На Алессандро никто не обращал внимания, и ему пришлось остановить какую-то рыжеволосую девушку, бежавшую по коридору со стаканом воды.
— Синьорина…
— Подождите минутку!
Девушка попыталась вырваться, но инспектор крепко держал ее за руку.
— Нет! Полиция!
— А?
— Что здесь происходит?
— Одна из наших коллег потеряла сознание, и мы никак не можем привести ее в чувство… Боюсь, как бы она не умерла, Santa Madre! Может, теплая вода с сахаром…
— Ну, если она при смерти, вряд ли это поможет, правда?
Девушка посмотрела на полицейского с крайним отвращением.
— Ma que! Неужто у вас совсем нет сердца?
Дзамполь пожал плечами:
— Когда-то было…
Он отпустил девушку, и та мгновенно исчезла. Зато откуда-то выскочил плюгавый человечек и, явно очень нервничая, сердито завопил на всю контору, еще больше переполошив всех вокруг. При виде полицейского он бросился в нападение, очевидно решив сорвать досаду и раздражение на незнакомце.
— Что вам здесь надо?
— А вам?
От возмущения коротышка так широко открыл рот, что полицейский увидел, в каком плачевном состоянии его зубы. Наконец зияющий провал исчез, гневливый малыш подскочил на месте, затопал ногами, и это принесло куда больший результат, нежели недавние крики и угрозы, — странный балет служащих прекратился в мгновение ока, и все они с живейшим интересом уставились на собеседника Алессандро.
— Вон отсюда! — завопил тот полицейскому.
— Нет.
— Ах нет? Ну, мы сейчас поглядим!
— И глядеть нечего — полиция!
— Что?
— По-ли-ция! Вы что, оглохли?
Человечек мгновенно успокоился и сменил тон:
— И что вам угодно?
— Сказать пару слов Изе Фолько.
Как волшебные слова в сказке, упоминание имени Изы оживило застывших от любопытства девушек. Они снова заволновались и застонали, а сердитый коротышка рявкнул:
— Ma que! Так ведь Иза Фолько — та самая, что сейчас лежит в обмороке!
Алессандро Дзамполь бросился в комнату, где уложили больную, и, выгнав всех, остался с ней наедине. По правде говоря, Иза вовсе не собиралась на тот свет. Просто кто-то из сослуживиц, услышав по радио о смерти Нино Регацци, передал ей, и девушка потеряла сознание. Отчаянно всхлипывая, Иза призналась полицейскому, что нисколько не сомневается: останься берсальер в живых, он бы непременно к ней вернулся, потому что никого, кроме нее, не любил. Дзамполь, сообразив, что рассуждения девушки, несомненно, почерпнуты из сентиментальных романов и модных шлягеров, в досаде покинул контору. Последний допрос позволял сделать лишь два вывода: что Иза неповинна в убийстве и что она непроходимо глупа.
Увидев, что его сестра сидит на коленях у пожилого господина, а тот ее гладит, целует и нашептывает какие-то нежности, Анджело Дани на мгновение остолбенел, потом так яростно выругался, что зазвенели стекла, Стелла вскочила, а из кухни вылетела тетушка Пия.
— Тихо! — приказала она. — Я все слышала! Анджело, ты пять раз напишешь фразу: «Я плохо воспитанный мальчик и прошу Господа простить меня за то, что оскорбил Его слух!» Стелла, садись вместо меня за кафедру и потом расскажешь, как вел себя Анджело!
Она ушла в кухню, Тарчинини, вытирая глаза, размышлял, уж не снится ли ему вся эта сцена, а Дани, вне себя от бешенства, отчитывал сестру:
— Ну а мне и за кафедру садиться не надо, я и так вижу, как ты себя ведешь! Afrontata! Vergogna della famiglia! Что, солдат тебе уже мало, шлюха?
Незаслуженная обида и напоминание о Нино так потрясли Стеллу, что она разразилась жутким, нечеловеческим воем. Соседи на верхних и нижних этажах распахнули окна и начали переговариваться: «Что случилось?» — «В чем дело, режут кого-нибудь, что ли?» — «Вы слышали, донна Мария?»
Анджело замахнулся на сестру, но Тарчинини бросился между ними.
— Piano!
Анджело попытался ребром ладони отшвырнуть полицейского, но тот крепко вцепился в него.
— Attenzione!
Парень в свою очередь схватил комиссара за лацканы пиджака:
— Это вы, синьор, поберегитесь, если сию секунду не объясните мне, по какому праву держали мою сестру на коленях!
— А разве отец семейства не имеет права утешить девочку, которая годится ему в дочери?
Анджело хмыкнул:
— Так, по-вашему, Стелла нуждается в утешениях?
Решив, что слова излишни, Ромео молча указал на девушку — та все еще рыдала, уткнувшись в спинку кресла.
— Что это с ней?
— Да все из-за берсальера Нино Регацци.
Анджело сжал кулаки и стиснул зубы.
— Лучше б этому типу добром попросить у меня руки Стеллы, до поживее!
— Он не придет!
— Вот как? И прислал с поручением вас?
— Нет, но мне все же пришлось сообщить вам…
— Я убью Нино Регацци!
— Нет!
— Нет? А кто мне помешает?
— Не кто, а что. Он уже мертв, синьор.
— Мертв? Нино мертв?
— Сегодня ночью его закололи кинжалом возле самой казармы.
Наступила тишина. Тарчинини внимательно вглядывался в лицо молодого человека.
— Поэтому она и плачет? — спросил Анджело.
— А по-вашему, не с чего?
— Да уж… и кто теперь даст имя ее малышу?
— Вы.
— Вы что, рехнулись?
— Почему? Хотите вы того или нет, а ребенок в любом случае будет носить фамилию Дани.
— Никогда!
— Ну, знаете, вас никто даже не спросит.
— Это мы еще увидим! И вообще, вы-то кто такой, синьор В-Каждой-Бочке-Затычка?
— Ромео Тарчинини, комиссар уголовной полиции.
Сообщение потрясло Дани как гром среди ясного неба.
— Из уголовной полиции? — тупо повторил он.
— Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц — наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?
— Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!
— Правда?
— На что вы намекаете?
— Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?
— Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?
— Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци…
Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.
— Анджело! — сурово одернула она племянника. — Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!
Глава 3
Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.
— Parola d'onore! — воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. — Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!
Инспектор тут же взбеленился.
— Не понимаю, что тут особенного! — с раздражением воскликнул он. — Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?
— Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!
— Я же все-таки не бесчувственная скотина!
— Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..
И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:
— Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!
Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:
— Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?
— Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.
— И тогда нашли бы работу получше… Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой… А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине…
— О жемчужине?
— Ее зовут Стелла Дани.
И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах «больной тети» Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.
— И вы не арестовали парня, синьор комиссар?
— Нет, Алессандро… Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности… И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.
— Вы очень великодушны, синьор комиссар.
— Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство… И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно… по крайней мере свои личные обиды…
Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.
— Что случилось, синьор комиссар? — спросил тот.
— Ничего-ничего… просто мне пришла в голову неплохая мысль… Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд… Да, три человека сразу обрели бы счастье — малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?
— Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю…
— Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока… А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы…
— Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм…
— То-то и оно, что совсем неподалеку!
— Ma que! И вы оставили его на свободе?
— Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро… Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере… Хорошенькая прогулка — туда и обратно… Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут…
— Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.
— Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!
Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот — простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке «смирно», как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:
— Вольно!
Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.
— Вы все уже знаете о смерти своего товарища… о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом… Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга… Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.
Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.
— Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! — ворчал Фаусто. — Регацци умер, как очень и очень многие бабники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Синьорина…
— Подождите минутку!
Девушка попыталась вырваться, но инспектор крепко держал ее за руку.
— Нет! Полиция!
— А?
— Что здесь происходит?
— Одна из наших коллег потеряла сознание, и мы никак не можем привести ее в чувство… Боюсь, как бы она не умерла, Santa Madre! Может, теплая вода с сахаром…
— Ну, если она при смерти, вряд ли это поможет, правда?
Девушка посмотрела на полицейского с крайним отвращением.
— Ma que! Неужто у вас совсем нет сердца?
Дзамполь пожал плечами:
— Когда-то было…
Он отпустил девушку, и та мгновенно исчезла. Зато откуда-то выскочил плюгавый человечек и, явно очень нервничая, сердито завопил на всю контору, еще больше переполошив всех вокруг. При виде полицейского он бросился в нападение, очевидно решив сорвать досаду и раздражение на незнакомце.
— Что вам здесь надо?
— А вам?
От возмущения коротышка так широко открыл рот, что полицейский увидел, в каком плачевном состоянии его зубы. Наконец зияющий провал исчез, гневливый малыш подскочил на месте, затопал ногами, и это принесло куда больший результат, нежели недавние крики и угрозы, — странный балет служащих прекратился в мгновение ока, и все они с живейшим интересом уставились на собеседника Алессандро.
— Вон отсюда! — завопил тот полицейскому.
— Нет.
— Ах нет? Ну, мы сейчас поглядим!
— И глядеть нечего — полиция!
— Что?
— По-ли-ция! Вы что, оглохли?
Человечек мгновенно успокоился и сменил тон:
— И что вам угодно?
— Сказать пару слов Изе Фолько.
Как волшебные слова в сказке, упоминание имени Изы оживило застывших от любопытства девушек. Они снова заволновались и застонали, а сердитый коротышка рявкнул:
— Ma que! Так ведь Иза Фолько — та самая, что сейчас лежит в обмороке!
Алессандро Дзамполь бросился в комнату, где уложили больную, и, выгнав всех, остался с ней наедине. По правде говоря, Иза вовсе не собиралась на тот свет. Просто кто-то из сослуживиц, услышав по радио о смерти Нино Регацци, передал ей, и девушка потеряла сознание. Отчаянно всхлипывая, Иза призналась полицейскому, что нисколько не сомневается: останься берсальер в живых, он бы непременно к ней вернулся, потому что никого, кроме нее, не любил. Дзамполь, сообразив, что рассуждения девушки, несомненно, почерпнуты из сентиментальных романов и модных шлягеров, в досаде покинул контору. Последний допрос позволял сделать лишь два вывода: что Иза неповинна в убийстве и что она непроходимо глупа.
Увидев, что его сестра сидит на коленях у пожилого господина, а тот ее гладит, целует и нашептывает какие-то нежности, Анджело Дани на мгновение остолбенел, потом так яростно выругался, что зазвенели стекла, Стелла вскочила, а из кухни вылетела тетушка Пия.
— Тихо! — приказала она. — Я все слышала! Анджело, ты пять раз напишешь фразу: «Я плохо воспитанный мальчик и прошу Господа простить меня за то, что оскорбил Его слух!» Стелла, садись вместо меня за кафедру и потом расскажешь, как вел себя Анджело!
Она ушла в кухню, Тарчинини, вытирая глаза, размышлял, уж не снится ли ему вся эта сцена, а Дани, вне себя от бешенства, отчитывал сестру:
— Ну а мне и за кафедру садиться не надо, я и так вижу, как ты себя ведешь! Afrontata! Vergogna della famiglia! Что, солдат тебе уже мало, шлюха?
Незаслуженная обида и напоминание о Нино так потрясли Стеллу, что она разразилась жутким, нечеловеческим воем. Соседи на верхних и нижних этажах распахнули окна и начали переговариваться: «Что случилось?» — «В чем дело, режут кого-нибудь, что ли?» — «Вы слышали, донна Мария?»
Анджело замахнулся на сестру, но Тарчинини бросился между ними.
— Piano!
Анджело попытался ребром ладони отшвырнуть полицейского, но тот крепко вцепился в него.
— Attenzione!
Парень в свою очередь схватил комиссара за лацканы пиджака:
— Это вы, синьор, поберегитесь, если сию секунду не объясните мне, по какому праву держали мою сестру на коленях!
— А разве отец семейства не имеет права утешить девочку, которая годится ему в дочери?
Анджело хмыкнул:
— Так, по-вашему, Стелла нуждается в утешениях?
Решив, что слова излишни, Ромео молча указал на девушку — та все еще рыдала, уткнувшись в спинку кресла.
— Что это с ней?
— Да все из-за берсальера Нино Регацци.
Анджело сжал кулаки и стиснул зубы.
— Лучше б этому типу добром попросить у меня руки Стеллы, до поживее!
— Он не придет!
— Вот как? И прислал с поручением вас?
— Нет, но мне все же пришлось сообщить вам…
— Я убью Нино Регацци!
— Нет!
— Нет? А кто мне помешает?
— Не кто, а что. Он уже мертв, синьор.
— Мертв? Нино мертв?
— Сегодня ночью его закололи кинжалом возле самой казармы.
Наступила тишина. Тарчинини внимательно вглядывался в лицо молодого человека.
— Поэтому она и плачет? — спросил Анджело.
— А по-вашему, не с чего?
— Да уж… и кто теперь даст имя ее малышу?
— Вы.
— Вы что, рехнулись?
— Почему? Хотите вы того или нет, а ребенок в любом случае будет носить фамилию Дани.
— Никогда!
— Ну, знаете, вас никто даже не спросит.
— Это мы еще увидим! И вообще, вы-то кто такой, синьор В-Каждой-Бочке-Затычка?
— Ромео Тарчинини, комиссар уголовной полиции.
Сообщение потрясло Дани как гром среди ясного неба.
— Из уголовной полиции? — тупо повторил он.
— Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц — наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?
— Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!
— Правда?
— На что вы намекаете?
— Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?
— Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?
— Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци…
Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.
— Анджело! — сурово одернула она племянника. — Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!
Глава 3
Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.
— Parola d'onore! — воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. — Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!
Инспектор тут же взбеленился.
— Не понимаю, что тут особенного! — с раздражением воскликнул он. — Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?
— Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!
— Я же все-таки не бесчувственная скотина!
— Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..
И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:
— Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!
Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:
— Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?
— Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.
— И тогда нашли бы работу получше… Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой… А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине…
— О жемчужине?
— Ее зовут Стелла Дани.
И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах «больной тети» Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.
— И вы не арестовали парня, синьор комиссар?
— Нет, Алессандро… Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности… И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.
— Вы очень великодушны, синьор комиссар.
— Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство… И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно… по крайней мере свои личные обиды…
Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.
— Что случилось, синьор комиссар? — спросил тот.
— Ничего-ничего… просто мне пришла в голову неплохая мысль… Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд… Да, три человека сразу обрели бы счастье — малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?
— Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю…
— Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока… А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы…
— Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм…
— То-то и оно, что совсем неподалеку!
— Ma que! И вы оставили его на свободе?
— Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро… Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере… Хорошенькая прогулка — туда и обратно… Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут…
— Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.
— Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!
Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот — простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке «смирно», как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:
— Вольно!
Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.
— Вы все уже знаете о смерти своего товарища… о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом… Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга… Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.
Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.
— Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! — ворчал Фаусто. — Регацци умер, как очень и очень многие бабники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26