теперь после рождения ребенка весь квартал Сан-Альфонсо де Лиджори уже не станет показывать на нее пальцем. По правде говоря, девушка еще с трудом верила в такую удачу, но верить так хотелось, что в конце концов она себя убедила. Воспользовавшись редким моментом просветления «бедной тети» Пии, Стелла поведала ей великую новость: полицейский инспектор влюбился в нее с первого взгляда и, несмотря на то что скоро родится ребенок, готов жениться на его матери. Тетушка на коленях возблагодарила милосердного Бога. Зато Анджело отнесся к известию скептически. Во-первых, он сомневался, что любовь может поразить человека в столь рекордный срок, во-вторых, не слишком жаловал полицейских, а в-третьих, предчувствовал ловушку, ибо не ожидал от подобных субъектов ровно ничего хорошего. Объяснение между братом и сестрой проходило довольно бурно — честно говоря, они чуть не поссорились. Исчерпав все разумные доводы (а в глубине души Анджело больше всего на свете хотел, чтобы его сестра вновь заняла достойное место в обществе), он воскликнул:
— Но в конце-то концов, если парень любит тебя так, как уверяет его приятель, почему он не скажет об этом сам?
— Потому что стесняется…
— А… насчет берсальера… он в курсе?
— Да.
— И это его не смущает?
— Он и сам был несчастлив…
— Каким образом?
— Из-за женщины… своей жены… Он любил ее, а она — нет.
— И где же его жена теперь?
— В чистилище или в аду!
— Ma que! И в твои-то годы ты собираешься выйти за вдовца?
— А кто я, по-твоему, теперь, если не вдова?
Последний аргумент попал в цель, и Анджело долго молчал, не зная, что возразить. Но парень нежно любил сестру — как-никак он посвятил ей всю жизнь и больше всего думал о ее счастье.
— Но ты, Стелла… — задал он главный вопрос, — ты-то сможешь его полюбить?
— Может быть, не сразу… но я настолько благодарна инспектору… что впоследствии…
— Ладно… Поступай как знаешь, но предупреждаю: если этот тип немедленно не попросит у меня твоей руки, я сверну ему шею! Довольно того, что один мерзавец уже посмеялся над тобой!
Стелла разрыдалась.
— Я… я… я запрещаю тебе!.. Ты… ты меня ненавидишь!
— Это я-то тебя ненавижу? Несчастная! Да ежели б я тебя ненавидел, думаешь, согласился бы стать шурином человека, который подозревает меня в убийстве?
Тарчинини, опустив голову, с озабоченным видом шел к гостинице «Турисмо», где его ждал шофер. Комиссар ненавидел неразрешимые загадки, а сейчас что-то явно ускользало от его понимания. Официанта, подбежавшего узнать, что ему угодно, полицейский попросил принести напиток покрепче, способный убить любые микробы. Мужчина за соседним столиком расхохотался и в ответ на сердитый взгляд Ромео отвесил легкий поклон.
— Простите, синьор, я невольно слышал ваши слова, и они меня немало позабавили… Позвольте мне как врачу заметить, что, будь на свете жидкость, убивающая все микробы, мы поспешили бы добиться ее запрета, чтобы не потерять практику и не впасть в нищету! А потому, синьор, я бы посоветовал вам забыть о микробах и, если вы не против, охотно угостил бокалом хорошего вина в знак дружеского расположения. Согласны?
Ромео всегда ценил вежливость.
— Volentieri!
Он перебрался за столик врача.
— Комиссар уголовной полиции Ромео Тарчинини, — представился он. И, шутливо погрозив пальцем, добавил: — Решил прогуляться сюда на машине с шофером.
Доктор вздохнул с притворным облегчением:
— Синьор комиссар, вы меня успокоили… Доктор Феличе Рацаньони. А можно мне узнать, синьор комиссар, чем вызвано ваше особое отвращение к микробам, к которым — и вы без труда угадаете причину — я испытываю некоторую нежность?
— Да просто я всегда боюсь привезти домой какую-нибудь болезнь и заразить малышей!
Врач спросил Ромео о его семье, и комиссар воспользовался случаем поговорить о своей Джульетте и детях. Он так долго и со вкусом распространялся на эту тему, что не прошло и получаса, как мужчины, осушив полдюжины бутылок, уже знали решительно все о предках, потомках и родичах обоих. Тарчинини и Рацаньони теперь чувствовали себя чуть ли не друзьями детства. Однако время шло, и комиссар с сожалением подумал, что пора наконец попрощаться с милейшим эскулапом. Тот удержал его за руку.
— Кстати, — заметил он, — вы так и не сказали мне, с чего вдруг испугались нашествия микробов. Между прочим, Пинероло славится как один из самых здоровых городов… увы!
— Когда мы с вами встретились, я как раз шел от больной туберкулезом в последней стадии, точнее, почти на смертном одре!
— Ну да? Здесь, в Пинероло?
— На виа Савойя.
— Дорогой мой комиссар, я лечу всех больных в городе. На виа Савойя у меня немало пациентов, но, клянусь вам, в настоящий момент я не знаю там ни одного больного туберкулезом и никто не выказывал ни малейших симптомов этого недуга!
— И однако синьора Росси…
— Синьора Росси? Синьора Валерия Росси?
— Она самая.
Рацаньони звонко расхохотался, а когда приступ безудержного веселья наконец миновал, врач дружески хлопнул Тарчинини по ляжке.
— Можете не переживать за Валерию, синьор комиссар! Не позднее чем сегодня утром я встретил эту даму на улице, и, уверяю вас, она была весела, как жаворонок. Впрочем, это и понятно, поскольку нотариус только что сообщил ей о наследстве в бог знает сколько миллионов!
Полагая, что произошло какое-то недоразумение, Ромео потребовал подробностей, но очень скоро убедился, что смертельно бледная, умирающая особа, с которой он только что разговаривал, и жизнерадостная синьора, делившаяся нежданной удачей с доктором Рацаньони, — одно и то же лицо. Комиссар совершенно растерялся.
— Но чего ради она разыгрывала передо мной комедию?
— Валерия — очень эксцентричная женщина! Она всегда обожала устраивать представления!
Слова врача не особенно убедили комиссара, и он вышел из кафе в глубокой задумчивости. Только опасение выставить себя в глазах Валерии Росси полным идиотом помешало ему вернуться на виа Савойя. Ромео не желал признавать, что его, веронца, сумела провести какая-то пьемонтка. Когда он уже сел в машину, доктор Рацаньони просунул голову в открытое окно.
— Кстати, хотите получить бесспорное доказательство, что наша Валерия чувствует себя преотлично? Она выходит замуж, дорогой мой! И это — в пятьдесят семь лет! Впрочем, приданое заставит жениха позабыть обо всем остальном, а?
— И за кого же она выходит?
— Валерия отказалась назвать мне счастливого избранника!
— Как только вы узнаете фамилию этого человека, доктор, пожалуйста, позвоните мне в управление уголовной полиции Турина. Могу я рассчитывать на вашу помощь?
Полицейский говорил так серьезно, что врач слегка оробел и у него пропало всякое желание смеяться.
— Положитесь на меня, — с самым важным видом уверил он.
Алессандро Дзамполю вовсе не нравилось поручение, возложенное на него Тарчинини. Не обладая самоуверенностью комиссара, он с тревогой спрашивал себя, под каким предлогом явится к Дани и уж тем более проведет в их доме какое-то время. Ближайшее будущее не сулило инспектору ничего хорошего, ибо, зная себя, он понимал, что не потерпит ни малейшей дерзости от Анджело, с которым Тарчинини неизвестно почему так смехотворно цацкается. И чем больше Дзамполь размышлял о брате Стеллы, тем сильнее его охватывало раздражение. Поэтому, добравшись до виа Леванна, где жил тот, кого он намеревался хорошенько встряхнуть, Алессандро сумел подавить природную робость и довольно энергично постучал в дверь Дани.
Полицейскому открыла «бедная тетя» Пия. К счастью для инспектора, старуха переживала один из редких для нее моментов просветления и сразу его узнала. Последний тут же перешел в наступление, боясь успокоиться и растерять скопившуюся по дороге злобу.
— Я пришел, чтобы…
«Бедная тетя», издав дребезжащий смешок, перебила гостя:
— Знаю, знаю, малыш…
Уже много-много лет никто не называл Алессандро малышом, поэтому обращение старухи его несколько смутило и растрогало.
— Вы одна дома, синьора?
— Да… — лукаво заметила Пия. — А вы об этом очень жалеете, правда? Но не стоит переживать — она сейчас вернется!
— Кто?
— Стелла.
— А, ну ладно…
— «Ладно»? И это все, что вы можете сказать?
Она снова засмеялась и, взяв полицейского за руку, усадила в свое собственное кресло.
— Вам незачем притворяться, — шепнула она, — я уже в курсе.
— Вообще-то, синьора, я предпочел бы…
— И совершенно правильно! Я — на вашей стороне!..
— А?
«Бедная тетя» нагнулась к инспектору.
— Мне выйти замуж не удалось, — заговорщическим тоном проговорила она, — но ведь это не повод мешать чужому счастью, верно?
— Несомненно, — согласился Дзамполь.
Впрочем, он готов был принять любое утверждение старухи, ибо уже проникся явственным ощущением, что ровно ничего не понимает. Инспектор уже хотел потребовать объяснений, но в квартиру с той стремительностью, что свойственна юным созданиям, всегда готовым забыть обо всех огорчениях, чуть небо слегка прояснится, вбежала Стелла. Уже с порога она крикнула:
— Здравствуй, zia!
И тут же заметила Дзамполя. Девушка застыла на месте и покраснела.
— Простите, синьор, я не предполагала… — пробормотала она.
Радуясь возможности ускользнуть от Пии, Алессандро встал, поклонился девушке и начал объяснять, что привело его в дом.
— Синьорина… я пришел сюда, чтобы…
— Знаю, синьор, и благодарю вас за это.
То, что Стелла догадывалась о причинах его появления здесь, полицейского нисколько не удивило, но вот с чего бы ей за это благодарить, ускользало от его понимания. Впрочем, Алессандро счел это еще одним доказательством, что от женщин можно ожидать любых каверз. Судя по всему, Стеллу радовало несчастье брата, и такое поведение окончательно укрепило женоненавистнические настроения инспектора.
«Бедная тетя» удалилась на кухню, а Алессандро Дзамполь, по приглашению девушки, снова занял ее кресло. Пия уже слишком давно пребывала в здравом уме, и это не могло продолжаться долго. Устроившись в удобном кресле, Алессандро наблюдал, как Стелла хлопочет по хозяйству, и нехотя признавал, что, вопреки всем его предубеждениям, смотреть на девушку доставляло ему удовольствие. Все они такие! Сверху мед, а внутри — яд! Неожиданно из кухни выскочила Пия и, остановившись на пороге, возопила:
— Я думала, вы оба уже умерли! Не слышно ни слова, ни звука — ничего! — Потом старуха накинулась на гостя: — Ну? Она уже здесь, ваша Стелла! Только что вы спрашивали о ней, и если не хотели поговорить, то к чему все это, хотела б я знать!
Внезапное нападение так ошарашило инспектора, что он не нашелся с ответом. И, что хуже всего, от возмущения странным молчанием предполагаемого воздыхателя племянницы Пия вновь вернулась к дорогим ее сердцу химерам. Она приблизилась к Алессандро и, уперев руки в боки, учительским тоном принялась отчитывать его, как нерадивого ученика:
— И по какому праву ты уселся на мое место, шалопай? Что ж это такое? Стоит мне на минутку выйти — и ты начинаешь озорничать? Погоди, пока я не увижусь с твоим отцом, — он услышит много интересного! Да он спустит с тебя шкуру, мой мальчик! Уж я позабочусь, чтобы ты как минимум две недели не смог садиться без стона! Тогда ты наверняка запомнишь этот урок! Ну! Su! Убирайся, паршивец, или я всерьез рассержусь!
И, поскольку опешивший Дзамполь не двигался с места, пытаясь уловить смысл обвинений старухи, «бедная тетя» подскочила к нему, вцепилась тощими пальцами в ухо и так вывернула, что полицейский взвизгнул от боли и мигом вскочил. Но едва инспектор оказался в вертикальном положении, бывшая учительница дважды с размаху стукнула его линейкой по ягодицам.
— Будешь знать, как себя вести, malcalzone!
Совершенно ошалевший и парализованный удивлением полицейский, не в силах разобраться, как вести себя в столь нелепом положении, чувствовал, что в нем закипает безумный, убийственный гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Но в конце-то концов, если парень любит тебя так, как уверяет его приятель, почему он не скажет об этом сам?
— Потому что стесняется…
— А… насчет берсальера… он в курсе?
— Да.
— И это его не смущает?
— Он и сам был несчастлив…
— Каким образом?
— Из-за женщины… своей жены… Он любил ее, а она — нет.
— И где же его жена теперь?
— В чистилище или в аду!
— Ma que! И в твои-то годы ты собираешься выйти за вдовца?
— А кто я, по-твоему, теперь, если не вдова?
Последний аргумент попал в цель, и Анджело долго молчал, не зная, что возразить. Но парень нежно любил сестру — как-никак он посвятил ей всю жизнь и больше всего думал о ее счастье.
— Но ты, Стелла… — задал он главный вопрос, — ты-то сможешь его полюбить?
— Может быть, не сразу… но я настолько благодарна инспектору… что впоследствии…
— Ладно… Поступай как знаешь, но предупреждаю: если этот тип немедленно не попросит у меня твоей руки, я сверну ему шею! Довольно того, что один мерзавец уже посмеялся над тобой!
Стелла разрыдалась.
— Я… я… я запрещаю тебе!.. Ты… ты меня ненавидишь!
— Это я-то тебя ненавижу? Несчастная! Да ежели б я тебя ненавидел, думаешь, согласился бы стать шурином человека, который подозревает меня в убийстве?
Тарчинини, опустив голову, с озабоченным видом шел к гостинице «Турисмо», где его ждал шофер. Комиссар ненавидел неразрешимые загадки, а сейчас что-то явно ускользало от его понимания. Официанта, подбежавшего узнать, что ему угодно, полицейский попросил принести напиток покрепче, способный убить любые микробы. Мужчина за соседним столиком расхохотался и в ответ на сердитый взгляд Ромео отвесил легкий поклон.
— Простите, синьор, я невольно слышал ваши слова, и они меня немало позабавили… Позвольте мне как врачу заметить, что, будь на свете жидкость, убивающая все микробы, мы поспешили бы добиться ее запрета, чтобы не потерять практику и не впасть в нищету! А потому, синьор, я бы посоветовал вам забыть о микробах и, если вы не против, охотно угостил бокалом хорошего вина в знак дружеского расположения. Согласны?
Ромео всегда ценил вежливость.
— Volentieri!
Он перебрался за столик врача.
— Комиссар уголовной полиции Ромео Тарчинини, — представился он. И, шутливо погрозив пальцем, добавил: — Решил прогуляться сюда на машине с шофером.
Доктор вздохнул с притворным облегчением:
— Синьор комиссар, вы меня успокоили… Доктор Феличе Рацаньони. А можно мне узнать, синьор комиссар, чем вызвано ваше особое отвращение к микробам, к которым — и вы без труда угадаете причину — я испытываю некоторую нежность?
— Да просто я всегда боюсь привезти домой какую-нибудь болезнь и заразить малышей!
Врач спросил Ромео о его семье, и комиссар воспользовался случаем поговорить о своей Джульетте и детях. Он так долго и со вкусом распространялся на эту тему, что не прошло и получаса, как мужчины, осушив полдюжины бутылок, уже знали решительно все о предках, потомках и родичах обоих. Тарчинини и Рацаньони теперь чувствовали себя чуть ли не друзьями детства. Однако время шло, и комиссар с сожалением подумал, что пора наконец попрощаться с милейшим эскулапом. Тот удержал его за руку.
— Кстати, — заметил он, — вы так и не сказали мне, с чего вдруг испугались нашествия микробов. Между прочим, Пинероло славится как один из самых здоровых городов… увы!
— Когда мы с вами встретились, я как раз шел от больной туберкулезом в последней стадии, точнее, почти на смертном одре!
— Ну да? Здесь, в Пинероло?
— На виа Савойя.
— Дорогой мой комиссар, я лечу всех больных в городе. На виа Савойя у меня немало пациентов, но, клянусь вам, в настоящий момент я не знаю там ни одного больного туберкулезом и никто не выказывал ни малейших симптомов этого недуга!
— И однако синьора Росси…
— Синьора Росси? Синьора Валерия Росси?
— Она самая.
Рацаньони звонко расхохотался, а когда приступ безудержного веселья наконец миновал, врач дружески хлопнул Тарчинини по ляжке.
— Можете не переживать за Валерию, синьор комиссар! Не позднее чем сегодня утром я встретил эту даму на улице, и, уверяю вас, она была весела, как жаворонок. Впрочем, это и понятно, поскольку нотариус только что сообщил ей о наследстве в бог знает сколько миллионов!
Полагая, что произошло какое-то недоразумение, Ромео потребовал подробностей, но очень скоро убедился, что смертельно бледная, умирающая особа, с которой он только что разговаривал, и жизнерадостная синьора, делившаяся нежданной удачей с доктором Рацаньони, — одно и то же лицо. Комиссар совершенно растерялся.
— Но чего ради она разыгрывала передо мной комедию?
— Валерия — очень эксцентричная женщина! Она всегда обожала устраивать представления!
Слова врача не особенно убедили комиссара, и он вышел из кафе в глубокой задумчивости. Только опасение выставить себя в глазах Валерии Росси полным идиотом помешало ему вернуться на виа Савойя. Ромео не желал признавать, что его, веронца, сумела провести какая-то пьемонтка. Когда он уже сел в машину, доктор Рацаньони просунул голову в открытое окно.
— Кстати, хотите получить бесспорное доказательство, что наша Валерия чувствует себя преотлично? Она выходит замуж, дорогой мой! И это — в пятьдесят семь лет! Впрочем, приданое заставит жениха позабыть обо всем остальном, а?
— И за кого же она выходит?
— Валерия отказалась назвать мне счастливого избранника!
— Как только вы узнаете фамилию этого человека, доктор, пожалуйста, позвоните мне в управление уголовной полиции Турина. Могу я рассчитывать на вашу помощь?
Полицейский говорил так серьезно, что врач слегка оробел и у него пропало всякое желание смеяться.
— Положитесь на меня, — с самым важным видом уверил он.
Алессандро Дзамполю вовсе не нравилось поручение, возложенное на него Тарчинини. Не обладая самоуверенностью комиссара, он с тревогой спрашивал себя, под каким предлогом явится к Дани и уж тем более проведет в их доме какое-то время. Ближайшее будущее не сулило инспектору ничего хорошего, ибо, зная себя, он понимал, что не потерпит ни малейшей дерзости от Анджело, с которым Тарчинини неизвестно почему так смехотворно цацкается. И чем больше Дзамполь размышлял о брате Стеллы, тем сильнее его охватывало раздражение. Поэтому, добравшись до виа Леванна, где жил тот, кого он намеревался хорошенько встряхнуть, Алессандро сумел подавить природную робость и довольно энергично постучал в дверь Дани.
Полицейскому открыла «бедная тетя» Пия. К счастью для инспектора, старуха переживала один из редких для нее моментов просветления и сразу его узнала. Последний тут же перешел в наступление, боясь успокоиться и растерять скопившуюся по дороге злобу.
— Я пришел, чтобы…
«Бедная тетя», издав дребезжащий смешок, перебила гостя:
— Знаю, знаю, малыш…
Уже много-много лет никто не называл Алессандро малышом, поэтому обращение старухи его несколько смутило и растрогало.
— Вы одна дома, синьора?
— Да… — лукаво заметила Пия. — А вы об этом очень жалеете, правда? Но не стоит переживать — она сейчас вернется!
— Кто?
— Стелла.
— А, ну ладно…
— «Ладно»? И это все, что вы можете сказать?
Она снова засмеялась и, взяв полицейского за руку, усадила в свое собственное кресло.
— Вам незачем притворяться, — шепнула она, — я уже в курсе.
— Вообще-то, синьора, я предпочел бы…
— И совершенно правильно! Я — на вашей стороне!..
— А?
«Бедная тетя» нагнулась к инспектору.
— Мне выйти замуж не удалось, — заговорщическим тоном проговорила она, — но ведь это не повод мешать чужому счастью, верно?
— Несомненно, — согласился Дзамполь.
Впрочем, он готов был принять любое утверждение старухи, ибо уже проникся явственным ощущением, что ровно ничего не понимает. Инспектор уже хотел потребовать объяснений, но в квартиру с той стремительностью, что свойственна юным созданиям, всегда готовым забыть обо всех огорчениях, чуть небо слегка прояснится, вбежала Стелла. Уже с порога она крикнула:
— Здравствуй, zia!
И тут же заметила Дзамполя. Девушка застыла на месте и покраснела.
— Простите, синьор, я не предполагала… — пробормотала она.
Радуясь возможности ускользнуть от Пии, Алессандро встал, поклонился девушке и начал объяснять, что привело его в дом.
— Синьорина… я пришел сюда, чтобы…
— Знаю, синьор, и благодарю вас за это.
То, что Стелла догадывалась о причинах его появления здесь, полицейского нисколько не удивило, но вот с чего бы ей за это благодарить, ускользало от его понимания. Впрочем, Алессандро счел это еще одним доказательством, что от женщин можно ожидать любых каверз. Судя по всему, Стеллу радовало несчастье брата, и такое поведение окончательно укрепило женоненавистнические настроения инспектора.
«Бедная тетя» удалилась на кухню, а Алессандро Дзамполь, по приглашению девушки, снова занял ее кресло. Пия уже слишком давно пребывала в здравом уме, и это не могло продолжаться долго. Устроившись в удобном кресле, Алессандро наблюдал, как Стелла хлопочет по хозяйству, и нехотя признавал, что, вопреки всем его предубеждениям, смотреть на девушку доставляло ему удовольствие. Все они такие! Сверху мед, а внутри — яд! Неожиданно из кухни выскочила Пия и, остановившись на пороге, возопила:
— Я думала, вы оба уже умерли! Не слышно ни слова, ни звука — ничего! — Потом старуха накинулась на гостя: — Ну? Она уже здесь, ваша Стелла! Только что вы спрашивали о ней, и если не хотели поговорить, то к чему все это, хотела б я знать!
Внезапное нападение так ошарашило инспектора, что он не нашелся с ответом. И, что хуже всего, от возмущения странным молчанием предполагаемого воздыхателя племянницы Пия вновь вернулась к дорогим ее сердцу химерам. Она приблизилась к Алессандро и, уперев руки в боки, учительским тоном принялась отчитывать его, как нерадивого ученика:
— И по какому праву ты уселся на мое место, шалопай? Что ж это такое? Стоит мне на минутку выйти — и ты начинаешь озорничать? Погоди, пока я не увижусь с твоим отцом, — он услышит много интересного! Да он спустит с тебя шкуру, мой мальчик! Уж я позабочусь, чтобы ты как минимум две недели не смог садиться без стона! Тогда ты наверняка запомнишь этот урок! Ну! Su! Убирайся, паршивец, или я всерьез рассержусь!
И, поскольку опешивший Дзамполь не двигался с места, пытаясь уловить смысл обвинений старухи, «бедная тетя» подскочила к нему, вцепилась тощими пальцами в ухо и так вывернула, что полицейский взвизгнул от боли и мигом вскочил. Но едва инспектор оказался в вертикальном положении, бывшая учительница дважды с размаху стукнула его линейкой по ягодицам.
— Будешь знать, как себя вести, malcalzone!
Совершенно ошалевший и парализованный удивлением полицейский, не в силах разобраться, как вести себя в столь нелепом положении, чувствовал, что в нем закипает безумный, убийственный гнев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26