдия Художников Готэма.
— Мне кажется, я люблю вас.
— Честно? Это так неожиданно, сэр. Я знаю о вас только то, что вы не дантист, и это, по правде говоря, уже хорошо. Держу пари, вы женаты.
— Вы ошибаетесь.
— Да ну? Значит, имеете любовницу.
— Не имею.
— Стало быть, весите сто двадцать килограммов при росте метр пятьдесят в одних носках, и на лице у вас бородавки.
— Насчет бородавок вы неправы.
— Это уже хорошо, бородавки сразу напоминают мне о жабах. А как вас зовут?
Есть ли хоть один шанс, что полицейские доберутся до любознательной леди? Конечно, нет.
— Берни, — ответил я. — Берни Роденбарр.
— Чудесно! Если я выйду за вас замуж, инициалы останутся прежними, и я смогу носить все свои блузы с монограммами. Но мы никогда не встретимся. Мы пережили чудное мгновение в разговоре по телефону, и мы никогда не узнаем друг друга в лицо. Как печально! Впрочем, все о'кей. Вы сказали, что любите меня, и это лучше всего, что происходило со мной за весь вчерашний день. Итак — Гильдия Художников Готэма. Вы меня поняли?
— Понял. Спасибо, Дениз!
— До свидания. Не пропадай, любимый!...
Гильдия Художников Готэма находилась на Восточной Пятьдесят четвертой улице, между Парком и Мэдисон. По телефону сказали, что мне следует явиться к ним; я проехал на автобусе несколько остановок от центра и разыскал их офис. Он располагался над японским рестораном.
Я уже до этого пудрил мозги Дениз Рафаэлсон, придумывая на ходу свою историю, и теперь повторил ее слово в слово молодому человеку с совиным лицом. Он принес мне штук шесть слайдов и эпидиаскоп.
— Все, чем мы располагаем из работ Грабова, — сказал он. — Посмотрите, нет ли среди них картины, которая вам запомнилась.
Ничего похожего на картину, описанную мной Дениз, и в помине не было, и я чуть было не ляпнул это молодому человеку, но вовремя спохватился: ее ведь и в природе не существовало. А на слайде с картины Грабова авторский замысел воплощался яркими цветовыми пятнами, разбросанными по холсту. Картина, прямо скажем, не в моем вкусе, но ведь передо мной была миниатюра, и вполне возможно, что оригинал потряс бы мое воображение.
Впрочем, какое это имело значение?
— Грабов, — решительно сказал я. — Работа, что я видел, выполнена в той же манере, тем же художником.
Я не получил ни телефона, ни адреса. Когда художник выставляется в какой-то галерее, Гильдия располагает только слайдами, а Уолтер Игнатиус Грабов выставляется в галерее Колтноу на Грин-стрит. Эта галерея находится в Сохо, возможно, по соседству с Дениз Рафаэлсон, я плохо знаю юг Гринвич-Виллидж.
Пришлось снова искать отель с платным телефоном, на сей раз Уэйджуорт на Пятьдесят пятой к востоку от Парка. Я позвонил в галерею Колтноу, никто не ответил. Позвонил Джиллиан, никто не ответил. Позвонил в офис Крейга, никто не ответил. Тогда я набрал телефон справочной службы 411 и спросил, есть ли телефон Уолтера Игнатиуса Грабова в списке абонентов Манхэттена. Мне сказали, что он там не числится. Потом мне пришло в голову снова позвонить Дениз и сообщить, что я воспользовался ее добрым советом и разыскал Грабова, но я воздержался. Я снова звонил в галерею Колтноу, потом Джиллиан, в офис Крейга, и все безрезультатно. Никого не было на месте. Я набрал свой собственный номер, и оказалось, что меня тоже нет на месте. У всех вокруг был перерыв на ленч.
Рэй Киршман уже сделал заявку на половину драгоценностей Кристал, а я даже и не украл их до сих пор. Расчет его не оправдался, но он был близок к правде. Тодрас и Нисуондер теперь знают: история с тетушкой — вранье, а я — вор-взломщик. Я понятия не имел, знают ли они, что в квартире было много драгоценностей, как и то, что они сказали Джиллиан и что она им сказала. С Крейгом тоже полная неясность. Вероятно, он все еще в тюрьме, и если Блэнкеншип оказался толковым парнем, он наверняка посоветовал Крейгу держать язык за зубами. Но среди адвокатов не так уж много толковых. А Крейг в любой момент мог проболтаться о Берни, воре-взломщике, и что тогда? От обвинения в убийстве меня ограждал лишь корешок билета, а он не такой уж неуязвимый щит.
Я вышел прогуляться. Был вполне погожий осенний день. Из-за смога солнце стояло как бы в легкой дымке, но все равно было ярко и светло. Такой славный денек оценишь тогда лишь, когда единственной возможностью подышать свежим воздухом станет прогулка в тюремном дворе.
Вот дьявольщина, кто же укокошил эту женщину? У. И. Грабов? Голова? Юрист Джон? Любовник и убийца — одно лицо? Произошло ли убийство из-за ревности к любовнику или по совершенно другой причине? И какое место в этом деле занимают драгоценности? Какое место занимает Крейг? Какое, черт побери, место занимаю я?
* * *
Пока я занимал место лишь в телефонных будках и наконец дозвонился до галереи Колтноу. Женский голос ответил после второго звонка. Женщина была, пожалуй, постарше, чем Дениз Рафаэлсон, и наш разговор не носил такого игривого характера. Мне известно, что она представляет интересы Уолтера Грабова, сказал я, и не будет ли она так любезна помочь мне связаться со старым другом.
— О, у нас действительно выставлялись некоторые его картины, но я не могу припомнить случая, чтобы мы продали хоть одну. Он хотел собрать лучшие свои работы и устроить персональную выставку, но эта идея так и не нашла своего воплощения. Как вы узнали наш телефон?
— Мне его дали в Гильдии Художников Готэма.
— Ах, Гэ-Ха-Гэ! — сказала она. — Разве мы еще не числимся у них, как галерея Уэлли? Вы меня удивили. А Грабов так и не стал модным художником. Он занялся графикой, а потом увлекся техникой печати. Совсем забросил живопись, и, с моей точки зрения, это безумие, потому что он всегда был прекрасным колористом, а теперь заключил себя в жесткие рамки графики. А вы тоже художник?
— Нет, я старый друг Грабова.
— Тогда вам неинтересны профессиональные разговоры. Вам просто нужно узнать, как его найти.
Подождите минутку. — Я подождал, и вскоре голос оператора предложил мне бросить еще одну монетку. Я бросил десятицентовик и предложил ей оставить сдачу себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25